Текст книги "Чапаята"
Автор книги: Владимир Разумневич
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)
Даша достала из сапожного ящика дратву, шило и нож. Хитровато подмигнула Сергею и выбежала на улицу.
На территорию женского монастыря ее пропустили свободно. Монашка в воротах сказала ворчливо:
– Мать Манефа трижды справлялась, не идешь ли. Нам спешить надобно.
Среди подвод, запряженных парами и тройками лошадей, Даша не сразу отыскала рысаков игуменьи. Они стояли в дальнем конце двора. Возле рысаков суетился бородатый конюх. Он глянул на Дашу из-под насупленных бровей и буркнул:
– Где тебя нелегкая носит? Видишь, подпруга лопнула. Чинить велено. А тебя нет и нет.
– Минутное дело, – ответила Даша. – За мной дело не станет. Шило и дратву захватила.
Подошла мать Манефа. Увидела Дашу и вздохнула с облегчением:
– Исправишь подпругу, займись остальными повозками. Проверь, везде ли гужа крепкая. Не приведи господь, в дороге оборвется.
– Будет сделано, – услужливо поклонилась Даша.
Оборванную подпругу она починила тут же, в присутствии игуменьи, затем тщательно осмотрела сбрую, подтянула ослабевшие ремешки под дугой и перешла к следующим подводам. Хозяйским глазом проверила: все ли ладно, нет ли каких неполадок. Так и переходила от подводы к подводе. Кучера давно знали шорницу Дашу, доверяли ей, и, видя, как старательно прощупывает она каждый ремешок, благодарили.
Завершила Заглядина осмотр монастырского обоза и убедилась в правоте Сережиных слов: подвод на самом деле было ровно тридцать. В каждой тяжелый груз в ящиках.
– Можете отправляться, мать Манефа, – облегченно вздохнув, сказала Даша. – Гужа вся проверена и залатана. Поезжайте с богом.
– Спасибо, Дашенька, – ласково ответила игуменья и протянула ей медный подсвечник со свечой и деньги. – Возьми на память. Помолись за нас, за удачу в дороге дальней.
– Помолюсь, непременно помолюсь…
Когда Даша с подсвечником в руках покинула монастырские стены и на полпути к дому оглянулась назад, то увидела, что подводы с монашками уже выезжали из ворот и сворачивали на проселочную дорогу.
Красноармеец Иштыков поджидал Дашу у крыльца.
– Ну как?
– Все в порядке, – ответила Даша. – Обоз с золотом тронулся в путь. А мне за хорошую работу мать Манефа самолично во какой подсвечник преподнесла. Молиться за ее благополучие буду.
– И ты еще смеешься?! – не на шутку осерчал Иштыков. – Тебе же от Чапаева задание – остановить обоз. А ты…
– Когда чапаевский отряд сюда прибудет? – спокойно спросила Даша.
– С минуты на минуту. Не могла чуток придержать! А теперь ищи ветра в поле!
– А зачем задерживать-то? Все подводы ровно через полчаса сами застрянут на дороге. Берите золото голыми руками!
– Каким образом застрянут? По божьему велению?
– Не по божьему, а по моему хотению. Видишь, какой острый нож у меня? Острее бритвы. Так вот я этим самым ножом не только у тройки игуменьи, но и у всех прочих лошадей незаметно гужу надрезала – ровно столько, чтобы обозники без подозрений могли тронуться с места и проехать не более получаса.
– А ты верно рассчитала? Не сорвется дело?
– Нам ли, шорникам, ошибаться. Вот увидишь. Главное, чтобы твои конники не подкачали.
– Мои-то не подкачают, вовремя прискачут. А вот твоя гужа… Эх, Даша, провалишь операцию…
Иштыков не договорил, махнул рукой и побежал со двора встречать чапаевский отряд.
А вечером снова явился к Даше Заглядиной. Лицо сияло, как ясное солнышко. С радостью сообщил, что операция завершилась успешно. Обоз с золотом, застрявший в пути из-за неполадок в гужевом хозяйстве, угодил в руки чапаевцев. Игуменью Манефу возвратили в монашескую келью, и она теперь сидит там, как в темнице, под надзором часового. А золото отправили в надежное место – в советский банк. Оно стало народным достоянием.
– Ну и хитра же ты, Даша! – похвалил Сергей. – Вокруг пальца саму мать-игуменью обвела. Тебе на роду написано разведчицей быть!
