Текст книги "Чапаята"
Автор книги: Владимир Разумневич
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)
ВО СНЕ И НАЯВУ
Дедушка Анисим спросил Васю, отчего он такой угрюмый.
– Тачанка наша пропала, – хмуро ответил Вася.
– Как это пропала? – удивился дедушка. – Я ее в ремонт отправил. Обещали, будет как новенькая.
– И скоро?
– Через день, два…
Тут Вася не выдержал и рассказал про Сенькину тачанку.
Усы у дедушки зашевелились и весело поползли в стороны.
– Хвастун твой Сенька! Просто-напросто дразнит тебя, – сказал дедушка. – Услышал от отца про тачанку и задумал подзадорить внука чапаевца. А ты и поверил!
Дедушка весело прошелся рукой по усам. Они у него русые, со вздернутыми кончиками. Похожи на чапаевские.
– Когда я вырасту, – сказал Вася, – я тоже усы заведу себе!
Дедушка усмехнулся:
– На Чапаева можно быть похожим и без усов. Не в них дело!
Вася и сам знает: дело не в усах. Главное – быть храбрым. Вася не трус. Он ни собак, ни лягушек не боится. Если, чего недоброго, враги снова войной пойдут на нашу страну, Вася так им всыплет, что они разбегутся, как разбегались беляки от чапаевской тачанки. Вася сто раз видел и Чапаева на тачанке, и его бойцов с ружьями, и удирающих белогвардейцев. В кино показывали. А однажды он сам себя в настоящем бою увидел: Вася строчил из пулемета, а Чапаев рядом ему рукой указывал, куда стрелять надо. Белый офицер саблей рубанул. Упал Вася на землю, глядит – локоть в крови. «Дедушка! Ранили меня!» – застонал Вася. И только тут заметил, что лежит на полу. Над ним – дедушкины усы. «Какой там ранили! – топорщились усы, – Протри глаза, вояка! Это ты с кровати ухнулся…»
На другой день Вася улегся пораньше, чтобы зарубить того, кто его ранил. Но он ему не приснился. И самого себя на тачанке больше не увидел. Такая досада!
Проснувшись, Вася спросил дедушку:
– Если бы война была, взял бы меня на тачанку?
– Почему бы и не взять! – ответил дедушка. – Парень ты лихой, на чапаевских детишек похожий. Помню, как я их однажды, еще в гражданскую, на свою тачанку посадил. Пришлось нам вместе в боевой операции участвовать.
– Вот это да! Расскажи, дедушка!
– Что ж, рассказать, пожалуй, можно, коли интерес проявляешь. Только ты, Васятка, внимательно слушай и мой рассказ на ус наматывай.
– У меня ж усов нет…
– А это так говорится – «на ус наматывать». Значит, слушай и запоминай. Глядишь, в жизни сгодиться может…
Рассказ чапаевца Анисима Климова
Не сразу и не вдруг наша тачанка боевой стала. Когда-то была она просто-напросто крестьянской бричкой на четырех колесах и с легким кузовом. Сельские мужики возили на ней сено с лугов, дрова из леса, на ярмарку за товаром ездили, мальчишек по селу катали в праздник. А в гражданскую войну Чапаев эту бричку, быструю да разворотливую, в военных целях стал использовать. Бойцы на бричку пулемет поставили, и стала она тачанкой.
Пуще дьявола страшились белогвардейцы красноармейской тачанки. Пытались они ее в степи выловить. Да где там! Ни для сабли, ни для пули она недосягаема. А стоит белой коннице приблизиться – пулемет: тра-та-та, тра-та-та… Никакого подступа! Оттого и жаловал Василий Иванович тачанку, завсегда ее впереди строя пускал, когда в атаку шли.
Одна такая тачанка в дивизии нежданно-негаданно оказалась. Мы тогда белоказаков из деревни выбили и расположились на отдых. Вдруг слышу, кто-то меня окликает:
«Эй, паренек!»
Мне тогда, как и боевому дружку моему Андрейке Желтову, шестнадцать лет было. Мы с ним по одному годку себе надбавили, чтобы в Красную Армию попасть, и не любили, чтобы нас вот так, «пареньками», окликали.
