Текст книги "Николай Гумилев: жизнь расстрелянного поэта"

Автор книги: Владимир Полушин

Глава VIII НА СЛУЖБЕ У «АПОЛЛОНА»

Вернусь к началу 1909 года. Ведь в этом году были у поэта не только Черная речка, но и бурная литературная жизнь, полная открытий и приключений.

Зимой 1908/09 года в Петербурге стала складываться группа молодых поэтов, которая жаждала славы и признания. Среди них были новый друг Гумилёва поэт Петр Потемкин и граф Алексей Толстой. Год назад Алексей Николаевич выпустил сборничек стихов под названием «Лирика». Теперь он решил, что книга недостойна его высоких замыслов, скупал и уничтожал непроданные экземпляры.

Трех молодых поэтов, к которым потом присоединился и прозаик Сергей Ауслендер, не совсем устраивал литературный кружок Сергея Городецкого, они хотели учиться у мэтров. Гумилёв был уже вхож на «башню» и поэтому считался вождем этой группы. В Петербурге в это время находился Вячеслав Иванов. Мэтр согласился прочитать лекции молодым людям, в том числе по теории стиха. Так возникла Академия поэзии, на первых порах на «башне» Вячеслава Иванова. После каждого занятия и ответов на вопросы слушатели обычно читали свои стихи. Разбор шел на практических примерах. Это была незаменимая творческая мастерская для молодежи.

5 января 1909 года Алексей Толстой познакомил Гумилёва с Михаилом Кузминым. О Кузмине Гумилёв был наслышан и написал рецензию на его сборник стихотворений. Кузмину Гумилёв понравился, и он отметил этот день в своем дневнике: «…Я лежал в меланхолии, когда пришли граф Толстой и Гумилёв. Гумилёв имеет благовоспитанный, несколько чопорный вид, но ничего».

Немногим позже Николай Степанович знакомится с еще одним интересным человеком, заядлым шахматистом и литератором, которому суждено будет сыграть важную роль в становлении нового журнала, – с Евгением Зноско-Боровским.

Гумилёву было мало того, что он «пошел в ход», как писал мэтру Брюсову. Побывав в роли издателя журнала в Париже, он загорелся желанием иметь свой печатный орган в Санкт-Петербурге. Три номера журнала «Сириус», привезенные им из Франции, напоминали о времени его редакторских открытий.

И вот 1 января 1909 года случай свел его с удивительным человеком, который тоже мечтал о большом литературно-художественном журнале. Случилось это на художественной выставке «Салон 1909 года». Организатором ее был сын известного во второй половине XIX века художника Константина Маковского – Сергей Маковский. Воспоминаний Гумилёва об этой встрече не сохранилось, а вот воспоминания Маковского сегодня широко известны: «Эта выставка – „Живописи, графики, скульптуры и архитектуры“ – устроенная мною в музее и „Меншиковских комнатах“ Первого кадетского корпуса, оказалась провиденциальной для будущего „Аполлона“. Я затеял ее по просьбе друзей-художников, оттого что Дягилев перестал пестовать „Мир искусства“ и кому-то надлежало „объединить“ наиболее одаренных художников (после того, как по почину В. В. Верещагина и моему годом раньше были объединены наши историки искусства журналом „Старые годы“). <…> На мое приглашение откликнулось около сорока художников (из разных обществ); было выставлено более шестисот произведений, картин и рисунков… Впервые выступили тогда прославившиеся впоследствии К. С. Петров-Водкин, В. В. Кандинский, М. К. Чюрлёнис… большое впечатление произвели предсмертные этюды Врубеля и „Terror Antiguus“ Льва Бакста, самая значительная из его станковых композиций. С этой символической картины-декорации Бакста, занявшей целую стену на выставке, началось увлечение передового Петербурга архаической Элладой; когда почти годом позже мне пришлось выбрать художника-графика для обложки „Аполлона“, я обратился к Баксту, – весь первый год журнал выходил с его титульной виньеткой… На вернисаже судьба свела меня… с царскоселом Николаем Степановичем Гумилёвым. Кто-то из писателей отрекомендовал его как автора „Романтических цветов“. Юноша был тонок, строен, в элегантном университетском сюртуке с очень высоким, темно-синим воротником (тогдашняя мода), и причесан на пробор тщательно…»

