Текст книги "Партизаны не сдаются! Жизнь и смерть за линией фронта"

Автор книги: Владимир Ильин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 33 страниц)

Глава III
Партизанская зона

Во второй половине июля партизанские соединения Оршанско-Сенненской группировки, воодушевленные началом контрнаступления наших армий в районе Орла, а затем и в районе Белгорода, имея в виду значительное пополнение партизанских бригад новыми бойцами и подъемом их боевой дисциплины, приняли решение вывести все партизанские соединения из лесов и разместить их в заранее намеченных населенных пунктах, чтобы создать круговую оборону образованной таким образом партизанской зоны. Это облегчит обеспечение личного состава продуктами питания, проведение агитационно-массовой работы среди населения и защиту его от произвола оккупантов. Утром 20 июля из штаба бригады прибыл к нам конный связной, который привез приказ от комбрига о занятии нашим отрядом деревни Лозы. Кроме того, было указано, что наш отряд должен возглавлять колонну всей бригады, идущей в том же направлении. Прочитав этот приказ, Агапоненко с некоторым недовольством сказал:

– Ну вот, комиссар, и кончилась наша лесная жизнь. Что-то нас ждет впереди? Не особенно мне нравится будущая жизнь в деревне.

– Ничего, Николай, мы просто отвыкли от домашнего уюта, и нам теперь кажется, что в деревнях будет жить опасно. Может быть, оно и так, но я думаю, что наши опасения напрасны.

К обеду, погрузив все свое имущество на повозки и прицепив к парной повозке свою 45-миллиметровую пушку, мы тронулись из Лавреновичей в сторону Рыдомля. За нами вслед потянулись и другие отряды. Впереди нашей колонны ехали конные разведчики. Стоял солнечный погожий день. У всех было приподнятое настроение. Дорога все время шла на подъем, и за впереди находящейся высоткой деревня была не видна. Не успели мы еще полностью подняться на эту высотку, находящуюся в километре восточнее Рыдомля, как к нам подъехали на взмыленных конях разведчики и доложили:

– Товарищ командир! К Рыдомлю со стороны Волосова движется колонна немцев с двумя бронетранспортерами в сопровождении нескольких автомашин.

Поднявшись на высотку, мы и сами увидели движущихся нам навстречу немцев. Колонна их находилась в это время на западной стороне Рыдомля и была отчетливо видна с высотки.

– Что будем делать, комиссар? – спросил Агапоненко.

– Что делать? Мы находимся на высотке, сзади нас идет вся бригада. Будем принимать бой, – предложил я.

И тут же прозвучала команда:

– Развернуться! Подготовиться к бою!

Колонна немцев все ближе и ближе. Партизаны замерли в ожидании предстоящей жестокой схватки с врагом.

В хвосте колонны разведчиков находилась наша пушка, когда-то снятая с танка Костей Смирновым и установленная на самодельном лафете и деревянном ходу. Возили мы ее с собой на всякий случай, так как у пушки отсутствовал прицел и вероятность попадания в цель была очень малой. Кроме того, снаряды у нее были только бронебойные. Вот и на этот раз о ней почему-то все забыли. Может быть, потому, что у каждого из нас был свой автомат или пулемет да пара гранат в сумке. И тогда Франц, не задумываясь, подбежал к пушке, отцепил ее от передка, выкатил на высотку, развернул в сторону немецкой колонны и, тщательно прицелившись через канал ствола, выстрелил. Выстрел был оглушительный, так как снаряд бронебойный.

Все наши взоры были направлены в сторону противника. Попал Франц в бронетранспортер или нет, трудно было определить, но мы вдруг увидели, как после его выстрела машины противника развернулись и колонна, не приняв боя, отступила в сторону Волосова. Все разведчики бросились поздравлять Франца:

– Молодец, Франц! Один с целой фашистской колонной сладил.

А Франц стоял у пушки счастливый и немного растерянный. Подошли и мы с командиром к нему. Агапоненко, крепко пожав ему руку, сказал:

– Франц! Как получим оружие, то самому первому вручим его тебе.

