Текст книги "Желтая акация"
Автор книги: Владимир Дубовка
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)
Владимир Николаевич Дубовка
Желтая акация
Стихи белорусских поэтов перевел Всеволод Рождественский
Оформление Ю. Макаренко
Нет, я не против путешествий
Зовут дороги дальние,
Зовут дороги близкие…
………………………………………
Во все сторонки милые
Родной страны моей…
Евдокия Лось
Как я себя помню, родители мои и соседи приучали нас, малышей, бережно относиться ко всему живому:
«Не топчи траву, ходи тропкой. Трава вырастет, ее скосят – будет сено коровам, коню…»
«Не трогай, не ломай сосенку. Из нее вырастет большое дерево, пойдет на пользу людям – на хату, на сундук…»
«Осторожно рви яблоки – не ломай, не уродуй ветки. Дерево будет болеть, на сломанном суку не вырастут яблоки…»
«По ржи напрямки не ходи. Потопчешь ее – хлеба меньше будет…»
В детстве каждый день приходилось слышать что-то новое и занимательное:
«Эта травка – девясил. Если выкопать и посушить его корни, будет лекарство от боли в груди…»
«А вот красивый цветок – волошка, или василек. Если его высушить, будет лекарство от болезни глаз, которое поможет глазам зорче смотреть. Оно и от других болезней помогает…»
С того именно времени и появилась у меня большая любовь к природе. Даже крапиву, самую злую жгучку, которой, случалось, потчевали меня (да не одного меня только!) за детские шалости, запрещалось сбивать кнутом.
Про жгучку мать рассказала нам интересную быль:
– Случилось у нас большое несчастье. Напала на наши деревни страшная болезнь – холера. Люди умирали целыми семьями. Говорили, будто из воздуха она появилась, говорили – от воды. Докатилась она и до наших деревень – до Парасак, до Шабанов. Того и гляди, что в наши маленькие Язы придет. Мой отец, ваш дедушка, принес большую охапку жгучки и приказал нам всем раздеться до гола. А было нас, сестер, пятеро да мама (бабушка ваша) шестая. Мы – в слезы. Ничего не помогает:
«Раздевайтесь, и все!»
Разделись. Кладет нас тата по очереди на лавку. Набирает в обе руки целый веник жгучки и начинает от головы до пят натирать ею. Крик, стон… А он – хоть бы что. Всех понажег-понатирал этой крапивой, да так, что живого места не осталось у нас ни у одной.
Потом разделся сам, и мать его так же натирала. Нам даже приятно стало, и мы смеялись сквозь слезы, когда он стонал и приговаривал:
«А чтоб тебя!.. А чтоб ты затонула, холера!.. Три сильней, три сильней… А чтоб ее!..»
Мало того, потом еще набрал этого зелья и натирал те места, какие ваша бабушка недоглядела от страха или, жалея, пропустила.
И что бы вы думали? Или сама собою миновала нас болезнь, или жгучка действительно помогла, но никто в нашей семье холерой не заболел…
Стоишь, бывало, с кнутом над жгучкой. Даже руки чешутся – так хочется стегануть ее под корень. Но вспомнишь мамин рассказ и подумаешь: «А если страшная болезнь снова придет, чем же мы будем лечиться?»
Вздохнешь да и пойдешь дальше. Только для какого-то самоудовлетворения либо для устрашения ее (чтобы не так больно стрекалась) щелкнешь разика два кнутом в воздухе…
Любил я замеченный в лесу цветок принести в огород.
Отец говорил:
«Сынок! Ты же видишь – огород у нас небольшой. Если мы натащим сюда всяких трав, у нас негде будет посадить капусту, огурцы, свеклу… Вон разве около погреба сажай…»
И вот появился около погреба мой заветный питомник. Росли у меня там душистые пармские фиалки, пересаженные мною из княжеского парка, росли ромашки, васильки, медуница… Не очень просторно было им.
Зато теперь, когда через полусотню лет мне довелось посмотреть то самое место, где когда-то был наш маленький огород, я увидел будто сказку: весь он занят школьным цветником. Это ученики школы, построенной на месте прежней усадьбы, сами не зная того, осуществили мою мечту, мои заветные желания.
