Текст книги "Кто закажет реквием"

Автор книги: Владимир Моргунов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 25 страниц)

Дверь им открыла женщина лет тридцати пяти, с волосами, про которые люди, имеющие поэтико-романтический склад интеллекта, говорят: «цвета меди». Лицо у женщины слегка продолговатое, глаза серые, разрез глаз широкий. Клюев отметил про себя, что вкус у Николаича весьма неплохой.

– Ну, Наталья, – Бирюков не был похож на себя обычного, – целоваться будем?

Не дожидаясь разрешения или ответа, он шагнул через порог, слегка наклонился и поцеловал женщину в щеку.

– Э, – спокойно отметила Наталья, – уже начали причащаться с утра.

– Наташа, – Бирюков сделал широкий жест в сторону Клюева, – вот это мой друг и коллега. Зовут его Женей. А это, Женя, Наташа, тоже мой друг и тоже коллега – правда, бывшая коллега. Были времена, когда я занимался проклятой наукой.

Да, они действительно были коллегами, даже заканчивали один и тот же факультет одного и того же вуза – приборостроительный МВТУ, только в разное время.

Бирюков сразу принялся удивительно споро и удивительно активно помогать хозяйке накрывать на стол.

– Это будет ранний обед или поздний завтрак? – улыбаясь, спросила Наталья.

– Это будет второй завтрак, ланч, – наставительно заметил Бирюков, – за ним полагается много пить и мало есть.

– За ланчем?

– А когда же еще пить? Обед у них там в семь вечера. Разве можно успеть с семи до ночи напиться? И не посидишь толком.

Когда они уселись и выпили по первой – за встречу, как и полагается – Бирюков спросил Наталью:

– Отвечай, как на духу – ты за большевиков али за коммунистов?

– Ну их всех куда подальше, – ответила та довольно тактично. Обычно она говорила в таких случаях: «в задницу». – Они в свои игры играют, а мы за них получай синяки и шишки. Но из-за своего дражайшего братца я невольно должна сочувствовать тем, кто засел сейчас в Белом доме.

Бирюков знал, что у нее был брат, всего на один год моложе ее, что он служил в армии.

– Не понял, – сказал Бирюков. – Из этого следует, что доблестные Вооруженные Силы уже выступили на защиту Конституции? Во, блин, совсем мы не следим за событиями, Евгений.

– При чем тут Вооруженные Силы, Бирюков? – Наталья словно бы дивилась непонятливости своего приятеля. – Во-первых, Лешка уже почти год, как уволился из армии. А во-вторых, вы там, в своем Урюпинске, вообще, что ли, ни о чем не ведаете?

Бирюков обиделся. Не то, чтобы уж очень, но обиделся. Наталья не в первый раз называла его родной город Урюпинском, известным широкой публике как заповедник для блаженных идиотов по анекдоту, заканчивающемуся словами: «Эх, уехать бы в Урюпинск». Восемнадцать лет назад он порвал с девушкой, москвичкой, достаточно часто подшучивающей над Бирюковым из-за его провинциального происхождения.

Поэтому и сейчас он саркастически проворчал:

– Куда уж нам. Мы там до сих пор с вилами на трамвай бросаемся. А уж что касаемо таких высоких материй, как столичные сплетни – ва-ащще полный мрак. Мы, конечно, понимаем, что очень важно знать, кто нынче трахает Аллу Борисовну, или сколько клозетов на даче у Лужкова, только недосуг нам из-за нашей тмутараканской возни.

– Во, понес, понес, – Наталья почему-то обратилась за поддержкой к Клюеву. Тот только дипломатично улыбнулся.

– Бирюков, ты мою девичью фамилию помнишь? Ведь это я по своему бывшему мужу, пьяни трамвайной, Братухина. Ну, напряги остатки интеллекта. Я ведь тебе раза три говорила про свою бывшую фамилию.

– Говорила, – Бирюков немножко поостыл. – Сейчас, вспоминаю... Вот – Ур-ван-це-ва! – победно выдал он секунд через пять всего.

– Ну?..

– Что ну? Урванцева и Урванцева, не очень, надо сказать, благозвучная фамилия.

– Бирюков, ешкин свет, ты про знаменитого скандалиста и вечного залупежника – извини за выражение, конечно, но ведь ты вынуждаешь – подполковника Урванцева совсем не слышал?

