Текст книги "Партизаны не сдаются! Жизнь и смерть за линией фронта"

Автор книги: Владимир Ильин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 33 страниц)

На другой день, часов в 10 утра, в нашу деревню пришла девушка партизанка-разведчица от командира второго отряда нашей бригады Хващевского Сергея Афанасьевича, который во время блокады остался на Буку и не попал в кольцо блокады. Она сказала:

– А вы знаете, что там сейчас творится? Бригада «Гроза», оставшаяся в болоте за Череей, около деревни Хвощи, попала к немцам в окружение. Командир бригады Нарчук С. Н. во время боя не выдержал и умер от разрыва сердца. Вся бригада, вместе с подпольным райкомом партии, была разгромлена немцами. Чудом остались в живых только отдельные партизаны. А нашему отряду удалось каким-то чудом спастись. На востоке от Бука сейчас идут сильные бои. Там наступает наша Красная Армия. Немцы отступают. Я шла всю ночь и боялась наткнуться на отступающие немецкие части. Но в деревнях за Колодницей их пока еще нет. По местам, где я шла всю ночь, немцев нет. Они отступают в сторону Минского шоссе.

После этих сообщений разведчицы мы с Цымбалом решили, что нашему отряду надо быть настороже, все время разведывать, что делается в близлежащих деревнях, чтобы не попасть в такое же положение, в каком оказались отряд Хващевского и бригада «Гроза».

К этому времени наш отряд еще пополнился несколькими партизанами, пришедшими из блокады. Они нам рассказали, что там происходит. Партизаны сильно голодают, многие съели свои кожаные ремни, едят выросшую по болотам молодую осоку, многие из них опухли от голода. Некоторые партизаны так ослабли, что уже не могут ходить. Еще несколько дней блокады, и партизаны начнут умирать от голода.

* * *

К рассвету бой в лесу на большаке Лепель – Борисов затих. Партизаны, понеся большие потери и не добившись успеха, были вынуждены отойти от него. В лучах восходящего солнца раннего утра, среди стволов сосен и мелких кустарников, лежало много распростертых на земле во всевозможных позах убитых партизан. Немцы сидели в своих окопах и бункерах, отдыхая от этого ночного боя и торжествуя свою победу над партизанами. Было необычно тихо в лесу, и только кое-где еще дымились догорающие стволы деревьев, да иногда были слышны слабые стоны умирающих, смертельно раненных партизан.

Вдруг где-то на дереве появилась ранняя птичка, и, как будто и не было никакого боя, она сначала робко, а потом в полный голос запела свою утреннюю песню. То ли эта песня птички, то ли прохлада раннего утра, но что-то заставило пошевелиться одного из партизан, лежащего ничком на земле под трупом убитой лошади. Очнувшись от тяжелого забытья, он с трудом приподнял голову и, преодолевая тяжесть навалившегося на него трупа лошади, стал постепенно выползать из-под него.

Дорогие читатели! Если бы мы в то время были с вами там, на этом поле боя, и внимательно пригляделись к бледному, изможденному лицу партизана, то с большим трудом бы узнали в нем нашего партизанского врача Курмаева Баки Сабировича. Что же с ним произошло?

Во время боя взрывом мины убило лошадь Курмаева, которую он вел за уздечку. На ней были навьючены его походные операционно-перевязочные ящики. Мина угодила прямо в лошадь и разорвала ее на мелкие части. К счастью, осколки этой мины не нанесли Курмаеву ран, его только сильно контузило и придавило упавшей на него лошадью и ящиками. Придя в себя и открыв глаза, он в первое мгновение никак не мог сообразить, где находится и что с ним. У него сильно шумело в голове и в горле все пересохло, ему страшно хотелось пить. Оглядевшись вокруг, он понял, где находится. У него лихорадочно заработали мысли. Инстинкт самосохранения подсказал ему, что надо делать. Курмаев ощупал себя, проверил, все ли части его тела целы, и, убедившись в этом, пополз, маскируясь среди деревьев. Так ему удалось выбраться незамеченным из леса, где был этот жестокий ночной бой. Когда ему удалось сравнительно далеко отползти от места боя, он с трудом поднялся на ноги и, шатаясь, опираясь на какую-то палку, побрел на запад подальше от этого места смерти. «Где наш отряд? Может быть, я здесь остался один», – думал он в отчаянии.