Скажу честно, у меня даже слеза набежала на глаза, незваная, непрошеная. Я подумал и сказал своей жене, стоявшей рядом:
– Сказка моего детства стала явью! Оказывается, задержка и преграды в осуществлении моих мечтаний были в том, что у одного имелись огромные имения и большие огороды (на одну душу вдовы-княгини), а у другого – маленький огородец (на девять душ семьи)…
Теперь юные любители природы не спрашивают: «Можно ли посадить этот цветок?», а спрашивают только: «А на каком месте удобнее?.. А с какого места принесет он больше удовольствия и наслаждения людям?..»
Такие вот большие и чудесные перемены произошли в нашей стране.
Для того чтобы во всей полноте увидеть эти перемены, отправился я как-то по Белоруссии в путешествие. Мне думалось, что найду я около наших голубых озер и в шумливо-гомонливых пущах не меньше интересного и поучительного, чем где-нибудь у дальнего синего моря или и за синим морем даже.
Очень хорошо об этом сказала наша современница, русская поэтесса Надежда Полякова:
Нет, я не против путешествий
И предотъездной суеты.
Но почему же мы на месте
Порою слепы, как кроты?
Как будто все, что с нами рядом,
Одна тоска и канитель,
Как будто все, что сердцу надо,
Лежит за тридевять земель…
Людям, досконально и всесторонне знающим свою родину, ее природные богатства, красоту, не только не лишне, но даже необходимо побывать в далеких странах. Как известно, в воспитании человека надо идти от близкого к далекому.
Чтобы своими глазами посмотреть это близкое, чтобы посмотреть, как выглядит это близкое сегодня, как наши дети – юноши и девушки – готовятся быть хозяевами и созидателями завтрашнего дня, собрался я в дорогу.
Скажу сразу: я получил чрезвычайно большое удовольствие от этого путешествия. Беседы на остановках, разговоры в автобусах, в крестьянских хатах, чудесные пейзажи, неповторимая прелесть рек, озер, лесов и перелесков – это все достойно кисти выдающихся художников, партитур знаменитых композиторов и вдохновенных строк великих поэтов.
Но одна встреча в автобусе дала мне особенно много и фактически послужила основой для этого произведения. Потому я расскажу о ней более подробно.
Ехал я обычным рейсовым автобусом. Пассажиров в нем было не так много, да и те быстро, через одну-две остановки, менялись. В одном месте осталось человек пять-шесть.
И вот в автобус вошли новые пассажиры: две девушки, четверо ребят. Все с заплечными рюкзаками, все одеты одинаково, по-дорожному. Я сперва подумал, что это молодые туристы приехали откуда-то посмотреть красоту нашей Белоруссии. Они сели на свободные места и начали разговаривать. И я сразу понял, что они – здешние, школьники.
Я спросил их:
– Простите, товарищи, что я перебиваю вашу дружескую беседу. В какой школе вы учитесь?
– В Ботяновской, если слыхали о такой.
– Слыхать-то я слыхал, но бывать у вас не приходилось. А куда ж это вы направляетесь?
– Мы едем в путешествие на озеро Стазоры.
– А не скажете ли вы, какова цель вашего путешествия?
– Мы должны обойти вокруг озера, описать его, собрать гербарий полезных растений, растущих поблизости от него и на берегах!
– Прекрасная цель! Вы получили задание или сами взялись за это?
– У нас в школе есть кружок натуралистов. Мы еще зимой наметили несколько тем, весной утвердили их на общем собрании, а теперь вот осуществляем свой план.
– Очень интересно! – сказал я. – Более того – чрезвычайно интересно. А не возьмете ли вы меня с собой в это путешествие?
Ребята дружно засмеялись.
– Вот это никаким планом не предусмотрено. Вам с нами будет тяжело: придется ночевать в лесу, у озера… Понравится ли все это вам?
– Почему нет? Еще как понравится!
Одна из юных спутниц сказала более определенно:
– Вы, наверно, тоже имеете какую-то цель в своем путешествии. И вдруг забываете о ней, переключаетесь на что-то иное. Как же так?