– С полным моим удовольствием! Здешние места мне хорошо знакомы. И люди вокруг свои. В каждом хозяйстве – мои хомуты и уздечки. В случае чего есть на кого опереться. Так и передай Чапаеву – хочу в разведчицы!
То ли по ходатайству Сергея Иштыкова, то ли само собой так получилось, только стала Даша разведчицей. Как-то ее направили обследовать дом купца первой гильдии Попова. Он удрал к Колчаку, а вместо себя оставил в хозяйстве приказчика. Странно вел себя приказчик: слухи лживые против Советской власти распускал и собирал по ночам в доме каких-то людей для тайного разговора. В купеческом особняке Даше доводилось бывать и прежде – чинила сбрую, а теперь явилась с обыском. В конюшне, за колодой, обнаружила пять пудов серебра, а в сарае, в ворохе сена, – целый склад оружия, увесистый рулон мануфактуры и кипу листовок, призывающих к борьбе с большевиками.
Однажды вместе с чекистами отправилась Даша на базар ловить спекулянтов, а поймала двух переодетых в крестьянскую одежду белогвардейских лазутчиков.
Но чаще всего посылали ее за хлебом для красноармейцев. Плохо было тогда с питанием, а у Даши глаз наметан, могла точно определить, где кулацкий хлеб спрятан. Приведет чапаевцев во двор или на огород к богачу и скажет: «Здесь копайте!» Начнут копать – и точно: мешки с мукой не где-нибудь, а именно в указанном месте зарыты. Таким образом сотни пудов муки и зерна были направлены в красноармейские полки из подземных хлебных хранилищ купцов Рычкова, Балбошина, Латынцева, Дворникова, Хомякова и других толстосумов.
Красноармейцы удивлялись: откуда у шорницы такое чутье? А секрет был прост. Кулацкие замашки ей были хорошо известны. К тому же крестьяне по знакомству сообщали ей обо всем подозрительном.
Почти в каждом селении от Самары до Уфы встречала Даша знакомых людей. С их помощью она не только хлеб обнаруживала, но и секретные военные сведения добывала. Потрепанные в боях колчаковские части сосредоточивались то в одном, то в другом месте. И Дашу нередко направляли разузнать, где находятся вражеские силы. О том, что шорница Заглядина стала в Красной Армии служить, мало кто знал, и это помогало ей вести разведку. Даша свободно проникала туда, куда другим вход был строго заказан.
Отправляясь в колчаковский тыл, она брада с собой хомут и уздечку. Бродила по селам и предлагала свои шорные услуги. Никому и в голову не приходило, что перед ним чапаевская разведчица. В здешних краях слыла слава о шорницах сестрах Заглядиных. Задержал, правда, однажды колчаковец Дашу, в штаб повел. Но там ее без допроса освободили: нашелся человек, знавший шорницу по прежним годам, когда она на помещика батрачила. В дивизию разведчица всегда возвращалась с ценными сведениями.
Как-то встретила Даша на дороге Чапаева. Он впереди эскадрона на белой лошади скакал. Увидел разведчицу, остановился:
– Чтой-то ты, Заглядина, хомут на себя натянула? И без него жарко.
– Да вы ж сами, Василий Иванович, наказали хомут для Колчака приберечь. Вот и стараюсь.
– Старайся, старайся, – весело подмигнул ей Чапаев. – Недолго ждать осталось. Скоро мы белого адмирала в твой хомут загоним!
И со смехом поскакал дальше.
А через неделю услышала Даша страшную весть: погиб Чапаев в кровавом Лбищенском сражении. Сообщил ей об этом Сережа Иштыков, прискакавший из города Уральска.
– Ленин приказал нам взять Урал к зиме, – сказал Сергей. – Мы исполнили его приказ. Урал очищен от колчаковцев. Я получил новое назначение – ехать в Сибирь, штурмовать столицу Колчака город Омск. Так что далеко от нас Колчаку не убежать! Хомут твой еще пригодится!