Даже в облике двух эстетов было что-то общее. Оба носили короткую стрижку и тщательный пробор. О Сергее Константиновиче, который был старше Гумилёва на девять лет, говорили даже, что в Париже он навсегда протравил себе пробор. Он, как и Гумилёв, тщательно следил за внешностью и одевался с подчеркнутым изяществом. Не зря в своих мемуарах Маковский вспомнил именно то, в чем был одет Гумилёв. Это и понятно. Отец Маковского – художник Константин Егорович – был популярен в высших кругах императорской России. Заказы на портреты влиятельных особ дворянского общества позволяли семье жить в большом достатке и не отказывать себе ни в чем. С детства Сергей привык быть в центре внимания. Отец писал с него героев своих картин: «Маленький вор», «Маленький антиквар». Позировал он и в образе боярского сына для полотна «Боярский пир». Маковский-старший был удостоен чести писать портреты Государя Императора Александра II. Ему позировал сам Государь и остался доволен его работой. Александр II называл Маковского «мой живописец». Манеры высшего света были с детства хорошо усвоены Сергеем. Он вспоминал в эмиграции: «Поколение, выросшее в „петербургской“ атмосфере девяностых годов – когда юноши еще считали нужным прочесть Бокля и Спенсера, в семьях с наследственной культурой все как-то завертелось вокруг вопросов искусства, поэзии, философских обобщений и парадоксов, – это поколение чуть космополитичное по образованию, но с сентиментальной оглядкой на помещичье, барское житье, неудержимо потянулось на Запад, от доморощенного безвкусия – к „живым водам“ Запада, в Европу „святых чудес“. И случилось неизбежное: Европа конца века, о художестве которой, литературе, поэзии, музыке мы знали до тех пор совсем мало, Европа, предававшаяся всем изысканностям и излишествам воображения и мысли, захватила наших культуртрегеров умственным богатством, дерзновением, всеискушенностью». Гумилёв к высшему свету никогда не принадлежал, но манерам высшего света был обучен и тоже ездил в Европу «святых чудес».

Итак, два элегантных эстета нашли общий язык. Они долго разговаривали, стоя у картин в выставочном зале. Гумилёв много и интересно рассказывал Маковскому об Иннокентии Анненском, обещал познакомить Сергея Константиновича с молодыми поэтами – своими друзьями. Анненского тогда Маковский знал по преимуществу как автора переводов Еврипида и не подозревал, что книга стихов «Тихие песни» также принадлежала ему. Расстались они с мыслью о том, что после закрытия журнала «Мир искусства» необходимо создавать новый, который не только бы его заменил, но был бы еще и литературным журналом.

Сам Маковский именно об этом в ту пору и мечтал. Еще 24 ноября 1908 года он писал А. Бенуа: «…речь идет действительно о „нашем“ будущем журнале. Между прочим – нравится ли Вам название сборника „Акрополь“?»

К этому времени Сергей Константинович был широко известен своими работами в области искусства. Дебютировал он в 1899 году в журнале А. Давыдовой «Мир Божий». А за год до этого открылся журнал, который привлек внимание Маковского. Это был дягилевский «Мир искусства».

И, как признавался сам Маковский, он окунулся в атмосферу исключительно вдумчивого и всеискушенного служения искусству. К журналу были близки поэты Дмитрий Мережковский, Зинаида Гиппиус, Николай Минский, Федор Сологуб, а также Василий Розанов.

В начале 1900-х годов Маковский заведовал художественным отделом «Журнала для всех», издаваемого Виктором Сергеевичем Миролюбовым. Здесь он и познакомился с Александром Блоком, напечатал его стихи и выплатил ему первый гонорар.

