Текст книги "Из зарубежной пушкинианы"

Автор книги: Владимир Фридкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 23 страниц)

А теперь об истории самой находки. Она началась в 1982 году, когда я познакомился в Париже с Георгием Михайловичем Воронцовым-Вельяминовым, праправнуком Пушкина, о котором я уже писал на страницах этой книги. В один из парижских вечеров в своей квартире на улице Алезья он рассказал мне об удивительной находке – записках Каролины Собаньской. Просмотрев ее записки, Георгий Михайлович вынес твердое убеждение, что это была не только умная и талантливая, но одинокая и глубоко несчастная женщина, потерявшая себя в жизни.

«Вспомните хотя бы этот цветок или память о Крыме, которая встает с каждой страницы ее записок. Ее отношения с Пушкиным – удивительный эпизод пушкинской биографии. Пушкин называл ее демоном, он страстно любил ее и боялся. Его тянуло к ней, как мотылька тянет к огню, но в какой-то момент что-то оттолкнуло его от Собаньской. Скорее всего это было предчувствие, которым он был так наделен. Ведь он ничего не знал о ее тайной жизни». Георгий Михайлович задумался, как будто что-то вспомнил. «Знаете, когда я думаю о доверчивости Пушкина, его незащищенности, мне вспоминаются строчки из стихотворения покойного Высоцкого: „Поэты ходят пятками по лезвию ножа и режут в кровь свои босые души“».

Георгий Михайлович тогда сказал, что собирается поработать над записками и рассказать о них. А когда в конце 1982 года в Москву пришло неожиданное известие о его скоропостижной смерти, я вдруг вспомнил, что так и не поинтересовался, в каком парижском архиве он нашел записки Собаньской. Об этом я узнал только шесть лет спустя от его дочери Надежды Георгиевны Воронцовой-Бэр, когда снова приехал в Париж. В той же квартире на улице Алезья в креслах у старого торшера под знакомой мне картиной, изображавшей дуэль Ленского с Онегиным, мы долго говорили об ее отце. Тогда-то она и рассказала мне о библиотеке Арсенал, которой долгие годы заведовал шурин Собаньской. Там я и нашел записки «кузины г-жи Любомирской» и засохший цветок, который она сберегла как память о России.

Цветок засохший, безуханный,

Забытый в книге вижу я;

И вот уже мечтою странной

Душа наполнилась моя:

Где цвел? когда? какой весною?

И долго ль цвел? и сорван кем,

Чужой, знакомой ли рукою?

И положен сюда зачем?

На память нежного ль свиданья,

Или разлуки роковой.

Иль одинокого гулянья

В тиши полей, в тени лесной?

И жив ли тот, и та жива ли?

И нынче где их уголок?

Или уже они увяли,

Как сей неведомый цветок?

«…увяли, как сей неведомый цветок…» В одном из писем к Собаньской Пушкин предсказывал ей: «Но Вы увянете; эта красота когда-нибудь покатится вниз, как лавина. Ваша душа некоторое время еще продержится среди стольких опавших прелестей – а затем исчезнет, и никогда, быть может, моя душа, ее боязливая рабыня, не встретит ее в беспредельной вечности».

* * *

В фонде Жюля Лакруа в библиотеке Арсенал много документов. Здесь и переписка семьи поэта, письма Генрика Ржевусского сестре, переводы (много из Шекспира). Разбирая все это, я ловил себя на мысли, что ищу старые дагерротипы. Ведь портрет Собаньской пушкинисты ищут давно и безуспешно. К сожалению, ни в библиотеке, ни в доме Бальзака в Пасси, ни в музее Мицкевича в Париже фотографий и портрета Собаньской не оказалось. Разбирая архив Жюля Лакруа, я нашел предсмертное письмо Собаньской своему мужу. В каталоге оно значилось как «завещание» Каролины Лакруа. Письмо было написано на двух листках с траурной каймой. Читая его, я забыл о цели своего поиска, о фотографиях. Вот текст этого письма в переводе с французского:

«Месье Жюлю Лакруа. Передать ему после моей смерти. Мой любимый Жюль, я тебе писала много писем. Наш брат Эдуард мне посоветовал их сжечь. „Его душа с вашей связана, – сказал он мне. – Он читает в вашей душе и в вашем сердце. Ваши слова любви убьют его, он не перенесет этой боли и переживаний“. Твой брат был прав. Он знал о нашей любви и счастье, которое мы дарили друг другу. О да, с тобой я была самая счастливая из женщин. Ты был моей любовью, моим счастьем, моей совестью, моей жизнью. Но смерть нас не разлучит. Я всегда буду около тебя, с тобой, и придет день, когда мы будем вместе вечно. Думай обо мне, молись за меня и старайся не быть слишком несчастным. Твое страдание тревожило бы мой покой на небесах. Если ты меня любишь, как и раньше, заботься о себе, как о ребенке, которого я тебе вручаю. Думай об огромном счастье, которое ты дал мне за всю мою счастливую жизнь. Я умру, обожая тебя, тебя благословляя. Заботься о себе ради любви ко мне. Я всегда буду подле тебя, и в этой жизни мне жаль только покидать тебя, мой дорогой и обожаемый муж. Благословляю тебя. К. Лакруа. 14 ноября 1884 года».

Каролина Собаньская умерла в Париже 16 июля 1885 года в возрасте 91 года. 20 июля ее отпевали в церкви Мадлен. Я слышал, что она похоронена на Монпарнасском кладбище, но, как ни старался, могилы ее разыскать так и не смог. Бродя между могил и памятников, я вспомнил письмо Пушкина Собаньской и подумал, что исчезла не только душа, но и земной след этой женщины.

Знаете ли вы эту княгиню Голицыну?

Пушкиноведение знает немало случаев, когда тайны пушкинского творчества и биографии раскрывались в самое неожиданное время и в самом неожиданном месте. Об одном таком случае я здесь расскажу.

Читатель уже знает о хранящихся в рукописном отделе Парижской библиотеки Арсенал письмах княгини Анны Сергеевны Голицыной, урожденной Всеволожской, адресованных Каролине Собаньской.

Письма Анны Сергеевны Голицыной неожиданно приводят к уточнению одного эпизода пушкинской биографии. Первое из хранящихся в библиотеке Арсенал писем Голицыной отправлено из Кореиза 2 октября 1830 года. Известно, что двумя днями раньше, 30 сентября, Пушкин в попытках преодолеть холерный карантин и вырваться из болдинского заточения посещает некую княгиню Голицыну в ее поместье в 30 верстах от Болдина. Узнавшая об этом в Москве Наталья Николаевна, видимо, приревновала жениха к княгине. Об этом мы узнаем из письма Пушкина невесте, написанного 26 ноября. Пушкин писал:

«Из Вашего письма от 19 октября вижу, что мне надо объясниться. Я должен был выехать из Болдина 1 октября. Накануне я отправился верст за 30 отсюда к кн. Голицыной, чтобы точнее узнать количество карантинов, кратчайшую дорогу и пр. Так как имение княгини расположено на большой дороге, она взялась разузнать все доподлинно». Объяснив неудачу своей попытки выехать в Москву, Пушкин заканчивает письмо упреком: «Итак, Вы видите (если только соблаговолите мне поверить), что мое пребывание здесь вынужденное, что я не живу у княгини Голицыной, хотя и посетил ее однажды, и что Вы несправедливо смеетесь надо мной» (подлинник по-французски). И уже через неделю по дороге в Москву Пушкин в письме к Наталье Николаевне вновь вернулся к этой теме: «…наконец, Ваше последнее письмо, повергшее меня в отчаяние. Как у Вас хватило духу написать его? Как могли Вы подумать, что я застрял в Нижнем из-за этой проклятой княгини Голицыной? Знаете ли Вы эту кн. Голицыну? Она толста так, как все Ваше семейство, вместе взятое, включая и меня. Право же, я готов снова наговорить резкостей».