– Представьте себе, что моя цель очень близка к вашей. Я интересуюсь полезными дикорастущими растениями, но несколько в ином направлении: как они использовались и используются у нас.
– Придется нам посоветоваться!
Они немного пошептались и потом сказали мне:
– Принимаем вас в компанию!
Я искренне поблагодарил их. Так вот я и попал «из автобуса на озеро».
Познакомившись с учениками во время экскурсии, я потом поддерживал с ними связь в течение нескольких лет. За это время узнал много интересного о работе самого кружка юных натуралистов, о достижениях и неудачах, о мечтаниях и свершениях.
Обо всем этом я рассказал своим друзьям, а они посоветовали написать книгу. Я так и сделал, но немного изменил собственные имена и географические названия. Мне кажется, что мои добрые знакомые, а теперь и герои этого произведения не обидятся за это. Во всяком случае, они себя, безусловно, узнают.
А я от души желаю им всего самого наилучшего, самого светлого в жизни и труде.
Понятно, что не все они станут агрономами, селекционерами, генетиками. Может, кто из них будет учителем, историком, химиком. Может, который и космонавтом станет. Но в одном я убежден, в одном уверен: всегда и всюду они останутся патриотами своей Советской Отчизны, всегда будут любить родную природу и каждый в своей области сделает то, что будет нужно для обогащения ее, а не для обеднения, что
Закаленные крепко, возьмут молодцы
Руль, который вручат им по праву отцы!
И сады цвели тогда
Пришла пора весенняя
Для всех садов, полей,
Заметены цветением
Морозы прошлых дней.
Анатоль Астрейка
Когда Нина Ивановна вошла в восьмой класс, ничто не предвещало неприятностей. Яркое весеннее солнце способствовало появлению какого-то праздничного настроения. Чистый, чуть влажный воздух проникал, казалось, во все поры тела. На учительском столе стоял букет первых весенних цветов: первоцвета, ландыша. И сады цвели тогда: перед окнами красовались снежно-белым и розово-белым убором груши и яблони школьного сада. Ученики дружно, с какой-то особенной сердечностью приветствовали учительницу.
Как обычно, она спросила у дежурного, кто отсутствует; как обычно, передала ему стопку тетрадей, в которых было за несколько дней до того написано сочинение на тему: «Каким бы мне хотелось видеть наш пришкольный сад и огород». Дежурный быстренько прошел по классу и раздал тетради.
Все, торопясь, перелистали каждый свою тетрадь: это же очень интересно узнать, какая отметка поставлена, какие ошибки вкрались. А Нина Ивановна тем временем записала в классный журнал тему сегодняшнего урока.
– Есть какие вопросы? – обратилась она к классу.
Несколько учеников спросили про свои, непонятные для них ошибки.
Поднял руку и Адам Скрипка.
– Что тебе непонятно, Адам? – спросила Нина Ивановна.
И тут началось целое представление.
– Я хотел бы узнать, с какого времени в нашей школе введена венгерская система оценки знаний учащихся? – спросил он деликатно и спокойно.
По классу пробежал волной приглушенный смех, но сразу стих, так как Нина Ивановна встала и, слегка покраснев, спросила:
– При чем здесь какая-то «венгерская система»?
– С вашего разрешения я хотел бы сказать, что я тоже удивляюсь, какое она имеет отношение к нам, особенно ко мне. Как всем известно, у них в школах оценка, обратная нашей. У них единица равна нашей пятерке, и так далее…
– Так что же далее?
– А далее то, что в моем сочинении не подчеркнуто ни одно слово, не зачеркнута ни одна запятая. Короче говоря, нет ни одной ошибки. Вот я и спрашиваю: не означает ли единица, поставленная мне, прежнюю пятерку?
По классу снова прокатилась волна смеха, но быстро смолкла под нахмурившимся взглядом Нины Ивановны.
– Нет, Адам! Единица эта и есть единица, а никак не пятерка. Я знаю только венгерские сливы, растущие и в нашем школьном саду, – попыталась пошутить она, – но они к этой единице никакого отношения не имеют.
