Текст книги "Чапаята"
Автор книги: Владимир Разумневич
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)
«БЕЗ ДЕЛА НЕ ВЫНИМАЙ, БЕЗ СЛАВЫ НЕ ВКЛАДЫВАЙ!»
На небе сияло солнце. А на земле играли шустрые солнечные лучики. Они ослепительно сверкали в окнах домов, бегали по узорам конских сбруй, резвились на медных трубах духового оркестра.
Неподалеку от оркестра, впереди толпы, стоял человек в генеральской форме. Солнечным лучикам он особенно нравился. Они забирались к нему на погоны, прыгали по орденам и медалям на груди.
Вася Климов сидел на козлах тачанки рядом с Сенькой Дедом Морозом и во все глаза смотрел на генерала. «Раз, два, три, четыре… – считал Вася. – Вот это да! Десять орденов!»
Вчера, когда готовились к параду тачанок, председатель колхоза товарищ Морозов рассказывал ребятам о том, как воевал генерал. Александр Васильевич все время был на фронте – от начала до самого конца войны. Фашисты несколько раз ранили его, а он снова и снова возвращался на передовую. Однажды чуть было не замерз в лесу, а когда часть попала в окружение, повел солдат через минное поле. Гитлеровцы считали это место непроходимым, но минеры-разведчики расчистили дорогу и помогли воинам выбраться из вражеского кольца. Шли сильные бои. Танки с черными крестами на боку лавиной двигались к Москве. Нужно было остановить их. Наши пушки палили день и ночь без передышки. Много танков фашистских побили. Но и советских артиллеристов погибло немало. Уцелела в том бою горстка бойцов. И тогда командир сам стал в упор бить по врагу из орудия. Танки повернули вспять…
Вася Климов смотрел на генерала, у которого вся грудь в орденах, и думал: «Неужели это тот самый Саша Чапаев, о котором рассказывал дедушка Анисим? Конечно, он! Дедушку он сразу узнал, когда приехал…» Теперь они стояли рядом. Дедушка разглаживал усы, что-то говорил Александру Васильевичу и кивал в сторону Васиной тачанки. Генерал слушал внимательно и посматривал на Васю. Взгляд у генерала веселый, губы улыбаются. Густые темные брови то сходятся к переносице, то разбегаются. Сухощавое, продолговатое лицо генерала кажется удивительно знакомым. Сколько раз он видел его на картинках в книжках! Только тот Чапаев был с усами.
Пионерские тачанки торжественным строем двигались мимо генерала Чапаева, мимо праздничной шеренги людей, мимо духового оркестра, который не уставал играть песню про тачанку-ростовчанку, про четыре колеса…
Ребята ехали по той самой дороге, по которой мчалась когда-то чапаевская конница. Да, вон там возле крайней избы стоял Василий Иванович на тачанке и подбадривал своих товарищей перед боем. Его речь слушал и Васин дедушка, слушали и другие чапаевцы. Поседевшие и принаряженные, стояли они и теперь у обочины дороги…
Зазвучал голос Александра Васильевича Чапаева:
– Юные друзья! К борьбе за нашу могучую Родину, за счастье трудового народа будьте готовы!
И звонкие голоса ответили ему:
– Всегда готовы!
Раздалась команда построиться в три ряда. Начались соревнования пионерских тачанок.
Прибывший неизвестно откуда круглолицый распорядитель подбежал к Васе Климову. Рассерженно схватил его за рукав:
– Марш с тачанки! Мал еще участвовать в гонках.
У Васи слезы на глазах. Он шмыгал носом и кричал:
– Не уйду! Это моя тачанка! Моя!
Генерал Чапаев сказал распорядителю:
– Оставьте его! Это чапаенок Вася Климов. Он будет соревноваться вместе с пионерами.
Тачанки застыли в готовности. Генерал отдал распоряжение:
– В селе Сормовка в сельском Совете лежит срочный пакет. Необходимо доставить его сюда на тачанке. Победит тот, кто сделает это быстрее других.
Распорядитель взмахнул полосатым флажком. Тачанки сорвались с места.