Ответу на вопрос, «знаете ли Вы эту кн. Голицыну?», ныне посвящена целая литература. По-видимому, первый ответ был дан в юбилейный 1899 год в заметке в «Московских ведомостях^[25]». Автор утверждал, что «Пушкин, живя в Болдине, ездил к княгине Голицыной, урожденной Всеволожской». Ныне версия о том, что Пушкин ездил к княгине Анне Сергеевне Голицыной, урожденной Всеволожской, получила широкое распространение благодаря книге Черейского, который, таким образом, ввел княгиню в пушкинское окружение. Согласно этой версии, имение Анны Сергеевны Голицыной находилось в селе Панове (Асаново) Сергачского уезда Нижегородской губернии. Другие авторы ставят эту версию под сомнение, так как ни Анна Сергеевна Голицына, ни ее муж, ни Всеволожские не числились среди помещиков Нижегородской губернии. Сверх того, выяснилось, что село Паново (Асаново) принадлежало другим владельцам. Высказывалось предположение, что неизвестной княгиней Голицыной была Прасковья Николаевна, жена князя Владимира Сергеевича Голицына, любителя музыки и хорошего знакомого Пушкина. Делались и другие предположения.

Найденное в Париже письмо говорит о том, что 2 октября 1830 года княгиня Анна Сергеевна Голицына находилась в своем имении в Кореизе, расположенном не за тридцать, а за несколько тысяч верст от Болдина. Таким образом, версия о том, что 30 сентября этого же года Пушкин ездил к Анне Сергеевне Голицыной, урожденной Всеволожской, окончательно отпадает.

Воронцово

У входа в парк со стороны Старокалужского шоссе стоят две круглые башни из красного кирпича с белокаменным бельведером. По обе стороны от башен – одноэтажные караульни, тоже из старого красного кирпича. Прямо за входом – аллея, обсаженная вековыми корявыми дубами и старыми липами. Конец апреля, но весна запоздала. Деревья, черные и сырые, спускаются к прудам, в которых тает грязный ноздреватый снег. На краю парка, над прудами, стоит каменный господский дом с колоннами, без крыши, с пустыми окнами. Рядом – еще несколько старых зданий, видимо службы. А вокруг разрослась Москва. Куда ни посмотришь – высотные дома и башни, сложенные из голубых и белых панелей. Москва наступила на Воронцово сразу с двух сторон, с Ленинского проспекта и из Черемушек. Рассказывают, что еще несколько лет тому назад за прудами буйным цветом цвели старые яблоневые сады. А сейчас от подмосковной усадьбы князей Репниных остался только этот парк. В нем гуляют дети из соседних домов. Вот и я качу коляску со своей внучкой Таней. Недавно моя дочь получила здесь квартиру. Улица, на которой она живет, так и называется – Воронцовские пруды. Мне кажется странным, что я не был здесь раньше и ничего не знал о Воронцове. Весной 1983 года, когда я вернулся из командировки в Италию, Воронцово неожиданно вошло в мою жизнь. Тогда, помнится, я много размышлял об этом. Мне казалось удивительным, что, для того чтобы узнать о Воронцове, понадобилось улететь в Рим и заняться поиском таинственно исчезнувшего архива графа Миньято Риччи, переводчика Пушкина.

* * *

С графом Риччи Пушкин познакомился в Москве в салоне Зинаиды Волконской, по-видимому, осенью 1826 года. Красивый итальянец был не только поэтом, но и композитором и певцом. Пушкин знал и его жену, Екатерину Петровну, двоюродную сестру декабриста Лунина, замечательную певицу, с которой Пушкин встречался в доме Волконской на Тверской и в московских гостиных. Известны два письма Риччи к Пушкину, написанных в 1828 году, где он просит Пушкина сообщить свое мнение о его переводах на итальянский «Демона» и «Пророка». В одном из писем Риччи благодарит Пушкина за благосклонный отзыв, но ответные письма Пушкина неизвестны. В 1828 году Риччи разошелся с женой, покинул Россию и навсегда уехал в Италию. Письма Пушкина он, видимо, увез с собой. Весной следующего года переселилась в Рим и Зинаида Волконская с сыном Александром, его воспитателем итальянским художником Микеланджело Барбиери и сестрой Марией Власовой. В Риме на вилле Волконской Риччи прожил долгие годы. Дружба с Зинаидой Волконской прошла через всю его жизнь. В письме П. А. Вяземскому, отправленному в конце января 1829 года, Пушкин говорит об их близости. Об этом же красноречиво говорят и письма Риччи к Зинаиде Волконской, – его стихи и посвященные ей мадригалы, хранящиеся ныне в библиотеке Гарвардского университета, где находится уцелевшая часть литературного архива Волконской. Однако ни ответных писем Пушкина, ни рукописного наследия Риччи в Гарварде нет. Риччи умер в Риме в 1860 году, и его архив пропал бесследно.