– Я, я, – улыбаясь, твердил Франц.

Возможно, он и не понял, о чем ему говорил командир, но и так был очень счастлив, что сам командир и комиссар отряда пожали ему руку. Он был рад, что наконец-то русские ему поверили. Через час мы благополучно прибыли в деревню Лозы. Наш отряд расположился в домах на восточной окраине деревни, а в середине ее разместился первый отряд и штаб бригады.

Эта деревня находилась километрах в восьми от довольно крупного немецкого гарнизона в Волосове. Ожидая возможного появления нежданных гостей из этого гарнизона, мы прежде всего решили позаботиться о создании круговой обороны. На другой же день партизаны вместе с местным населением стали рыть окопы и траншеи, устанавливать пулеметные гнезда. Этой работой мы поручили руководить Францу Питчу. Через несколько дней гитлеровцы, узнав о том, что партизаны вышли из лесов и заняли ряд деревень, начали направлять в нашу зону одну карательную экспедицию за другой.

В один из дней конца июля над нашей деревней появился фашистский самолет, который, облетев несколько раз, сбросил бомбу и улетел. Упавшая фашистская бомба попала в баню на задворках одного из домов, но не причинила больше никакого вреда.

В деревне была объявлена тревога, так как мы предполагали, что после этого налета должны обязательно появиться немцы. И заняли свои огневые точки. Примерно через час со стороны Высокого Городца появились два танка, вслед за которыми двигалась пехота противника. В основном они наступали на западную сторону деревни, где находилась высотка и на которой стояли две наши 45-миллиметровые пушки. Там находились Костя Смирнов и Франц Питч, а также артиллеристы из первого отряда. Подпустив карателей со своими танками на близкое расстояние, они прямой наводкой сделали несколько выстрелов и подбили один из танков. Одновременно с этим по наступающей пехоте, которая непрерывно вела беспорядочный бесприцельный огонь из автоматов и карабинов, открыли огонь наши пулеметчики. Немцы, увидев, что один из танков подбит, дрогнули и под нашим огнем побежали назад. Среди них появились убитые и раненые. Второй танк развернулся и тоже стал уходить.

Партизаны, воодушевленные успехом боя, поднялись из окопов и начали преследовать противника. Во время этого боя был захвачен в плен немецкий офицер, который пытался убежать из подбитого танка. Отогнанные от деревни немцы больше на нас не пошли, но, перегруппировавшись, начали наступление на соседнюю деревню Хохловку, где находился небольшой отряд соседней бригады. Мне из бинокля была хорошо видна эта деревня и наступающие немцы. В Хохловке партизаны не имели окопов, поэтому не смогли отразить атаки немцев и с боем отошли из нее.

Ворвавшись в деревню, озверевшие каратели начали поджигать дома, а захваченных жителей – стариков, женщин и детей – прямо живыми, раскачивая за ноги и за руки, бросали в горящие строения. Об этих зверствах карателей мы узнали только на другой день, когда они, не возобновляя больше против нас атак, ушли в сторону Волосова.

Захваченного в плен офицера-танкиста привели в штаб бригады. Сравнительно молодой, высокий и щеголевато одетый в мундир, он держался гордо и без тени боязни. Смотрел на всех нас свысока, как будто мы для него и не существовали. Начался допрос. Он спокойно отвечал на все вопросы, а затем заявил:

– Я сам давно хотел перейти на сторону партизан и готов сотрудничать с вами.

Мы, конечно, не особенно-то поверили его словам. Но если человек сам хотел перейти к нам, может быть, это и правда. Возможно, он хотел сдаться в плен, но боялся, потому что слышал, что «партизаны в плен не берут». Как же его проверить? И тогда мы поступили так: офицера посадили в амбар, а к нему втолкнули Франца, будто тоже пленного, предварительно попросив его все узнать об этом офицере. К вечеру Франца вызвали якобы на допрос.

– Ну, Франц, что это за офицер?