Обернулся я, гляжу – старичок. Седенький такой, густобровый. Морщинки по лицу. Рубаха на груди цветочками вышита. Оказалось, переселенец украинский, мастеровой.
«Не нужна ли тебе, юный товарищ, – спрашивает, – бричка на рессорах? Без дела она стоит. Сын в Красную Армию подался. Лошадь взял, а бричку оставил. Кому она, без коня-то, надобна? У вас же вон сколько лошадок! Есть кого в парную бричку впрячь. Берите. Пригодится в бою».
Пошел я к нему во двор, глянул на бричку и обомлел – высокая и статная, спинка и грядки по бокам лаком покрыты, разноцветными красками расписаны. На дощатой спинке лето нарисовано: лучистое солнце, зеленый луг, цветы и высокий сноп пшеницы в поле. Краска поблескивала, словно только вчера ее на дерево нанесли. Красотища – лучше не бывает!
«Спасибо, – говорю старику. – Уважил. Забираю твою тачанку для сражения за мировую революцию».
Принял я от старика необходимую упряжную сбрую, и тут же мы с Андрейкой расседлали вороных коней своих, впрягли в тачанку. Только выехали, глядь – Чапаев навстречу. Остановились. Оглядел он тачанку со всех сторон:
«Ход пружинистый, на рессорах! – сказал одобрительно. Потом, прищурившись, стал картинку на спинке смотреть. – Размалевано что надо! – оценил радостно. – Вот за такую красу земную, за счастье рабоче-крестьянское мы в бой идем, кровь проливаем. Со смыслом картинка. Только не мешало бы близ солнца красную звезду изобразить. И будет она как солнце революции! Звезда на тачанке непременно должна быть!»
Разыскали мы в деревне богомаза, краской у него разжились, звезду нарисовали, как Чапаев велел. По всем правилам. Засияла она на тачанке пуще солнца вешнего.
Утром, когда мы возле штаба проезжали, окликнул нас Чапаев, позвал к себе. Видим – не в духе он. Лицо почернелое, озабоченное. Кончики усов нервно дергаются.
«Сообщение от разведки поступило, – говорит, – белогвардейская банда в тылу у нас объявилась, к Вязовке приближается. У меня там жена с детишками. Схватят – не помилуют. А я не смогу помочь. Приказ получен – дальше врага гнать, на Уральск наступать. Мы всей дивизией вперед пойдем, а вам даю такое задание: мчитесь на тачанке в тыл. В Вязовке мужиков предупредить надобно. Сообща будете действовать. Тогда бандитам несдобровать. Задача ясна?»
Отвечаем с Андрейкой в один голос:
«Так точно, ясна!»
Исполнили мы чапаевское поручение по всем правилам. Еще на подступах к Вязовке, в степи, ошпарили бандитов пулеметной очередью, а затем сельских мужиков на ноги подняли. Разумеется, про чапаевскую семью не забыли. Жена и детишки его нашему приезду рады были. Младший чапаевский сынок Аркашка прыг в тачанку! За ним – шустрая Клава. Рядом со мной уселись на кучерских козлах. А десятилетний Саша ни в какую не желал из села уезжать.
«Прыгай, – кричу ему, – живее! Кругом по степи бандиты рыскают. Вот-вот сюда нагрянут»,
А он мне категорически:
«Папа никогда от белых не прятался. И я не испугаюсь. Езжайте одни, а я белогвардейцев бить буду».
Я ему:
«Чем же ты их бить-то будешь? Палкой, что ли? У тебя же ни ружья, ни сабли».
Саша схватил крестьянскую косу и над головой вскинул.
«Коса острее сабли! – закричал. – И близко не подпущу!»
Вижу, парень не шутит. Готов всех бандитов, какие есть, покосить. Как же мне его в дивизию к отцу доставить? И тут Андрейка Желтов верный подход к мальчику нашел.
«Чем косой махать, – говорит, – лучше на тачанке из пулемета стрелять. Садись рядом. Будешь за пулеметчика».
Саша ему:
«А не обманете?»
Андрейка поклялся:
«Честное чапаевское!»
Саша косу в траву бросил – и к нам, на тачанку.