Архив Риччи искали многие пушкинисты. И одним из самых неутомимых следопытов был знакомый читателю Георгий Михайлович Воронцов-Вельяминов, праправнук Пушкина. Как-то, рассказывая мне о следующем поколении пушкинских потомков, Георгий Михайлович заметил, что его дочь Аня, русский филолог и переводчица, замужем за итальянцем и живет во Флоренции. Вот тут я и вспомнил о графе Риччи: ведь он флорентиец и, может быть, его архив надо искать во Флоренции. Георгий Михайлович на это ответил, что уже искал, но безуспешно. Бумаги Риччи как сквозь землю провалились. Осталось неразведанным одно место, рукописный отдел Ватиканской библиотеки. Про себя я подумал: а как туда попасть?

Прошел год. Из Парижа пришло печальное известие: незадолго до Нового года скоропостижно скончался Георгий Михайлович. В апреле 1983 года я прилетел в Рим. Мне предстояло чтение лекций в нескольких итальянских университетах, и на этом пути лежала Флоренция. Я позвонил из Рима во Флоренцию по телефону, и Анна Георгиевна сказала, что встретит меня прямо у вагона поезда. Я приехал во Флоренцию днем, вышел из вагона и стал ждать на перроне. Ведь я не знаю прапраправнучку Пушкина в лицо. Знаю только, что на фотографии она похожа на своего покойного отца. И вот, когда толпа рассеялась, я увидел в голове поезда молодую женщину, прямо бегущую ко мне. Ну конечно, это – Аня, Анна Георгиевна Воронцова-Тури. Аня – высокая, несколько худая шатенка с серыми мягкими, как у отца, глазами. И я впервые (прошло уже две недели, как я в Италии) заговорил по-русски.

Остаток дня был у меня свободен. Аня пригласила меня домой на ужин, а пока предложила быть моим чичероне и побродить по городу. И я впервые увидел Флоренцию, белую и бирюзовую, как дворцы у Растрелли. Мы не успевали смотреть, а Аня не успевала рассказывать. Вот церковь Санта-Мария Новелла со знаменитыми фресками Андреа да Фиренци, ученика Джотто, XIV век, вот прославленная Санта-Мария дель Фиоре с византийской мозаикой XI века, с колокольней, построенной Джотто, с куполом Брунеллески. Входим в небольшую полутемную церковь, мерцают свечи. Здесь венчался Данте и похоронена Беатриче.

У Данте, как и у Пушкина, – много потомков. Сыновья Данте жили в Вероне, но род по мужской линии пресекся. Одна из подруг Ани – потомок Алигьери по материнской линии. И пока мы шли к галерее Уффици, у меня было время подумать о дружбе потомков Пушкина и Данте. В Уффици одна из лучших картин – это вид, открывающийся из окон дворца на реку Арно, мосты и гряду гор в сиреневой дымке на горизонте. Где-то на их склонах – дом Чайковского, в котором он написал клавир к «Пиковой даме». Пейзаж Флоренции такой же спокойный и гармоничный, как и ее искусство. И вот наконец площадь Синьории, Палаццо Веккио, конная статуя Медичи, Давид. Мы присели за столик кафе и перевели дух. Аня рассказала о Георгии Михайловиче. Он умер внезапно от разрыва аорты 20 декабря прошлого года, а еще днем накануне ездил с гостями из Ленинграда в Фонтенбло. Его похоронили на кладбище Сан Женевьев де Буа рядом с И. А. Буниным…