Сенька держался за вожжи, а Вася погонял Буланого хлыстом. Лошадь и сама понимала, что надо спешить. Она покусывала удила, тянула шею вперед.
Мальчишки на других тачанках старались не дать Буланому хода. Теснили с боков, преграждали путь.
Буланый вначале бежал третьим. Бок о бок с ним звякал подковами белый конь. Он был взмылен. Ему удалось обойти Васину тачанку.
Сенька нервничал, кричал на Буланого. А в это время ураганом пронеслась еще одна тачанка, за ней другая…
– Все! Нам крышка! – чуть не плакал Сенька.
– А помнишь, как мы с дедушкой до Сормовки добирались? – сказал Вася. – Прямо по полю…
– Что ж ты прежде молчал! Не обязательно дорогой ехать! Через степь прямее, и никто не толкается…
Сенька повернул Буланого влево. Там, у самой дороги, глубокий ров. Тачанка заскрипела колесами, накренилась набок. Васю даже подкинуло на сиденье. Сенька вовремя успел ухватить Васю за шиворот, а то бы лежать ему в канаве!
И вот они уже на просторе. Впереди – никого. Ровная и голая, как стол, степь. Буланый припустился во всю прыть. Теперь тачанку не нагнать!
Вася обернулся. Остальные повозки далеко позади. Пионеры что-то кричат – не разберешь. Должно быть, хотят узнать, почему они свернули с дороги. Что ж, пусть соображают!
Две тачанки отделились от общей колонны и, перемахнув через придорожную канаву, неслись вдогонку. Не страшно! Слишком долго думали и топтались на месте. Теперь сколько ни гикай, ни стегай коней – вперед не вырваться.
Буланый все убыстрял бег. Пересекли степь. Впереди, за речкой, возвышался древний курган. На отлогом склоне – Сормовка…
Перед крыльцом сельского Совета Сенька остановил Буланого, спрыгнул с повозки, быстро взбежал по ступенькам.
В кабинете за дубовым столом рядом с председателем сельсовета он увидел своего отца. От неожиданности Сенька оторопел. Они перебирали какие-то бумажки. Отец одет был в ту же солдатскую гимнастерку с медалями, что и в прошлый раз, когда пионеры сидели с ним у костра в степи.
Запыхавшийся Сенька со всего разбега – к нему:
– Где пакет на имя генерала Чапаева? Давай скорее!
Отец отвел глаза от бумажек, бросил на сына строгий взгляд:
– Воспитанные люди не орут и, войдя в дом, ноги вытирают. Видишь – половик у порога… Приехал на тачанке, а порядка не знаешь. – И обратился к председателю сельсовета: – Как думаешь, Михалыч, можно такому пакет доверить?
– Думаю, что нельзя, – сухо ответил тот.
– Как же это, – пролепетал Сенька, – зря, выходит, коня гнал? Вот-вот другие прискачут…
– Им и отдадим.
– А родного сына побоку?
– Правила игры для всех равны…
Вася стоял на крыльце и все слышал. Он быстро заправил рубаху в штаны, надвинул дедушкину папаху на лоб. Вбежал в кабинет, отдал честь:
– Здравия желаю, товарищ Морозов! Адъютант-чапаевец Василий Климов прибыл за секретным пакетом…
– Ну вот, это другое дело, – улыбнулся товарищ Морозов и покосился на сына: – Поучись у своего товарища!
Он выдвинул ящик стола и вынул что-то длинное и узкое, завернутое в бумагу и перевязанное шнурком.
– Получай, адъютант Климов! – протянул Васе сверток и шлепнул ладонью по столу.
Ребята спустились с крыльца. Уши, щеки и нос-редиска у Сеньки красные. На лбу капельки пота. Можно подумать, что он только что из бани.
Расстроенный Сенька отчаянно щелкнул кнутом, и Буланый тронулся с места карьером. Слышно было, как на соседней улице дребезжат тачанки, кричат, погоняя коней мальчишки. Они еще не знают, что в сельсовете больше нет секретного пакета…
Генерал Чапаев дождался, когда возвратились остальные тачанки и только потом назвал имена победителей. Солнечные трубы оркестра грянули радостный марш. Народ у дороги загомонил, захлопал в ладоши. На какой-то миг Вася увидел в толпе по-чапаевски подкрученные усы дедушки Анисима.
