Текст книги "Звёздные прыгуны (СИ)"

Автор книги: Владимир Лароу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

   Тогда они, он – Совет хотел, очень хотел наказать, прижать возомнившего о себе агента. При самом благоприятном раскладе, выпадала отсталая, без Проходов планета.

   Тогда у него был Камень. Камень Перемещения, полученный от умирающего Вольного Прыгуна Ноя. Д'арно спас его, рискуя жизнью. Вырвал из лап пожирателей падали с вселенной Гарп. Старику Ною – легенде межмирья – это мало помогло, через неделю он отдал богу душу в своей берлоге на далекой планете Сол.

   С Камнем Вольного, Д'арно плевать хотел на Совет с его желаниями, Гильдию с ее правилами и Председателя, взявшего на себя роль бога, бога над богами.

   Тогда на месте Председателя восседал Краттан – здоровенный, как гора гуманоид, державший в своих огромных лапищах Гильдию в течение нескольких десятилетий.

   Теперь это кресло занимала Ассанта его Ассанта!

   Теперь перед ней, перед ними лежала Карта Пути.

   И теперь Д'арно – Вольный Прыгун, пришел к ним за помощью.

   – Мы благодарны вам за оказанную, гм, услугу, – маленькие глазки Гмем Канна разрывались между Д'арно и кристаллом Карты, – однако, об удовлетворении вашей, гм, просьбы, не может быть и речи.

   Ассанта просто не отрывала взгляда от золотых перил ложи, старательно избегая зрительного контакта с Д'арно.

   – Я уже говорил, Карта – не только моя заслуга. Агент, агент Гильдии остался там, во Дворце Времени, чтобы я смог доставить Карту вам! Мне кажется, его жертва, его подвиг стоит того, чтобы хотя бы попытаться спасти этого человека. Или я ошибаюсь?

   – Усилия, средства, затрачиваемые на спасение одного человека не соизмеримы с конечным, даже в случае благоприятного исхода, результатом... – хобот координатора Орртунга слегка подрагивал.

   Парящие советники. Богатая отделка лож – роскошь и показное величие. В дорогой оправе, в сиянии бриллиантов прогнившая сердцевина не меняет своей сущности. Она гниет, дальше.

   – Усилия, результат! Кто вы такие, кем вы себя возомнили! Богами! Вершителями судеб! Кто дал вам право измерять, решать, чего стоит человеческая жизнь, а чего нет!

   – Память о нем будет вечно жить в наших сердцах...

   – Да пошли вы! Вы и ваши сердца!

   – Вы забываетесь, Д'арно! – холодный, без эмоций голос, однако глаз от перилл она так и не оторвала.

   И на том спасибо.

   – Нет, это вы забываетесь, Ваша Честь. Прекрасное обращение, интересно, была ли она у вас, хоть у кого из вас эта самая честь. Я – Вольный Прыгун, и слава богам – истинным и мнимым – не обязан следить за своими словами и поступками. Об одном жалею – что принес вам Карту. Сделал я это с единственной целью – надеялся на помощь, на понимание, на человечность, без обид, господин координатор. Теперь вижу – напрасно. Надеюсь, очень надеюсь, почти молюсь – Карта вам не поможет!

   Не дожидаясь ответных реплик, Д'арно вышел, хлопнув дверью.

   Светлая тень метнулась к нему. Большие, полные тревоги глаза в окружении пушистых ресниц. Белые, посекундно кусаемые губы... Орта – богиня – женщина.

   – Ну как? – глаза заглядывали в его, ища ответ, понимание, надежду.

   Не осталось сил даже на слова.

   Д'арно устало помотал головой.

   7.

   Это стало почти традицией, обязательной церемонией, ритуалом.

   Каждый вечер, Рашид Канн приходил к нему в комнату, усаживался в кресло (на второй день в палате объявилось большое кожаное кресло) и они разговаривали.

   Порою долго, очень долго, расходясь далеко за полночь.

   – Я пленник?

   – Нет.

   – Почему же, уходя, вы каждый раз запираете дверь, и решетки, – Дункан кивнул на забранное прутьями окно.

   – Для твоей же безопасности. У многих, очень многих наших людей имеются счета к Гильдии, гильдийцам – никто не совершенен.

   – Значит, я могу вернуться к себе, в Гильдию?

   – В любой момент.

   – И вы позволите мне?

   – Почему нет.

   В ответе, как впрочем, и в вопросе ощущался подтекст, двойной смысл.

   – Ладно, ладно, – тщетно пытаясь отыскать его самостоятельно, сдался Дункан. – В чем подвох?

   – Ни в чем.

   – Я могу уйти, прямо сейчас?

   Канн поерзал на кресле, поудобнее устраивая худое тело.

   – Ты не думал о том, стоит ли?