Вечером на квартире у Ани я познакомился с ее мужем Сандро Тури и их детьми, пятнадцатилетним Степой и четырнадцатилетней белокурой прелестной Катей. Юные пушкинские потомки бегло говорят по-русски, хотя и с акцентом. Я вспомнил, что их покойный дедушка очень этим гордился. Собрались гости. Я рассказывал о своей удаче, о том, как мне довелось побывать на вилле Зинаиды Волконской в Риме. Говорил о том, что памятники в «Аллее воспоминаний» гибнут, что стела в честь Пушкина с отбитым основанием валяется на земле как простой камень. Все возмущались, и особенно флорентийская пушкинистка Альберта, молодая итальянка с живыми яркими глазами, хорошо говорившая по-русски. Она только что вернулась из США и рассказала, что Гарвардский университет готовит публикацию литературного архива Зинаиды Волконской. От американских издателей она привезла письмо в библиотеку Ватикана с просьбой дать справку, не содержится ли там архив переводчика Пушкина графа Миньято Риччи. Вот так, неожиданно, я снова вспомнил о Риччи. Значит, американцы тоже идут по этому литературному следу! Аня промолвила, что нельзя терять времени, и вышла из комнаты. Скоро она вернулась и сказала, что позвонила в Рим своему знакомому, работающему в библиотеке Ватикана. Вопрос улажен. В Риме мне заказан пропуск в рукописный отдел Ватиканской библиотеки.

* * *

Площадь святого Петра и формальности с пропуском задержали меня на час. Я прошел мимо швейцарских стрелков в широких беретах и полосатых костюмах, пересек площадь музеев и поднялся на второй этаж. В первом зале – каталоги, во втором – выдача рукописей и читальня. А вот и семейные бумаги Риччи, я нашел их в каталоге в первый же день.

Но радость была преждевременной. Ни писем Пушкина, ни переводов из Пушкина, ни других документов, относящихся к московскому периоду жизни Миньято Риччи, в архиве не оказалось. Конечно, архив этот нуждается в тщательном изучении, но одно несомненно: Пушкина в нем нет.

Часто бывает так, что ищешь одно, а находишь другое. В каталоге рукописного отдела в семейном архиве Висконти значились четыре письма Зинаиды Волконской. Когда я получил и прочел эти письма, оказалось, что их атрибуция неверна. Три письма были написаны матерью декабриста Сергея Григорьевича Волконского княгиней Александрой Николаевной Волконской, урожденной Репниной (свекровью Зинаиды Волконской). Автором четвертого письма был Никита Григорьевич Волконский, муж Зинаиды Волконской. Все письма были адресованы воспитателю ее сына художнику Микеланджело Барбиери. Эти семейные письма запечатлели эпизоды из жизни Зинаиды Волконской и ее семьи и рассказали о самом Микеланджело Барбиери, одном из создателей оперного театра Зинаиды Волконской. Письмо Н. Г. Волконского отправлено из Петербурга в Рим, где в начале двадцатых годов Зинаида Волконская живет со своей сестрой Марией Александровной Власовой и работает над созданием и постановкой своей оперы «Жанна д’Арк». Вот перевод этого письма с французского.

            «Санкт-Петербург, 3 февраля 1823.

Не могу выразить Вам, дорогой Барбиери, до какой степени я благодарен за Ваши усердие и хлопоты при похоронах. Несчастье ужасно для нас, неслыханно для Мадлен, и это особая милость Провидения, что Зинаида находится подле сестры во время ужасной катастрофы. Я прочел два Ваших письма maman Волконской. Ее очень беспокоит Мадлен и состояние ее финансов; она пишет Зинаиде по этому поводу. Скажите мне, наконец, месье Барбиери, что случилось с суммой 93 тысячи рублей, которую Игнаций Лабенский послал на днях через коммерческий банк дорогому усопшему? А он не оставил никакой доверенности. Вот ведь какая неудача с деньгами! Пожалуйста, держите меня в курсе того, что происходит. Вы знаете, что здоровье Зинаиды может от этого пострадать. Невозможно написать обо всем яснее и точнее, чем это делаете Вы, мы все это знаем. Я рассчитываю на то, что Вы не оставите меня без новостей.

Ваш князь Н. Волконский.

Я обнимаю Александра. Скажите, какое впечатление произвела на него смерть его дяди? Сегодня исполнилось двенадцать лет, как я женат, и в этом же году он появился на свет. А в тринадцать лет он уже не младенец. Тургеневы шлют Вам привет».