Он, сильно волнуясь и с возмущением в голосе, начал свой рассказ:

– Это католик. Все они фашисты. Он предложил мне вместе с ним бежать. Я дал согласие. Он попросил подождать немного. Если нам партизаны поверят, то украдем оружие, постреляем всех командиров и комиссаров и уйдем к нашим. Так мы с ним и решили. А сдался он в плен для того, чтобы разведать партизанские силы и наше вооружение. За ним надо следить, а то он убежит.

Франца мы опять посадили к этому офицеру.

Во время вчерашнего боя Иван Журавский вместе с нашими разведчиками задержал одного неизвестного человека, который без оружия, озираясь по сторонам, появился недалеко от нашей деревни. Этот человек показался им подозрительным, и они доставили его в штаб бригады. Утром, когда стали допрашивать его, через нашу деревню, совершенно случайно, проходила группа заслоновцев, идущая на задание в сторону железной дороги Минск – Орша. Командир этой группы нес для нашей бригады листовки со сводками от Совинформбюро, так как наша радиостанция уже несколько дней не работала, и мы совсем не знали, что же происходит на фронте.

– Разрешите присутствовать? – попросил командир заслоновской группы, зайдя в хату, где шел допрос задержанного.

– Да. Что вам нужно? – спросил вошедшего Гудков.

– Вот вам от нашего комиссара листовки, которые вы просили.

– А, большое спасибо, – поблагодарил его Гудков.

И в тот момент, когда заслоновец, уже повернувшись, хотел уходить из хаты, он увидел сидящего на лавке задержанного человека.

– Ба! Ты как сюда попал? – воскликнул он, увидев этого человека.

– А вы что, его знаете? – спросил Гудков.

– Так это же наш бывший партизан. Он сбежал от нас к немцам. Из-за него в Петрашах погибла половина нашего отряда.

– Когда это было?

– В конце марта месяца.

– А ваши товарищи его тоже знают?

– Конечно, все знают.

– Тогда мы вас попросим задержаться в нашей деревне до обеда. Мы будем судить этого человека.

– Этого гада надо не судить, а повесить сразу же, пока он не сбежал, – с презрением заявил заслоновец.

Остальные партизаны из заслоновской бригады также признали этого человека и рассказали о той трагедии, которая произошла в один из дней марта месяца перед рассветом в Петрашах с их отрядом. Один из партизан оказался тем самым раненым, которому я оказывал на болоте первую медицинскую помощь, перевязывая его раненую руку.

Часам к 11 среди деревни, во дворе одного из домов, состоялся суд над этим фашистским агентом. На крыльце дома сидели комбриг Гудков, комиссар Игнатович и другие товарищи из штаба бригады. На деревянной лавке около крыльца сидел, находясь под усиленной охраной, фашистский агент. Кругом в большом дворе этого дома стояли и сидели местные жители и партизаны. Несколько в стороне стояли заслоновцы. Через некоторое время во двор привели пленного офицера-танкиста и Франца.

Комбриг Гудков попросил нашего следователя Степана Захаревича доложить суду о предательской деятельности подсудимого. Затем выступили заслоновцы, которые рассказали, как по его вине погибли многие их товарищи в Петрашах.

– Может быть, кто из присутствующих хочет что-нибудь сказать или спросить подсудимого? – сказал, обращаясь ко всем, Гудков.

В наступившей необычной тишине послышался голос старой-престарой женщины:

– Вот я хочу его спросить, – обращаясь к подсудимому, сказала она. – Как же это ты посмел против своих-то пойти? Ты же наш белорусский хлопец. Как это твоя рука поднялась на наших хлопцев? Сколько ты безвинных душ загубил? Не будет тебе нашего прощения, предатель ты несчастный! Сколько крови нашей льется от этих немецких извергов, а ты им помогал, душегуб ты эдакий. Какая только мать родила тебя, такого гада?

Слушая эту женщину, все жители качали головами в знак согласия. Ничего не ответил этой старушке фашистский агент, и только его голова все ниже и ниже склонялась к земле под тяжестью ее слов. Потом Гудков обратился к пленному немецкому офицеру:

– Скажите нам, как бы вы поступили, если бы один из ваших солдат предал вас?

