Текст книги "Чапаята"
Автор книги: Владимир Разумневич
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)
С к а з с е д ь м о й
БЕРЕЗОВСКИЙ ПЛЕННИК
Прежде чем начать новый сказ, дедушка обычно вынимал из кармана своих брюк медную цепочку с часами, похожими на луковицу, и шутливым тоном говорил:
– А ну-ка, глянем, сколько натикало на наших, чапаевских…
Как-то я спросил:
– Почему ты, дедушка, свои часы называешь чапаевскими?
– Василий Иванович самолично преподнес эти часы мне в Березове, когда мы белогвардейский мятеж подавили, – ответил дедушка. – Вот с той поры они и тикают без устали. На-ка, послушай.
Он прижал чапаевские часы к моему уху.
Я замер, слушая.
А дедушка начал свой новый сказ:
– Так уж случилось, о мятеже в селе Березове я прежде всех узнал.
Ни свет ни заря кто-то постучал в окно. Выбегаю на мороз и вижу – Петька Козлов, конторский писарь, прыгает у завалинки в своем рваном пальтишке. Никак согреться не может. Зуб на зуб не попадает.
– Что спозаранку по стеклу барабанишь? – говорю я Петьке. – Заходи в избу. Замерзнешь.
А он мне:
– Не до этого! Беда, дядя Костя! Я в Березово ездил и там Тужилкина встретил.
– Какая ж в том беда? – не понял я. – Самовар я ему все одно не отдам. Он мой по праву.
А Петька в ответ:
– При чем тут самовар?! Тужилкин белогвардейский отряд в село привел. Председателя избили и в подвале заперли. Орали на все село: «Покончим здесь с большевиками, пойдем Новый Петроград громить!»
– Надо Топоркова будить, – сказал я. – Дело не шутейное.
И мы вдвоем поспешили к Илье Васильевичу.
Наше сообщение встревожило его. Он велел Петьке бежать по дворам и звать в Совет членов штаба охраны революции.
Вскоре все они явились.
Топорков заявил:
– В Березово скачу. На месте выясню…
Семен Кузьмич Рязанцев покачал головой:
– Одному рискованно. Пошлем отряд с тобой.
От большого отряда Топорков отказался. Взял с собой десятерых надежных кавалеристов.
Мы с Петькой тоже попросились в отряд к Топоркову. И он согласился.
– Ладно, – говорит. – Беру с собой. Петьке, правда, по возрасту еще рановато. Но с вами, Константин Иванович… У вас к тому же бинокль. Для разведки вещь необходимая.
Потом Илья Васильевич так распорядился: до окраины Березова мы скачем вместе. Дальше он с бойцами направляется в Совет, а мы с Петькой, таясь, должны со стороны наблюдать, как события будут разворачиваться дальше. Если увидим, что Топорков в опасности, то немедленно скачем обратно в Новый Петроград за подмогой.
Когда наш конный отряд приблизился к Березову, Топорков взял у меня бинокль, оглядел местность.
– Сгоняют народ на площадь, – сказал. – Не иначе, готовится митинг. Двинем напрямую туда. Самое время.
Мы с Петькой подождали немного, как нам было велено, и, оставив своих коней на привязи у сарая, зашагали на митинг.
Там, на площади, Илья Васильевич Топорков и его товарищи вели жаркий спор с белыми офицерами. Наши настаивали, чтобы белые убирались вон из села. А офицеры до хрипоты кричали, что с Советами покончено и отныне они сами будут здесь хозяевами.
Толпа бурлила:
– Не хотим буржуйской власти!
– Долой офицеров!
– Хватит, покомандовали…
Появились солдаты с винтовками и стали грубо отпихивать мужиков все дальше и дальше от Топоркова и товарищей.