Сколько Курмаев еще шел по бездорожью, то ложась на земле и отдыхая, то снова поднимаясь с земли и почти бессознательно передвигая свои ноги, он этого не помнит. Только к вечеру он услышал приглушенные голоса мужчины и женщины, которые сидели в лесу под елкой. Когда Курмаев подошел к ним ближе, то услышал возглас:

– Смотрите, Наташа, ведь это идет Курмаев – врач первого отряда. Что с вами, Борис Савельевич? Вы не ранены? – обратился он к нему.

– Вот хорошо, что я вас здесь встретил, – с большим облегчением проговорил Курмаев и тяжело опустился на землю.

Только после того, как немного отдохнул и пришел в себя, он понял, с кем встретился здесь, в лесу. Перед ним сидел комиссар четвертого отряда Смирнов Константин и партизанка Наташа. Отбившись от своих отрядов и всей бригады, они втроем, гонимые огнем автоматов, пулеметов и минометов противника, еще долгие три недели, питаясь неизвестно чем, пробыли в болотах озера Палик, пока не были освобождены нашей армией. Такова судьба еще троих наших партизан.

Как я уже писал, после неудачной попытки нашего отряда найти хоть какую-нибудь пищу в деревне Палик, и когда мы попали под минометный обстрел немецко-фашистских частей, тогда, опасаясь огня, партизаны разбрелись по всему болоту в разных направлениях, и связь между нами полностью нарушилась.

В то время раненные в ноги Красинский В. Г. и Короткевич Егор решили держаться вместе. К вечеру им удалось из болота выбраться на небольшой островок, который находился примерно в километре от озера Палик. Выбравшись, они решили больше в болото не идти, так как боялись загрязнить болотной водой свои раны на ногах. На этом острове росли могучие дубы вперемежку с густым кустарником. Неожиданно для себя там они встретились еще с одним партизаном из соседнего отряда, который, обрадовавшись встрече с ними, сказал:

– Вот хорошо, что я теперь не один на этом острове. Я здесь нашел одно дерево, в котором имеется большое дупло. Давайте будем все вместе скрываться в нем.

И правда, в одном очень старом дубе, ствол которого был диаметром более метра, находилось большое дупло. Через отверстие в нем можно было легко пролезть человеку, а само дупло внутри было такой величины, что, прижавшись, можно поместиться всем троим.

– Вот это очень хорошо, – осмотрев дупло, с надеждой в голосе заявил Красинский.

– Давайте сделаем так, – предложил Короткевич Егор, – найдем где-нибудь поблизости еще другое сухое дерево, с него снимем кору и этой корой закроем дупло, вот тогда у нас будет свой «бункер».

Закипела работа. Неподалеку они нашли нужное им сухое дерево, кора которого легко отделялась от ствола. Партизаны попробовали куском этой коры закрыть вход в дупло. Росшие мелкие кустики у подножья этого дерева и приложенная к дуплу кора так хорошо маскировали вход в дупло, что его было почти не заметно со стороны. Критически осмотрев свою работу, партизаны остались довольны и занялись своими делами. Короткевич и Красинский осмотрели свои раны и как могли перевязали друг другу раненые ноги. Попавшие в болотную воду раны начали сильно гноиться и болеть.

Где-то совсем недалеко на востоке от их островка гремели взрывы мин и снарядов, там же раздавались пулеметные очереди. Все время летал немецкий самолет. Так в большой тревоге прошел еще один день. Рано утром их разбудил летящий над островом самолет противника, который, покружив над ним и обстреляв из пулемета, улетел.

– Ты чего такой задумчивый, Егор, нога разболелась?

