Текст книги "Партизаны не сдаются! Жизнь и смерть за линией фронта"

Автор книги: Владимир Ильин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 33 страниц)

– Товарищ комбриг! А как же мне быть с тяжелоранеными партизанами? – обратился к Гудкову фельдшер Каминский.

– А что, разве их нельзя везти на повозках?

– Да, нельзя! Двое из них в тяжелом состоянии, особенно Мухин Володя. Разрешите нам пока остаться в Бабцах.

– А что вы будете делать, если сюда придут немцы? Нужно немедленно уходить из деревни, – повторил свой приказ Гудков.

Но Иван Каминский не послушался комбрига и остался в этой деревне с тяжелоранеными партизанами. Узнав об этом, я побежал попрощаться с Голиковым. Уже далеко от деревни я нагнал своих товарищей. В этот день нам удалось благополучно переехать по мосту через Березину, и ускоренным маршем мы продолжали двигаться в сторону дороги Лепель – Борисов. Ночью мы ее пересекли. К нашему счастью, гитлеровцы, наступающие со стороны Лепеля, еще не успели заблокировать нас на этой дороге. Хотя впереди было еще много километров пути, но мы вполне успокоились и, дав лошадям отдохнуть, да и сами передохнув в одной из деревень, двинулись дальше, на Бук. По дороге я узнал у Ивана Журавского, что им удалось получить на аэродроме в Бегомле. На повозке лежали два противотанковых ружья, которые я видел впервые за все время войны. Кроме того, какие-то стальные вороненые трубы, несколько похожие на бутылки с длинным горлышком, лежащие в ящике.

– А это что такое? – спросил я Журавского.

– Это глушители. Очень хорошая вещь, – ответил он. – Вот смотрите, этот глушитель надевают на ствол винтовки, закрепляют его около мушки и стреляют из винтовки специальными патронами. Вот как раз эти самые патроны, – показал он мне на второй ящик. На капсюле патрона была необычная синяя покраска.

– Ну, и для чего все это?

– А вот теперь смотрите, – предложил он нам, обступившим повозку с этими не совсем обычными патронами и глушителями. – Дай-ка мне твою винтовку, – обратился он к одному из партизан.

Мы с большим интересом и вниманием смотрели за его действиями над винтовкой и глушителем: Надев на ствол глушитель и зарядив винтовку патроном с синей покраской капсюля, он начал выискивать цель, куда выстрелить. Как раз в это время мы въезжали в конец какой-то деревни. На задворках одного из крайних домов в огороде сидела кошка, которая, видимо, охотилась за полевой мышью. Она, увлеченная охотой, совершенно никакого внимания не обращала на нас, проезжавших в это время по дороге мимо нее.

Журавский прицелился в эту кошку и нажал спусковой крючок винтовки. Вместо оглушительного винтовочного выстрела, который ожидали, мы услышали слабый хлопок, похожий на удар крыльями взлетающего голубя. Вылетевшая из винтовки пуля не попала в кошку, а упала рядом с ней в землю, и кусочек земли, подскочивший в том месте, только слегка напугал кошку. Она подскочила и опять принялась за свою охоту, не обращая на нас никакого внимания.

– Вот это да! – восхищенное восклицание вырвалось у партизан.

– Да, с таким глушителем хорошо ходить на «чугунку», – сказал один из партизан. – Патруль идет по дороге, а ты тихонько из винтовки «пук» – и одного фрица нет, а другой в это время, склонившись над убитым фрицем, спрашивает: «Фриц, вас ист дас?» А ты тихонечко перезарядил винтовку и во второго патрульного Ганса «пук», и его не стало. А теперь работай себе спокойно на «чугунке» и подкладывай мину, – с большим восторгом фантазировал партизан.