Уже в 1906 году С. Маковский выпускает первый том своего обстоятельного труда «Страницы художественной критики», а через два года появляется второй. Автор вступительной статьи к посмертному сборнику стихов Маковского «Реквием», вышедшему в 1963 году в эмиграции, писал: «В этих книгах впервые в области русской художественной критики были найдены новые формы и указаны новые пути понимания современного искусства. До того Россия была далека от западного влияния, особенно в области живописи, а в Европе царствовали уже импрессионисты: Сезанн, Ренуар… Мане и другие, зарождалась абстрактная живопись… и кубизм Пикассо, Брака и других вождей новой французской школы. Сергей Маковский в своих книгах „Страницы художественной критики“ открыл этот новый мир русскому читателю, явившись предвестником новой эры в русской эстетике и культуре».

В 1906–1908 годах Маковский читал курс лекций по всеобщей истории искусства в Обществе поощрения художеств. В 1907 году, вместе с бароном Н. Врангелем, он пытался открыть журнал «Помещичья Россия», но осуществить самому эту идею не удалось. Однако идея не погибла, ее подхватил другой писатель, Владимир Крымов, и стал издавать журнал «Столица и усадьбы». В конце 1908 года Маковский взялся за устройство выставок русских художников, и «Салон 1909 года» был «пробным шаром».

Гумилёв увлекся идеей создания журнала и писал 26 февраля 1909 года Брюсову: «…Новых стихов я сейчас не посылаю, потому что большая часть их появится в альманахе „Акрополь“». Теперь много сил и времени Гумилёв отдавал организации нового журнала. В этом же письме он признавался мэтру: «Творчество мое идет без больших скачков, и я прилагаю все старанья, чтобы каждая вещь тем или иным была выше предыдущей. И то, что я очень редко получаю за него похвалы, служит, как мне кажется, лучшей гарантией того, что я не изменяю сам себе. Это в теории, а на практике я очень обескуражен и пишу по одному, по два стихотворения в месяц».

Однако в эти первые месяцы 1909 года Гумилёв хоть и писал, по его признанию, мало, но не сидел сложа руки. Он – в центре многих событий литературной жизни Петербурга. Он снова стал посещать «Вечера Случевского» и на одном из них 10 января на квартире В. В. Уманова-Каплунского на Каменноостровском прочел ставшее вскоре широко известным стихотворение «Варвары». Стихи молодого поэта понравились далеко не всем. Одна из старых участников кружка М. Г. Веселкова-Кильштет писала с чувством явного неодобрения в письме А. Е. Зарину: «…Но кто решительно не в моем вкусе – это Н. С. Гумилёв. Юнец 22 лет с великим апломбом. Мне в его присутствии читать настоящая пытка…» Увы, статисты всегда завидуют яркому таланту.

3 февраля поэт принял участие в литературной части концерта-бала в зале Павловой в Санкт-Петербурге на Троицкой, 13. А вскоре вместе с друзьями отправился в дом Армянской церкви на Невском проспекте, где открылась шестая выставка нового общества художников. Для посещения этой выставки у него был и личный повод: на ней экспонировался его портрет, написанный Ольгой Делла-Вос-Кардовской.

В это время Гумилёв начал проводить творческие вечера у себя в Царском Селе, с чтением стихов до полуночи и вкусными мамиными пирогами. Такие встречи стали традицией и проводились с весны до лета. Сохранилось письмо Гумилёва сыну Анненского Валентину от 23 мая 1909 года, Николай Степанович писал: «Дорогой Валентин Иннокентьевич. Узнав, что Вы не выходите по воскресеньям, я нарочно собрал у себя моих друзей в субботу, чтобы иметь удовольствие видеть и Вас. Итак, жду Вас сегодня вечером, конечно, пораньше. Ауслендер читает новый рассказ. Это последний раз в этом сезоне собираются у меня…»