– Это который общество – или что-то вроде армейского профсоюза – «Защиту» организовал?

– Вот именно!

– Во, блин, – Бирюков удрученно покачал головой, – а я ведь и не туда, и не того... Ну, дак у вас тут столько событий за это время произошло, за четыре года-то. Надо же – тот самый Урванцев!

А тот самый подполковник Урванцев обладал редкой способностью не нравиться начальству. Просто даже удивительно. как он в свои тридцать пять лет дослужился до такого звания. Люди, подобные ему, до сорока лет ходят в старших лейтенантах, а потом подвергаются увольнению из армии, к примеру, за карьеризм – суд офицерской чести, представление начальству и т. п., все необходимые формальности соблюдены.

В 1991 году Урванцeв, тогда еще майор, образовал нечто вроде армейского профсоюза и назвал эту организацию «Защита». Организация, призванная, по замыслу Урванцева, защищать интересы военнослужащих, членов их семей, была признана подрывной. Конечно, случилось бы это несколькими годами раньше, не миновать бы Урванцеву трибунала с последующим разжалованием и осуждением на длительный срок по одной из статей о воинских преступлениях.

Но Урванцева сложновато было осудить по вышеупомянутым статьям хотя бы потому, что он обладал депутатским иммунитетом, заседая в Верховном Совете РСФСР.

Когда случился путч, его злейший друг и самый высокопоставленный начальник Дмитрий Язов распорядился арестовать Урванцева одним из первых. И это было исполнено, то есть, почти исполнено – Урванцев бежал, когда его пришли арестовывать.

Вообще-то странная рисовалась картина для внимательного стороннего наблюдателя: после путча много говорилось и писалось о списках, составленных ГКЧП. Это были списки лиц, подлежащих немедленному аресту и даже вроде бы уничтожению. Сразу в нескольких таких списках фигурировал Ельцин, которого должны были, по меньшей мере, раз пять ликвидировать и еще раз пять арестовать. Примерно такая же картина наблюдалась с Бурбулисом, Хасбулатовым, Собчаком, Поповым. Но с ними ничего не случилось, даже звонками телефонными их не тревожили, не говоря уже про вынужденное бегство в Разлив или Швейцарию. Кто сидел? Валерия Новодворская в Лефортово сидела и была освобождена после провала путча.

И Урванцева попытались арестовать, хотя его фамилия, как выяснилось впоследствии, в тех знаменитых списках не фигурировала.

Урванцев бежал, чуть-чуть не дождавшись ареста – генная память в нем, видать, жила, чуял он гудение мотора «черного ворона». И бежал он в Белый дом – потому что больше вроде бы и некуда, поскольку он к Белому дому уже привык.

В то время, как будущие герои Грачев, Лебедь и Кобец маневрировали, делая заявления, которые никакой мудрец не смог бы трактовать однозначно, защитник притесняемых «салаг» и офицерских вдов Урванцев безоговорочно присоединился к защитникам Белого дома.

Как человек военный, он понимал, что Белый дом продержится всего несколько минут в том случае, если его начнут штурмовать только одни десантные группы под командованием генерала Лебедя, не говоря уже о группах спецназа КГБ.

Но никто не стал штурмовать Белый дом. Получи тот же Лебедь четкий приказ командования, он не задумываясь бы выполнил его – это Урванцев знал наверняка. Если военные и спецназовцы КГБ приказа не получили, значит, за этим стояло что-то, кроме нежелания восьмерки заговорщиков выставить себя в очень неприглядном свете перед мировым общественным мнением.

Реакционный ГКЧП был арестован, вместе с ним были арестованы несколько реакционных генералов, при очень странных обстоятельствах ушел из жизни маршал Агарков, не совсем ясными были и обстоятельства смерти одной из ключевых фигур заговора Бориса Пуго, а демократы сразу же бросились делить власть.

И опять-таки власть не должна была достаться таким, как майор Урванцев, вскоре ставший подполковником – единственная награда за верность идеалам демократии.