Все мы были под большим впечатлением от этого глушителя и долго еще изумлялись этим очень нужным для партизан оружием. Уже хорошо знакомая нам дорога Бегомль – Бук на третьи сутки подходила к концу. Безо всяких приключений наш сборный отряд во главе с комбригом Гудковым рано утром прибыл на Бук. Разведотряд стоял вместе со всей бригадой в одном лагере среди елок в сильно заболоченном лесу. Мне бросилось в глаза, что вместо шалашей были натянуты самодельные палатки, сшитые из цветных льняных покрывал, которыми в деревнях накрывают кровати. Такого еще не было, когда мы с Голиковым уезжали в Бегомль. Эти палатки, изобретенные местными партизанами, оказались очень удобными. Они спасали партизан и от дождя, и от ночной прохлады.

Доложив командиру отряда Агапоненко о своем прибытии и о здоровье Голикова, я, очень уставший с дороги и не спавший почти двое суток, решил где-нибудь устроиться на отдых. В поисках укромного местечка под одной из елок я неожиданно натолкнулся на Нину Родионову, которая только что выползла из одной такой палатки. Она, увидев меня и несколько смутившись, спросила:

– А Саша Голиков улетел?

– Нет, Нина, мы не сумели его отправить за линию фронта, так как аэродром в Бегомле все время бомбили немцы и наши самолеты уже больше не прилетали. Он вместе с Володей Мухиным и фельдшером Каминским остался там, около Бегомля, в одной из деревень. Боюсь, как бы они не попали к немцам в кольцо блокады. А у вас тут какие новости? – в свою очередь, спросил я.

– У нас особых новостей нет. Вот моя старшая сестра тоже пришла в партизаны, и мы с ней живем в одной палатке.

– Ну, так познакомь меня со своей сестрой.

– Ольга! – крикнула она в палатку, из которой только что выползла сама. – Иди сюда, я тебя познакомлю кое с кем, – неопределенно и двусмысленно позвала она свою сестру.

Из палатки выползла ее сестра. Поправив волосы на голове и подав мне руку, она, смутившись, сказала:

– Оля.

– Ну, будем знакомы. Вы тоже в отряде Агапоненко?

– Да, вот вместе с сестрой Ниной.

Ольга оказалась более высокого роста, чем ее сестра. Худощавая, довольно стройная девушка лет двадцати. Во время этого разговора с сестрами Родионовыми все небо заволокло тучами и стал накрапывать довольно частый дождик.

– Девочки, – обратился я к сестрам, – вы разрешите мне немного поспать в вашей палатке. Я почти двое суток не спал и сильно устал с дороги. Хотел расположиться где-нибудь под елкой, но земля здесь настолько мокрая, что нигде сухого места не нашел. У вас здесь, видно, был сильный дождь.

– Ольга, – обратилась Нина к своей сестре, – давай уступим палатку Володе, а сами пойдем посидим в других палатках, пока он спит.

Ольга кивнула головой в знак согласия. Поблагодарив сестер, я забрался в их палатку и крепко заснул. Спал я очень долго. Проспал весь остаток этого дня и всю ночь. Когда я проснулся и узнал, что уже утро следующего дня, то прежде всего у меня возникла тревожная мысль, а где же спали сестры Родионовы. Выходит, я их выгнал из своей же палатки. Вот это да!

– Как поспали, товарищ комиссар? – встретив меня, с улыбкой спросила Нина Родионова.

– Какой я тебе комиссар, ты что, смеешься, что ли, надо мной? А где вы, девочки, спали сегодня? Оккупировал я вашу палатку.

– Не волнуйся, комиссар, мы спали в своей палатке, рядом с вами. Вы так крепко спали и всю ночь так храпели во сне, что все время пугали нас и не чувствовали, что рядом спят девушки.

– Да что вы говорите? Вот так соня, – пошутил я.

– Вот так-то, товарищ комиссар.

– Да что такое, Нина? Я никак не пойму, почему ты меня называешь комиссаром?