Генерал Александр Васильевич Чапаев со свертком в руках подошел к тачанке, впереди которой по стойке «смирно» стояли Сенька и Вася.
– Подарок один, а победителей двое. Кому вручать?
И тут Сенька подался вперед:
– Отдайте Васе, товарищ Чапаев. Это все он…
– Ну что ж, Васе так Васе! Мал, да удал! – согласился генерал. – Возьми, победитель, и разверни. Пусть все увидят почетную награду!
Вася развернул сверток и ахнул: сверкнула сабля!
Маленькая сабля была отлита из настоящей стали и вложена в настоящие ножны. Блеск металла слепил глаза, и Вася не заметил букв на сабле.
И тогда генерал по-отечески потрепал малыша за вихор и, взглянув на подарок, громко прочитал слова, которые были когда-то выбиты на чапаевской шашке, а теперь – на Васиной награде: «Без дела не вынимай, без славы не вкладывай!»
РОДОМ ИЗ НОВОГО ПЕТРОГРАДА
Давным-давно, когда я был еще совсем маленьким, мы всей семьей – папа, мама и я – переехали жить в село Новый Петроград, что в пятидесяти километрах от города Пугачева, к дедушке Косте и бабушке Кате.
Вот тогда-то дедушка и стал моим лучшим другом. Мы были неразлучны. Вместе и в речке купались, и в лес по ягоды ходили, и Буренку встречали у калитки вечером, когда стадо возвращалось с пастбища. Про нас люди так и говорили: «Куда старенький, туда и маленький. Водой не разлить!»
Дедушка работал сапожником. Он и меня учил латать обувь. Ему приносили кто рваные сапоги, кто ботинки без каблуков, кто сандалии с оторванным ремешком.
Прежде чем приступить к починке, дедушка надевал брезентовый фартук, поудобнее усаживался на дубовый табурет перед верстаком, брал нож и шило, весело говорил мне:
– Возьмемся за дело, внучек! Будешь моим помощником.
Я вставал рядом и показывал, где надо заделать дырку в обуви.
– У тебя глазенки востренькие, – хвалил меня дедушка. – Мне, старенькому, одному бы не управиться.
Дедушкины глаза близоруко щурились. Морщинки-паутинки возле глаз оживали в доброй улыбке.
Он прилаживал к обуви кожаные заплаты, с помощью шила пропускал через них дратву и изо всех сил стягивал толстую смоляную нить. Она оставляла на ладонях глубокие темные следы. Потом дедушка никаким мылом не мог отмыть их.
Работая, дедушка никогда не давал мне скучать. Непременно что-нибудь рассказывал. Чаще всего про свою жизнь, про то, как воевал против белых, как встречался с Чапаевым.
В селе все любили моего дедушку. Знакомые называли его «Костя – красный партизан» или «красногвардеец Костя». Это потому, что первый чапаевский отряд, в котором он служил, именовался вначале партизанским, потом – красногвардейским. Позже отряд стал дивизией. Дедушка показывал мне свое удостоверение. Там написано: «Чапаевский красный партизан, красногвардеец».
– Точно такие красные книжечки, – сказал он мне, – берегут в нашем селе и остальные мои ровесники. Все мы, внучек, добровольцами вступили в красное войско Чапая, чтобы завоевать для бедных новую, светлую долю.
С к а з п е р в ы й
САМОВАР С МЕДАЛЯМИ
От старого времени сохранился у дедушки огромный-преогромный самовар. Таких я ни у кого не видел. Когда дедушка впервые поставил его на стол, я даже ахнул. Потом притронулся пальцем к самовару и взвизгнул от боли.
– Ты с ним поосторожнее. Только что вскипятил, – предупредил дедушка. – Самовар у меня не простой. Заслуженный!
Тут и я заметил медали на вздутом самоварном боку. Они разместились там ровным рядком, как у солдата на гимнастерке. А изображен на них был портрет царя – того самого, против которого когда-то воевал мой дедушка.