Помчались мы, а вместе с нами – мужики на конях. Нагнали белобандитов. Андрейка из пулемета строчил, а Саша ленту с патронами подавал. Малыш Аркашка во все горло вопил:
«Ур-р-а! Бей их! Долой кровопийцев!»
Понравились мне чапаевские детишки. Что Саша, что Аркашка, что Клава – все стойко держались. Пули над головами свистели. А им хоть бы хны. Бесстрашные. В отца.
Когда мы с бандой покончили и чапаевскую семью в штаб доставили, Василий Иванович нам благодарность в приказе объявил. Он так сказал:
«Лихая тачанка! Революционная! Недаром красная звезда на ней горит. Пусть и дальше так же отважно революционному делу служит!»
В каких только переплетах не побывала наша тачанка, а выдержала. И после войны не переставала людям служить. Пришлось, правда, заново перестроить тачанку, чтобы можно было запрягать в нее не две, как прежде, а одну лошадь. Каждую осень колхозники отвозили на повозках собранный урожай. Впереди хлебного обоза шла наша тачанка. Над ней развевалось шелковое красное знамя, полученное колхозом за ударный труд. Потом, когда стали возить зерно на грузовиках, пришлось поставить бричку на заслуженный отдых. Вот с той поры и стоит под навесом. Гляну на нее и прошлое вспомню. Что и говорить – героическая тачанка!
ВСЕ ЧЕТЫРЕ КОЛЕСА
Неделя прошла, а комбайны в поле как стояли, так и стоят. Вася ждать устал, когда они работать начнут.
Спать все эти дни он ложился поздно и заснуть долго не мог. Все думал о том, как помчится он на тачанке в дальний край поля, к отцовскому комбайну. Отец увидит Васю с дедушкой и спросит удивленно: «Откуда диво такое? Тачанка же без колес была. Видно, для важного дела ее починили?» А Вася ответит: «Наша тачанка не только боевая, а еще и трудовая! На ней колхозники когда-то хлеб возили. Вот и мы приехали помогать тебе!».
Однажды Вася проснулся рано-рано, когда только светать начало. Услышал, как надрывно прокричал петух под окном, захлопали, заскрипели калитки в соседних домах, протяжно замычали коровы.
Мычание постепенно становилось все глуше и глуше, пока совсем не стихло где-то за селом.
И вдруг… Что такое? Топот лошадей, голоса мальчишек, щелканье кнутов…
Вася решил, что это сон, и перевернулся на другой бок. Топот и треск, доносившиеся издалека, не давали заснуть.
Вася выглянул в окно. На улице никого. Где-то в степи трещали пулеметы.
– Дедушка! Дедушка! – тормошил Вася спящего деда. – Пулеметы в степи. Война началась!
Дедушка спросонок никак не мог сообразить, в чем дело.
– А ведь и вправду стреляют. – Он вскочил с постели и торопливо стал натягивать полосатые брюки. – Что за напасть! Треску много, а взрывов нет.
– Побежим посмотрим! – Вася схватил со стола бинокль и потянул за собой дедушку.
Они сбежали с крыльца и заспешили в степь.
У самого горизонта вздымалась к небу и висела над дорогой широкая пыльная завеса.
– Дедушка, это же тачанки! – разглядел Вася. – Целых пять штук!..
Тачанки неожиданно сошли с проселочного тракта и, миновав желтое поле, выскочили на ковыльный простор, круто развернулись и замерли.
Пыль постепенно улеглась, рассеялась, и их ровный строй стал виден отчетливо.
Лошади в оглоблях били копытами, норовя сорваться с места. Кучера изо всех сил тянули вожжи, сдерживая рысаков. Одна из тачанок вырвалась из строя, повернулась круто, и белоголовый щупленький владелец ее, встав на козлы, начал что-то говорить собравшимся. По тому, как он заносчиво вскидывал белобрысую голову и, не уставая, рубил руками воздух, Вася безошибочно угадал:
– Да это же Сенька Дед Мороз! Тачанка-то у него с пулеметом! Ишь какой важный.
Тачанка под Сенькой – Вася это хорошо увидел в бинокль – дернулась, и Сенька, не удержав равновесия, плюхнулся в кузов, по-смешному дрыгнув ногами.