– Вы, товарищ комиссар, все проспали. Вчера вечером комбриг Гудков Николай Петрович всех нас построил, только не стали будить вас, больно вы спали крепко, и огласил приказ, по которому Игнатовича Федора Петровича от нас из разведки забирают в штаб бригады. Теперь он стал вместо Финогеева Ивана Григорьевича комиссаром бригады, а Иван Григорьевич его заместителем. А вас, Володя, комбриг назначил комиссаром разведотряда. Вот так-то, товарищ комиссар, все вы проспали.

Я про себя подумал, что, может быть, Нина как-нибудь разыгрывает меня, и не придал этому значения, но все же решил спросить Агапоненко о назначении комиссаром бригады Игнатовича.

– Товарищ командир, – обратился я к Агапоненко, – что, это правда, что Игнатовича Федора Петровича назначили комиссаром бригады?

– Да, был вчера приказ Николая Петровича об этом. Кстати сказать, тебя тоже надо поздравить. Ты будешь у меня комиссаром отряда, так приказал Гудков.

– Ну какой из меня комиссар? Я же был всего только комсомольцем, а сейчас у меня и комсомольского билета-то нет. Как я понимаю, комиссаром должен быть обязательно член партии.

– Ничего, Володя, справишься. Я тебя рекомендовал Гудкову, да и сам он тебя хвалил, так что принимайся за работу, товарищ комиссар, – с улыбкой сказал мне Николай.

На другой день меня вызвал к своему костру комиссар бригады Игнатович Ф. П. и, улыбаясь своей подкупающей улыбкой, сказал:

– Ну, Володя, поздравляю тебя с назначением комиссаром разведотряда. Чем ты будешь заниматься в отряде, ты сам должен знать. Ты же, как мне стало известно, окончил техникум, был преподавателем и, кроме того, секретарем комсомольской организации техникума, поэтому политическую и воспитательную работу ты знаешь. Вот и здесь, кроме боевых операций, будешь заниматься воспитательной работой среди партизан и местного населения. Через Николая Котова, нашего радиста, будешь сообщать сводки от Совинформбюро. Так что, комиссар, приступай к работе.

Услышав разговор Игнатовича со мной, рядом сидящий у костра комбриг тоже вступил в него.

– Вот что, Володя, – обратился он ко мне, – перед вами с Николаем Агапоненко теперь стоит задача из маленького разведотряда создать боевой отряд численностью хотя бы в сотню человек. А это вполне возможно сделать. Как я знаю, сейчас Николай ведет агентурную разведку в немецких гарнизонах, где имеются лагеря военнопленных. Мы надеемся, что в летний период оттуда побегут к нам наши люди.

Крепко задумавшись, я отходил от костра, где сидели Гудков и Игнатович. Я понимал, какую трудную задачу поставили передо мной командир и комиссар бригады. По своему личному опыту, пока я находился на оккупированной территории, а также в плену у немцев, я знал, какую бешеную агитацию и пропаганду, построенную на лжи, провокации и обмане, развили они. Немецкая пропаганда имела несколько направлений. Во-первых, они внушали всем мысли о непобедимости германского оружия. Во-вторых, распространяли провокационные слухи о безвыходном положении в Советском Союзе, Красной Армии и клевету на наших руководителей партии и правительства. В-третьих, пытались разбудить у крестьян мелкособственнические инстинкты, настроить их против колхозов.

Немцы вели непрерывную агитацию в деревнях против партизан, называя нас бандитами. Призывали население не давать нам продуктов питания, одежды и обуви. Гитлеровцы стремились сделать все возможное, чтобы не допустить распространения среди населения правды о положении на фронтах, о героической борьбе нашего народа против фашистских поработителей. С этой целью они забирали у населения все радиоприемники, жестоко расправлялись с людьми за чтение и распространение советских листовок. Антисоветской пропагандой занимались не только штатные пропагандисты, но и коменданты гарнизонов, попы, бургомистры и другие гитлеровские прислужники. В Витебске предатели из местной интеллигенции – Брандты, Щербаков, Печенежский – организовали издательство фашистских газет «Новый Путь» и «Белорусское слово». Там же миллионными тиражами печатались различные антисоветские листовки, которые попадали и к нам, в партизанские зоны.