– Пусть царский портрет тебя не смущает, – сказал он мне. – Ведь самовар этот еще до революции делался. Ох, как худо жилось семье нашей в ту пору! Хуже некуда. Летом от зари до зари на помещика в поле работал, а зимой для помещичьей челяди сапоги шил и валенки валял. Сам же в лаптях ходил. Сапожник без сапог. Семья-то была немалая – семеро детишек по полатям. И все есть, пить просят. А где взять? В доме ни хлеба, ни картошки. Чай пили вприкуску. Сахар экономили. Отколешь чуток от куска и держишь за щекой, пока весь чай выпьешь. Самовара у нас не было. Воду в котелке кипятили. Разве это чай? Никакого вкуса. Очень хотелось свой самовар заиметь.
Кое-как скопил я деньжат и – на базар. Купил самовар. Тяжеленный – едва до дома донес.
Но недолго пили мы чай из самовара. Управляющий помещичьим имением рыжебородый Иван Павлович Тужилкин – сам-то помещик постоянно в городе Балаково жил и в село редко наведывался – вдруг к нам в дом нагрянул.
– За тобой, – говорит мне, – должок числится. Помнишь, весной я тебе полмешка зерна отсыпал? На дворе уже осень, а ты все еще не расплатился. Надобно вернуть должок-то!
А я управляющему:
– Хоть весь дом обшарь, зернышка не отыщешь. Детишки вон с голодухи пухнут…
– Коли зерна нет, – отвечает Тужилкин, – плати деньгами.
Я стал умолять:
– Подожди малость. Последние гроши на самовар истратил. Как только заработаю, отдам непременно.
Тот и слушать не захотел: отдай да и только!
– Ждать больше не желаю, – говорит. – Коли без денег и хлеба сидишь, расплачивайся самоваром. Сам гол как сокол, а самовар у тебя с медалями. Не по чину. Забираю!
Обхватил он самовар, меня отпихнул и прямиком – к выходу.
Расстроился я очень.
Так и жили мы без самовара. Всей семьей деньги копили, чтобы с Тужилкиным расплатиться. Наскребли кое-как.
С поклоном пришел я к управляющему:
– Вот тебе деньги за зерно, – говорю, – а самовар отдай!
Но он только рукой махнул:
– Не для тебя такая роскошь, – сказал. – Прежде пил из котелка. И дальше так пей. Ничего с тобой не случится. Не барин.
И не отдал самовара.
Лишь потом, в октябре семнадцатого года, я самовар назад забрал, Тужилкин-то от революции куда-то ноги унес. Сказывали, к белогвардейцам подался.
Вот, значит, тащу я самовар этот к дому и слышу – кто-то шагает позади. Оборачиваюсь и вижу: идут трое военных. В шинелях, с наганами на боку.
Двоих-то сразу признал. Давние приятели мои – односельчане, бывалые фронтовики Илья Васильевич Топорков и Плясунков Иван Михайлович.
А третий… Третьего я тоже узнал, хотя прежде мы и не встречались. Это был военный комиссар всего нашего уезда Василий Иванович Чапаев. О его приезде еще утром молва по селу разнеслась.
И вот вижу его перед собой. Усы лихо подкручены, барашковая папаха на затылок заломлена, черный бинокль на груди.
Стою я перед ним как истукан с самоваром в руках и не знаю, что сказать. Он стал допытываться, что да как?
– Забрал у барина-то, – говорю, – что мне по праву принадлежало. Приглашаю вас, товарищ Чапаев, к себе чайку отведать.
Иван Плясунков тут же подхватывает:
– А что, Василий Иванович, мы с Ильей тоже не прочь чайку попить.
Взгляд у Чапаева, замечаю, синевой лучится.
– До чая, – говорит он мне, – и я большой охотник, да нельзя сейчас. На сходку мы спешим. Да и вам, Константин Иванович, советую – быстренько отнесите самовар к себе домой и айда с нами в Совет. Сообща, всем миром потолкуем, как нам дальше действовать, чтобы крестьянская судьба перестала быть горькой. Петроград вон по-новому жизнь налаживает. И селу отставать не велит.