– Для предателя – смерть! – резко ответил он.

Переводчик перевел слова немецкого офицера, и в толпе возмущенных жителей деревни послышались голоса:

– Чего его судить, повесить предателя!

Захаревич зачитал приговор, и рядом с этим домом, на березе, предатель и изменник Родины был повешен.

Во второй половине дня нам нужно было поехать в соседнюю деревню Хохловку, которая вчера была сожжена карателями. Там мы решили составить акт о зверствах, учиненных немецко-фашистскими извергами в этой деревне. С собой мы захватили также Франца и пленного офицера, которые, как представители от немцев, должны были подписать этот акт. В Хохловке мы медленно переходили от одного сожженного дома к другому. Нельзя было без содрогания смотреть на лежавшие в руинах домов обгоревшие трупы взрослых людей и особенно детей. Я тут же составил акт о зверствах гитлеровцев и предложил пленному офицеру и Францу подписать этот акт. Офицер наотрез отказался. А когда Франц, все еще игравший роль второго пленного, взял в руки карандаш и склонился над актом, офицер, воспользовавшись тем, что мы немного отвлеклись, продолжая смотреть на трупы этих несчастных людей, бросился бежать в сторону росшего рядом с деревней густого кустарника.

– Хальт! Хальт! – закричал Франц, увидев первым убегающего к кустарнику офицера. – Стреляйте, а то он удерет!

Но убежать гитлеровцу не удалось: автоматная очередь Егора Евсеева срезала его на полпути к кустарнику. После этого случая мы еще больше стали доверять Францу. У нас укрепилась уверенность в том, что он действительно немецкий коммунист и антифашист.

Когда мы возвратились из Хохловки, нас встретила Шура Пляц и сообщила траурную весть:

– Коля, был Иван Каминский, который сообщил, что после тяжелого ранения и длительной болезни в партизанском госпитале умер молодой комсомолец Женя из деревни Вейно.

– Ах, Женя, Женя! Так ты и не выздоровел после этого ранения, – с горечью в голосе промолвил Агапоненко.

День похорон Жени совпал с началом большой карательной экспедиции гитлеровцев со стороны Сенно на отряды Леоновской бригады. Положение было очень напряженным. Мы ожидали, что и на нас снова начнут наступать немцы со стороны Волосова, поэтому похороны Жени решили провести в вечерние часы, когда будет ясно, что немцы уже не начнут против нас боевых действий.

К вечеру похоронная процессия потянулась на окраину деревни к местному кладбищу. В тот момент, когда гроб с телом покойного был уже вынесен из деревни и находился в поле, на полпути к кладбищу, над деревней высоко в небе появился немецкий самолет.

– У, гад! Неужели будет бомбить? – крикнул кто-то из партизан.

Но, к счастью, самолет пролетел над нашей деревней, не тронув ее. Видимо, у него было другое задание.

Уже спустились сумерки, когда мы внесли гроб на кладбище и установили около могилы. Командир, подойдя ко мне, шепотом сказал:

– Комиссар, даю тебе слово.

С кургана, где находилось кладбище, было далеко видно все вокруг. На горизонте с северной стороны, где каратели вели бой с леоновцами, горели деревни. Пламя и дым горящих деревень были хорошо видны с этого кургана.

– Товарищи! – начал я. – Сегодня мы с вами хороним молодого комсомольца, партизана Женю. Это был очень храбрый партизан, страшно ненавидящий фашистских извергов и их приспешников. Он не жалел своей юной жизни в борьбе с врагом, и вот теперь нет его среди нас. Дорогой наш Женя! Твою ненависть к врагам мы берем в наши сердца и клянемся тебе, что отомстим за тебя. Вот мы видим сейчас, как на горизонте горят наши деревни, это фашистские звери уничтожают наших людей. Мы клянемся над твоей могилой, что не простим врагам их злодеяний и будем еще сильнее бороться с этими проклятыми фашистами. Спи спокойно, дорогой товарищ. Мы не забудем тебя…

Прогремело несколько выстрелов, и похороны закончились.