В то время, когда Даша по поручению командования находилась в Бугульме и вместе с сестрами помогала Красной Армии собирать в ближайших деревнях хлеб для голодающей Самары, Иштыков с боями продвигался к Иркутску. Приехавший из Сибири раненый красноармеец рассказывал Даше, будто бы Иштыков самолично участвовал в поимке «верховного правителя всея Руси» Колчака. И когда белогвардейский отряд во главе с генералом Войцеховским захотел прорваться в город, чтобы спасти своего «правителя», Иркутский ревком вынужден был срочно издать приказ – расстрелять Колчака. Ранним морозным утром на берегу реки Ушаковки приговор был приведен в исполнение. Труп расстрелянного адмирала красноармейцы бросили в прорубь.
Даша очень сожалела, что в решающем сражении не была рядом с Сергеем, а хомут этот хранился у нее до самого конца гражданской войны.
А далее случилось вот что. Выступала как-то Даша в школе перед пионерами отряда имени Чапаева. Ей до того понравились смышленые ребята-чапаята, что оставила она им в подарок старый хомут. Наказала при этом:
– Берегите. Он и вам, глядишь, еще пригодится.
Случись, какой новый безрассудный Колчак на нас войной пойдет, так вы его – прямо в этот хомут. Не вырвется! Любого врага можно обуздать, коли по-чапаевски воевать!
ПОСЛЕДНИЙ ЧАС
Служил при штабе дивизии связист Тимоша Зуйков, расторопный и лихой парень. За храбрость в бою Чапаев подарил ему после Уфимского сражения свои часы. И с той поры Тимоша всегда был при часах. То и дело подносил их к уху и слушал, как они звонко и ладно тикают.
– Смотри, Тимошка, заводить не забывай! – весело сказал Василий Иванович, застав его как-то за этим занятием. – Часам, как и бойцу в строю, отставать не положено.
Принимая от начдива военные сводки для передачи командованию армии, связист Тимоша первым узнавал о новых победах родной дивизии, и это несказанно радовало его.
Но в последнее время он все чаще и чаще стал замечать в чапаевских донесениях тревогу и беспокойство. Начдив докладывал, что патронов в дивизии осталось совсем мало и отбиваться от врага нечем. Он просил прислать также хлеба для красноармейцев и сена для лошадей. Запасы продовольствия кончались, и бойцы голодали. К тому ж их страшно мучила нехватка воды. Казаки, отступая, бросали в колодцы отраву и дохлых лошадей. Пить такую воду было нельзя, а в уральских степях стояла невыносимая жара. Земля трескалась под солнцем, листья сгорали на деревьях.
А еще Чапаева, судя по донесениям, сильно беспокоило то, что соседние воинские, части отстали от его дивизии, разбросаны на дальние расстояния друг от друга. И он предлагал командованию немедленно подтянуть отставшие полки: «Части могут быть легко разбиты противником, – предупреждал он в донесении, – а поддержка не придет…»
Узнали белоказаки о трудном положении дивизии и задумали этим воспользоваться. Они разработали коварный план ночного налета на город Лбищенск: там в то время находился Чапаев с небольшим отрядом красноармейцев…
В ту ночь Тимошу разбудил оглушительный грохот на улице. Не понимая, в чем дело, он выскочил на крыльцо. И вдруг совсем рядом, за плетнем, разорвался снаряд.
Тимоша бросился в избу, крикнул спящим товарищам:
– Вставай! Тревога!
Они схватили винтовки и побежали за ним.
Ночь была темная. Ни звезд, ни луны. Только видно, как там и тут по всему городу синеватыми огоньками вспыхивают выстрелы да кое-где ярко пламенеют взрывы. Неприятель прятался за домами и брал на прицел всякого, кто появлялся на улице.
Чаще всего выстрелы доносились с Соборной площади – там штаб дивизии.
– Бежим к штабу! Надо спасать Чапая! – Тимоша взвел курок нагана и повел товарищей по темным закоулкам.
Пробраться к штабу мешали пулеметы. Они беспрестанно обстреливали площадь. Лишь одному из Тимошиной группы удалось добежать до штаба. Потом он приполз обратно и сказал, что Чапаев с горсточкой командиров и бойцов ведет бой с казаками. У них кончились патроны, и начдив просил прислать сколько можно. Тимоша отдал разведчику четыре патронных ленты и сказал:
– Ползи к штабу. Одному безопаснее. В случае чего мы тебя огоньком прикроем.
Разведчик нырнул в переулок. И вдруг – что такое? – слева от площади зашевелились черные фигурки. Тимоша пригляделся – казаки ползут. Хотят незаметно обойти отряд Чапаева и ударить с тыла.