Но события были не только приятные, случались и огорчения. Уже в то время поэта окружают слухи, сплетни и недомолвки. Об одном таком случае вспоминал его друг Сергей Ауслендер: «…Затем последовала зима, особенно тусклая, с литературными событиями и передрягами. Я помню стиль легкомысленного высмеивания. Тут подвизались М. Кузмин, К. Сомов, П. Потемкин и другие. Страшно издевались над всеми, сплетничали. И Гумилёва в первый раз встретили с издевкой за его внешний вид. Кто-то из этой компании насплетничал ему, будто бы я рассказывал, как он приехал ко мне ночью, что у него стеклянный глаз, который он на ночь кладет в стакан с водой. Страшно глупо! В это время мы долго не видались с ним, и я ничего не знал об этой сплетне. Приблизительно в феврале 1909 года Н. Евреинов ставил „Ночные пляски“ Ф. Сологуба, где все роли исполнялись литераторами… На одной из генеральных репетиций было очень весело. Гумилёв подошел ко мне и с видом вызывающего на дуэль сказал, что нам нужно наконец объясниться. Я удивился. Он пояснил, что ему известно то, что я распространяю про него. Я рассмеялся и сказал, что это глупая сплетня. Он сразу поверил, переменил настроение, и мы весело пошли смотреть балерин, которых привез для балетных номеров Фокин… С этих пор начался период нашей настоящей дружбы с Гумилёвым, и я понял, что все его странности и самый вид денди – чисто внешнее. Я стал бывать у него в Царском Селе. Там было очень хорошо. Старый уютный особняк. Тетушки. Обеды с пирогами. По вечерам мы с ним читали стихи, мечтали о поездках в Париж, в Африку. Заходили царскоселы, и мы садились играть в винт. Гумилёв превращался в завзятого винтера, немного важного. Кругом помещичий быт, никакой Африки, никакой романтики… Его не любили многие за напыщенность, но если он принимал кого-нибудь, то делался очень дружественным и верным, что встречается, может быть, только у гимназистов. В нем появлялась огромная нежность и трогательность. В это время был задуман журнал „Аполлон“. В его создании Гумилёв сыграл важную роль».

1 марта в Санкт-Петербург приехал Валерий Брюсов, которому Николай Степанович поведал о планах создания нового журнала. А уже через три дня в Царском Селе Гумилёв собирает друзей и единомышленников у себя дома на мамины пироги. Предварительно он провел важные переговоры с Иннокентием Анненским. Тот отнесся к идее создания журнала очень серьезно. Среди приглашенных были Сергей Маковский, Сергей Ауслендер, Максимилиан Волошин, Михаил Кузмин. Начал встречу Гумилёв с чтения стихов Анненского, чем сильно удивил своих гостей, они-то знали Иннокентия Федоровича только как переводчика. Присутствующие друзья так заинтересовались поэзией и личностью Анненского, что попросили Гумилёва поближе познакомить их с Иннокентием Федоровичем. Он в ту пору читал лекции по истории древнегреческой литературы на Высших женских историко-литературных курсах Н. П. Раева в Санкт-Петербурге.

Вечер прошел в дебатах о будущем журнале. Решили через два месяца провести организационное заседание.

Встреча была намечена на 3 апреля. Николай Степанович официально приглашает Иннокентия Федоровича. Конечно, Анненский не отказал своему бывшему ученику. Мэтр (хоть тогда и непризнанный) произвел сильное впечатление на молодежь. Маковский позже вспоминал: «Мое знакомство с Анненским, необыкновенное его обаяние и сочувствие моим журнальным замыслам… решили вопрос об издании „Аполлона“. К проекту журнала Гумилёв отнесся со свойственным ему пылом. Мы стали встречаться все чаще, с ним и его друзьями – Михаилом Алексеевичем Кузминым, Алексеем Толстым, Ауслендером. Так образовался кружок, прозванный впоследствии секретарем журнала Е. А. Зноско-Боровским – „Молодая редакция“. Гумилёв горячо взялся за отбор материала для первых выпусков „Аполлона“, с полным бескорыстием и с примерной сговорчивостью. Мне он сразу понравился тою серьезностью, с какой относился к стихам, вообще – к литературе, хотя казался подчас чересчур мелочливо-принципиальным судьей. Зато никогда не изменял он своей принципиальности из личных соображений или „по дружбе“, был ценителем на редкость честным и независимым… Стихи были всей его жизнью. Никогда не встречал я поэта до такой степени „стихомана“. „Впечатления бытия“ он ощущал постольку, поскольку они воплощались в метрические строки…»