Более или менее поделив власть, демократы стали приворовывать. Масштабы воровства определились предрасположенностью к оному, умноженной на высоту служебной ступеньки. Вовремя удержавшийся от штурма цитадели демократии и ставший военным министром Грачев через одного только «прапорщика Пронина», фигуру не менее легендарную, чем исторически известный поручик Киже, оформил фактически на свой личный счет двенадцать «Мерседесов». Личный друг Грачева, командующий ЗГВ Матвей Бурлаков воровал эшелонами. Генерал армии Константин Кобец, чье поведение во время осады Белого дома было тоже достаточно двойственным, развернул широкомасштабную деятельность на ниве коммерции. Он возглавил комитет по подготовке и проведению военной реформы. Вскоре этот комитет создал несколько СП с зарубежными фирмами. Кобец просто не мог не войти в контакт с Бурейко и восходящей звездой прохиндейства Якубовского. В марте 1992 года Кобец вместе с Якубовским создал при комитете по подготовке и проведению военной реформы некое информационное агентство. Устав последнего содержал сорок пять пунктов. Агентство могло осуществлять какие угодно операции: от торговли лесом и драгоценными камнями до продажи ракетных технологий.

Невооруженным глазом была заметна воровская спайка наверху. В максимально короткий срок глава МИД Козырев удовлетворил просьбу генерала армии Кобеца о перерегистрации диппаспортов «генерала Димы», в максимально короткий срок первый зампред правительства России Бурейко предоставил Якубовскому под роскошный офис информационного агентства огромную площадь на восемнадцатом этажс здания на Новом Арбате.

Но все же апофеозом грандиозного фарса стало более чем стремительное восхождение Якубовского по служебной лестнице – за пять дней он превратился из лейтенанта в полковника, а еще через неполных два месяца – в генерал-майора разведывательной службы при правительстве Российской Федерации. Такая карьера была характерна разве что для юных большевиков, более других правил усвоивших одно правило: революцию в белых перчатках не делают.

Но едва Бурейко подписал приказ № 1727-рс с грифом «совершенно секретно», едва тот же Бурейко поставил свою подпись на удостоверении генерал-майора Якубовского, полномочного представителя правоохранительных органов, специальных и информационных служб, за номером 0145, как новоиспеченному генералу пришлось срочно рвать когти (иной термин здесь применять было бы неуместно хотя бы потому, что сам «генерал Дима» очень широко использовал в разговоре тривиальный мат).

Якубовским вплотную занялась Прокуратура Российской Федерации, которая тогда, в девяносто втором году, обладала еще значительной силой и влиянием.

И в раскрытие всех махинаций высших армейских чинов весьма значительную лепту внес скромный подполковник Урванцев, депутат Верховного Совета России. Именно им была собрана информация о деятельности Кобеца и Якубовского, в том числе и информация явно секретного характера.

Последнее обстоятельство – публикация секретных документов – было чревато для военного человека очень серьезными последствиями, вплоть до трибунала. «Когда у собаки отнимают кость, она огрызается», – сказал незабвенный поручик Лукаш, приказавший привязать на дворе возле кухни своего денщика, ворующего у него обеды. В данном же случае речь шла не о кости и не о порции паштета, Урванцев замахнулся на самое священное – на власть, пытаясь вышибить ее из рук, которые только что ее, власть, захватили.

Урванцева попытались устранить физически – впрочем, весьма бездарно, поскольку ослабленное ведомство Баранникова в то время не могло сделать этого по причине нахождения по одну с Урванцевым сторону баррикад, а ведомство Коржакова еще не набрало силы. Что же касается армии, то она всегда напоминала слона в посудной лавке, так что такую деликатную вещь, как организация несчастного случая с военнослужащим Урванцевым, она не смогла сделать.

Итак, Урванцев не был отдан под суд трибунала, не был ликвидирован. Он всего-навсего попал под увольнение из армии – как же, ведь вовсю шла военная реформа под водительством Кобеца. Урванцев даже не был просто травмирован. Значит, он должен был продолжать, в силу своей природной зловредности, портить кровь людям с генеральскими погонами, а также людям, занимающим посты, соответствуете генеральским званиям.

Конечно, все это не должно было продолжаться бесконечно. Когда вновь политики призвали обывателей на баррикады, а перед Белым домом опять стали баррикады возводиться, за Урванцевым опять пришли.

Но Урванцев это предвидел. Ко времени прихода на его квартиру взвода ОМОНа его след уже, что называется, простыл...