– Да и нога болит, а потом, я вот думаю, что, если немцы придут сюда с собаками? Тогда они нас в два счета обнаружат. И в этом дупле не отсидишься.

– А может быть, они по этому, довольно глубокому болоту с собаками не пройдут? – сказал Красинский.

– Кто его знает. Может, к нашему острову можно на лодке доплыть с собаками? – сделал предположение их третий товарищ – Сергей.

– Ладно, ребята, что будет, то будет. Ну, а если они и обнаружат нас в этом дупле, эх… тогда рубанем из автомата, а живьем все равно не сдадимся, – решительно заявил Короткевич.

Наступила молчаливая пауза. Каждый из них думал о своем. Наконец эту паузу нарушил Сергей:

– Эх, до чего есть хочется, просто хоть траву ешь.

И не успел он еще проговорить эти слова, как совсем рядом послышалась частая дробь автоматных очередей, которая все приближалась к нашим партизанам. И вот уже то справа, то слева были слышны короткие очереди из немецких автоматов и противный свист пуль, летящих в сторону острова.

– Немцы! Скорее в дупло!

Партизаны быстро забрались в дупло и прикрыли его вход куском коры. В нем было душно и тесно. Пахло прелой древесиной. Затаив дыхание и слыша только биение своих сердец, обливаясь потом от духоты и волнения, они мучительно ждали своей участи. Звук автоматных очередей все ближе и ближе. Наконец, стали слышны гортанные голоса немцев. Рядом с дуплом послышались звуки ломающихся сухих веток под их ногами. К ним приближались немцы. «Хир никс партизанен», – отчетливо услышал Красинский возглас одного из немцев, идущих прямо напротив отверстия в дупле. «А вдруг немцы задумают сделать привал здесь, на нашем острове?» – пронеслась мысль у Красинского. И правда, двое из немецких солдат, остановившись около дуба, закурили, но, перекурив, снова двинулись в глубину острова.

Прошло с полчаса томительного ожидания. Постепенно автоматные очереди стали слышны все дальше и дальше и, наконец, стихли.

– Ну, кажется, пронесло, – с тяжелым вздохом проговорил Короткевич. С большой осторожностью он выглянул через щель в коре и, не обнаружив немцев, выполз из дупла. За ним последовали и остальные.

– Вот это да! Меня и сейчас еще трясет, как в лихорадке, – проговорил Красинский.

– А ты случайно не заболел, такой бледный? – сказал Короткевич.

– Ну и ты не лучше меня выглядишь. Одни скулы да зубы торчат. Посмотри-ка на себя, – с горькой усмешкой ответил ему Красинский. – А вообще-то у меня, ребята, сильно разболелась раненая нога.

– Да ладно вам пререкаться, – возразил им Сергей. – Вот что давайте сделаем. Так как вы оба раненые и ходить вам очень трудно, то ложитесь-ка вы около этого дуба, а я схожу в разведку. Только никуда не уходите. Нам это дупло еще пригодится.

Сергей ушел. А Егор Короткевич, тяжело поднявшись с земли и сильно хромая, подошел к рядом растущему кустарнику и, вырезав две длинные палки, начал мастерить что-то наподобие костылей. Его примеру последовал и Красинский Виктор.

Где-то на востоке в болоте бухали глухие взрывы мин и там же кружился самолет. Видимо, гитлеровцы обнаружили скопление партизан какой-то бригады и обстреливали их из минометов. Прошло около часа, когда вернулся из разведки их друг Сергей.

– Вот что, товарищи, немцев поблизости я не обнаружил, у нас здесь все спокойно. И еще: недалеко от нас среди кустов лежит забитый конь. Он, видимо, уже давно был убит, так как из его глазниц выползают различные жуки, но дохлятиной от него вроде еще не пахнет. Может быть, хоть шкуру с него сдерем и сварим ее. Я помню, мне когда-то говорили старики-охотники, что если мясо тухнет, то шкура еще долго бывает съедобной.

– Пошли, посмотрим.