Это письмо рассказало о трагическом событии в жизни семьи Волконских: смерти мужа М. А. Власовой. Мы знаем, что овдовевшая М. А. Власова отныне до конца своих дней посвятит себя сестре Зинаиде. Письмо это интересно и тем, что позволяет точно датировать день свадьбы Зинаиды Волконской, 3 февраля 1811 года, и год рождения ее сына Александра.

Из трех найденных писем А. Н. Репниной два, безусловно, представляют интерес. Они написаны в московский период жизни Зинаиды Волконской. Вот их перевод с французского.

            «Царское село, 15 июля 1825.

Только рассчитывая на Вашу любезность, я смогла позволить себе просить Вас через мою невестку княгиню Зинаиду оказать мне услугу разобраться в жалобе, которую мне адресовали мои крестьяне из деревни Воронцово. Заставьте крестьян рассказать, но чтобы ни они, ни управляющий Филип Кошелев не знали, что я Вас об этом прошу. Если Вы исполните это и отправите мне бумагу с жалобой и в то же время скажете мне свое мнение, Вы меня много обяжете, и я прошу верить, что я буду Вам за это очень благодарна и что с этим чувством и с моим глубоким уважением остаюсь преданная Вам княгиня Волконская, урожденная княгиня Репнина».

            «Санкт-Петербург, 21 декабря 1826.

Рассчитывая на Вашу дружбу, мой дорогой месье Барбиери, я надеюсь, что Вы меня простите за то, что я до сих пор забыла уплатить Вам мой долг, который я здесь прилагаю, 180 рублей за табакерку с серебряной картиной Ван Дейка, подарок моему сыну Никите. Итак, я рассчитываю на Вашу снисходительность в отношении моей забывчивости и надеюсь, что это не лишит меня Вашего внимания. Письмо, которое я кладу в этот же конверт, предназначено для передачи моей невестке Зинаиде с тем, чтобы она прочла его как можно раньше. Это совершенно необходимо, и я рассчитываю в этом на Вас. Желая Вам счастливого нового года, который скоро наступит, прошу Вас верить в мое уважение и дружбу. Преданная Вам княгиня Волконская, урожденная княгиня Репнина».

Письма эти любопытны и тем, что рассказывают об итальянском художнике Микеланджело Барбиери, воспитателе сына Зинаиды Волконской. То немногое, что о нем известно, говорит о его важной роли в театральной и музыкальной жизни Зинаиды Волконской. Волконская познакомилась с Барбиери, скорее всего, до своего возвращения в Россию, в Москву в 1817 году. В Москве в гостиных Фамусовых она почувствовала себя неуютно и осенью этого же года уехала в Одессу, чтобы определить сына в Ришельевский лицей. Об этом мы узнаем, в частности, из письма фрейлины М. А. Волковой к В. И. Ланской, отправленного из Москвы 22 октября 1817 года, где упоминается имя Барбиери.

В начале двадцатых годов Волконская и Барбиери с его воспитанником живут в Риме. Из найденного письма Н. Г. Волконского мы узнаем, что уже в это время Барбиери выполнял важные поручения семьи. К этому же времени относится запись путешествовавшего по Италии М. Д. Бутурлина. «На сцене певал с нею и управлял ее домом и делами наставник ее сына, римлянин г. Барбиери, талантливый и приятный в обществе человек. Он же писал и декорации для ее театра и превосходно составлял столы (т. е. верхнюю их часть) из мозаичной мелкой работы…» Таким образом, именно Барбиери работает в 1820–1821 годах в Риме над декорациями и костюмами к опере «Жанна Д’Арк», музыку и либретто которой написала Зинаида Волконская. Как известно, вместе с письмом 29 октября 1826 года Волконская посылает Пушкину литографию с картины Федора Бруни, изобразившего ее в этой роли. Значит, как декоратор, Барбиери имеет прямое отношение как к этой картине, так и к другой картине Бруни, где Волконская изображена в костюме Танкреда (последняя находится ныне в Русском музее, в Ленинграде).