Однако система паспортной прописки, мощное орудие тотального контроля за гражданами государства-лагеря не была упразднена правителями-реформаторами (совсем они идиоты, что ли?). Посему «вычислить» места, куда мог бежать мятежный подполковник, было проще простого.

Подполковник в отставке Урванцев мог укрыться на квартире у сестры на 12-й Парковой улице. Вполне мог укрыться, чего ему особенно далеко убегать. Во всяком случае, проверка квартиры родственницы никогда не помешает.

И пятеро бойцов ОМОНа плюс их командир в звании старшего лейтенанта да еще водитель в звании сержанта отправились на 12-ю Парковую улицу. Отправились они часа через три после того, как закончилась неудачей попытка захватить Урванцева дома – подполковник, может быть, фрукт важный, но ведь дел у карательных органов в связи с возникшей по вине «красно-коричневых» заварухой невпроворот.

Конечно, у старшего лейтенанта, возглавлявшего отделение бойцов, имелось при себе фото Урванцева. Но когда он, предварительно позвонив его сестре Наталье Урванцевой из телефона-автомата, убедился, что она находится дома, и минут через пять-семь нагрянул на квартиру, то обнаружил там двоих незнакомцев без документов.

Разумеется, эти типы начали препираться – по какому праву, а как же неприкосновенность жилища. Но у старшего лейтенанта был устный приказ его начальника – арестовывать всех подозрительных. Да еще и сам он. был малый сволочной, вздорный, попавший в ОМОН после службы в десантных войсках, которые еще раньше спасли его от срока за циничное хулиганство – он вместе с дружками избил парня с девушкой, а девушку потом, опять с дружками, изнасиловал.

Так что Клюеву с Бирюковым, выпившим только половину бутылки «Распутина», во второй уже за сегодняшний день раз пришлось подвергнуться грубому и беспардонному вмешательству в их жизнь карательных органов.

И выбирать тут не приходилось. Устраивать в квартире Наташки учебно-показательный рукопашный бой с курносым мудаком (так мысленно окрестил начальника патруля Бирюков) и его мудаковатого вида подчиненными друзьям и в голову не пришло. К тому же у этих типов были наготове АКСы, из которых они, не очень задумываясь, могли бы затеять стрельбу – азарт начавшейся охоты на людей очень ясно читался на их физиономиях.

Кляня свою планиду за то, что Наташка Урванцева, его знакомая, оказалась сестрой того самого «залупежного подполковника», и за то, что он втянул еще и Клюева в такое пренеприятнейшее приключение, Бирюков спустился по лестнице, подталкиваемый в спину стволом автомата. Ай-яй-яй, почему же он не пошел к другому знакомому, к Викташке Ильину, который живет на 15-й Парковой. К тому разве что рэкетиры могли бы только нагрянуть, да и то вряд ли: Викташка со всеми всегда мог договориться, поладить.

А Клюев вспомнил точно такой же омоновский налет, случившийся три месяца назад. Тогда их с Бирюковым вызволил Костя Ненашев. Теперь Костя Ненашев далеко, да и обстановочка тут, в столице, нагнетается сволочная: того и гляди станут народ хватать прямо на улицах и разбираться по законам чрезвычайного положения.

А Наташа бежала за ними по лестнице и требовала от омоновцев отчета о том, куда они собираются везти ее друзей, по какому такому праву вообще их арестовали, но старлей, начальник конвоя, только рычал, как цепной пес, и из его отрывистых реплик можно было понять только то, что это не ее дело – куда они волокут этих подозрительных типов, из-за которых «вся вонь в Москве и поднялась».

Пинкертонов из Южнороссийска затолкали в микроавтобус, где место им нашлось только на полу. Омоновцы разместились на сиденьях, старлей сел рядом с водителем, и «черный воронок» образца девяностых годов тронулся по улице столицы.

Ехали они достаточно долго. Бирюков понял, что направляется их транспорт к центру. Так оно и оказалось: выходя из микроавтобуса, Бирюков прочел на табличке на здании, куда их вводили, надпись «Новая Басманная улица». Ara, этой улице когда-то размещалась военная комендатура, куда же привезли их? И к чему такие почести – могли бы и в Измайлово в какое-нибудь отделение сдать.