Вскоре Гумилёв прочно завоевал в кружке молодых право быть лидером, его уже слушали, за ним шли, хотя иногда и могли за глаза над ним посмеиваться. Ауслендер в своих мемуарах о поэте признавался: «В эту весну было особенное оживление… мы расширяли свою платформу и переходили из „Весов“ и „Золотого руна“ в другие журналы. Везде появлялись стайками. Остряки говорили, что мы ходим во главе с Гумилёвым, который всем своим видом прошибает двери, а за ним входят другие. Так, например, когда его пригласили в газету „Речь“, он протащил за собою всех нас и, помню, ставил какие-то условия, чтобы в литературном отделе писали только мы. Он умел говорить с этими кадетами, ничего не понимавшими в литературе, и им импонировал. Так же мы вошли и в „Русскую мысль“. Это было веселое время завоеваний. Гумилёв не любил газет, но его привлекало завоевание их только как укрепление своих позиций. Стояла весна ожиданий и надежд…»

Жесткое условие Гумилёва, чтобы для литературного отдела писали только он и его окружение, конечно, было невыполнимо, и тогда Николай Степанович задумывает издавать еще один новый, уже чисто поэтический журнал. В течение всего марта он вел переговоры с различными людьми на предмет возможности издания нового журнала. Один из участников этого мероприятия, граф А. Толстой, вспоминал это с чувством некоторой иронии: «В следующем году (то есть в 1909-м. – В. П.) мы снова встретились с Гумилёвым в Петербурге и задумали издавать стихотворный журнал. Разумеется, он был назван „Остров“. Один инженер, любитель стихов дал нам 200 рублей на издание. Бакст нарисовал обложку. Первый номер разошелся в количестве тридцати экземпляров. Второй – не хватило денег выкупить из типографии. Гумилёв держался мужественно. Какими-то, до сих пор непостигаемыми для меня путями, он уговорил директора Малого театра Глаголина отдать ему редакторство театральной афишки. Немедленно афишка была превращена в еженедельный стихотворный журнал и печаталась на верже. После выхода третьего номера Глаголину намылили голову. Гумилёв получил отказ, но и на этот раз не упал духом. Он все так же – в узкой шубе со скунсовым воротником, в надвинутом на брови цилиндре – появлялся у меня на квартирке, и мы обсуждали дальнейшие планы завоевания русской литературы».

На самом деле все обстояло несколько иначе. Никакой афишки не было. А был известный в ту пору журнал Театрально-художественного общества, в котором действительно появлялись стихи Гумилёва, а Глаголин был главным редактором. Так, в пятом номере этого журнала в январе 1909 года были опубликованы стихотворения Н. Гумилёва «Колокол», «На льдах тоскующего полюса…». В феврале в шестом номере журнала появилась последняя известная статья Н. Гумилёва о живописи «По поводу „салона“ Маковского». В сентябрьском номере Гумилёв публикует стихотворение «Воспоминание» («Когда в полночной тишине…»); стихотворение «Сегодня ты придешь ко мне…» увидело свет в девятом номере журнала за 1909–1910 годы.

«Остров» Гумилёв задумал как ежемесячный поэтический журнал и с марта начал собирать рукописи для публикации в первом номере. Ему предложили свои произведения М. Кузмин, Вяч. Иванов, М. Волошин, П. Потемкин, А. Н. Толстой. Официальным адресом редакции поэтического журнала стала Глазовская улица, 15 – домашний адрес графа Толстого.

А. Н. Толстой принял в этом начинании Гумилёва активное участие. Он еще в 1908 году вместе со своим другом из Технологического института В. Семичевым пытался начать выпуск еженедельного литературного журнала. Не получилось. Толстой не был энтузиастом. Ему нужен был одержимый идеей человек, каковым и являлся Гумилёв. 9 февраля Николай Степанович в постскриптуме своего письма А. М. Ремизову сообщал: «Кажется, Толстой собирается серьезно приняться за наш альманах; если да, я перешлю ему рукопись Кузмина, которая сейчас у меня».