С к а з в т о р о й
РЕВОЛЮЦИОННОЕ ИМЯ
Я спросил дедушку:
– Почему наше село так называется – Новый Петроград?
Дедушка ответил:
– Да потому, внучек, что мы раньше всех окрестных селений власть Советов у себя утвердили. Тогда-то и дали селу революционное имя – Новый Петроград!
– А кто дал? Чапаев? Да?
– Конечно, и тут без Чапаева не обошлось. Любил он звонкие клички городам и селениям давать. Два своих первых полка, созданных в восемнадцатом году для борьбы с уральским белоказачеством, тоже по-революционному окрестил: назвал их именами Емельяна Пугачева и Степана Разина. Оба этих полка, было б тебе известно, состояли главным образом из наших, сельских добровольцев, благодаря которым и заслужило село новое название. А случилось это в тот самый день, когда я самовар домой принес и, не мешкая, на сходку отправился.
Прихожу в наш сельский Совет, а народу там – тьма-тьмущая. Не протиснешься.
Во главе длинного стола, накрытого красной материей, сидит председатель Совета бывший каторжанин Семен Кузьмич Рязанцев. Бледный, шея шарфом обмотана. Кашляет беспрестанно: на каторге заболел он туберкулезом.
Вокруг стола – беднота сельская. Кто самокруткой дымит. Кто с соседом переговаривается.
Как только в дверях появился Василий Иванович Чапаев, все разом оживились. В его сторону обернулись. Зашумели приветливо. Шапки поснимали, здороваясь. И он, направляясь к столу, каждому кивнул мимолетно.
Чапаеву освободили стул рядом с Рязанцевым. Чуть в сторонке примостились Илья Топорков с неразлучным дружком своим Иваном Плясунковым.
Поднялся Семен Кузьмич из-за стола и, кашлянув в ладонь, произнес:
– Свергли мы, товарищи, буржуев. Хорошо. Совет местный образовали. Хорошо. Теперь давайте обсудим, как советскую жизнь налаживать. Для того к нам из Николаевска уездный военный комиссар пожаловал. Товарищ Чапаев. Какой он стойкий большевик, надеюсь, вы уже слышали. Это он, товарищ Чапаев, превратил бывший царский полк в Николаевске в революционный и сам стал им командовать. По распоряжению большевистского комитета руководил вооруженным захватом власти в Николаевске. А недавно из николаевских партизан-добровольцев сколотил лихой красногвардейский отряд…
Чапаев слушал, слушал. И лицо его мрачнело. Он хмурил брови и мял лежавшую перед ним черную папаху. Потом вдруг решительно отпихнул ее, дернул себя за ус и, вскочив со стула, воскликнул:
– Да что ж это такое, братцы! Николаевск да Николаевск! Слушать невмоготу! Царя-угнетателя Николаем звали. А тут еще и город Николаевск. Царя с престола мы скинули. А имя царево городу оставили. Негоже это! Вот возвращусь в уездный комитет, вопрос ребром поставлю – дать городу другое имя, революционное! Чтобы и духу царского не было! Да что там город! А селения, деревни наши? Какие у них названия? Срам один. Пузаниха и Клопиха, Брыковка и Подшибаловка, Солянка и Жестянка… Тьфу, перечислять противно. При новой власти и села должны называться по-новому! Чтобы душа радовалась. Как вы считаете, правильно я говорю, товарищи, али нет?
С разных мест донеслось:
– Да что там говорить, ваша правда!
– Менять имена надо…
Чапаев, довольный, ухмыльнулся в усы. Потом виновато глянул на Рязанцева:
– Прости, Семен Кузьмич! Перебил я тебя – не утерпел. Захотелось высказаться. Теперь продолжай, Только, чур, Николаевск больше не поминай. Повремени малость.
– Ладно, повременю, – согласно отозвался Семен Кузьмич и, достав газету из кармана, завел речь о тяжелом положении в стране.