В ту же ночь, после похорон Жени, мы получили приказ оставить деревню Лозы и перебазироваться севернее нее в большой населенный пункт Толпино, который стоял на берегу речки Усвейки, берущей начало в болотах Бука. Рано утром мы уже были в этой деревне. Штаб бригады и первый отряд разместились в северной части ее, а наш отряд расположился в середине деревни, занимая главным образом дома, стоящие на прогоне, идущем к берегу речки. Командир отряда для штаба выбрал крайний дом у самой речки. Хозяин этого дома Прохор Васильевич Лицкевич оказался тяжело больным и со сломанной ногой лежал за занавеской в чуланчике около печки. В доме было душно, пахло тяжелым воздухом больного человека, и полно мух. Поэтому я решил устроиться жить в сарае, стоящем напротив дома через дорогу.

* * *

В последних числах мая 1943 года в один из субботних дней к нам в Толпино ночью на самолете прилетели из-за линии фронта, или, как мы называли, с Большой земли, десять офицеров и три сержанта. У них была своя рация и радист. С собой они привезли большое количество взрывчатки, бикфордова шнура, много капсюлей и других военных материалов, необходимых для проведения диверсионно-взрывных операций. Возглавлял эту группу старший лейтенант по имени Александр. Мы были необыкновенно рады этому событию. Наконец-то у нас теперь есть рация и радист. А сколько взрывчатки привезено – это же целый клад. Особенно радовался прилетевшим из-за линии фронта товарищам наш комбриг Гудков. На радостях от такой встречи он стал называть старшего лейтенанта Александра Сашкой «Субботой». Эту партизанскую кличку он получил от комбрига по той причине, что они прилетели к нам рано утром в субботу. Так и укоренилась за молодым симпатичным старшим лейтенантом эта партизанская кличка.

Прилетевшие к нам товарищи развернули большую подготовительную работу. Они занялись обучением всех партизан и партизанок подрывному делу. Привезенные ими толовые шашки были необычной формы. Каждая шашка с одной стороны была отпрессована по форме железнодорожного рельса. А в капсюль закладывался не обычный бикфордов шнур, а специальный шнур медленного горения. Кроме того, были привезены также специальные спички, которыми поджигался этот шнур. Эти товарищи, являясь инструкторами подрывного дела, демонстрировали нам, как нужно прикладывать к рельсу шашки, как вставлять капсюль, как закреплять колышком эту шашку у рельса и как поджечь шнур.

На другой день после прилета команды инструкторов в штаб бригады прибыли связные от Леонова. Его бригада в то время находилась в Сенненском районе. Связные привезли приказ явиться Гудкову Н. П. на чрезвычайно важное совещание, которое состоится в штабе Сенненской бригады, то есть у Леонова.

– Товарищ Гудков, – предупредили прибывшие связные, – к нам в штаб вам придется ехать через большак Орша – Лепель. Этот большак сейчас тщательно охраняется немцами. По нему все время курсируют немецкие патрули на мотоциклах и танкетках, поэтому будьте осторожны, возьмите с собой охрану.

Гудков поблагодарил этих связных за предупреждение и с собой в дорогу в качестве охраны решил взять взвод партизан из отряда Шныркевича. И сам Шныркевич тоже поехал вместе с комбригом. Если придется вести бой с танкетками, то они решили прихватить с собой противотанковое ружье и 45-миллиметровую пушку. С ней должен был поехать Костя Смирнов.

Когда стали собираться в дорогу, то случайно Франц Питч увидел, что Смирнов готовит к походу свою пушку, и стал просить взять его с собой на это задание.

– Вот что, Франц, я не могу тебя взять с собой. Иди, проси об этом комбрига.

Разобиженный Франц побежал в штаб бригады и стал просить Гудкова, чтобы и его взяли с собой на задание.

– Хорошо, Франц, собирайся, поедешь с нами. Ты повезешь на повозке снаряды к пушке, – разрешил комбриг.