   – Что?

   – Возвращаться.

   На самом деле, в последнее время, Дункан только об этом и размышлял. То, что он узнал о Повстанцах... хотя, о Гильдии-то он знал давно, просто не думал, не представлял, что может быть иначе, воспринимая существующее положение вещей, как само собой разумеющееся.

   – Есть альтернатива?

   – Гильдия пытается наложить лапы на право перемещения между вселенными, более того, право на  самоопределение, развитие, историю, веру, наконец, народов, населяющих эти вселенные. Полагая себя монополистом истины не только в среде подконтрольных планет, но и в своей, собственной среде. Борясь, искореняя малейшие отступления, инакомыслия среди собственных членов. Силой, почти безграничными, полученными, заметь, отнюдь не длительными изысканиями – волею случая возможностями, она насаждает, нет, не наместников-властителей – старо и банально. Она возводит богов, именно богов. Золота, ценностей им мало. Духовность, душа – вот что взвешивается на чашах Совета. А всех не согласных – в соты!

   – Есть и правильные заповеди: не убий, не укради, – Дункан возражал, скорее, по привычке, из желания что-нибудь сказать. Каждое слово, произнесенное Канном, было истиной.

   – Рабство на планетах Гильдии. Возьми, так называемые, божьи законы. Не из святых свитков, подними памятки агентов. Примерно двадцать процентов из написанного там будет направлено на улучшение существующего строя и восемьдесят, целых восемьдесят, на упрочение власти Гильдии. «Бог – един, слово Бога – закон! Сказанное им – истина. Слуги Бога – руки его...» – и так далее. Разве народы, сами народы не вправе, не могут, да, натыкаясь на препятствия и набивая шишки, но сами, самостоятельно решать свою судьбу?

   – Э-э-э...

   Ответа не требовалось.

   – Нет! Потому что через время они могут стать конкурентами Гильдии. Вот на это – удержание подчиненных на более низком уровне, сохранение существующего положения вещей, на это, а не на открытие новых земель, изучения многомирья вселенной, и направлены все законы и ресурсы Гильдии. Она жаждет, одержима этим так сильно, что не щадит даже собственных членов, буде те проявят хоть малейшие признаки, тень инакомыслия. Даже Карта, Карта Пути нужна им не для того, чтобы приобщить к путешествиям как можно больше народов, а дабы упрочить свою власть!

   – Но вы-то, вы что предлагаете?

   – Гильдия называет нас Повстанцами. Если разобраться, за что мы боремся? За то, чтобы сами народы могли определять свою судьбу. Судьбу, согласен, не всегда лучшую, но свободную от каких бы то ни было корректировок, указаний – Гильдии, Повстанцев, навязанных богов, кого бы то ни было. Иными словами – за естественный порядок вещей, освященный сотнями веков и тысячами цивилизаций. И после всего этого мы – Повстанцы. Нет, это они – Гильдия – Повстанцы, ибо создаваемое, созданное ими противоречит любым законам, определяющим существование вселенной – этическим, жизненным, физическим, моральным.

   Более того, и это принципиальная позиция – мы считаем, что тайна путешествий между мирами не может, не должна быть прерогативой одной расы, или, какой бы многочисленной она не была, группы. Природа, или Творец, если хочешь, создал вселенную именно такой – многоликой, и кто мы такие, чтобы решать, что хорошо, или чего достойны одни, ущемляя других.

   – Это вы загнули. Не все народы созрели для путешествий между вселенными.

   – То же самое говорили про межзвездные полеты. А посмотри на мир, любой мир, где они есть? Существует, и ничего, живет, развивается. По сути дела, чем Прыжок отличается от рейса Земля-Марс, не удивляйся, я многое знаю про твою вселенную. Тем, что в первом случае, ты берешь Камень, а во втором – билет. И все? В конце концов, кто знает, может все эти, посещаемые нами, вселенные не что иное, как планеты, земли одного мира, просто удаленные друг от друга на невообразимые расстояния, настолько невообразимые, что даже физические законы претерпевают некоторые изменения. Как бы то ни было, все это – наш дом, наш! Не Гильдии и Повстанцев, а всех, и жильцы, населяющие этот дом, имеют право знать о его устройстве.

   – Я и не...

   – Ты хотел сказать: «не спорю», – улыбка Канна совпала с утвердительным кивком Дункана. – Трудно спорить. Однако, вместо того, чтобы развиваться, осваивать этот дом, наши ресурсы, наши силы, наши жизни, в конце концов, уходят на такое дело, как – война. Борьба с Гильдией, – Канн посерьезнел. – Впервые за много лет, я бы сказал, впервые с начала повстанческого движения, у нас появился шанс, проблеск надежды, луч в светлое будущее. Возможность свалить колосса Гильдию.