Пришли в движение и остальные тачанки. Развернувшись широким строем, помчались они через степь к селу.
Впереди, как и полагается, летела быстроходная бричка командира – Сеньки Деда Мороза. Он то и дело вскакивал, и фигура его маячила над остальными.
Тачанка ближе и ближе. Слышно уже, как дребезжат колеса, как всхрапывают кони. И звенит Сенькин по-чапаевски громкий, на всю степь, голос:
– Не робей, не робей, ребята! За мной – в атаку!
Неудержимо приближаются тачанки к околице. Играют на ветру гривы неукротимых лошадей.
– Товарищи! – орет Сенька, крутя хлыст над головой. – Ур-р-р-а-а!
– Ура! Ура! – несется с левого фланга.
– Ура! Ура! – несется с правого фланга.
– Ура! Ура! – сливаются в общий крик ребячьи голоса.
Единым порывом охвачена вся Сенькина армия. Кажется, никто не в состоянии остановить бег тачанок.
– Стой! Ни с места! – распоряжается Сенька. – Развернуться всей цепью! К пулеметам!
Разворачиваясь, заскрипели, заплясали по кочкам тачанки, зафыркали лошади. Жерла пулеметов нацелились в одну сторону – как раз туда, где Вася с дедушкой Анисимом стоят.
Разом оглушительно затараторили пулеметы. Степь эхом ответила на звонкую дробь.
– Сенька Дед Мороз трещотку крутит, – хмыкнул Вася. – На испуг берет. И тут Вася от изумления вытаращил глаза, схватил дедушку за рукав: – Ты только взгляни, дедушка! Наше лето на тачанке!
– Какое такое «лето»?
– Да вон же, на Сенькиной. Под пулеметом. На спинке нарисовано.
– А ведь верно. Наша тачанка. Как есть наша! Все четыре колеса на месте. Отремонтировали, выходит. А солнце-то! Солнце-то! Сияет, как тогда, в гражданскую. Подновили, видать, краску-то. Омолодили мою голубушку!
Вася был несказанно обижен: кто это мог тачанку Сеньке отдать?!
– Должно быть, от председателя все идет, – резонно пояснил дедушка Анисим. – Не иначе как он.
– Если бы одну. А тут вон сколько тачанок. Откуда все это?
– Ума не приложу, внучек. И каждая – вот удивительно! – по виду на нашу смахивает…
Трескотня совсем смолкла, и стало так тихо, что слышно было, как кузнечики в траве стрекочут.
Сенька снова поднялся на козлы и объявил громогласно: '
– Сражение закончено! Тачанки, за мной!
И тачанки одна за другой закружили, словно карусель.
– Даешь песню! – послышался чей-то задорный голос.
Мальчишки дружно грянули:
Эх, тачанка-ростовчанка,
Наша гордость и краса,
Пионерская тачанка,
Все четыре колеса!
Вздымая пыль колесами, они свернули в сторону от села. Щелкали хлысты, и звенела, удаляясь, песня:
Эх, за Волгой и за Доном
Мчится степью золотой
Загорелый, запыленный
Пулеметчик молодой.
– Не пойму толком, для чего им понадобилось все это? – пожимал плечами дедушка и будто подзуживал Васю.
– Может, в войну играют? – догадался внук и, сорвавшись с места, побежал за повозками. Но они вместе с песней были уже далеко-далеко.
Вася вернулся обратно и махнул рукой:
– Разве за тачанкой угонишься…
– Это точно! – поддержал дедушка Анисим. – Тачанка любой песни быстрее.
Вася пуще прежнего рассердился на Сеньку. «Сам сел на тачанку, а про друга забыл. Ну погоди! – погрозил ему кулаком Вася. – Попросишь у меня дедушкину папаху, ни за что не дам! И играть с тобой не пойду, хоть тресни!»
ТУТ ЕСТЬ ЧТО-ТО ТАИНСТВЕННОЕ
Вася переживал. Он считал, что Сенька Дед Мороз поступил несправедливо. Тачанка дедушкина, и, значит, по закону должна она принадлежать дедушке. Надо забрать ее у Сеньки! Знать бы только, где он держит ее. Не у себя же под навесом! Скорее всего там, где ночуют лошади, – на колхозном конном дворе.