И все трое заковыляли в сторону забитого коня. Когда они подошли к убитой лошади, то Красинский, всматриваясь в труп лошади, сказал:

– А это уж не кобылица ли нашего командира отряда Агапоненко? Пожалуй, она и есть. Точно такая же масть и метка была у нее на лбу.

– Может, это и так, – не стал возражать Короткевич, – но как она попала сюда и почему оказалась убитой здесь? Почему ее наши партизаны не разделили на мясо? Вот это непонятно.

– Ну, чья эта лошадь, теперь совсем неважно. Давайте попробуем, может быть, эта конина еще съедобна, – предложил Сергей.

Часть трупа лошади еще не была поражена червями, и партизаны, сняв с нее кожу, попробовали отрезать несколько кусков конины. Хотя она уже сильно пахла, но их так сильно мучил голод, что, пренебрегая запахом, они решили сварить ее в котелке, который был у Сергея. С большими предосторожностями, собирая только сухой и мелкий хворост, чтобы не было дыма, они разожгли маленький костер и начали варить себе еду. Утолив голод и оставив про запас часть вареной конины, они так же решили на костре поджарить всю кожу, которую сняли с трупа лошади. Это был их неприкосновенный запас.

Многое еще пришлось пережить этим троим партизанам за долгие три недели блокады. Не раз они попадали в очень трудное положение, были обстреляны с воздуха самолетами противника, но все это они стойко выдержали. Наконец пришел долгожданный день, когда немецкие части, блокировавшие партизан в этих болотах, под ударами наступающей Красной Армии были вынуждены снять блокаду и беспорядочно, в панике отступить за Березину.

Изможденные до неузнаваемости партизаны горячо встречали своих освободителей – воинов Красной Армии. Закаленные в боях, видавшие виды солдаты Красной Армии не могли без слез на глазах встречать этих мужественных парней и девушек, которые долгие дни и недели были в немецкой блокаде, но не сдались фашистам. Многие из них нашли могилу в этих болотах Палика.

* * *

26 июня 1944 года, на третий день после того, как Василий «Хорек» захватил у гитлеровцев автомашины, мы с Цымбалом решили утром послать двоих наших разведчиков на лодке в деревню Колодница, а двоих в сторону большака. Цель разведки: выяснить, где сейчас находятся отступающие гитлеровские войска. Вернувшиеся от большака разведчики доложили нам, что там продолжается отход немецких войск в сторону Борисова и что где-то за Череей слышны пулеметные очереди и взрывы мин и снарядов.

Несколько позже вернулись на лодке разведчики с восточного берега озера Селявы. Они были в Колоднице и доложили, что там пока нет ни противника, ни наших войск. Но они тоже слышали, что в районе Череи идет бой, но кто с кем сражается, неизвестно. Может быть, это какая-нибудь партизанская бригада бьется с немцами, предположили они. Мы с Цымбалом все время продолжали следить за противоположным берегом озера. В сторону большака решили снова послать дозорных к тому разрушенному мосту, через который мы два дня назад не могли проехать на автомашине. Мы предполагали, что если немцы попробуют проехать в нашу сторону по этому большаку, то они обязательно у разрушенного моста задержатся, и наши дозорные успеют предупредить нас.

К обеду в небе появились немецкие пикирующие бомбардировщики, которые летели над нами в сторону Череи. Развернувшись над Череей, они начали ее бомбить, но послышались выстрелы из зенитных орудий, и несколько самолетов противника, не успев сбросить бомбы, были подбиты ими. Остальные самолеты, беспорядочно сбросив бомбы, повернули назад.

У всех наблюдавших за этим налетом немецких самолетов захватило дух. Мы были рады, что наконец-то нашлась такая сила, которая заставила немецких летчиков позорно и трусливо улететь с поля боя, не добившись своей цели.

– А, гады! Получили по заслугам! – кричали мои товарищи. – Это вам не над нами летать в партизанской зоне безо всякой опаски и безнаказанно бомбить деревни мирных жителей!