Адам не унимался:
– Разрешите все же узнать, почему мне поставлена единица?
– А вот так и надо было спросить сразу. За хороший стиль, за грамматику пятерку может поставить Наталья Ивановна. А за то, что ты написал не на тему, больше того – против темы, и поставлена единица.
– Прошу извинить меня, Нина Ивановна, но я не могу согласиться с вами, – продолжал свое Адам. – Тема была такая: «Каким бы мне хотелось видеть наш пришкольный сад и огород». Мне – это значит мне, Адаму Скрипке. Я и написал, каким бы мне хотелось его видеть…
Нина Ивановна не выдержала. Ей следовало бы, по-видимому, сказать просто: «Этот вопрос мы обсудим с тобой после урока» или что-нибудь подобное. Ее вывел из равновесия спокойный, твердый тон ученика. Хоть бы он сказал слово лишнее…
– То, что ты написал, не подходит к нашим условиям и к нашей программе, – выпалила она.
– Тогда надо было дать тему иную: «Каким бы хотела видеть наш школьный сад и огород программа», – не сдавался упрямый Адам.
Класс рассмеялся так, что, наверно, было слышно и на улице. Амвросий, сын кооператора, слегка заикавшийся, даже зашелся от смеха.
Нина Ивановна стукнула кулаком по столу:
– Вон из класса!
И тут случилось такое, чего не ожидала ни Нина Ивановна, ни упрямый Адам, ни сами ученики.
Какое-то мгновение, буквально мгновение, стояла тишина. Потом все ученики поднялись со своих мест и стремглав выбежали из класса.
Нина Ивановна, растерявшись, отшатнулась от стола.
– Что вы? Куда вы? – только и смогла вымолвить она.
– В-в-вы ск-к-казали – в-в-вон! – ответил бежавший последним Амвросий.
Нина Ивановна осталась одна.
Прикусив губу, она забрала журнал и направилась в учительскую. Там оказался и директор.
– Почему это вы, Нина Ивановна, отпустили свой класс? – удивленно спросил он. Ему из окна видна была школьная спортивная площадка, на которой мальчишки с ходу занялись разными упражнениями, а некоторые пошли на руках.
– Сымон Васильевич! Скандал!
Сымон Васильевич, старый учитель, человек необыкновенно чуткий, заметив ее растерянность, попытался поднять настроение учительницы:
– В народе, Нина Ивановна, говорят еще не так: «Караул! Пожар! Корова утопла!»
– Ой, дорогой Сымон Васильевич! Что там корова – я сама утонула!..
– Ничего, ничего, Нина Ивановна, не волнуйтесь! Сейчас мы все обсудим. А пока что я их уйму немного, чтоб не мешали заниматься другим.
Открыв окно, он позвал дежурного и распорядился:
– Сейчас же установите порядок! Прекратите шум! В школе идут занятия… Я сейчас сам выйду к вам!
Тишина и порядок после этого установились приблизительно на «четыре с минусом». Во всяком случае, терпеть можно.
– Садитесь, Нина Ивановна! Теперь поговорим… Что у вас случилось? Не волнуйтесь… Вы молодая учительница. Сколько еще в вашей жизни будет разных происшествий и неожиданностей. О-ё-ёй! Если так волноваться, то и сердце испортить недолго, а его надо вам не меньше, чем на сто лет…
Нина Ивановна рассказала обо всем. Даже про Адамову интонацию. Даже о том, что как раз она, эта интонация, и вывела ее из равновесия. «Хоть бы на одну ноту поднял голос! Будто я ученица, а он какой-то министр, а не мой ученик». Не утаила и того, что допустила большую ошибку, не обратившись непосредственно к ученику, не сказала: «Адам, или Скрипка, выйди из класса», а крикнула: «Вон из класса!» «Да еще рукой провела перед собой… А поскольку нарушили дисциплину все – смеялись всем классом, – они безо всякого злого умысла могли подумать, что я выгоняю всех».
Сымон Васильевич не перебивал ее, слушал очень внимательно. Тем временем в учительскую пришли и остальные преподаватели, так как урок, последний по расписанию, закончился.