Исследователи творчества Гумилёва долго гадали: почему, собственно, журнал был назван «Остров», выдвигались фантастические предположения о том, что имеется в виду остров Китеж или остров Делос (где родился Аполлон). Возможно, это и так. Но более вероятным кажется, что название альманаха возникло от названия петербургской местности. Откроем книгу «Петербург и его достопримечательности», изданную в Северной столице в 1892 году, там, в частности, написано: «…Острова – любимое место прогулки всего Петербурга. Здесь фешенебельное общество и простые смертные…» Так, может быть, разгадка в этом?

Инженером, о котором говорил Толстой, был действительный статский советник Николай Сергеевич Кругликов, сам писавший стихи, брат художницы Е. С. Кругликовой, живший на Итальянской улице, 33.

К выпуску журнала привлекли журналиста Александра Ивановича Котылева. Он стал редактором-издателем и по совместительству ответственным секретарем. Александр Иванович сообщал в письме Андрею Белому: «С марта месяца в Петербурге будет выходить ежемесячник „Остров“, посвященный исключительно стихам. Comite de patronage журнала, извещая об этом Вас, просит разрешения поместить Вас в число сотрудников…»

Многие поэты отнеслись сочувственно к идее получить поэтический журнал. Алексей Ремизов писал 15 марта Владиславу Ходасевичу: «…у нас будет журнал поэтов. Журнал, в котором только стихи. Вести его будут три молодых поэта: Потемкин, Гумилёв и гр. Толстой. На гастролях у них будут участвовать Брюсов, Блок, Вяч. Иванов, Сологуб, Волошин, Кондратьев, Верховский. Пришлите мне несколько стихов Ваших, и я им предложу. Выберите получше. Вас ценят. Гонорара не будет, просто потому, что едва будет хватать на издание. Я очень одобряю их план – и то, что строгость будет, и то, что учиться будут».

Однако в марте любители поэзии журнал не получили. Только 14 апреля Санкт-Петербургский комитет по делам печати Главного управления по делам печати МВД выдал свидетельство за № 2075, в котором сообщалось: «Выдано от С.-Петербургского Градоначальника, на основании ст. 4 Отд. VII. Высочайше утвержденных 24 ноября 1905 г. Правил о повременных изданиях на выпуск в свет в г. С.-Петербурге журнала „Остров“ по следующей программе: 1. Стихи чистой поэзии и 2. Объявления. Срок выхода в свет: 1 раз в месяц. Подписная цена: 2 рубля в год. Издатель Александр Иванович Котылев. Местожительство: Лиговская ул., № 44, кв. 5. Ответственный редактор: он же. Издание будет печататься в типографии Мансфельда, Морская ул., № 9».

24 апреля 1909 года газета «Речь» в разделе «Литературная летопись» сообщала: «Возникает новый ежемесячник „Остров“, специально посвященный поэзии. Во главе журнала стоят Н. Гумилёв, К. Бальмонт, М. Кузмин, П. Потемкин, Ал. Толстой. Сотрудничество обещали также И. Анненский, А. Белый, А. Блок, М. Волошин, В. Пяст, С. Соловьев и Н. Тэффи».

Все-таки «Остров» появился на свет! 7 мая Гумилёв надписал свежий номер журнала художнику Константину Сомову. А в письме к Кузмину в тот же день сообщал: «Дорогой Михаил Алексеевич, наконец-то вышел первый номер „Острова“. Я высылаю Вам на днях, так как теперь праздники… У нас есть теперь издатель Н. С. Кругликов. Так что журнал наверное пойдет. Не откажите прислать еще стихов для следующих номеров. Мы очень ценим, что Вы у нас „участник“, а не просто сотрудник. Журналом заинтересовался Вячеслав Иванович (Иванов. – В. П.), и он много помогает нам своими советами…»

Интересовался выходом журнала не только Вяч. Иванов, но и другой мэтр символизма – Константин Бальмонт. В письме от 28 июля он писал Волошину: «Не пошлет ли мне „Остров“, где я значусь сотрудником, экземпляров себя?» А знаменитая Надежда Александровна Тэффи в эмиграции вспоминала: «Беседы наши с Гумилёвым были забавны и довольно фантастичны. Задумали основать кружок „Островитян“. Островитяне не должны были говорить о луне. Никогда. Луны не было…» Уж не потому ли не говорить о луне, что Горенко, которая тогда мучила Гумилёва своими отказами, была подвержена «лунной болезни», была «девой луны»?..