Я понимал, что мутному потоку этой лживой фашистской пропаганды необходимо противопоставить правдивое большевистское слово и тем самым дать достойный отпор фашизму в идеологической области. Я также понимал, что политическая работа комиссаров бригад и отрядов имела не меньшее значение, чем борьба против врага с оружием в руках. Но вот вопрос, как все это сделать. И я решил, прежде всего, необходимо на первых порах достать хотя бы пишущую машинку и бумагу, на которой можно было бы печатать листовки и сводки от Совинформбюро. Этими листовками можно будет снабжать наших партизан, идущих на задания, которые, в свою очередь, могли бы читать их в деревнях и отдавать местному населению. Все эти мои мысли одобрил командир отряда Агапоненко и дал задание разведчикам через своих связных раздобыть в немецких гарнизонах или у частных лиц пишущую машинку с русским шрифтом, а также копировальную и обычную бумагу для нее.

В те дни, когда сводный отряд возвращался из Бегомля на Бук, остальная часть бригады, оставшаяся там под командованием Евсеенко, готовилась сделать засаду на шоссе Минск – Орша и ушла туда. Вот что рассказал, сидя у костра, об этой операции своему брату Ивану Аркадий Журавский, который тоже ходил на задание:

– Евсеенко собрал из нас группу человек 20 хорошо вооруженных партизан и повел в сторону Озерец. Я шел рядом с пулеметчиком и нес диски с патронами. Накануне дня засады мы ночевали в лесу около Дроздова, а рано утром осторожно начали пробираться на юг, в сторону Озерец. Были приняты все меры предосторожности: впереди нас, метров за двести, шла наша разведка, за ней по одному на некотором расстоянии друг от друга двигались остальные. Так мы шли около часа. Наконец, вдалеке показался большак. Евсеенко, будучи жителем Озерец, знал там буквально каждый куст. Он повел нас вдоль большака на восток, а когда мы оказались около небольшой поляны, откуда хорошо проглядывалась значительная часть дороги, объявил, что это самое лучшее место для засады. Он стал размещать партизан по краю леса. Наш пулемет приказал установить на правом фланге. Рядом с пулеметчиком залег и я. Кругом было тихо, и это еще больше настораживало нас. Я сориентировался и понял, что мы находимся между Озерцами и Михайловщиной, где располагаются немецкие гарнизоны. С утра были слышны паровозные гудки и шум двигателей на магистрали Минск – Орша. Неожиданно справа затарахтел мотоцикл и промчался мимо нас в сторону Михайловщины. Потом с той стороны проехали три велосипедиста. «Спокойно чувствуют тут себя фашисты», – думал я. Но это для нас очень хорошо, партизан они тут совсем не встречают. Прошло часа два, а никакого движения по дороге больше не было. Мне стало казаться, что немцы сегодня тут уж больше не покажутся и нам придется возвращаться назад ни с чем. Часов в десять далеко на север, в сторону Узгоев, началась сильная стрельба. Партизаны встревожились, так как никто из нас не думал, что немцы могут быть в той стороне, куда нам придется отходить после боя. Этот бой в направлении Узгоев принимал затяжной характер. В это время справа от нас послышалось завывание моторов. Мы насторожились.

– Подготовиться! – передали по цепи команду Евсеенко, который находился где-то в середине засады.

Рев машин все возрастал, и скоро они показались на дороге. Одна, две, три. В кузовах сидели немцы с автоматами и винтовками и тревожно поглядывали на север, в сторону боя под Узгоями. В это время послышался стрекот автомата Евсеенко, и по всей нашей цепи началась стрельба. Первая машина сразу же остановилась, остальные подъехали ближе, с них начали соскакивать гитлеровцы, некоторые тут же падали. Я выпустил первый диск, заложил другой и продолжал стрелять дальше. Средняя машина вспыхнула ярким пламенем, но в это время по нас открыли огонь и фашисты.

– Отходить! – передали по цепи.