– У меня по этому вопросу, Нина Ивановна, есть свое мнение, но его надо обсудить коллективно. Поскольку здесь почти все наши учителя, мы проведем внеочередное заседание педагогического совета. Принесите только это злосчастное сочинение.
Нина Ивановна сходила в класс и взяла Адамово сочинение, так как восьмой класс еще не возвратился со спортивной площадки, а книги и тетради оставались в классе.
Живите живой жизнью
…Любите не школу, а детей, приходящих в школу; любите не книги о действительности, а самую действительность; не жизнь суживайте до учения, но учение расширяйте до жизни. А самое главное: любите жизнь и как можно больше живите живой жизнью.
П. П. Блонский
Сегодняшнее заседание педагогического совета было внеочередным и неожиданным. Правда, все участники знали о происшествии, которым было вызвано заседание. Правда и то, что все они доброжелательно относились к действительно способной и добросовестной учительнице Нине Ивановне. Тем не менее это же не шутка! Школа есть школа. Сегодня Скрипка что-то намудрил, завтра Ворошкевич, потом Казачок… В конце концов получится какое-то «вольное братство», а не Ботяновская средняя школа.
По этой причине все были немного озабочены и насторожены.
На заседании, кроме директора Сымона Васильевича и Нины Ивановны, присутствовали: Наталья Ивановна – преподавательница языка и литературы, Тит Апанасович – историк, Елена Осиповна – математик, Татьяна Петровна – преподавательница иностранного языка, Зоя Кирилловна – недавняя ученица, пионервожатая, которую, по старой привычке, порой звали просто Зоя, художник Роман Карпович. Не было только агронома Ивана Степановича и завуча Алеси Сильвестровны, ушедших из школы раньше и ничего не знавших о случившемся.
Директор послал за ними.
Когда все собрались, уселись, Сымон Васильевич коротко информировал о происшествии, не скрывая ошибок Нины Ивановны, но и не выпячивая их, не заостряя. Тон его голоса, сама информация не производили впечатления чего-то чрезвычайного. Некоторые из учителей даже пошутили:
– Мы были удивлены, не зная, что там у вас произошло. Мои ученики к окну пытались подбежать. Похоже, им очень хотелось присоединиться к веселой компании…
– Весна, – вздохнула Елена Осиповна. – Нам самим хочется под яблоней посидеть или сходить в рощу… А тут целая стопа тетрадей…
Тит Апанасович сразу поставил вопрос по-деловому:
– В первую очередь надо послушать, что и как написал Скрипка.
Сымон Васильевич ответил, что именно с этого он и начнет. Попросил внимания и начал читать:
КАКИМ БЫ МНЕ ХОТЕЛОСЬ ВИДЕТЬ
НАШ ПРИШКОЛЬНЫЙ САД И ОГОРОД.
Мне очень нравится наш пришкольный сад и огород.
В первую очередь мне нравится то, что в саду растут хорошо ухоженные деревья, которые цветут весной, дают плоды осенью, украшают школьную усадьбу. Нравится мне и огород. Он тоже хорошо ухожен, вскопан, удобрен, разделен на правильные грядки. И в саду и на огороде все на месте, нет ничего лишнего.
Дорожки в саду хорошо утрамбованы, посыпаны чистым, желтым песком. Не так, как, к примеру, в соседней, Понизовской школе, где весь сад зарос крапивой, а огород – осотом да репейником.
– Нина Ивановна! – не выдержал Тит Апанасович. – Чего же еще лучшего хотели вы от ученика восьмого класса?
– Хоть в газете печатай, – добавила Наталья Ивановна.
– Подождите! Послушайте, что он пишет дальше! Как инспектор мне говорил, просто «криминал какой-то!», – ответила Нина Ивановна.
Директор продолжал читать:
– …Но мне совсем не нравится все то, что мы делаем в нашем саду и в огороде.
Яблони да груши? Вишни да сливы? В наших колхозных садах яблоки не хуже, чем в школьном саду, а груши даже в несколько раз лучше.