Гудков написал записку, в которой просил, чтобы Шныркевич приказал запрячь в повозку для Франца хорошую лошадь.

– Хорошую лошадь запрячь… А где я их возьму, хороших-то? Что у меня, конный двор? – пробурчал Шныркевич, прочитав эту записку.

И Францу запрягли первую попавшуюся лошадь, которая оказалась старой и очень ленивой. Впереди этой небольшой группы партизан верхом на конях ехали Гудков со своим ординарцем Данченко, вслед за ними везли пушку, а потом шли все остальные партизаны во главе с командиром отряда Шныркевичем. Франц, двигающийся на повозке, сильно отстал, так как лошадь почти не слушалась его окриков и понуканий. Франц нервничал и проклинал того партизана, который подсунул ему эту ленивую лошадь.

По времени где-то совсем близко должна находиться большая дорога Лепель – Орша, и комбриг, увидев впереди высотку, решил заехать на нее и посмотреть, что там впереди. Когда они с Данченко поднялись на эту высотку, то увидели впереди деревню, стоящую около большака, и решили поехать в нее. Не успели они проехать и 150 метров, как по ним неожиданно со стороны большака прогремели два выстрела из пушки. Это стреляли из танков немцы, находящиеся на большаке недалеко от деревни, у моста через речку. К счастью, снаряды взорвались в стороне от всадников, и комбриг успел повернуть коня и вернуться на высотку. А в это время Петр Шныркевич и Костя Смирнов уже успели развернуть пушку в сторону противника. Гудков, соскочив с лошади и оставив ее в укрытии у Данченко, крикнул:

– Что вы там медлите? Заряжайте пушку и стреляйте!

– Нет снарядов, комбриг!

– А, черт возьми! Где же этот Франц со своей повозкой?

А в это время Франц, отставший от впереди идущих партизан метров на 200 и услышав выстрелы из пушек, начал усердно погонять свою лошадь, а та совсем и не думала бежать. Рассвирепевший Франц схватил палку и начал бить лошадь палкой, но «конь» только крутил хвостом и продолжал медленно вышагивать, не обращая внимания на пушечные выстрелы и разрывы снарядов противника. Совсем отчаявшись и зная, что у нашей пушки нет снарядов, Франц бросил лошадь, схватил в охапку три снаряда и бегом потащил их к пушке.

Комбриг Гудков через ствол пушки прицелился в один из танков, зарядил пушку и выстрелил. Снаряд разорвался рядом с гусеницей немецкого танка. Немцы сразу же прекратили стрелять. Франц сбегал еще раз к своей повозке и принес еще три снаряда, а в это время его лошадь продолжала все так же не спеша, степенно шагать по направлению к высотке, где находились партизаны. Удивляясь молчанию немцев, комбриг в свой бинокль внимательно посмотрел в сторону противника. Он обнаружил, что впереди двух танков стояли еще две крытые грузовые автомашины, но немцев среди них не было.

– Что там еще задумали немцы? – не понимая их молчания, задал вопрос Гудков. – Куда это они подевались и чего они больше не стреляют? А ну-ка, Петр, возьми ПТР, и зайдите к ним с левой стороны.

– Есть, товарищ комбриг! – и Шныркевич с двумя партизанами, захватив ПТР, побежал, пытаясь отрезать путь отхода немцам.

Но они не успели еще пробежать и сотни метров до намеченного рубежа, как вдруг колонна немцев снялась и начала быстро уходить по большаку в сторону Лепеля, Шныркевич, увидев, что немецкие танки и автомашины уходят, поставил ПТР, прицелился и выстрелил, но в уходящие по большаку танки он не попал.

Когда через полчаса Гудков со своими товарищами спустился с высотки в деревню, к тому мостику, где стояли немецкие танки, то там их встретили жители деревни. Обступив партизан, они, перебивая друг друга, начали рассказывать, что случилось с немцами и почему те перестали стрелять в партизан.