Между военными суетливо мельтешил, перебегая от одного к другому, какой-то пузатый субъект в шубе и шапке из лисьего меха. Шапка наползала ему на глаза, и лица не было видно. Толстяк грозно махал руками, орал на толпу. Потом подбежал к полковнику и что-то шепнул ему на ухо. Тот кивнул и, вскинув наган над головой, выстрелил в воздух.
Стоявшие рядом офицеры тоже вынули наганы, а солдаты набросились на наших товарищей.
Топорков и обернуться не успел, как кто-то замахнулся на него прикладом. Упал он, окровавленный, на снег.
Всех наших красногвардейцев тут же связали и вместе с Топорковым поволокли с площади. Субъект в лисьей шубе бежал следом и криками поторапливал солдат.
Мужики березовские бросились было на помощь пленникам. Но тут полковник заорал на них:
– Расходись! – и начал палить вверх.
Потом и офицеры открыли пальбу из наганов.
Петька потянул меня за рукав:
– Комиссар в опасности! Надо за подмогой спешить…
Обратно в село мы неслись быстрее ветра. Кони аж взмокли. Да и мы с Петькой долго отдышаться не могли, когда в сельский Совет вбежали.
Там нас поджидал Семен Кузьмич Рязанцев. Лицо у него было белее снега. Он беспрестанно хватался за горло и задыхался в натужном кашле. Старая болезнь, видать, снова возвратилась к нему.
Доложили мы все, как было.
Он тут же принял решение: отправиться в Березово на выручку с отрядом в шестьдесят человек, включая и нас с Петькой.
Я сказал Семену Кузьмичу, что этого мало. Белогвардейцев там втрое больше. Надо бы прихватить и Плясунковский красногвардейский эскадрон. Иначе неприятеля не одолеешь.
Но Рязанцев ответил с сожалением: Иван Плясунков только что отбыл с конниками в Кунью Сарму, где тоже нуждаются в нашей поддержке, и вряд ли он скоро вернется.
Добирались мы до Березова пешим ходом. Лишь больного Рязанцева усадили на коня. Он всю дорогу глухо кашлял.
Еще издали, на подступах к селу, разглядел я в бинокль, что площадь опустела. Но ближе к нам, возле самой больницы, было многолюдно.
Рязанцев послал Петьку Козлова в село – разведать, что там происходит и почему народ возле больницы топчется.
Петька из разведки возвратился очень скоро. Сообщил, что в больнице теперь офицерский штаб, а в подвале у них – тюрьма. Туда час назад доставили арестованных: избитого вчера председателя местного Совета и схваченных сегодня Топоркова с красногвардейцами.
Беляки чуть ли не под конвоем согнали к штабу жителей, чтобы у них на глазах расстрелять пленников. Пусть, мол, крестьяне посмотрят на казнь и запомнят на всю жизнь – так будет с каждым, кто большевик или большевиков поддерживает!
Семен Кузьмич выслушал все это. Потом передал своего коня Петьке и приказал:
– Скачи галопом в Пугачев, в уездный ревком! Отыщешь там комиссара Чапаева и отдашь вот это, – и он вручил Петьке наскоро составленную записку на клочке бумаги. – Нам без подмоги нельзя.
Ускакал Петька, а мы в заснеженной степи стали готовиться к наступлению.
Неожиданно я разглядел в бинокль мужиков у сельской околицы. Они гуртом двигались в нашу сторону.
Что бы это означало?
Протянул бинокль Рязанцеву. Он посмотрел и тоже удивился:
– Зачем они к нам? Может, от белых убегают?
– Да нет, – говорю, – не похоже. Медленно идут.
И вдруг… Что это? Позади мужиков – только в бинокль и разглядеть можно – прячутся вооруженные белогвардейцы. Как это я сразу не сообразил?!
Офицеры и солдаты штыками толпу подгоняют. Под дулами винтовок и наганов мужики идут.
Белогвардейцы верно рассчитали: мы не станем стрелять по безоружным людям. Скрываясь за их спинами, белые надеялись вплотную приблизиться к красногвардейскому отряду и атаковать нас.