Тимоша повел бойцов наперерез врагу – через ограды, задворками. Опередили они казаков. Набросились на них из-за угла, пустили в ход штыки и приклады. Белоказаки не ожидали такой встречи, растерялись. Пользуясь суматохой, Тимоша с товарищами пробились к штабу.
Первое, что они услышали, – это голос Чапаева:
– Патроны есть в запасе?
Патронов не было.
– Такая досада! – поморщился Чапаев. – Придется отходить к реке.
Он стоял рядом со своим порученцем Петром Исаевым, без гимнастерки, в галифе и сапогах. Из-под козырька красноармейской фуражки выбивались растрепанные русые волосы. Разгоряченное лицо его было опалено порохом, на лбу и на рукавах рубахи – пятна крови. Окровавленная рука, пробитая пулей, висела неподвижно.
– Мы защищались, как могли, – сказал Чапаев. – Но врагов вокруг тысячи, а нас малая горсточка. Одно спасение – Урал переплыть. А там, глядишь, и подмога от наших придет. За мной! На прорыв!
Уже совсем рассвело, когда чапаевцы штыками пробились к берегу.
Бойцы помогли раненому начдиву спуститься по песчаному откосу вниз, а Петр Исаев, стреляя в казаков из пулемета, не подпускал их к воде.
В револьвере Василия Ивановича кончились патроны. Тимоша протянул ему свой наган. Один из казаков закричал с насыпи:
– Сдавайся, Чапай! Не то…
Чапаев нажал курок, выпустил все пули в казачью ораву. Потом быстро обернулся к Тимоше:
– Что ж ты мешкаешь?! Жизнь недорога? Немедленно в воду! Вместе поплывем…
Он резко толкнул Тимошу вниз и сам бросился следом. Вместе с ними прыгнули с берега еще два бойца. Но их сразили казачьи пули.
Тимоша поплыл вдвоем с Чапаевым.
Позади, на насыпи, раздавались частые ружейные залпы, яростно строчили пулеметы, с тяжелым уханьем рвались снаряды. Тимоша оглянулся.
Петр Исаев все еще там, на берегу. Но уже не отстреливается. Должно быть, все патроны израсходовал. Нет, остался один патрон. Петр рванул рубаху на груди, прижал пистолетное дуло к виску. И тотчас же свалился под откос. Туда метнулись казаки с винтовками и саблями.
Новый шквал пуль рассыпался по воде.
Тимоша с беспокойством глянул на Чапаева.
Начдив плыл совсем рядом. Плыл тяжело и медленно, взмахивая лишь одной рукой. А вокруг свистели пули, шлепались снаряды. Вода, всплескиваясь, пенилась, рассыпалась брызгами.
«Только бы не попали в него, – как заклинание, шептал Тимоша. – Только бы не в него! Пусть лучше в меня…»
И вдруг Тимошу закружило на одном месте, в речном водовороте. Руки и ноги свело судорогой. Какая-то неодолимая сила потянула его ко дну. Он стал захлебываться.
И Василий Иванович, подплыв ближе, подтолкнул его плечом.
Дальше течение само понесло Тимошу вниз по реке.
А как же Чапаев? Хватит ли сил у него? Не задела ли его шальная пуля? Нет, кажется, все в порядке. Он уже на середине реки. Упрямо борется с волнами. До берега теперь уже недалеко…
И тут часто-часто зарябило на воде. Свинцовый град ударил возле самой головы Чапая. Он беспомощно взмахнул рукой и скрылся в волнах…
Тимоша не помнит, как течением реки его выбросило на отлогий берег, как очнулся он на мокром песке, измученный и израненный.
Когда вернулось сознание, Тимоша сразу вспомнил то страшное, непоправимое, что произошло на реке. Глянул он в отчаянии на часы, подаренные когда-то Чапаем. Часы не ходили. Вода остановила их в ту самую минуту, когда Тимоша с начдивом бросились в студеные волны Урала…
В семье чапаевского связиста Тимофея Семеновича Зуйкова и поныне хранятся эти часы. С того далекого утра они больше не заводились. Стрелки их неизменно показывают одно и то же время – последний час жизни Чапаева.