– Товарищи! Так это наверняка в Черею пришла Красная Армия. Иначе кого бы стали бомбить немецкие летчики, не своих же? – бурно обсуждали мы то, что видели сейчас в воздухе над Череей.

– И опять же, у партизан нет зенитных орудий, а стреляли-то по самолетам с земли из автоматических зенитных установок. Точно, это в Черею наша армия пришла, – высказал догадку кто-то из партизан.

До позднего вечера мы еще продолжали возбужденно делиться впечатлениями прошедшего дня. Вечером к нам пришла еще одна небольшая группа партизан, и среди них находился очень высокий и тощий мужчина средних лет. Мне он почему-то показался подозрительным. Хоть он и был худощавый на вид, но его лицо не носило следов голода и истощения, которые были присущи всем партизанам, вернувшимся из блокады.

В эту теплую летнюю ночь мне не хотелось ложиться спать в душной штабной хате, да и было как-то не по себе и тревожно. Поэтому я устроился на ночлег на земле около плетня, подстелив под себя свою кожанку и накрывшись от комаров плащ-палаткой. Долго я не мог уснуть, но наконец задремал.

Когда только что появились первые признаки рассвета, по водной глади озера с противоположного берега до моего слуха донеслись отчетливо слышные какие-то крики и переполох в Колоднице. Я мгновенно проснулся и стал прислушиваться. По крикам, доносившимся с противоположного берега, я понял, что местные жители поспешно убегают из деревни по кустарникам к берегу озера, а потом и к тому полуострову Выспа, на котором находился когда-то наш отряд. Минут через двадцать я услышал звонкий мальчишеский голос:

– Мамка! Наши пришли!

Это кричал какой-то мальчик с противоположного берега озера. «Кто это, наши – Красная Армия или полицаи?» – подумал я и решил разбудить Цымбала.

– Что случилось? – спросонья спросил он меня.

– Андрей, вставай! Что-то непонятное происходит в Колоднице.

Мы вышли из хаты и стали в бинокли внимательно рассматривать противоположный берег озера. Уже рассвело, и на том берегу мы увидели всадников, которые поили своих коней в озере. Кто были эти всадники, разглядеть трудно.

В лучах восходящего солнца наша деревня и легковая трофейная автомашина были очень хорошо видны с противоположного берега. Там, наверное, была видна и грузовая машина, поэтому я подумал, что если это какая-то кавалерийская часть Красной Армии, то, обнаружив немецкие автомашины, кавалеристы ударят по деревне из минометов или орудий. Я сказал об этом Цымбалу, и мы решили поднять по тревоге всех партизан и местных жителей и отойти в лес, а из деревни послать на лодке в Колодницу кого-нибудь из местных жителей. Одна молоденькая девушка согласилась и отправилась в Колодницу.

Часа два мы с нетерпением ждали возвращения нашей юной разведчицы. Наконец она появилась в сопровождении офицера связи среди молодых сосенок окраины леса, где находились мы. Увидев их, мы с Цымбалом поспешили им навстречу. Официально доложив, что мы партизаны бригады Гудкова, а офицер связи, в свою очередь, доложил, что является связным гвардейского кавалерийского корпуса, командир которого – генерал-лейтенант Осликовский, мы крепко обнялись и расцеловали друг друга. Партизаны, выбежавшие из леса, с радостными криками обступили нас. На глазах у многих навернулись слезы радости, что наконец-то наши страдания кончились и мы теперь с родной Красной Армией. А наш неутомимый разведчик Василий «Хорек» уже успел принести трофейные бутылки «шнапса» и несколько стаканов.

– Товарищи партизаны, – обратился к нам лейтенант, – я очень благодарен за вашу теплую встречу, но мне долго задерживаться здесь нельзя. Меня ждут в нашем штабе, поэтому прошу, чтобы кто-нибудь из вас поехал со мной в штаб и доложил нашему командованию об обстановке в вашей партизанской зоне.