У Клюева же возникла мысль, что запрут их здесь наверняка надолго, и что неплохо бы попытаться позвонить полковнику Бероеву, его номер Клюев помнил наизусть. Уж такой чин из министерства безопасности на этих барбосов, судя по всему, подчиненных МВД, влияние должен возыметь. А вообще-то за два прошедших года Бероев, возможно, и генерал-майора успел получить. Но подумав, Клюев решил все же Бероеву не звонить. Во-первых, номер телефона ему был известен только домашний, а вероятность застать Бероева дома не весьма велика – уж Клюев-то знал, какая это служба. А во-вторых, что-то ему настоятельно подсказывало: не надо сообщать настоящую фамилию, ведь Управление охраны наверняка попытается разыскать их, а обзвонить все ментовские пульты связи – пара пустяков.

Поэтому, когда их затолкали в камеру, уже битком набитую разношерстной публикой – были тут и «лица кавказской национальности», и типы, одна только внешность которых воссоздавала в памяти серию картинок из передач «По сводкам МВД», и мужики, смахивающие на бомжей – Клюев вполголоса сказал Бирюкову:

– Николаич, надо придумать какую-то легенду. То есть, представиться не попадавшими в сферу внимания милиции гражданами Москвы. Реально существующими гражданами, проживающими в Москве, на которых у МВД нет никаких данных, кроме паспортных – может быть, сличать фотографии им просто недосуг будет.

– Ты знаешь, это все наверняка сейчас в компьютер может быть заложено, – засомневался Бирюков.

– На десять-то миллионов?

– А чем им еще заниматься?

– Ладно, попытка – не пытка. Давай-ка, прикинь «клиентуру».

Бирюков задумался. На себя-то он мог «прикинуть» чьи-то данные, а вот с Клюевым, который моложе его на семь лет, дело обстояло посложнее – у Бирюкова в памяти вертелись только имена, фамилии, адреса и домашние телефоны московских приятелей в возрасте от сорока и старше. Ага, все-таки нашел, кажется.

– Слушай,– тихо сказал он. – Тебя зовут Анатолием Федоровичем Савкиным. Тебе тридцать пять лет, ты из города Жуковского Московской области, живешь по улице Гагарина в доме номер десять, в квартире пять. Запомнил? Все просто: Гагарина, десять, пять, Савкин.

– Ладно, – Клюев наморщил лоб, стараясь усвоить данные «легенды». – А ты кто же будешь?

– Я буду Ильин Виктор Макарович. А живу я на 15-й Парковой. Недалеко от дома и работаю: директором продуктового магазина на 13-й Парковой.

– Не очень ты смахиваешь на директора магазина, тем более продуктового, – покачал головой Клюев.

– Если бы ты хоть раз видел сильно пьющего Савкина, ты бы тоже в нем себя не узнал. Это во-первых, а во-вторых, не такие уж они здесь психологи. Слушай, ты отлить не желаешь?

– Изо всех духовных сил, – Клюев только сейчас вроде бы ощутил эту прозаическую потребность. Да и то: пили они достаточно давно, у подруги Бирюкова он постеснялся в клозет сходить. – Давай-ка попросимся.

И он несколько раз стукнул кулаком в массивную дверь. Разумеется, секунд через десять из-за двери последовало обычное в таких случаях обещание: «Я те, бля, сейчас постучу!»

– Начальник, нам в туалет надо, – просительно сказал Клюев.

– Рано еще, – раздался из-за двери нарочито ворчливый голос.

– Так что же, в узел, что ли, завязывать? – теперь Клюев говорил уже гораздо более дерзко.

Очевидно, стоявший по ту сторону двери милиционер прикидывал и такую возможность, потому что несколько секунд действий он никаких не совершал. Но вот в замке заскрежетал ключ. Потом дверь открылась, на пороге возник хмурый молодой ментенок.

– Начальник, елы-палы, вот с корешем около пивной замели, – Клюев кивнул на Бирюкова. – А мы и отлить даже не успели, сил терпеть нету. Позволь душу облегчить, а?

– По одному только, – ментенок изо всех сил пытался казаться строгим.

– Так ведь пили то вместе, одновременно, начальник! – теперь Клюев опять выглядел записным подхалимом.

– Ну ладно, – буркнул ментенок, —только по-быстрому.

По всему было видно, что ему до чертиков надоела возня с таким количеством задержанных, надоело повторение операций отпирания и запирания двери.