Мы быстро вскочили и побежали в глубину леса, не обращая внимания на пули, которые непрерывно пролетали мимо нас. Через полчаса мы были уже далеко от этого леса. Постепенно огонь противника на большаке затих. Тихо теперь стало и под Узгоями. Остаток дня мы провели в лесу между Дроздовым и Прудцом. Разведка принесла хорошие вести: днем около Узгоев был бой между немцами и партизанами бригады «Гроза», там фашисты понесли большие потери, а партизаны, захватив много винтовок и патронов, своих потерь не имели.

Около Толпина, находящегося в 15 километрах северо-восточнее Череи, в начале войны был большой бой, где немцы потеряли много солдат убитыми и ранеными и были вынуждены отступить под Черею. За деревней Толпино после этого боя в разных местах остались наши подбитые и сгоревшие танки. Некоторые из них тогда, во время боя, отошли в близлежащие леса и, не имея горючего, были оставлены там нашими танкистами. И вот теперь гудковцы и леоновцы нашли несколько таких танков в этих лесах. Два танка были почти исправны, не было только аккумуляторов и кое-где была повреждена проводка. Один из этих танков леоновцы подремонтировали и заправили горючим, которое они захватили у немцев еще зимой, когда выбили их из Череи. Леоновцам не терпелось попробовать этот танк в деле.

И вот теперь, когда шли бои партизан бригады Железняка и Дубровского против гитлеровцев в Бегомльском районе, леоновцы решили помочь им своими боевыми делами.

Примерно в 20 километрах северо-западнее Толочина, в деревне Волосово, находился немецкий гарнизон. Он, хотя и был небольшой, примерно 250 немецких солдат и полицаев, но сильно укреплен. Там кругом были построены блиндажи, так что без артиллерии разгромить его было очень трудно. Партизаны несколько раз пытались занять его, но безрезультатно, губили только своих людей. Таким образом, когда у Леонова в бригаде появился свой танк, он решил попробовать взять этот гарнизон с его помощью. Опыт разгрома больших гарнизонов у леоновцев уже был, поэтому они надеялись на успех.

В один из майских дней 1943 года три отряда леоновцев в сопровождении танка скрытно подошли к Волосову и залегли в складках местности на опушке небольшого леса, находящегося в двухстах метрах от гарнизона. По сигналу ракеты танк пошел на Волосово. Через него проходил большак-грейдер, а по краям большака глубокие канавы, заполненные весенней водой. И вот когда танк уже почти вплотную подошел к укреплениям гарнизона и оставалось ему пройти, может быть, около сотни метров, на его пути оказался этот большак со своими канавами. Партизанам нужно было направить танк перпендикулярно к большаку для въезда на него, а они, видимо, были не совсем опытные танкисты и поехали вдоль дороги. Тут случилась беда: одна из гусениц танка съехала в канаву, а другая оказалась на насыпи дороги. Танк сразу своим корпусом завис на грейдере. Танкисты пытались свой танк подать то назад, то вперед, а он все больше и больше утопал своей гусеницей в канаве, затем совсем лег набок, даже башню его нельзя было повернуть в сторону блиндажей противника и вести прицельный огонь не из пушки, не из пулемета. Горе-танкисты совсем растерялись и не знали, что делать.

В это время в гарнизоне противника с нескрываемым страхом следили за движущимся партизанским танком. Но когда немцы увидели, что он засел в придорожной канаве, тогда они воспрянули духом, решили взять танкистов живыми и бросились к нему.

Увидев бегущих к танку-немцев, Леонов приказал пулеметчикам открыть огонь по ним. Несколько гитлеровцев остались лежать убитыми, не добежав до танка, а остальные бросились обратно в свои блиндажи. Воспользовавшись этим моментом, танкисты, выбравшись через верхний люк, ушли к своим, оставив танк немцам. Так хорошо задуманная операция по вине танкистов окончилась полной неудачей. Партизаны потеряли свой единственный танк и вынуждены были, не начиная боя, отойти от Волосова.