– Давай, Андрей, поезжай ты в штаб, а я останусь здесь с партизанами. Только обязательно попроси командование кавалерийского корпуса, чтобы они как можно скорее двигались в сторону Палика, где находятся наши партизанские бригады, зажатые в кольце блокады. Объясни им, в каком тяжелом положении они там находятся. Пусть выручают их из беды.

– Хорошо, комиссар, оставайся здесь, а я поехал.

Мы все пошли провожать лейтенанта и Андрея к деревне, где стояли лодки местных жителей. И только мы всей толпой стали подходить к ней, как в воздухе из-за леса появились летящие на небольшой высоте немецкие самолеты. «Воздух!» – подал команду Цымбал. Но самолеты противника летели бомбить не нашу деревню, а расположенные на том берегу озера передовые отряды гвардейского кавалерийского корпуса. Немецкие летчики, обнаружив пасущихся коней кавалерийского корпуса, уже начали перестраиваться в воздухе для нанесения бомбового удара по кавалеристам, как вдруг из леса с противоположного берега озера по самолетам противника ударили зенитки. Огонь их был настолько метким, что сначала один самолет, а потом второй потеряли управление и, задымившись, пошли к земле. Остальные самолеты, не принимая боя, сбросив беспорядочно бомбы, развернулись и пошли на свой аэродром.

Мы увидели, как оторвавшиеся от самолетов бомбы летят прямо на нас. С замиранием сердца мы ждали своего конца. «Вот когда придется умереть, – думал я. – Какая обида, если в день встречи с Красной Армией будешь разорван на клочки этими шальными бомбами». Земля гулко задрожала вокруг нас от разрывающихся бомб. На меня посыпались куски земли, и через некоторое время все стихло. Поднимаю голову и сам себе не верю, что остался жив. На счастье, никто из нас не пострадал, так как бомбы упали в нескольких десятках метров в стороне от деревни, и они разорвались на ее задворках, совсем недалеко от того места, где мы лежали, маскируясь в межах огородов. Перепуганные этой неожиданной бомбардировкой, собрались партизаны в деревне, чтобы проводить лейтенанта и Цымбала через озеро в штаб кавалерийского корпуса.

Андрей вернулся из Колодницы только на другой день утром. Он нам подробно рассказал, как его встретили в штабе:

– Передо мной развернули карту нашей зоны и сказали: «Ну, командир, показывай, где здесь немецкие гарнизоны и укрепленные районы». Я им все показал и очень просил помочь нашим партизанам, находящимся в блокаде. В штабе меня заверили, что сегодня же к вечеру кавалерийский корпус будет уже там, у Палика.

– Вот это хорошо, – с удовлетворением отметил я.

– Да, а потом нам приказали собрать здесь всех партизан, которые будут приходить с Палика, и поставили перед нами задачу сделать партизанский заслон против немецких частей, которые еще бродят по лесам восточнее озера Селявы. Для этой цели мне дали несколько ящиков патронов.

– Ну что же, командир, давай, будем действовать!

– Вот что, комиссар, пока плыл на лодке через озеро, я составил такой план нашей операции. Ты с двумя или тремя партизанами останешься здесь в деревне. И не возражай! – увидев на моем лице отрицательную мину, заявил Цымбал. – Дело в том, что, во-первых, у тебя еще болят ноги и ходишь ты все еще в своих чунях, а во-вторых, и это самое главное, нам нужно будет иметь связь с Колодницей, куда могут прийти партизанские отряды, освобожденные из блокады. Их нужно будет направлять по берегу озера сюда к нам в лес, где мы окопаемся и сделаем засады для того, чтобы не пропускать немцев на запад по этому лесному массиву. Засады мы сделаем вдоль всей дороги от нашей деревни до той, где мы брали гусей и где находился тогда немецкий гарнизон. Вот эту лесную дорогу мы всю заблокируем, и тогда немцам некуда будет деваться, они или должны будут пойти через эту лесную дорогу и там встретят огонь наших автоматов и пулеметов, или по берегу озера мимо Колодницы на полуостров Выспа, а там их встретят партизаны, оставшиеся в Колоднице.