Так бы, наверное, оно и случилось, если бы не мужество и сообразительность людей, которых белые гнали впереди себя, как стадо.
Когда офицеры выгоняли жителей за село, те еще не ведали, куда идут. Думали – на расстрел.
А когда увидели впереди красногвардейский отряд – сразу все поняли.
И тогда один из мужиков во весь голос крикнул:
– Ложись!
И сам упал первым.
За ним и остальные рухнули в снег. И стал виден белогвардейский строй.
– Огонь! – скомандовал Рязанцев.
Защелкали выстрелы, затараторил пулемет.
Воспользовавшись паникой в офицерских рядах, крестьяне стали торопливо переползать к нам.
Мы ворвались в Березово.
Впереди, за железной оградой, – больница, ставшая офицерским штабом. Там, в подвале, томятся наши товарищи. Необходимо было во что бы то ни стало освободить их.
Но тут больничные ворота распахнулись, и нам навстречу, сверкая саблями, выскочили офицеры на конях.
Я вскинул винтовку и выстрелил. Передний всадник выронил саблю и вывалился из седла. Лошадь поволокла его за собой: нога застряла в стремени. Остальные же офицеры помчались прямо на нас, врезались на полном скаку в наши ряды.
Я побежал, чтобы подобрать в снегу белогвардейскую саблю, и вдруг вижу: лошадь с подстреленным офицером ко мне скачет. Недолго думая, я отцепляю убитого от стремени, вскакиваю на коня и галопом – к нашим.
И тут слышу выстрел. Совсем рядом. По мне стреляют?
Оглядываюсь – дуло винтовки из плетня торчит.
Поворачиваю коня. И вдруг – новый выстрел. Снова мимо!
«Ну, – думаю, – сейчас задам перцу!»
Подскакиваю к плетню и вижу – на снегу съежилось что-то рыжее. Шерсть вздыблена. Должно быть, со страху. Зверь?
Склоняюсь с коня и кончиком сабли пытаю, что за диковина?
И тут «зверь» как вскрикнет человеческим голосом и вприпрыжку от меня.
Гляжу – да это же вовсе и не зверь, а мой бывший управляющий Тужилкин Иван Павлович! Сразу-то и не признаешь. Ишь как вырядился – в лисьей шубе и лисьей шапке.
Побежал он от меня что есть духу. А я – за ним вдогонку.
Все ж таки настиг я его. А он раз – шубу накинул на голову лошади. Она на дыбы.
Тужилкин воспользовался нашей заминкой и шмыгнул в ближайшую калитку.
Хотел я было с коня соскочить да и сцапать этого двуногого зверя. Но тут, слышу, товарищи меня кличут – у них с белогвардейскими всадниками сражение идет, моя помощь требуется.
Не стал я догонять Тужилкина. Шубу его на плетень бросил. А сам поскакал туда, где бушевала главная схватка. Там стена белогвардейцев – и пеших, и конных – на односельчан моих навалилась.
Новопетроградцы бились бесстрашно.
А сил становилось все меньше и меньше…
И тут услышал я голос Рязанцева:
– Товарищи! Еще немножко поднатужьтесь. Одолеем мы их, проклятых…
Следом – другой голос, восторженный:
– Ура! Подмога спешит!..
Я обернулся. Вдоль села с гиканьем мчалась к нам конница.
Впереди – Чапаев. И наш Петька летит следом.
Клинки чапаевских кавалеристов обрушились на белых. Они – врассыпную. Да где там! Разве от чапаевской конницы скроешься!
Стали беляки в плен сдаваться.
Возле офицерского штаба Чапаев спрыгнул с коня, спросил нетерпеливо:
– Где Топорков? Кто знает?
Петька Козлов тут как тут:
– Я знаю, товарищ Чапаев!
– Веди! – приказал Чапаев и зашагал за Петькой.
Мы с Рязанцевым – за ними.