Потом стали совещаться, как справедливей и вернее поделить помещичью землю между бедняками, чтобы никто в обиде не остался. Тревожились, как бы не случилось так: земля есть, а семян для посева нет, и поле обрабатывать нечем – ни лошади, ни плуга, ни сохи. В помещичьем хозяйстве всего навалом. Чужим трудом нажито.
Чапаев сказал, что немедленно надо передать буржуйское добро тем, у кого ни кола ни двора.
– И вот еще что, – добавил он. – Землю завоевали. А защищать ее чем? Без плуга не вспашешь, без ружья не защитишь. В буржуйских хозяйствах, слышал, много оружия спрятано. Разыскать и самим вооружиться!
– А мы уже разыскали, Василий Иванович! – бойко ответил Илья Топорков. – Разыскали и в руки крестьянам передали. Есть чем революцию защитить!
– Надо бы отряд Красной гвардии из добровольцев создать, – посоветовал Чапаев.
– У нас уже есть, Василий Иванович! Мы с Иваном Плясунковым командуем.
– И тут, выходит, в округе всех обскакали, – заулыбался Чапаев. – Не мешало бы новичков военному делу обучить. А то поди иные и стрелять-то не умеют.
Топорков опять доложил задорно:
– Каждое утро за селом – боевые учения, Василий Иванович!
Чапаев руками развел.
– Прямо беда с вами! – возмутился шутливо. – Я только подумаю, а вы – «у нас уже есть!» Сообразительные! Революцию так и надо двигать. Не с бухты-барахты, а с толком, с подготовкой, с дальним прицелом. Молодцы! По-петроградски действуете! А что? Петроград, можно сказать, главный центр революции, а вы – сельский. От Петрограда революция хлынула на всю Россию. От вас – по всему нашему уезду. Масштаб, конечно, разный. А направление единое – что там, что тут. Ленинское направление. Большевистское!
Сидевший в отдалении церковный звонарь дед Илларион стал ближе к столу пробираться. Встал рядом с Чапаевым и куцую бороденку вперед выставил. Спросил хитровато:
– Большевики – кто они такие?
Чапаев без промедления ответил:
– Это те, кому больше всех надо!
Дед Илларион хихикнул в ответ:
– Хи-хи. Чем же они в таком случае от буржуев отличаются? Тем тоже больше всех надо.
– Тем и отличаются, – ответил Чапаев, – что буржуй загребает все под себя, а большевики – трудовому народу отдают. На земле столько голодных и оборванных – считать не пересчитать! Вот большевики и воюют с богатыми, чтобы всех бедных рабочих и крестьян одеть, обуть и накормить вдосталь. Потому и надо нам, большевикам, больше всех! За это же, надобно сказать, в здешнем степном Заволжье когда-то и Емельян Пугачев бился…
Однако дед Илларион не отступил, снова начал пытать Чапаева:
– Вот вы-то лично за кого воюете? За рабочих или за крестьян?
Чапаев лукаво подмигнул сидящим в комнате:
– Он будто не знает, за кого я и мы все воюем. Хитрит. А я так скажу, за Советскую нашу власть воюем! Против тех, кто угнетает рабочих и крестьян. Правильно я говорю али нет? – и, услышав одобрительные голоса, удовлетворенно расправил ладонью усы. – У меня, Чапая, слово – олово, не ржавеет. Если что сказал, значит, так оно и есть!
Потом, после Чапаева, многие мужики с речами с мест поднимались. И когда каждый выговорился и пришла пора расходиться, Василий Иванович вдруг поднялся со стула и, вскинув ладонь, попросил задержаться.
– Славно мы с вами тут потолковали, – сказал. – Обо всем, кажись, договорились. А все же чего-то недостает. Чего же? А вот чего. Предлагаю принять вот какое постановление: за то, что вы первыми в округе алое знамя над Советом подняли, предлагаю дать селу революционное имя – Новый Петроград! Кто – за?
Мужики зашумели одобрительно.
Все проголосовали за.
С того дня стало село по-новому, по-советски называться.
А некоторое время спустя крестьяне услышали: Николаевск тоже сменил свое имя. Стал городом Пугачевом.
И все ж, не скрою, новопетроградцам приятно было сознавать, что они раньше пугачевцев революционное имя получили.