В первом номере журнала появились «Царица», «Лесной пожар» и «Воин Агамемнона» Гумилёва, а также стихи М. Кузмина, П. Потемкина, А. Толстого, Вяч. Иванова, М. Волошина.

29 июня в газете «Речь» Сергей Ауслендер опубликовал рецензию на первый номер журнала «Остров», в которой сделал интересный вывод: «Право, не очень плохо пишут стихи и в наше время». Еще одна рецензия Сергея Соловьева появилась в июльском (№ 7) журнале «Весы».

Но в ходе работы над первым номером возникли разногласия между его участниками и учредителями. Котылев занимался хозяйственными делами журнала и, видимо, из-за нехватки денег не смог вовремя выкупить готовый журнал в типографии. Гумилёв, нервничавший из-за отсрочки выхода издания, поспешил домой к Котылеву за объяснениями. А дальше произошло то, о чем писал в конце мая в письме В. Ф. Нувелю П. Потемкин: «…является Гумилёв и оставляет предерзкое письмо, в котором упрекает его в ничегонеделании. „Вы должны были, – писал он, – найти издателя, продать ему номер, взяв из типографии несколько штук, меня мои товарищи уполномочили поставить Вам на вид (никто его не уполномочил), что Вы – заведующий хозяйственной частью, это так дальше идти не может“, – и, одним словом, третировал его, как мальчишку на посылках. Конечно, Котылев на другой день, увидав Гумилёва, выругал его, передал ему разрешение и сказал, что отказывается от дел Острова, потребовал свои деньги…» Такой оборот дела мог огорчить кого угодно, но только не Гумилёва. Вот именно тогда и появились те самые двести рублей генерала-путейца Кругликова, которые спасли журнал, и поэтому о нем и писал Гумилёв как об издателе.

Чтобы перевести все управление журналом на себя, Николай Степанович заклеивает уже на первом номере старый адрес и ставит свой.

Несмотря на лето, Гумилёв начал подготовку второго номера журнала. На сей раз к концу августа номер действительно вышел, но, увы, он был последним [8]8
  Не весь тираж второго номера был выкуплен из типографии, и он стал сегодня исключительной библиографической редкостью.


[Закрыть]. В этом номере были: сонет Н. Гумилёва «Я попугай с Антильских островов…», стихи А. Блока, А. Н. Толстого, А. Белого, Эльснера, Б. Лившица, С. Соловьева, сонет Л. Дмитриевой. 2 октября 1909 года на страницах газеты «Царскосельское дело» (№ 40) была напечатана пародия на журнал «Остров», которую сочинили П. М. Загуляев и Д. И. Коковцев (бывший одноклассник Гумилёва по Царскосельской Николаевской гимназии). Называлась она «Остов». В ней авторы откровенно издевались над молодыми поэтами:

 
Гумм и-кот:
Я пригласил вас, господа,
Чтоб номер «Остова» составить.
Моя задача не легка ведь,
И сколько стоит мне труда
Сей орган на ноги поставить.
……………………………………..
Сегодня особенно как-то умаслен твой кок
И когти особенно длинны, вонзаясь в меня…
В тени баобаба, призывною лаской маня,
Изысканный ждет носорог…
 

В таком же духе были высмеяны и другие. Под именем Гумми-кот подразумевался Гумилёв. Потемкин предстал Портянкиным, граф Толстой – графом Дебелым, подобранным в Париже на «внешних бульварах», Михаил Кузмин стал Жасминым, Сергей Городецкий – Сергеем Ерундецким, а Тэффи преобразилась в Пуффи, Макс Волошин – в Вакса Калошина.