То же самое и в нашем огороде. Капуста, огурцы, помидоры, свекла, тыква, лук… Одним словом, все, что есть на обычном крестьянском огороде. Одно-единственное отличие – физалис, или мексиканские томаты, какие мы высаживаем из года в год, но которые никто из колхозников заводить не хочет, так как не видит в них никакой пользы, не зная, что с ними делать.
Если отдельные кочаны капусты достигают у нас чуть ли не 16 килограммов, а тыквы похожи на мельничные жернова, так это никого не удивляет.
Деревенские женщины про наши чудеса говорят так: «Если б у нас было столько помощников, сколько у Нины Ивановны, так мы по центнеру их вырастили бы».
По моему мнению, вся наша работа – никчемная.
Нина Ивановна подняла палец вверх:
– Обратите внимание: никчемная работа! Школа занимается никчемной работой!
– А мы и не знали, что у нас есть такой мудрец! – добавил Тит Апанасович.
– Почему не знали? Знали, – заметила Наталья Ивановна. – Я могла бы рассказать вам и о его замечаниях по языкознанию…
Директор кашлянул, посмотрел на присутствующих с улыбкой:
– Подождите немного. Объяснения, замечания и добавления потом. Сочинение, по-моему, очень интересное. Дочитаем его до конца… Мы остановились на словах:
…По моему мнению, вся наша работа – никчемная. Не лишне спросить: а кто культивировал эту самую капусту, свеклу, морковь, кто вывел полезные растения из дичков и дикорастущих растений? Разве какая-либо школа? Или какой-то агроном? Да нет! Отнюдь нет! Это все наследие наших далеких предков, живших еще в пещерах. Это сделали люди, не умевшие ни писать, ни читать, не учившиеся ни в начальных школах, ни в институтах. Если они и выпускали «стенные газеты» в пещерах, так эти «газеты» высекались на каменных плитах или на скалах.
А мы учимся, читаем книги и газеты, слушаем радио, ходим в кино, летаем в воздухе, даже в космос летаем. А вывели ли мы «в люди», как говорится, хоть одно новое полезное растение, сделали ли мы его полезным во всех отношениях для человечества, как те неграмотные и дикие, на наш взгляд, предки?
Почему бы нам, вооруженным всякими науками, машинами, химикатами, не взять для первого примера дубровку с ее мелкими корнеплодами, что растет у нас повсеместно, и не вывести – вырастить из нее такой сорт корнеплода, чтоб он весил по килограмму и больше, а не по грамму или два, как теперь?
Почему не взять всем известную желтую акацию, многолетний бобовый куст, и не вырастить из него сорт многолетнего гороха, например?
Почему нам не взять, говорю также для примера, всем известную липу «вековую», в семенах которой находится до 60 % полезного, питательного растительного масла, и не вывести такой сорт, чтоб орехи на ней были, как яблоки у деда Янки Казачка?
Сотни растений вокруг нас просятся в наш сад и огород, а мы ходим около них и видеть не хотим.
Если бы мы вырастили в нашем саду такую липу или на нашем огороде такой корнеплод, какой мог бы зимовать в земле, не боялся никаких колорадских жуков, как их боится картошка, тогда ни один человек не сказал бы, что мы соревнуемся с деревенскими женщинами, а каждый пришел бы просить семян или веточку для прививки.
Так я и отвечаю на вопрос своей темы: я хотел бы, чтоб наш пришкольный сад и наш огород были питомниками новых, высококачественных культур, деревьев и растений, а не площадкой, на которой завоевываются рекорды по общеизвестным культурам.
Не нужны нам капуста и огурцы, не нужно все то, что известно старым и малым испокон веков.
Сымон Васильевич, дочитав до конца, снял очки. Посмотрел по очереди на всех присутствующих. Потом спросил:
– Как вам нравится это произведение, товарищи?