СЕРДЦЕ ЧАПАЯ
В то, что Чапаев погиб, долгое время не верили. Говорили, будто вовсе и не утонул он в реке Урал, доплыл до другого берега. А там боевой конь его поджидал. На спине у коня седло серебром сияло, а к седлу было привязано все, что надобно командиру в бою: сабля острая, ружье меткое и бурка с папахой. Накинул Чапай на плечи бурку, черную папаху на голове поправил и в седло сел. Поднял саблю и стрелой полетел на вражеские полчища – только пыль из-под копыт! Порубил он белых, всех до единого, саблю в ножны спрятал и сказал беднякам: «Живите отныне счастливо! Врагам вашим больше не подняться. А коли иноземные буржуи в наши края пожалуют – меня кликните. Не дам вас в обиду! Саблю и коня всегда буду держать наготове!»
А еще есть и такой сказ: когда вражья пуля Чапая настигла, то успел он будто бы молвить слово прощальное товарищу, который плыл рядом. И просил слово то лично Ленину передать. Товарищ наказ исполнил. Приехал в Москву и сказал Ленину: «Командир наш Чапай удалой повелел мне в свой смертный час повиниться перед вами, дорогой Ильич, что не удалось ему уберечь свой отряд от налета казачьего, погибли в неравном бою смелые красные соколы». А Ленин ответил: «Нет на Чапае вины. Он и его соколы по-геройски сражались за власть Советскую. Такие люди не умирают. Сердце Чапая бессмертно. Оно будет биться в груди каждого красного воина. И победить нашу армию никто не сможет!»
Был ли такой разговор или не был – кто знает! Одно точно известно: новые командиры повели дивизию дальше – вперед и вперед. Отомстили они врагу за смерть любимого начдива, прогнали ненавистных белых бандитов с нашей земли, сбросили их в Каспийское море.
И ныне приходят в нашу армию молодые солдаты, внуки и правнуки чапаевцев. Встают под боевые Красные знамена, клянутся по-чапаевски жить, по-чапаевски служить, по-чапаевски защищать советскую Родину.
И Родина знает: не уронят они чапаевской славы и доблести, не дрогнут в бою, потому что в груди каждого бьется бессмертное сердце Чапая.
ЧАПАЯТА
КАК ПЯТЬ ПАЛЬЦЕВ
Детей своих Чапаев гостинцами не баловал – негде их было брать на фронте. Домой приезжал без подарков. И лишь для Верочки, самой младшей, находил то кусок сахару, то коврижку, то конфету в красивой обертке.
Однажды гостили у Василия Ивановича красноармейцы. Окружила их детвора. Тот просит на тачанке покатать, тот зовет в прятки играть, а Верочка забралась к отцу на колени и не хочет слезать.
– Верочку, Василий Иванович, вы больше всех любите, – заметил один из бойцов, – с колен не спускаете.
Чапаев улыбнулся:
– Меньшуха на меня вишь как похожа. Росточком не большая, не маленькая. Зато бойкая! Вроде меня…
Дети Чапаева – Саша, Аркашка, Клава и Лима – услышали этот разговор и уцепились за отца.
– Я тоже не большой, не маленький, – теребил его карапуз Аркашка. – И тоже бойкий!
– И я похож на тебя, – твердил самый старший Саша.
– А я похожее всех вас! – заявила маленькая Клава. – Я тоже хочу на колени…
Только Лима ничего не сказала, опустила голову и отошла в сторонку.
Она-то знала, что они с сестренкой Верочкой вовсе не похожи на Василия Ивановича. Они попали в чапаевский дом из другой семьи. Их родной отец погиб от вражеской пули. Он умер на руках у Чапаева. Осиротевших Веру и Лиму Василий Иванович разыскал в деревне Березово и отвез в город Николаевск, где жила его семья. «Это ваши сестренки, – сказал он своим детям. – Дружите с ними и никогда не обижайте».
Так и жили дети: без ссор и драк, без слез и обид.
А тут вдруг заспорили: каждому захотелось больше другого быть похожим на отца.
Василий Иванович усадил молчавшую Лиму на колени рядом с Верочкой, поманил к себе остальных малышей, сказал серьезно:
– У Чапаевых все братья и сестры равны, все одинаковы. Значит, спор затевать не из-за чего, – и показал детям свою ладонь. – Посчитайте, сколько пальцев?.. Правильно – пять. Один большой, другие поменьше. Но все они на одной руке и действуют всегда вместе, помогают друг другу. И вас, чапаят, у меня пятеро. Как пальцев на руке!