План у Цымбала был продуман хорошо, но маловато было пока нас, партизан, и я особенно возражать не стал. Мои ноги действительно еще сильно болели, и я с большим трудом передвигался на них. В деревне мы организовали подготовку пищи для партизан, находящихся в засаде, и отвозили ее к ним в бидонах из-под молока. Пока немцев еще не было, и в лесу было тихо. В деревне у нас остались четверо партизан, среди них и тот высокий незнакомец, который мне показался подозрительным.

На второй день к вечеру в Колодницу стали подходить изможденные и страшно худые партизаны первого отряда нашей бригады. Туда же пришли и партизаны пятого отряда. Там находился наш связной, который, все время курсируя на лодке, докладывал мне обо всех делах, происходящих в Колоднице. Гвардейцы кавалерийского корпуса сдержали свое слово и разгромили те немецкие части, которые блокировали в районе Палика наших партизан.

Временами передовые отряды немецких частей, оказавшихся в окружении, наталкивались на наш партизанский заслон в лесу и, отстреливаясь, уходили снова в глубь леса. Там изредка были слышны пулеметные и автоматные очереди. Мы пока потерь не имели, но двое наших товарищей были легко ранены и пришли к нам в деревню.

Через два дня наш связной доложил, что в Колодницу прибыл командир бригады Гудков, который взял все командование на себя и будет находиться в Колоднице. Я просил связного передать комбригу, что нам хорошо видно, как по их берегу озера и по кустам небольшими группами и одиночками перебегают немецкие солдаты в сторону полуострова Выспа, и попросил комбрига поставить там заслон из партизан, находящихся в Колоднице.

У меня снова так сильно разболелись и воспалились ноги, что я решил охладить их в воде озера. По огороду, прилегающему к нашей штабной хате, я спустился к нему. День был очень теплый, и я шел, одетый налегке и босиком, оставив все свое оружие в хате. Ничего не подозревая, я уже вошел в воду, как вдруг из куста ивы, росшей прямо у самой воды, вышел весь мокрый немецкий солдат. Он был высокого роста, обросший бородой и страшно худой. Виновато улыбаясь, он протянул мне руку, в которой находились мокрые карманные часы, и, четко выговаривая слова, сказал:

– Битте, их гебе инен дизе ур…

Я понял смысл его слов: он хочет отдать мне свои часы и сдаться русским в плен. А потом он начал мне рассказывать, как попал сюда, на этот берег, и с какой целью. Мне было очень трудно понимать многие немецкие слова, которые произносил этот немец, но некоторая практика разговорной речи с нашим Францем помогла мне. В конце разговора с ним я понял, что этот немец спортсмен, поэтому легко переплыл озеро. В бинокль из леса, где находятся остатки разгромленной на фронте их пехотной дивизии, они разглядели, что в нашей деревне находятся партизаны. Большинство солдат их дивизии, отступающей из-под Орши по лесам, хотят сдаться в плен русским. Но их «большой начальник» и офицеры штаба дивизии не хотят сдаваться, а приказали штурмовать находящуюся в лесу партизанскую линию блокады. Солдаты отказываются это делать, поэтому послали его к партизанам в качестве парламентера. А дальше он мне дал понять, что солдаты боятся сдаваться в плен партизанам, так как знают, что они в плен немецких солдат не берут, а расстреливают.

После этого разговора с немцем я подумал, что надо обязательно воспользоваться им, отпустить его к своим солдатам и передать оказавшимся в окружении немцам, что партизаны гарантируют им жизнь и передадут всех, кто добровольно сложит оружие, в плен регулярным частям Красной Армии. Я надеялся, что если нам удастся это сделать, то мы избежим напрасного кровопролития и сохраним жизнь многим нашим партизанам. И, вызвав к себе одного из оставшихся в деревне партизан, приказал ему:

– Этот немец – парламентер. Он прислан к нам от немецких солдат, которые находятся в лесу на том берегу озера. Я сейчас на лодке отбуду в Колодницу к комбригу, а вы немца заприте в амбар и строго охраняйте его жизнь. Он нам очень нужен.