Слово взял Тит Апанасович:
– Видите ли, если подойти с одной стороны, так в сочинении, безусловно, есть здоровая мысль. Справедливо, что и капуста, и свекла… да что там, не они одни – подавляющее большинство садовых, огородных и полевых растений выведены нашими предками в незапамятные времена. Справедливо и то, что во время археологических раскопок находятся такие употребляемые в древности человеком растения или плоды, какие он, как говорится, не успел довести до кондиции, а потом, может, именно у нас не нашлось времени заниматься ими. Для примера я приведу водяные орехи, или чилим, водяную бульбу, или рогулики, как их чаще называют, которые ныне широко известны в Японии, в Индии, но почти перевелись у нас, остались только как дикорастущие в некоторых старицах и озерах в Белоруссии, главным образом на Полесье, в дельте Волги и еще в некоторых уголках нашей страны.
– Простите, – заметила Татьяна Петровна, – но я о них ничего не слышала.
– И не удивительно, – ответил Иван Степанович. – У нас, правда, про них писали два известных научных работника: В. А. Михайловская в 1944 году в журнале «Беларусь» и И. Н. Соловей в журнале «Природа» в 1954 году. К сожалению, статьи прошли почти незамеченными в Белоруссии, хотя дают довольно полное представление об этом. Следует сказать, что в отношении вкуса и полезности как питательного продукта их можно сравнить только со съедобными каштанами. В них находится 15 процентов белков, 0,5 процента растительного масла, 52 процента крахмала и 3 процента сахара… Но, простите, я перебил Тита Апанасовича. Если будет интересно, могу дать и более основательную справку.
– То, что вы перебили меня, – усмехнулся Тит Апанасович, – неплохо. Вы даже помогли мне, так как я хоть их немало ел, этих орехов, но не знал, что они так богаты по своему химическому составу. Будем всё же говорить об Адаме Скрипке. Нам надо было бы только приветствовать все правильные и здоровые мысли, имеющиеся в его сочинении. Наша школа могла бы гордиться такими учениками. Но с другой стороны…
Все засмеялись. Кто-то пошутил:
– Природа не любит однобокости!
– Но с другой стороны, какое право имел ученик, хотя бы и восьмого класса критиковать в своем школьном сочинении – подумать только! – нашу учебную программу. Академик какой нашелся! Одним махом перечеркнул все планы практических занятий по биологии! По-моему, Нина Ивановна правильно сделала, что поставила ему единицу.
Слова попросила Наталья Ивановна.
– Прежде всего у меня есть вопрос к Нине Ивановне. Написал ли кто из учеников еще так, как Скрипка?
– Нет! – ответила Нина Ивановна. – Все написали так, как положено.
– Тогда меня интересует другой вопрос: почему вы, Нина Ивановна, одним поставили тройки, другим четверки и всего три или четыре пятерки?
– Дело в том, что у многих были грамматические и стилистические ошибки. Вот и сбавила им оценки.
– Тогда, дорогая Нина Ивановна, вы действительно непоследовательны: за отдельные ошибки вы сбавляли оценки, а за безупречное сочинение, без ошибок, вы поставили единицу. Если следовать вашему критерию, надо было всем, кто написал «на тему», ставить пятерки, независимо от наличия у них ошибок. Разве не так?
Татьяна Петровна тоже попросила слова.
– Вопрос ясен. Надо помочь Нине Ивановне установить снова добрые отношения с классом. Что касается Скрипки, то мы его хорошо знаем: ученик способный, много читает, мыслит. Пускай Сымон Васильевич обобщит, и будем кончать.
Сымон Васильевич согласился с этим мнением.