В московский период (1824–1829) Барбиери живет в доме Волконской (угол Тверской и Козицкого переулка, на месте будущего Елисеевского магазина). П. И. Бартенев писал в 1901 году: «Барбиери, итальянский художник, прекрасно расписавший залы в доме княгини Волконской на Тверской, на углу Козицкого переулка, ныне Елисеева. Живопись на потолках доселе сохранилась». С. Б. Веселовский сообщает, что Барбиери расписывал стены и в имении Волконских в Суханове. Об искусстве итальянского мастера говорит и письмо А. Н. Репниной, по заказу которой он изготовил серебряную копию картины Ван Дейка.

В доме на Тверской Зинаида Волконская создает оперную сцену, на которой выступает и как певица, и как режиссер. Барбиери пишет декорации к спектаклям. На этой сцене, по обе стороны от которой стояли бюсты Мольера и Чимарозы, звучало чарующее контральто Волконской, играли и пели выдающиеся музыканты и певцы. Спектакли и концерты в доме Волконской были событием в музыкальной жизни России.

Барбиери должен присутствовать и на знаменитых академических обедах, на которых читали свои стихи Пушкин, Вяземский, Веневитинов, Баратынский и спорили о литературе московские «любомудры» и «архивные юноши». Как стало известно из документов Гарвардского архива Волконской, Пушкин преподнес Зинаиде Волконской свое знаменитое послание «Среди рассеянной Москвы…» вместе с экземпляром поэмы «Цыганы» 5 мая 1827 года в день представления в доме на Тверской оперы Россини «Итальянка в Алжире». Несомненно, Барбиери принимал участие в этой постановке как художник, а может быть, и как исполнитель. Вяземский вспоминает о первой постановке «Танкреда» 25 января 1827 года, в котором пела Зинаида Волконская. Нет сомнений в том, что Барбиери писал декорации и к этой постановке. Предполагают, что Пушкин был в этот вечер в доме на Тверской. Не случайно вечер импровизатора в «Египетских ночах» Пушкин открыл увертюрой к «Танкреду». И кто знает, не было ли во внешности Микеланджело Барбиери тех черт, какими Пушкин наградил итальянца-импровизатора?

Упоминаний о Барбиери и в это время крайне мало. Вот отрывок из письма А. Я. Булгакова к брату от 26 мая 1825 года: «Вчера в девятом часу вечера скончался Алексей Михайлович Пушкин… Ввечеру была музыка у кн. Зинаиды. Барбиери явился оттуда и возвестил весть печальную. Тургенев, Вяземский тотчас туда поехали…» Между прочим, Вяземский сообщил об этом Пушкину в письме от 7 июня 1825 года. Известно ответное письмо Пушкина, посланное Вяземскому из Михайловского в начале июля, в котором он откликается на смерть своего дальнего родственника, известного в ту пору переводчика Мольера и актера-любителя. Таким образом, А. М. Пушкина, Волконскую и Барбиери связывали общие театральные интересы. Через несколько дней, 30 мая 1825 года, А. Я. Булгаков пишет брату: «Были мы у княгини Зинаиды, которая, надобно признаться, очень мила. Собирается ехать завтра в Воронцово и жить там лето, ежели полюбится. Место плоское, было только хорошо отличным содержанием садов и домов; теперь, верно, все это запущено. Однако же, ежели решится там жить, съезжу посмотреть. Я чаю, нет и следов нашего Китайского домика, в коем жили мы с покойным батюшкою».

Первое письмо А. Н. Репниной возвращает нас к лету 1825 года, когда Зинаида Волконская жила в Воронцове. Мать будущего декабриста дает Барбиери важное поручение – разобраться в жалобе Воронцовских крестьян и высказать свое мнение, которому она доверяла. Ровно через пять месяцев декабристы выйдут на Сенатскую площадь, и ее сын, Сергей Григорьевич Волконский, один из руководителей Южного общества, будет осужден к двадцати годам каторги. А в следующем году ее невестка, Мария Николаевна, уедет к сосланному мужу в Сибирь. 26 декабря 1826 года она навсегда простится с Пушкиным в доме Зинаиды Волконской на Тверской. Позже Мария Николаевна будет часто вспоминать прощальный концерт, устроенный в ее честь в этот вечер.