– Есть, товарищ комиссар, охранять немца, – и повел его с собой.

В Колоднице я пробыл около двух часов. Доложил Гудкову о парламентере. Изложил ему свой план использования немца, на что получил от комбрига согласие.

– Ты вот что, Володя, – с теплотой в голосе сказал мне Николай Петрович, – вези этого немца сюда. Мы еще раз прощупаем, что это за птица, а потом отправим его в этот лес, где находятся их солдаты. – Помолчав немного и нахмурившись, Гудков спросил меня: – Что же ты, комиссар отряда, мне не докладываешь, что произошло с твоим пятым отрядом? Как погиб командир-отряда Николай Агапоненко? Как погибли многие партизаны вашего отряда?

– Эх, товарищ комбриг, страшное горе постигло наш отряд. – И я подробно рассказал все, что произошло там во время блокады и штурма большака Лепель – Борисов.

Слушал меня Николай Петрович, и все ниже и ниже склонялась его голова. А потом он резко поднял ее и, гневно сверкнув своими карими глазами, через слезы, которые у него навернулись на глазах, резко, со злобой в голосе, заявил:

– Этого Игнатовича нужно отдать под трибунал! Какое он имел право распустить отряды и всех партизан бригады? Он отстранился от командования бригадой в самые тяжелые для нее дни. Погубил половину бригады и спрятался там, в болоте. Как я сожалею, что меня не было в эти тяжелые дни с вами… – Немного поостыв от своего возбуждения, он вспомнил о своем друге Агапоненко и глухим голосом проговорил: – Ах, Николай, Николай, как же это получилось, что ты погиб? Это был самый лучший командир отряда. А какой он был смелый разведчик!.. Мы с ним с самого начала организации нашей бригады воевали против немцев, а вот теперь его нет в живых, просто как-то не верится…

– Николай Петрович, – после некоторой паузы, наступившей в нашем разговоре, сказал я, – Николай Агапоненко очень часто вспоминал о вас. Он так и говорил мне: «Если бы теперь с нами был Николай Петрович, то мы не попали бы в это кольцо блокады, а вырвались бы из него, как это было много раз раньше».

Долго еще расспрашивал меня командир бригады обо всем, что произошло в блокаде, а потом сказал:

– Ну вот что, комиссар, давай собирай остатки своего пятого отряда, и скоро мы будем расформировываться. Через день-два подойдут регулярные части Красной Армии, и начнется прочесывание этого леса, где находятся остатки недобитой немецкой дивизии. Разгромим этих немцев, а потом нас будут расформировывать.

Вернувшись из Колодницы в деревню, я с большой досадой узнал, что немца-парламентера партизаны расстреляли.

– Как же это произошло? – спросил я партизана, охранявшего немца.

– Товарищ комиссар, когда я посадил немца в амбар, а вы уехали в Колодницу, ко мне подошел тот «долговязый», который говорил, что он из бригады Дубровского, и спросил меня, что это за немец у меня сидит? Я ему ответил, что это парламентер. «Знаем, какие это парламентеры», – сказал он и потребовал, чтобы я его вывел на улицу и расстрелял. Когда я стал ему говорить, что вы мне приказали охранять его, тогда он заявил, что якобы вы, товарищ комиссар, когда садились в лодку, приказали ему расстрелять этого немца. Я не знал, как мне быть, и поверил ему.

– А где же этот партизан? Срочно разыщите и приведите ко мне.

Через полчаса пришли ко мне партизаны и доложили, что «долговязого» нигде в деревне нет, он куда-то исчез. Тогда я понял, что это был за «партизан». Это был как раз тот, который с самого появления в отряде мне показался подозрительным. В тот период были случаи, когда полицаи, которые служили у немцев и которых немцы не взяли с собой, были вынуждены под видом партизан из других отрядов примазываться к разным партизанским отрядам в надежде на то, что о них никто не узнает и они безнаказанно будут считаться партизанами. Один из таких оказался и у нас в отряде.