– Перед тем как обсудить наши практические выводы, я хотел бы, неофициально разумеется, рассказать вам об одном случае из своей жизни… Когда я, еще в старое время, держал экзамены в учительскую семинарию, нам дали задание написать сочинение на тему: «Что побудило меня поступать в учительскую семинарию». А имейте в виду, что на тридцать пять вакансий поступало сто тридцать девять человек. Единица, полученная за диктант или сочинение, лишала права держать дальнейшие экзамены. Все более ловкие и опытные, как один, писали, что их побудило «желание послужить вере, царю и отечеству на ниве народного просвещения». Я не был таким хитрецом и написал попросту и честно: «Мой отец бедняк, а к науке я способный. Учить меня дальше он не имеет возможности, так как всюду надо платить деньги за обучение, за квартиру и питание. А их у нас нет. Узнали мы, что есть такая школа, где не только бесплатно учат, но еще и деньги дают. Вот я и приехал сюда держать экзамены, так как очень мне хочется стать образованным человеком». Мое сочинение шло вразрез со всеми установками, со всей позицией старой школы. Но в нем не было ни одной грамматической или стилистической ошибки. Представьте себе, Нина Ивановна, мне поставили пятерку, а не единицу. Это значит, я получил право держать дальнейшие экзамены, выдержал их на «отлично» и был принят в семинарию стипендиатом. Представьте себе также, что из тех кандидатов, которые так красноречиво писали о своем «желании» «служить вере, царю и отечеству», но наделали грамматических и стилистических ошибок, только сорок пять получили по единице. У некоторых были двойки, тройки. Во всяком случае, «квасной патриотизм» им не помог… Что это все значит? Учитель, дававший оценку, не был гоголевским чиновником. Он мыслил. Имел совесть и сердце. Почему же мы, советские учителя, которые сами недавно были пионерами, комсомольцами, порой так враждебно относимся к подобным себе, не поддерживаем, а норовим обрывать их горячие стремления и мечты?..
Нина Ивановна вскочила со своего места:
– Сымон Васильевич! Товарищи! Я просто растерялась… Я чувствую, что сделала что-то не то, и теперь мне трудно найти выход. Я сама сочувствую таким исканиям, ведь я мечтательница по натуре. В плане занятий по биологии на весенне-летний период у меня были предусмотрены точно такие проблемы, за которые ратует Адам Скрипка…
Сымон Васильевич удивился и немного усомнился:
– А куда и как исчезли они из вашего плана?
– Мне их вычеркнул инспектор товарищ Бараболка.
– Почему же вы мне ни слова об этом не сказали?
– Он назвал это криминалом и добавил, что, только жалея меня, оставляет дело без последствий, но предупредил, чтобы я никому об этом не говорила. Вот почему, когда Адам Скрипка написал свое сочинение, я просто испугалась и поставила ему единицу…
– Ну, знаете, – возмутился Сымон Васильевич, – тут что-то не так! Никаких криминалов у вас быть не могло. Это – раз. А во-вторых, не сказать директору школы – это действительно… нехорошо. Может, вы сделаете одолжение и зачитаете нам те пункты, которые вам вычеркнул Бараболка?
– Пожалуйста! Они у меня с собой… «Собрать сведения у населения, какими дикорастущими растениями и какими пищевыми суррогатами питались люди в тяжелые годы (война, оккупация и т. д.). Собрать гербарий растений, витрину образцов суррогатов…
Собрать гербарий всех полезных дикорастущих растений нашей округи, с ботаническим описанием каждого, с характеристикой качеств, а также с описанием способов их употребления…
Провести практические занятия по прививке кедра сибирского на сосну, по выращиванию черноягодного паслена, по посадке водяных орехов в заводях нашего озера».
Пожав плечами, Сымон Васильевич сказал сразу после прочтения этих «крамольных», с точки зрения Бараболки, пунктов:
– Не знаю, как товарищи, но я никак не могу понять: в чем тут «криминал»? Может, вы, Нина Ивановна, дадите нам дополнительное объяснение? Надо полагать, в беседе с вами он был более откровенен?
– А как же! «Нам, – уверял он, – все это не нужно. Все это не имеет… хозяйственного значения».
– Нет, Нина Ивановна! Вы очень хорошо сделали, что включили в свой план такие вопросы… Плохо только одно, что не сообщили мне о своем разговоре с Евстигнеем Поликарповичем – и об этих важных пунктах.
– Я не сказала… Видите, он все пытался узнать: сама ли я внесла такие пункты или с санкции директора. Я ответила, что сама, что на педагогическом совете мой план еще не обсуждался. «Тогда, – посоветовал он, – вычеркнем их, и на том конец. Вы – молодая учительница, жизни хорошо не знаете. Никому только не говорите, а я тоже закрываю глаза на всю эту историю». Вот я и молчала…