В туалете Клюев сразу же кивком указал Бирюкову на окошко. Оно было узким и размещалось высоко, под потолком, но при желании они могли бы бежать и через него – если бы не страж, находившийся в коридоре за полуоткрытой дверью.

– Не получится, – шепнул Бирюков. – Надо будет, – он кивнул на дверь и сжал свободную руку у себя на горле, ласково и нежно. Я сделаю один.

Он вышел в коридор первым. Ментенок отступил в сторону – правильно все делал, то ли его так инструктировали, то ли он инстинктивно не позволял подконвойному приблизиться на опасное расстояние. Но Бирюкову-то и не надо было особенно приближаться. Глуповато улыбаясь, он сказал, обращаясь к конвойному:

– Фу-у, русский кайф.

– А второй что же? – забеспокоился ментенок.

– У него кайф подольше получается, – умиротворенно произнес Бирюков и нанес милиционеру неожиданный, очень быстрый и мощный маваши-гери в солнечное сплетение. Бил он подъемом стопы, плашмя как бы, чтобы не покалечить парнишку, но даже такой «шлепающий» удар мгновенно сбил незадачливому стражу дыхание и заставил его согнуться пополам.

В тот же момент в коридоре возник любитель более продолжительного кайфа, сграбастал обмякшее тело милиционера в охапку и швырнул его в открытую дверь туалета.

Бирюков рванул по коридору, пулей пролетел мимо стеклянной кабинки дежурного, выскочил на улицу и побежал через проезжую часть – благо народ еще шел на зеленый свет. Уже оказавшись на противоположной стороне улицы, Бирюков оглянулся через плечо – Клюев следовал за ним метрах в пяти.

Теперь рывочек в толпу, не обращая внимания на возмущенные крики – и никакая собака их не догонит, не найдет.

Они бежали дворами аж до самой Елоховской церкви. Только тут, перед величественным зданием, Бирюков приостановился и перевел дух.

– Ты, Николаич, однако, даешь, – тяжело дыша, сказал Клюев. – И не угонишься за тобой.

– Порядок, Женя. Могли бы вот в храм войти, возблагодарить специального святого, который покровительствует беглым узникам, да я, к стыду своему, имени его не знаю. А со временем у нас не очень...

Поминутно оглядываясь по сторонам, Бирюков подошел к телефону-автомату у станции метро «Баумзнская» и набрал номертелефона Натальи Урванцевой. Та, очевидно, пребывала в сильном волнении, а услышав голос Бирюкова, разволновалась еще больше.

– Валера! Откуда ты звонишь? Что с вами? Вас отпустили?

– Как же, держи карман шире! Эти отпустят. – Тут он еще раз оглянулся. – Наташка, ты брательнику своему скажи, если он к тебе позвонит, чтобы не вздумал к тебе припереться – ведь это за ним наверняка приходили.

– Ой, да ведь он только что и звонил. Я ему все рассказала. Он тоже очень обеспокоился за вас.

– Ну, спасибо ему за заботу. Когда он звонил?

– Минут десять назад, наверное. Он просил меня сообщить ему, что с вами, как только у меня будет какая информация. А еще он грозился сесть на БТР и поехать вас вызволять. Он сказал, что если о вас долго ничего не будет слышно, то он все измайловское отделение вверх дном перевернет.

– Погоди-ка, – остановил ее патетический рассказ Бирюков. – Он, брательник, номер своего телефона, говоришь, оставил?

– Да.

– Это очень даже хорошо, диктуй срочно, я запомню.

Наталья повторила два раза номер телефона, Бирюков попытался определить по нему, в каком же районе этот номер поставлен.

– Ладно, Наталья, – сказал он. – Не переживай особенно. Очень, конечно, плохо, что не удалось нам с тобой про жисть поговорить. Помнишь, как в той песне: «Наташка, Наташка, ей-богу, не вру, ты словно ромашка стоишь на ветру?» А заканчивается та песня так: «Нам было приятно, но ты уж прости – пора мне обратно, пора мне идти». В общем, Наталья, буду жив, позвоню.

Он повесил трубку и в очередной раз огляделся по сторонам.

Вокруг были не очень спешащие люди, Клюев рядом стоял.

– Слушай, Женя, я думаю, что Урванцеву позвонить надо? Как ты думаешь, где он может сейчас находиться?