Петька вел нас сначала по больничному коридору. Потом спустились по каменным ступенькам. Остановились перед железной дверью с надписью «Морг».
На двери тяжелый замок. Я трижды ударил по нему прикладом, и дужка отскочила. Дверь открылась со скрипом. На нас дохнуло холодной, затхлой сыростью с примесью тяжелого сладковатого запаха.
Во мраке было трудно что-либо разглядеть. Я чиркнул спичкой, и мы увидели перед собой страшную картину.
На земляном полу рядом со смертельно исхлестанным нагайками председателем Березовского Совета лежали наши односельчане. Они едва могли двигаться.
Топоркова можно было узнать с трудом. Лицо изувечено, над опаленной бровью густо запеклась кровь. Шинель вся изодрана.
От пленных мы узнали, что полковник вместе с Тужилкиным жестоко пытали Илью Васильевича, горящей свечой обжигали ему лицо. Топорков держался стойко, о пощаде не просил. Просил о другом – не истязать пленных товарищей.
Вышли во двор. Там отдыхали после боя чапаевцы. Молодой чубастый кавалерист в окружении красногвардейцев что-то весело рассказывал, потрясая лисьей шубой.
Шубу эту я сразу признал и сказал Чапаеву:
– Да тут, по-моему, ваши кавалеристы делят одежку Тужилкина.
– Это того, кто у вас, Константин Иванович, самовар с медалями отобрал? – вспомнил Чапаев.
– Его самого! – подтвердил я.
– А ну-ка, глянем, что за шуба.
– Лисья, – объяснил я. – Тужилкин бросил ее, когда от меня удирал.
Чапаев засмеялся:
– Выходит, обхитрил он вас, Константин Иванович? Скрылся? А жаль. Коли убежал, может против нас снова пойти. Нельзя было упускать его.
Кавалерист тем временем, набросил шубу на свои широченные плечи и, подбоченясь, насмешливо воскликнул:
– Чем не ухарь-купец?
Чапаев подошел поближе к весельчаку и приказал строго:
– Отдай шубу вон ему, – он кивнул в мою сторону. – Это его трофей.
Я шубу не взял. Сказал Чапаеву:
– Пусть Топорков ее носит. Она ему нужнее. Шинель на нем вся истерзанная и сам едва живой.
Чапаев согласился:
– Верно рассудили, Константин Иванович!
Чапаев забрал у кавалериста лисью шубу и накинул на плечи Топоркова.
– Носи! – сказал. – А то, чего доброго, простудишься. С кем мне тогда песни петь?
И тут Василий Иванович снова глянул в мою сторону:
– А вам, Константин Иванович, за то, что вы без сожаления уступили шубу своему товарищу и в нынешнем бою отменно орудовали саблей, дарю вот это.
Василий Иванович вынул из кармана часы на цепочке и преподнес мне.
Вечером Чапаев с эскадроном поскакал обратно в Пугачев. А мы под водительством Семена Кузьмича Рязанцева вместе с освобожденными березовскими пленниками двинулись в Новый Петроград.
В полночь были уже дома.
Илья Васильевич Топорков, возвратясь к себе домой, три дня ходил в лисьей шубе.
Как только чуток поправился, сразу же пошел в сельский Совет. Бросил шубу на кумачовый стол и сказал председателю Семену Кузьмичу:
– У тебя страшная болезнь, туберкулез. Тепла тебе больше моего надобно. Барская шуба согревает все одно, что горячая печь. Так что прими ее и носи на здоровье!
Шубу Семен Кузьмич принял. Но поступил с ней по-своему. Уговорил жену сшить из лисьей шубы меховые шапки-ушанки для бедняцких детишек.
Из лисьего меха было сшито пятнадцать шапок.
Одна досталась моему сынишке – Васятке.
Он пять зим ходил в ней, пока голова его не стала больше, чем размер лисьей шапки.