– Большой палец – это я! – сказал старший сын.
Рост у Саши и на самом деле выше Аркашки и выше сестренок. Лицо худое, на спине из-под рубахи выступают острые лопатки. Но он только с виду такой щупленький. Силы в нем – ого! – лучше не связываться с Сашей! Когда на улице обижают малыша Аркашку, он смело бросается на его защиту. Всякого отгонит!
Неспроста мальчишки зовут Сашу, как и отца, Чапаем!
САША И ШАШКА
Пока Василий Иванович развлекал малышей, Саша с завистью посматривал на шашку в узорчатых ножнах. Она была прикреплена к длинному ремню, перекинутому через плечо отца. Изогнутый конец ее лежал на полу. Саша спросил:
– Скажи, папа, у всех красных командиров такие шашки?
– Кто на коне, у того и шашка, – ответил отец. – Красна птица перьем, а кавалерист шашкой!
– А если нет коня?
– Гм… Шашка всякому может сгодиться, кто умеет держать ее крепко в руках.
– Ты крепко держишь?
– Крепко… Шашку ронять – красноармейскую честь терять!
– Ага! А ты ее потерял четыре раза!
– Это как же? – посмотрел на него отец недоуменно.
– А вот так! Потеряешь и другую себе возьмешь. И приезжаешь с войны с новой шашкой! В прошлом году у тебя была нарядная – с кисточкой, с серебром на копчике. Потом тяжеленная, как гиря. Я едва поднял. А в прошлый раз – золотая и длинная. Сам говорил, что ты ее у белого генерала отбил и что она острее бритвы… Такую шашку потерял! Эх-х!
– Ту шашку я лихому коннику подарил. За храбрость. В надежных руках мой клинок!
– А сам подобрал что попало…
– И не подбирал я вовсе! – рассмеялся отец. – Новую шашку мне командующий вручил. Прежде я других смельчаков саблями одаривал. А теперь, видишь, у самого – именная! Скажи по-честному, мог я от нее отказаться?
Саша отрицательно покачал головой.
Но прежнюю шашку ему все же было жаль.
– Та была острая, – сказал он. – А эта тупая, наверное.
– Не скажи, – усмехнулся отец. – Пошли во двор, покажу…
Всем детям захотелось взглянуть, как рубит новая шашка. Весело галдя, они побежали за отцом.
Во дворе, возле сарая, торчала длинная жердь. Василий Иванович остановился напротив нее и обнажил клинок. Хотел перерубить жердь, но повертел перед собой шашкой и неожиданно заявил:
– Нет, не буду!
– Палку жалко? – спросил Саша. – Тогда ударь по полену.
– Для полена топор существует, – ответил отец.
– Золотая шашка могла что угодно перерубить! – вспомнил Саша. – Попробуй хотя бы щепу лущить.
– Шашкой-то? Что ты – смеешься?
– А если по плетню ударить? – не унимался Саша. – Перерубит?
– Перерубить-то перерубит, но делать этого не стану.
– Ага-а, боишься? Шашка тупая, потому и боишься!
– И вовсе не поэтому, – любуясь шашкой, отец вскинул ее над головой. Отполированная сталь зеркально поблескивала. – Потому не рублю, что шашка эта заколдована!
– Как заколдована?.. Кем заколдована?
Дети окружили отца и стали разглядывать шашку. Маленькая Верочка притронулась к блестящему лезвию и тут же опасливо отдернула палец обратно, – а вдруг шашка и ее заколдует?
Василий Иванович убрал шашку и показал надпись на узорчатых ножнах:
– Вот в чем колдовство шашки…
Надпись была сделана золотом и состояла из волшебных слов: «Без дела не вынимай, без славы не вкладывай!»
И тут все поняли, почему отец не захотел рубить жердь и лущить щепу. Боевой клинок не для таких дел!
Саша теперь восхищенно глядел на шашку и просил отца дать ее подержать. Василий Иванович подвесил шашку к боку сына, нахлобучил ему на голову барашковую папаху и отступил назад.
Посмотрел на Сашу со стороны, сказал весело:
– Вылитый Чапай! Еще бы и усы, тогда вовсе не отличишь!
Аркашке отец отдал тяжелый полевой бинокль. Малыш прижал его к груди и закричал, что он тоже красный командир.
– Хоть сейчас в бой! – пошутил Чапаев.