Вот туда и отправился Вася.
Все пять тачанок стояли вдоль забора возле конюшни. На конном дворе он увидел не только Сеньку, но и других ездовых. И пионерка Тома Бесхатнева с ними.
Вася испугался, что его заметят, и залез под одну из тачанок. Стал следить за Сенькой и его дружками.
Все школьники были в новеньких рубахах, с алыми галстуками на груди. На левом рукаве у Сеньки пришита голубая тряпочка с большими буквами «П» и «Т». Вышитые золотыми нитками, буквы радужно поблескивали.
В руке Сенька держал бумажку. Он поднял ее выше головы и торжественно сообщил:
– Вот оно, ответственное задание!
– От кого? – крикнул кто-то.
– Я же только что сказал – от Чапаева!
Вася от изумления высунул голову из-под тачанки и чуть было не ойкнул. Надо же! Сам Чапаев дает им задания!
«Постой-постой, – спохватился Вася, – как он может давать какие-то задания, если давным-давно погиб? Наверное, Дед Мороз просто-напросто придумал игру в Чапаева и шпарит от его имени всякие приказы. Сенька это может. А мальчишки рты пораскрывали. Вот глупые!»
Сенька между тем продолжал:
– Прошлый раз, в День Советской Армии, отец послал ему телеграмму. Поздравил Чапаева с праздником. А тот в ответ большущее письмо прислал.
Чем дольше говорил Сенька, тем правдоподобнее у него получалось. Оказывается, председатель колхоза, товарищ Морозов, написал будто бы Чапаеву про Сенькино пионерское звено, про то, как ребята за колхозными лошадьми уход ведут и как в минувшем году по-ударному на уборке трудились. Чапаева, если верить Сеньке, дела пионерских коневодов особенно заинтересовали, и он просил всем пионерам привет передать. Сенька возьми да и напиши Чапаеву послание – от себя лично и от своего звена. Содержание этого послания Сенька пересказал ребятам: так, мол, и так, скоро колхоз начнет убирать новый урожай, и они, пионеры, будут по-боевому, крепче прежнего помогать взрослым. И тогда колхоз «Чапаевец» станет самым передовым.
– Сегодня утром, – сказал Сенька, – почтальон письмо принес. Под расписку. Заказное! Вот оно, – и Сенька снова поднял над головой бумажку. – Задание для наших тачанок! Чапаев пишет, что такие же задания посланы на лето и другим дружинам. Мы будем соревноваться. А Чапаев потом, когда уборку закончим, приедет поздравить тех, кто победит.
– Не приедет. До нас ли ему!
– Чапаев обманывать не станет, – убеждал Сенька. – Раз написал, что приедет, значит, тому и быть! Если, конечно, мы в соревновании не подкачаем… Приказываю каждому вот такую эмблему пришить, – и Сенька, выставив локоть вперед, показал на треугольный лоскут с блестящими буквами «П» и «Т».
– Где ж золотых ниток достать?
– Доставать не нужно. Тома Бесхатнева уже вышила, – сказал Сенька и по-командирски глянул на Тому: – Есть эмблемы?
– Как было приказано, – ответила Тома. – А еще я чапаевский приказ для всех на машинке отстукала.
– Молодец! – похвалил Сенька, шаркнув ладонью над губами, словно там были усы. – Запрягайте лошадей – и на тачанки! Двинемся выполнять срочное задание. Поручение возить огурцы на склад…
Вася попятился из-под тачанки к плетню и, пока мальчишки возились с лошадьми на конюшне, незаметно проскользнул к воротам и выбежал на улицу.
В голове у Васи был полнейший ералаш. Чапаев-то, оказывается, жив! Кто бы мог подумать, Еще несколько минут назад Вася сомневался в этом, но теперь, когда услышал, что Чапаев собирается в колхоз приехать, отпали все сомнения.