С к а з в о с ь м о й
КРАСНЫЕ СОКОЛЯТА
Под нижней полкой с обувью дедушка Костя хранил небольшой сундучок, обитый железом. Однажды он достал из него пожелтевшую бумажку и протянул мне:
– На-ка, прочти, внучек, – сказал. – Это приказ нашего уездного ревкома. Еще в восемнадцатом году чапаенок Петька Козлов (никто, кроме него, в селе не умел на машинке печатать!) подарил мне этот документ, перепечатанный им собственноручно. Подарил, значит, для того, чтобы я всегда вспоминал красных соколят, с которыми мы в Липовке познакомились. Нас с Петькой штаб охраны революции направил тогда в чапаевский отряд бороться с липовскими контрреволюционерами.
Я взял бумагу и, с большим трудом разбирая поблекшие буквы, стал медленно, по слогам читать:
– «Ввиду возникшего в Липовском районе контрреволюционного восстания, закончившегося убийством некоторых руководителей местных Советов, революционный комитет сообщает, что с 1-го сего марта, впредь до особого распоряжения, Липовский район объявлен на военном положении. Для подавления контрреволюционного восстания мобилизуется вся Красная гвардия Липовского района. Вся власть в этом районе принадлежит военному комиссару Чапаеву, командированному Советом для подавления восстания. Все вооруженные силы этого района подчиняются его распоряжениям. Местные общественные и правительственные организации тоже обязаны беспрекословно подчиняться распоряжениям военного комиссара Чапаева. Не подчиняющихся его требованиям, сопротивляющихся Советской власти немедленно арестовывать и под усиленным конвоем отправлять в Пугачев».
– Грозный приказ, не правда ли? – спросил дедушка, когда я, взмокнув от напряжения, кое-как закончил чтение. – Мы с Петькой, конечно, гордились, что и нас позвали на такое важное боевое дело.
В Липовке, как и в Березове, чапаевцы очень быстро утихомирили мятежников. Крестьяне не знали, как и благодарить нас, своих спасителей.
Казалось, революционный порядок мы установили и можно отменять военное положение в районе.
В штабе был уже и приказ такой заготовлен. Петьке Козлову поручили на машинке тот приказ отпечатать.
И вдруг где-то неподалеку от штаба взрыв ухнул, пулемет застрочил. В чем дело?
Выбежали мы вслед за Чапаевым на крыльцо, а нам навстречу – местная учительница.
– В школе, на чердаке, – сообщила она встревоженно, – с пулеметом кто-то засел. Кинул гранату. Потом строчить начал…
Учительница повела нас к школе задворками.
Пришли. Петька увидел лестницу на земле. Мы ее подняли и приставили к чердаку. Осторожно взобрались наверх. Глядь, а там – ни души. Пулемет перевернут, отстрелянная патронная лента валяется.
– Наверное, он в школе, – воскликнула учительница. – А там детишки перепуганные…
И она бросилась к школьному крыльцу.
Мы с Чапаевым – за ней.
Открываем дверь в класс и кого видим? Рыжего Тужилкина Ивана Павловича!
Лежит он на полу в офицерской шинели и со связанными руками. На него грозно наседает веснушчатый пацан с ученической линейкой. Машет ею, словно саблей, и кричит:
– Только у меня пикни!
Но тому и пикнуть нет мочи: рот заткнут тряпкой, которой мел с доски стирают. Мычит что-то невразумительное и ногами дергает. Они у него тоже спутаны веревкой.
– Это и есть наш управляющий Тужилкин, – сказал я Чапаеву. – Но уже без лисьей шубы.
– Сколько лиса ни блудила, – ухмыльнулся Чапаев, – а в наши руки угодила.
Рядом, насупившись, стояли ребятишки. Кто палку в руках держал, кто полено, а кто и табурет. Бородатый школьный сторож охотничью двустволку на Тужилкина наставил.
– Крепко скрутили бандита! – похвалил Чапаев.