Комбриг Леонов был страшно недоволен действиями своих танкистов и в качестве наказания предупредил их, что если танк достанется немцам и они используют его против партизан, то всех танкистов он прикажет расстрелять. Поэтому он приказал следить за тем, что будут делать с этим танком немцы. И если представится возможность, то его они должны будут или обратно пригнать в лагерь бригады, или в крайнем случае подорвать.

Танкисты день и ночь следили за своим танком. На следующий день они увидели, как немцы, подогнав к танку мощный гусеничный трактор, с большим трудом вытянули его из канавы и угнали в гарнизон. Там немецкие механики подремонтировали его и решили угнать в Толочин. Узнав об этом от местных жителей, танкисты сразу сообщили в штаб бригады. Оттуда подошла группа подрывников, которые успели заминировать один из мостов на дороге Волосово – Толочин. Двигавшийся к Толочину танк подорвался на этом мосту и не достался немцам. Но и леоновцы его потеряли. Вернувшиеся в свой лагерь танкисты обещали комбригу отремонтировать второй танк, что им впоследствии удалось. И снова у Леонова появился свой танк.

После нашего возвращения из Бегомля комбриг Гудков встретился с комиссаром бригады «Гроза» Нарчуком, который во время этой встречи предложил ему объединить две бригады в одну. Дело было в том, что командира бригады «Гроза» Решетникова отозвали за линию фронта, и на этот период Нарчук был назначен командиром бригады. Но ему было очень трудно совмещать и командование бригадой, и работу в качестве секретаря подпольного райкома партии, поэтому он и предложил Гудкову стать командиром объединенной бригады, а самому остаться комиссаром ее.

Через несколько дней после этой встречи мы обнаружили около нашего лагеря много незнакомых партизан, которые сразу же рядом с нами начали строить свои шалаши. В обед того же дня всем командирам и комиссарам отрядов было приказано явиться на совещание на небольшую поляну соснового леса, где был лагерь гудковцев. На нем Гудков предоставил слово секретарю подпольного райкома партии товарищу Нарчуку. На середину поляны вышел высокий, очень худой, с черной шевелюрой волос и с темным, как у цыгана, лицом, одетый в длинную кавалерийскую шинель человек.

– Товарищи! – начал он свое выступление. – Сейчас, перед лицом все возрастающей активности гитлеровцев, которые пытаются всеми своими силами разгромить партизан в Бегомльском районе, мы приняли решение объединить наши бригады, чтобы общими усилиями и своими активными боевыми действиями в нашем районе против фашистов оказать помощь товарищам, ведущим сейчас тяжелые бои в Бегомльском районе. Чем активнее мы будем здесь вести борьбу против гарнизонов противника – совершать диверсии на коммуникациях врага, громить из засад немцев и полицаев, – тем легче будет нашим товарищам в Бегомле отражать атаки общего врага. А теперь, – заканчивая свое выступление, объявил Нарчук, – предоставляю слово товарищу Гудкову для зачтения приказа.

В приказе было объявлено об объединении бригад, о назначении командиром объединенной бригады Гудкова, а комиссаром Нарчука, о том, что в бригаде будет восемь боевых отрядов и отдельно отряд разведки. Были также назначены командиры, комиссары отрядов и начальники штабов бригады и отрядов. Теперь в объединенной бригаде было около 800 человек.

Через три дня после объединения всем отрядам было приказано выйти на засады, чтобы заблокировать ближайшие немецкие гарнизоны. Часть отрядов пошла на блокаду Соколинского гарнизона, а основные силы объединенной бригады вместе с комбригом пошли на засады на западную сторону Бука под Волосово, Муравничи и Плоское. Вызвав к себе командира разведотряда Агапоненко, Гудков приказал, чтобы его отряд ни на какие задания не уходил. Ночью разведчики должны будут принять самолет, который должен сбросить на парашютах партизанам оружие и боеприпасы. Он показал Агапоненко радиограмму от Центрального штаба партизанского движения и рассказал ему об особенностях расположения костров на партизанском аэродроме. Должен сказать, что уже с весны партизанские отряды ходили на выполнение заданий днем, чтобы жители местных деревень видели, какие могучие партизанские силы действуют в нашем районе. Это имело большое положительное моральное воздействие на население деревень.