– Когда вы начали стрелять из пушки и первый снаряд разорвался около танка, то немцы сразу же оставили свои танки и автомашины и бросились бежать к речке. Там они залегли по берегу речки и заняли оборону. А потом, видя, что вы не пытаетесь наступать, они опомнились и быстро залезли в свои танки и машины, завели моторы и бросились удирать. Чего же вы медлили? Вы вполне могли бы захватить и танки, и машины, – с упреком заявили Гудкову жители деревни.

– Да, – согласился Гудков, – тут мы маху дали.

Гудков решил со своими товарищами остановиться в этой деревне и немного отдохнуть. Большак они практически перешли, мало того, напугали немцев, поэтому комбриг решил всех сопровождающих его партизан, кроме ординарца, отправить назад в Толпино.

Перед отъездом Франц подошел к комбригу и с возмущением долго что-то кричал. Больше половины того, что он говорил по-немецки, никто почти не понял, и только всем было ясно, что он был возмущен тем, что для сопровождения офицера, он имел в виду комбрига, ему дали такую плохую лошадь.

– За это нужно расстрелять! Если бы такую лошадь дали немецкому офицеру, то он виновников немедленно бы расстрелял! – кричал возмущенный Франц.

Поздно вечером Гудков прибыл в ту деревню, где находился штаб бригады Леонова. Сам Леонов очень тепло встретил Гудкова и сообщил ему, что на завтра назначается секретное совещание комбригов Сенненско-Оршанской зоны. На другой день на этом совещании с кратким сообщением выступил Леонов Василий Сергеевич.

– Товарищи! – начал он. – 24 июня 1943 года состоялось заседание бюро ЦК КП(б)Б. Обсуждался один вопрос – «О разрушении железнодорожных коммуникаций». По этому вопросу с небольшим докладом выступил П. К. Пономаренко. «Задача состоит в том, чтобы за короткий период подорвать как можно больше железнодорожных путей, – сказал товарищ Пономаренко в своем докладе. – Противник вынужден будет проводить огромные трудоемкие работы по замене рельсов. Ему потребуется большое количество стали и проката. А их у немцев теперь не так уж много».

Затем Леонов сообщил:

– Бюро ЦК поручило Белорусскому штабу партизанского движения разработать конкретные меры по выполнению плана «рельсовой войны», довести боевые задания до каждой партизанской бригады, каждого отряда. На первом этапе операции предполагается привести в негодность не менее 110 тысяч рельсов. Вот почему, товарищи, вы уже знаете, что к нам заброшено на самолетах большое количество тола и бикфордова шнура. Для организации специальной учебы штаб партизанского движения направил в партизанские соединения опытных инструкторов. Сейчас они в бригадах и отрядах проводят занятия, на которых партизаны обучаются подрывному делу. Каждая бригада сегодня получит конкретное боевое задание. Операцию по взрыву железнодорожных рельсов решено начать повсеместно в нашей зоне в ночь на 3 августа. Эта важная боевая операция будет являться нашей помощью наступающим армиям на Орловском и Белгородском направлениях. Мы разрушим железную дорогу и тем самым не дадим немцам подвозить к фронту танки, горючее, боеприпасы и солдат. Осталась только неделя до начала операции, и вам, товарищи, нужно в оставшиеся дни произвести тщательную разведку скрытых подходов к железной дороге, от которой будет зависеть успех проведения операции.

Получив конкретное задание, Гудков, не задерживаясь в штабе у Леонова, тут же выехал к себе в Толпино. Утром 31 июля я был вызван в штаб бригады к Гудкову. Доложив о своем прибытии и стоя в дверях этого дома, я мучительно думал, зачем меня вызвал комбриг.

А в это время за обеденным столом в доме сидел Гудков вместе с тремя прибывшими к нам офицерами-подрывниками. Увидев меня, он сказал:

– Володя! Ты чего стоишь в дверях? Иди сюда и садись. А вы, товарищи, пока свободны, пойдите, погуляйте на свежем воздухе, – предложил он командирам Красной Армии, – у нас тут с комиссаром Ильиным будет особый разговор.