Во втором номере Гумилёв поместил среди других стихотворения И. Ф. Анненского «То было на Валлен-Коски» и «Шарики». В декабрьском номере уже нового журнала «Аполлон» Гумилёв, как бы прощаясь с журналом «Остров», писал об опубликованных стихах Иннокентия Федоровича: «Стих Анненского гибок, в нем интонации разговорной речи, но нет пения. Синтаксис его так же нервен и богат, как его душа». И ни единого вздоха об умершем детище – журнале «Остров». Поэзия превыше всего, и неважно, на каких страницах она появляется.

2 мая С. Маковский писал Анненскому о необходимости «…до большого собрания сговориться в маленьком кружке о главных вопросах и составить ordre du soir (порядок вечера)». Именно на этом этапе Гумилёв и прикладывает максимум усилий, чтобы утрясти все разногласия между главными участниками будущего журнала.

Уже 4 мая С. К. Маковский рассылает пригласительные, конечно, в числе первых – Николаю Гумилёву, чью бескорыстную помощь всегда высоко ценил. 5 мая Сергей Ауслендер писал Михаилу Кузмину: «„Аполлон“ открыл редакцию и контору и дал мне денег, т<ак> ч<то> это не одно мифотворчество – на днях будет торжественное собрание сотрудников». И в самом деле, до 6 мая Маковский уже разослал тридцать два приглашения, а список приглашенных отправил мэтру Анненскому с вопросом, не желает ли тот еще кого-нибудь добавить.

9 мая 1909 года наконец состоялось собрание участников будущего «Аполлона». Гумилёву принадлежало в нем организующее начало, хотя он на первых порах и оказался в тени. Главная тема собрания – создание нового журнала. Встал вопрос: чем он должен объединить людей самых разных вкусов? Слово взял Анненский, выступивший с программой журнала: «Цель „Аполлона“ давать выход росткам художественной мысли. <…>…Доступ на страницы „Аполлона“ должно найти только подлинное искание Красоты и только серьезное отношение к задачам творчества. Главный принцип аполлонизма – „выход в будущее через переработку прошлого“, – по нашему мнению, в одинаковой мере несовместим с безоглядностью и с академизмом. Мы живем будущим, но мы знаем, что прошлое в свою очередь тоже было когда-то будущим, что наше будущее станет когда-ни-будь прошлым. Жизнь не дается без борьбы. И мы будем бороться с порнографией и прежде всего потому, что она посягает на одно из самых дорогих культурных приобретений – на вкус к изящному…»

Выступление Анненского было встречено с одобрением всеми, и Маковский на основе этого выступления потом написал редакционное вступление к первому номеру «Аполлона», учитывая замечания Вяч. Иванова и А. Бенуа.

После того как собравшиеся выработали направление журнала, были распределены и темы. Анненскому досталась поэзия, Волынскому – анализ литературы за последние пятнадцать лет, Бенуа – танец, Волошину – возможные пути развития театра, Маковскому – монументальная живопись, а Браудо – музыка. Анненский тут же заказал для первого номера статью «О современном лиризме».

Объявленный на собрании состав редакции вызывал недоумение у литераторов. Поэт Юрий Верховский, близкий в будущем к акмеизму, восклицал, издеваясь: «Что общего между Волынским и Волошиным? – Только „вол“. А между Волынским и Анненским? – Только „кий“».

Прорицателем оказался Верховский. Волынский, видимо, и сам понял, что журнал не в его духе, и отказался от предложенной работы. Волошин также начал отдаляться от журнала и потом вовсе отошел. Останься в живых Анненский, наверняка и он, мистик и символист, не удержался бы на позициях «Аполлона». Маковский писал через три дня после собрания Анненскому: «…Прошедшее собрание лишний раз воочию убедило меня, что наша „икона“ должна сделаться поистине чудотворной. Разве общее настроение не было именно таким, каким должно было быть? Все это предвещает прекрасное начало». Анненский ответил новому редактору в тот же день: «Дорогой Сергей Константинович, когда Вы едете и надолго ли? Вечер удался. Восхищен Вашей энергией и крепко жму Вашу руку. Итак, „Аполлон“ будет… Но сколько еще работы… Хронику, хронику надо… и надо, чтобы кто-нибудь оседлый, терпеливый, литературный кипел и корпел без передышки, ll faut un cul de plomb… quoi?(нужен усидчивый зад… а?)».