Гитлеровское командование не имело точных сведений о численности партизан в районе Бука, и когда им во время карательных экспедиции удавалось захватить местных жителей деревень и вести допрос с целью уточнения численности партизанских сил в районе Бука, то на вопрос гитлеровца, видела ли она бандитов, какая-нибудь старая женщина отвечала:

– Да, мы все их видели. Они же шли днем.

– Много ли их было?

– Ой! Батюшки! Тьма тьмущая. Часа три шли через нашу деревню, а может, и больше.

– Ну, а чего они несли в руках? Какое оружие у них было?

– Все какие-то ружья. То такие длинные-длинные, которые они носят вдвоем. А то какие-то ружья с тарелками.

– Много у них этих ружей с тарелками?

– Да почти у каждого. У одних тарелки на ружье сверху, а у других ружья поменьше и тарелки снизу.

– Ну, а еще что видела у них?

И словоохотливая старая женщина продолжала рассказывать:

– А еще у них какие-то «Максимы» есть, с колесами. А потом и пушки, которые они возят на лошадях.

После такого допроса у гитлеровцев была полная «информация» о численности и вооружении партизан. Удрученные этими сведениями, с тяжелым сердцем они возвращались с очередной неудачной карательной экспедиции, чтобы доложить высшему командованию обо всем, что узнали у местного населения о партизанах.

Гитлеровское командование, обеспокоенное всевозрастающим партизанским движением в Толочинском и близлежащих районах Витебской области, вынуждено было принять решение о создании дополнительных гарнизонов рядом с Буком, чтобы тем самым сковать боевую деятельность партизан. Гарнизоны намечалось поставить во Взносном и Серковицах. Эти населенные пункты стоят при въезде на два большака, идущих через болото Бука. Тем самым гитлеровцы намеревались заблокировать эти дороги и создать большие неудобства для передвижения партизан Бука с востока на запад через болото. Но перед созданием этих гарнизонов гитлеровцы решили провести большую карательную экспедицию по деревням на восток от Бука и в лесах около него и разгромить основные силы партизан.

Получив приказ Гудкова о выходе на задание под Соколино, отряд Шныркевича и один из отрядов «Грозы» после обеда двинулись на выполнение его. Они шли через Яново, Усвейки, Ревятичи. Переночевав в Ревятичах, на другой день рано утром двинулись дальше. Впереди колонны партизан шли разведчики. Среди них был и наш бывший разведчик Федя Багадяш, а остальные – из отряда Шныркевича. Это Василий Малковский, Алексей Короткевич, дальний родственник нашему Алексею, и другие.

В этот же день со стороны Толочина на Бук двигалась большая колонна гитлеровских карателей в составе двух батальонов. С ними шли артиллеристы и минометчики.

Ничего не подозревая об этой карательной экспедиции фашистов, партизанские разведчики неожиданно натолкнулись на идущую им навстречу колонну немцев, и завязался бой. Впереди идущие разведчики, попавшие под автоматный огонь немцев, были сражены автоматными очередями противника, и только один из них, Федя Багадяш, оказался еще жив, но он был тяжело ранен и не мог бежать. Истекая кровью и чувствуя свою неминуемую гибель, Багадяш с трудом вынул из сумки гранату, выдернул зубами чеку и держал зажатую в руке гранату до тех пор, пока к нему не подошли немцы. Когда немцы увидели раненого партизана, они решили взять его живым, и трое из них подбежали к Багадяшу. В тот момент, когда над ним склонились немцы, Багадяш разжимает руку и взрывает гранату. Он погиб сам, но и трое немцев не остались в живых.