Оставшись наедине с Гудковым, я выжидательно смотрел на него. Он, подсев ко мне поближе, вполголоса начал со мной свой разговор:

– Тебе, Володя, я поручаю выполнить очень важное боевое задание. Нам нужно тщательно разведать самые удобные и безопасные подходы к железной дороге в районе между Озерцами и Толочиным. По секрету тебе только одному скажу, что через несколько дней мы всей бригадой пойдем рвать железную дорогу, поэтому нужно найти такое место подхода к ней, где немцы меньше всего ее охраняют и где нет завалов около железнодорожного полотна. Ты понял, какая перед тобой стоит важная задача?

– Да, товарищ комбриг.

– Успех этой операции будет зависеть от данных твоей разведки. Возьми с собой лучших разведчиков из местных жителей. Кого взять, подбери сам. Второго августа ты должен нам сообщить все, что там разведаете. Желаю тебе успеха.

Получив это задание, я тут же пошел к себе в отряд и, заручившись согласием командира, забрал с собой в разведку братьев Короткевичей. Задание для будущей разведки было очень сложное: мы должны были ее проводить рядом с большими гарнизонами противника, среди большого количества немцев, поэтому решили коней не брать, а идти пешком. До железной дороги от Толпина нам нужно было пройти более 40 километров. Вооружившись автоматами, мы двинулись в путь.

Во второй половине дня мы были уже на той стороне Бука и, благополучно обойдя немецкие гарнизоны в Серковицах и в Соколино, уже были километрах в пяти от Дроздова, как вдруг заметили, что среди густого кустарника прячется в форме немецкого солдата какой-то человек. Он был без головного убора, в сильно поношенной, засаленной немецкой форме и без оружия. Приглядевшись к нему, мы сразу же догадались, что это бежавший из плена наш человек. Его смущала моя форма немецкого солдата, поэтому он, озираясь по сторонам, с большой опаской подошел к нам.

– Кто ты такой? – спросили мы его.

– А вы кто такие? – в свою очередь задал он нам вопрос.

Через несколько минут нашего разговора мы быстро разобрались, кто такие, и поняли друг друга. Оказалось, что этот молодой парень совсем недавно попал в плен к немцам. Они привезли его в Михайловщину и посадили в лагерь военнопленных. Два дня назад его повели на работу с группой военнопленных, и ему удалось бежать. Уже двое суток он бродит по лесам, боясь зайти в деревни.

– Я ищу партизан и хочу воевать против немцев, – заявил он в конце нашего разговора с ним.

Я посмотрел на этого парня. Добродушный, круглолицый, слегка курносый, с шевелюрой светлых волос на голове и с улыбкой на осунувшемся от голода лице, он как-то сразу по душе пришелся нам.

– Ну, что же мы будем с тобой делать? – спросил я. – Нам сейчас с тобой не по пути. Давай сделаем так: наша бригада находится километрах в 35 отсюда и называется по имени комбрига Гудкова Николая Петровича. Тебе сейчас надо идти на Лавреновичи, потом на Лозы, а затем в Толпино. Все запомнил? В Толпине тебя задержат партизаны, стоящие на посту. Ты скажешь, что идешь от комиссара Ильина к Агапоненко Николаю. Остерегайся по пути следования только немецких гарнизонов в Соколино и в Серковицах. А как тебя зовут-то?

– Иван Старшинов, – ответил он.

– Ну, давай, Иван, двигай. Язык до Киева доведет, – в шутку сказал я ему на прощание.

К вечеру мы были уже около Дроздова. Отдохнув часа два в лесу, мы пошли по опушке леса. Затем, минуя деревню Углевщину, подошли поближе к шоссе Минск – Орша, чтобы понаблюдать за ним утром и днем. Сидя в густом кустарнике на опушке небольшого лесочка, мы шепотом рассуждали:

– Егор, как ты думаешь, где немцы больше всего ожидают нападение партизан на железную дорогу? – спросил я более рассудительного старшего Короткевича.