Сторож на это ответил:
– Сообща, всем классом крутили. Храбрый народ – мальчишки! На чердак, словно чертенята, ворвались с диким визгом. Бандит не ожидал. А тут еще и я на него с ружьем. Он и руки вверх. Сдернули мы его с чердака и стали вас ждать. В таком вот виде.
Чапаев глянул на школьников, улыбнулся.
– Спасибо, соколята, за доброе дело, за отвагу! – сказал.
Потом учительнице:
– Отличных соколят воспитали!
Учительница ответила:
– Когда-то у меня и Илюша Топорков учился…
– Да?! То-то Илья Васильевич такой командир отменный! – похвалил Чапаев.
Связанный Тужилкин вновь зашевелился, промычал сквозь тряпку.
Василий Иванович нагнулся, выдернул кляп у него изо рта. Сурово спросил:
– Как в Липовку попал?
Тот не ответил. Отвернулся от Чапаева.
Школьный сторож сказал за него:
– Вчера из Березова в Липовку на тачанке примчался. С офицерами. Пытался склонить мужиков к новому бунту. Да ничего не вышло.
Чапаев презрительно хмыкнул в усы и сказал:
– Ничего, теперь расплатится за все.
В тот же день под усиленным конвоем отправили Тужилкина в уездный ревком.
А вечером Чапаев попросил Петьку Козлова приклеить на двери штаба бумажку, подписанную самолично Василием Ивановичем. На бумажке четкими черными буквами было напечатано, что с контрреволюцией в селе раз и навсегда покончено, военное положение в Липовском районе отменяется.
С к а з д е в я т ы й
ЛИХОГО СОЛДАТА И СМЕРТЬ БОИТСЯ
Наступила весна. Шумливые грачи возвратились с юга, стали вить гнезда в лесу, на другом берегу Большого Иргиза.
И вдруг ранним утром басовитый гудок ворвался в грачиные переговоры, вспугнул птиц.
– Пароход! – радостно закричал я и потянул дедушку за рукав. – Побежим смотреть!
Пароход «Чапаев» на нашей мелководной речке, бегущей к Волге, появлялся лишь в пору большой воды. Его после ледохода ожидали с нетерпением. Особенно мы, мальчишки. Как только загудит, все бегом к реке.
На этот раз я побежал с дедушкой. Мы заняли место на берегу возле дощатых сходней.
– Кто желает прокатиться до Пугачева, – объявил с палубы матрос, – покупайте билеты!
– А не поехать ли и нам с тобой, внучек? – спросил дедушка и, услышав мой ликующий крик, махнул рукой: – Была не была! Беру билеты. А ты, Вова, быстренько мчись домой, попроси бабу Катю приготовить узелок с едой нам на дорогу. Да не забудь бинокль прихватить!
Никогда я не бегал так стремительно, как в то утро.
Возвращаюсь с узелком и биноклем, а дедушка уже ждет меня с билетами.
Вот это было путешествие! Если бы не дедушка, я бы ни на секунду не оторвался от бинокля. Так бы смотрел и смотрел. Столько красоты вокруг: цветут сады, зеленеют до самого горизонта колхозные поля, коровы пасутся на лужайке, и солнце ярко сияет, аж в глазах рябит!
Но как только наш «Чапаев» приближался к какому-нибудь селению, дедушка забирал у меня бинокль и сам наводил его на берег.
Это были те самые села, которые в революцию чапаевцы от белых освобождали. Дедушке очень хотелось посмотреть, какие они стали теперь.
И вот наш «Чапаев» причалил к пристани города Пугачева.
Мы сошли на берег, и дедушка первым делом повел меня к небольшому дому у реки. Оказалось, что в доме этом жила когда-то семья Василия Ивановича.
Теперь здесь музей. Под стеклом на стенах и столах много разных фотокарточек.
На одной большой фотографии, где засняты чапаевцы из Нового Петрограда перед отправкой на фронт, я сразу узнал дедушку Костю и даже запрыгал от радости.