Остальные партизаны из отряда Шныркевича и бригады «Гроза» быстро развернулись и встретили карателей дружным ружейно-пулеметным огнем. Но они оказались в невыгодном положении по сравнению с гитлеровцами. Противник занял более выгодную позицию на высотке, а партизаны оказались в низине. Кроме того, гитлеровцев было значительно больше, чем партизан, поэтому они были вынуждены под прикрытием пулеметного огня выходить из боя. Большая часть партизан отошла на запад, к болоту, а затем в лес. А другие отошли по канаве и складкам местности в сторону Усвейки, затем, пробравшись в Познаньский лес и перейдя дорогу, идущую с Янова на Монастырь, ушли в свой лагерь.

Каратели, тем временем установив, что партизаны отошли в лес, не приняв боя, со всеми мерами предосторожности стали двигаться вперед в сторону Янова, а затем на Взносное. Заняв деревни Яново, Монастырь и Взносное, они организовали оборону и, установив пушки и минометы, начали во второй половине дня обстреливать партизанский лес из своих пушек. Отдельные снаряды летели в сторону лагеря гудковцев, который в то время находился в лесу между Взносным и Яновом. Когда в этот день, после стычки гитлеровцев с гудковцами, фашисты появились на дороге, идущей от Серковиц к Янову, жители Янова, сначала услышав бой, а потом увидев колонну немцев, покинули деревню и ушли в свой лесной лагерь, а некоторые из них побежали предупредить партизан, что в Яново пришли немцы.

Получив это тревожное известие, оставшиеся в лагере партизаны организовали свою оборону под Монастырем и Взносном. Наблюдая с опушки леса за дальнейшим продвижением карателей, а также обнаружив, что каратели заняли деревни Монастырь и Взносное, на окраине которого стали устанавливать пушки, партизаны поняли, что немцы решили прочесывать партизанский лес. Это мнение у них еще больше укрепилось, когда неожиданно оглушительный выстрел потряс лес и где-то недалеко от лагеря разорвался снаряд. Через несколько минут выстрел из пушки повторился, фугасный снаряд взорвался уже совсем близко от шалашей лагеря. Партизаны, находившиеся в лагере, насторожились. Было видно, что немцы стреляли из Монастыря, где тоже были установлены немецкие пушки. Каратели и дальше продолжали периодически обстреливать из своих пушек лес, но, не зная, где же находятся в лесу партизаны, стреляли наугад. Снаряды рвались то в одном, то в другом месте леса, не причиняя партизанам вреда.

Когда гитлеровцы начали обстрел леса из пушек, то Евсеенко, находящийся с группой партизан в обороне под Взносном, снял оборону и отошел со своим отрядом в лагерь. Подойдя к лагерю и окинув взглядом напуганных артиллерийским обстрелом находящихся там около полусотни партизан, в основном это были женщины, раненые и больные, он тут же принял решение.

– Будем отходить, – приказал он.

Небольшая колонна партизан с несколькими повозками, на которых сидели или лежали раненые, двинулась по лесу на западную сторону Бука. Через несколько минут к ним примкнула еще одна группа партизан из бригады «Гроза», которые занимали оборону под Монастырем и тоже после начала артиллерийского обстрела отошли к лагерю. Минут сорок они двигались на запад. Выстрелы пушек и взрывы снарядов теперь были слышны далеко сзади них. Пройдя километра три от своего лагеря, Евсеенко приказал сделать привал.

Наконец, артиллерийский обстрел леса прекратился, наступила необычная тишина, и немцы, видимо, пошли в лес. Партизаны чутко прислушивались ко всем звукам, доносившимся к ним, но пока только тихо шумели деревья от легкого ветерка, проносившегося над лесом. И вдруг с восточной стороны леса донеслись приглушенные пулеметные очереди. Партизаны еще более насторожились. Стрельба в той стороне леса продолжалась недолго, через полчаса снова наступила загадочная тишина, не слышно было ни одного выстрела. Солнце стало опускаться за деревья, и пока все было тихо в лесу. Евсеенко решил послать в разведку кого-нибудь из местных партизан. Среди них оказались Аркадий Журавский и Володя Захаревич.