Стало понятно, почему в колхозе новые тачанки построили – сам Чапаев приказал! И как это только люди до сих пор не знают, что Чапаев не утонул в реке Урал, жив остался! Невероятно! У него вон и домашний адрес есть. Иначе как бы Сенька ему письмо написал… Странно, что живого Чапаева по телевизору не показывают. Всем бы захотелось взглянуть, какой он сейчас. И в газетах не пишут, по радио не говорят. Тут есть что-то таинственное. Как и в тех двух буквах, что на Сенькиной эмблеме…
Вася искал дедушку Анисима повсюду: и в правлении колхоза, и на ферме, и в саду за селом. А он оказался в колхозной кузнице.
Лицо у дедушки взмокло от жары. Белесые брови насупились до самых глаз. Распушенные усы торчали в разные стороны, словно соломинки. Дедушка то и дело вынимал платок из кармана брюк и вытирал лоб.
Он не сразу заметил Васю, а когда заметил, махнул на него рукой. Дедушка был явно не в духе.
Бородатый кузнец виновато смотрел на него и оправдывался:
– Напрасно, Анисим, на меня шипишь. Я тут совсем ни при чем. Пришел товарищ Морозов и отдал такое распоряжение.
– Выходит, во всем председатель виноват?
– Ну да. Он самый. Так и сказал: «Как только рессоры починишь, ободки к колесам приладишь, так пионерам тачанку передашь. Пусть они с моим Семеном на ходу прочность колес испытают».
– «Моим Семеном»… – передразнил дедушка Анисим. – С каких это пор Морозов своего сынка в испытатели произвел? Тачанка-то чья? Сам знаешь – с шестнадцати лет я на ней вместе с Чапаевым по белу свету колесил. Значит, мне и испытывать ее после ремонта. Я хотел вот с ним, с Васяткой моим, проехаться. А Морозов, выходит, воспользовался своим председательским положением и мою тачанку собственному сыночку, как игрушку, на всякие развлекательные игры удружил. Дело ли это?
– У нас, Анисим, не одна твоя тачанка находилась. Нам из столярки еще четыре доставили. Мы и их по всем правилам в металл обули. Пионеры на лошадях тачанки от нас на конный двор увезли. Слышал, у них насчет тачанок какое-то очень важное указание поступило. Будто бы из самой Москвы… Как сказал товарищ Морозов, пионеры будут управлять тачанками.
– И помимо Сеньки имеются пионеры. Чего ж он сынка своего раньше всех прочих на тачанку посадил?
– Звеньевой. Ему положено…
– Чего положено?
– Первым испытывать.
– Видел я намедни этого «испытателя» на тачанке. На крутом повороте кубарем полетел. Его учить да учить надобно, чтобы лошадь по всем правилам смог в узде держать… Э-э, да что там! Пойду в правление к Морозову и все ему начистоту выскажу. Пусть не думает, что раз избран председателем, то все дозволено… Айда за мной, Васятка! Нечего нам здесь попусту балясы разводить…
Они вышли из жаркой кузницы на свежий воздух. Постепенно дедушка успокоился, пригладил усы.
Вася сказал ему:
– Ты напрасно ругался. Товарищ Морозов и на самом деле не виноват. Он приказ получил Сеньку и все его звено на тачанки посадить.
– Откуда ты эго взял?
– Своими ушами слышал. Всем пионерам приказ на машинке напечатан. Они на тачанках соревноваться будут.
– Кто ж такой приказ издал? Уж не сам ли Сенька?
– Нет, не Сенька. Василий Иванович Чапаев!
У дедушки Анисима дух перехватило от такого сообщения. Он полез в карман за трубкой.
– Пустое говоришь. Не может того быть! Василий Иванович еще в гражданскую погиб.
– И я так сперва думал. В кино видел, как он, раненный, в реке утонул. Но, наверное, он выплыл, раз такое дело…
От волнения дедушка никак не мог щепотку табака донести до трубки. Все мимо и мимо.
– Понимаешь, Васятка, – после долгого раздумья сказал он взволнованно, – не впервой и от разных людей слышу, что не погиб, мол, Чапаев, доплыл до другого берега. Многие чапаевцы о том говорили. Да и я сам, признаться, долгое время считал, что не утонул он в реке Урал, ибо был человеком сильным и ловким, и к тому ж ни одна пуля его в бою не брала. Думалось мне, что и в том страшном сражении она стороной его обошла, не задела смертельно…