Потом мы бродили по городу, и, когда вышли на широкую площадь, дедушка вдруг взял меня на руки, усадил себе на плечо и сказал:
– Запомни, внучек, это место. Мы с чапаенком Петькой Козловым и другими односельчанами – ты их видел сегодня на снимке в музее – находились тогда, весной восемнадцатого, вот тут, где стоим сейчас с тобой. Отсюда повел нас Чапаев в первый поход на Уральск…
Как сейчас помню – в полдень примчался из Пугачева в Новый Петроград гонец с недоброй вестью: в соседней Уральской области взбунтовались богатые казаки, разгромили они революционный Совет и принялись сколачивать огромное войско для похода на Москву.
Красногвардейским командирам – Илье Топоркову и Ивану Плясункову – велено было немедленно прибыть с красными добровольцами в уездный центр, чтобы оттуда отправиться боевым маршем в Уральск, где люто бесчинствуют казачьи атаманы.
Прибыли мы со своими командирами в город Пугачев. У кого винтовка за плечом, у кого сабля на боку и лишь у некоторых – и то и другое. Одни явились верхом, другие – на повозках, третьи – пешком. Оба наших отряда выстроились на площади рядом с чапаевским полком.
Посмотрел Василий Иванович на добровольцев: и старики есть, и пацаны. В дырявых шубенках, поношенных фронтовых шинелях, в лаптях и сапогах истоптанных. На лошадях вместо седел – подушки, пух из них лезет. Зато в конские гривы вплетены алые ленты. И сами бойцы глядят браво.
Понравились Чапаеву добровольцы.
– Сколько ж вас, соколики? – спросил ласково.
Отозвался командир первого отряда, серьезный кареглазый Илья Топорков:
– Триста красногвардейцев Нового Петрограда ждут твоего приказа, Василий Иванович!
Иван Плясунков громко дополнил, тряхнув рыжими кудрями:
– Умрем за власть Советов!
– Зачем же умирать? – возразил Чапаев. – Лихого солдата и смерть боится.
Подозвал он к себе наших командиров, меж ними встал и обнял обоих.
– Будьте знакомы! – громогласно представил их всей площади. – Это первые мои заместители в боевых делах. Подручные что надо! Правая моя рука – Топорков, левая – Плясунков. Надежные командиры!
Обходя боевой строй, Василий Иванович вскоре и к нашему конному ряду приблизился.
По правую сторону от меня по-геройски восседал на сивой лошади крепыш Петька Козлов, а по левую – два старших сынка моих, не пожелавших остаться дома, Николай и Александр. А третий в ряду – брательник Тимофей, прозванный за свою богатырскую силу Ермаком. Он прежде в кавалерии служил и сидел теперь в седле прямее, чем все остальные новопетроградские конники.
Петьку и меня Чапаев сразу признал. Почтительно по имени-отчеству меня назвал. Руку каждому пожал.
– Всю родню, выходит, позвали за собой, Константин Иванович? – весело спросил меня Чапаев.
– Нет, не всю, Василий Иванович, – ответил я ему. – Намеревался еще и малыш Васятка в наши ряды вклиниться. Помните, он, постреленок, бинокль у вас зимой похитил? Так вот Васятка ни за что нам этот бинокль отдать не хотел. «Пойду сам, – говорит, – в разведчики и буду Чапаеву докладывать, где белые прячутся». Пришлось силком отбирать бинокль. А самого Васятку мы на замок в избе заперли, чтобы не увязался за нами в поход на Уральск. Взял я с собой лишь тех из молодых, кто способен ружье носить и саблей рубать, Вот они, рядом. Так что, ежели мне трудненько придется, будет кому старика в бою поддержать. Не упаду с коня.
Василий Иванович приветливым взглядом окинул всю мою родню, задорно подмигнул Петьке Козлову. Сказал звонко, чтобы все слышали:
– Вот таких молодцов мне и надо! Налетят красны соколы на белое воронье – только белые перья посыплются!