Нет сомнений, что второе письмо матери декабриста, датированное 21 декабря, как раз связано с отъездом Марии Николаевны Волконской. 15 декабря 1826 года Мария Николаевна в Петербурге обращается к царю с письмом, в котором просит разрешить ей следовать за мужем в Сибирь. Ответ царя приходит к ней 21 декабря. Холодно предостерегая отважную женщину, царь разрешает поездку («я считаю себя обязанным еще раз повторить здесь предостережения, мною уже высказанные, относительно того, что Вас ожидает…»). Мария Николаевна далее вспоминает в своих записках: «В ту же ночь я выехала… Я заехала обнять свекровь, которая велела мне вручить как раз столько денег, сколько нужно было заплатить за лошадей до Иркутска… Я поручила своего бедного малютку попечению свекрови и невесток и, с трудом оторвавшись от него, вышла». Таким образом, деньги и письмо для передачи Барбиери А. Н. Репнина вручила своей невестке. В этот же конверт она вложила и письмо для другой невестки, Зинаиды Волконской, «с тем чтобы она прочла его как можно раньше». Видимо, это письмо было не только срочным, но и строго конфиденциальным; А. Н. Репнина не доверила бы его почте. Можно только догадываться о его содержании: так или иначе в нем говорилось об отъезде Марии Николаевны к сосланному мужу.

Вот какой путь проделало это письмо матери декабриста, прежде чем навсегда осесть в подвалах архива Ватикана.

Зинаида Волконская не скрывает своего сочувствия к декабристам, своей открытой оппозиции к правительству Николая, установившему над ней негласный надзор. Весной 1829 года она покинет Россию, но связь ее с родиной не прервется ни на один день. В своем дорожном дневнике она напишет: «Отечество – священное имя, священный край, где над гробницами предков наших раздается наш родной язык. Отечество! Ты – наш родитель, а братья и друзья – всюду, где жизнь пылает и сердце бьется. Славянин, гордись родиной, дари ее жизнию своею, но простирай руку всем, ибо великое родство соединяет на земле сердца…»

* * *

Нам пора возвращаться домой. Вот и снова ворота, две круглые башни из красного кирпича. Много они повидали на своем веку. Теперь Воронцово – это Москва, но мой путь сюда оказался неблизким. Тайны архива Риччи более не существует. Но писем Пушкина я так и не нашел. Нашлись другие письма. Они слегка приоткрыли занавес над сценой оперного театра, где вместе трудились Зинаида Волконская и итальянский художник Микеланджело Барбиери.

Сокровища Килгура

Мы уже писали на страницах этой книги об американском коллекционере Килгуре. Его имя стало известно у нас сравнительно недавно, в частности, в связи с изучением собрания автографов и писем, принадлежавших Зинаиде Волконской, хранящегося в Гарвардском университете, в библиотеке «Houghton», и подаренной этой библиотеке Килгуром в 1967 году.

Баярд Ливингстон Килгур (1904–1984) родился в Цинциннати и поступил в Гарвардский университет в 1927 году. В детстве на него сильное влияние оказала мать, страстная путешественница, влюбленная в Россию, которой она предсказывала великое будущее. Окончив университет, Килгур в начале тридцатых годов посетил нашу страну и с тех пор стал страстным собирателем русских книг и автографов русских писателей. Он собрал громадную библиотеку первых изданий Пушкина и писателей пушкинского круга.

Наряду с книжным собранием в библиотеке «Houghton» хранится замечательная коллекция русских автографов, собранных Килгуром. Среди них три автографа Пушкина, два письма Гоголя, автографы Державина, Толстого, Тургенева, Блока, Цветаевой…

Три пушкинских автографа (отрывок из стихотворения «К морю», стихотворение «Мирская власть» и два отрывка из первой главы «Капитанской дочки») известны и описаны в литературе. В этих публикациях (да и в каталоге Гарвардского университета) указано, что автографы «К морю» и «Мирская власть» ранее принадлежали Дягилеву. Известно, что большая часть дягилевской коллекции перешла к Сергею Лифарю. Видимо, эти рукописи были проданы Лифарем на аукционе в Монте-Карло при распродаже его книжной коллекции.