   – Вы говорите о Карте Пути, – Дункан почувствовал себя виноватым.

   – О ней, – вздохнул Канн.

   – Карта потеряна для вас. Она у Гильдии.

   – В лапах Гильдии – да, но потеряна... если бы кто-то, кто-то вхожий в Комплекс, кто-то, кому доверяют, кто-то из гильдийцев, принес нам Карту...

   Молчание повисло в воздухе. Не требовалось быть семи пядей во лбу, чтобы понять, кого имел в виду Повстанец.

   – Не ради нас, не против Гильдии, ради тех несчастных, которые прозябают на тысячах планет под пятой полуполицейской организации.

   Трегарт ошеломленно моргал глазами.

   – Я не могу, да и не... – Дункан хотел сказать: «не хочу», но остановился. Остановился потому что сам, на себе, собственной шкуре испытал всю прелесть освященного Гильдией рабства, «человеколюбивого» отношения не то что к чужим людям, к собственным агентам.

   – Сможешь, только ты и сможешь. Кто станет проверять, особо присматриваться к самому добытчику Карты. Герою, почти отдавшему жизнь во имя того, чтобы она попала в нужные руки. Кто заподозрит в намерении украсть вещь того, кто сам, собственноручно принес эту вещь хозяину. Мы сочиним для тебя достаточно правдоподобную легенду, даже разыграем сражение.

   – Нет, нет! – предложение было, мало сказать, неожиданно, Дункана словно накрыло куполом. Он не герой, никогда не был и не имеет ни малейшего желания им становиться.

   – Больше некому, – ради такого Рашид Канн даже поднялся и по-отечески водрузил руку ему на плечо. – Если не ты, то кто? Разве ты не желаешь мира, гармонии, процветания прозябающим под властью Гильдии, или в темноте неведения, народам. Представь глаза родителей, детей которых, как скотину, покупают и продают на рынках, разгляди тысячи несчастных, заживо гниющих на галерах, испытай лишения, вместе с отверженными, уходящими с насиженных мест только потому, что они не желают поклоняться новым богам. Представь это, и скажи им, что ты можешь изменить все это, можешь, но... боишься, не хочешь.

   – Я не...

   – Говорил и повторю – сделай, сделай не ради Повстанцев, не против Гильдии, сделай ради них: отцов, теряющих семьи, матерей, хоронящих детей, детей разуверившихся в собственном будущем; покажи им, что и оно – страшное будущее может быть лучше, много, в сотни раз лучше, чем можно представить в самых смелых грезах! Так уж получилось – ты, только ты, не кто другой способен изменить этот мир к лучшему. Поверь, если бы я мог, если бы только, хоть как-то, хоть на йоту помочь, подставить плечо, заменить собой... Увы – это твой груз, твоя ноша, твое решение. Бывают моменты, когда необходимо наступить на горло собственному страху, чувству самосохранения, чтобы сказать: «Я должен!»

   – ... – слишком разителен оказался переход от пленника Повстанцев к спасителю мира. – Я... я подумаю. Можно?

   Рашид Канн устало вздохнул.

   – Конечно можно. Я, мы не можем настаивать. Это – твоя жизнь и твое решение. Думай. Я завел этот разговор, потому что сегодня наш последний вечер.

   – Почему? – он поверил в порядочность Повстанцев, но сердце все равно боязливо дернулось.

   – Завтра тебя освободят, переправят на планету с Проходами, ты сможешь вернуться.

   – Домой?

   – Тебе решать, где дом. Подумай над моими словами. Сегодня, завтра, неделю. У тебя есть, будет время, у тебя, но не у тех, кто не сегодня, не завтра, а еще вчера нуждался в спасении!

   8.

   Непроницаемый занавес, чернота промежутка сменилась блеском декораций реального мира.

   – Стой!

   – Не двигаться!

   Комната. До боли знакомый зал с почти родными нишами Проходов.

   – Руки за голову!

   – Медленно, чтобы мы видели!

   Стандартное приветствие, до той же боли родные, опаленные на краях дула бластеров. Черные, одно нажатие и непроницаемая завеса опустится навсегда.

   Медленно, как и просили, Трегарт сложил ладони на затылке и... широко улыбнулся.

   Дома!

   – Гляди, гляди, лыбится!

   Не сговариваясь, бравые вояки отступили.

   – Может, пальнем?

   – Я те пальну!

   – Разок, для острастки?..

   Не дожидаясь победы фракции палильщиков, Дункан прервал спор.

   – Доложите начальству – Прыгун Дункан Трегарт вернулся.

   Мохнатолицый капитан в, наверняка, шитой на заказ – по объемному брюшку – униформе, забубнил в переговорное устройство.

   – У нас проникновение, незаконное, говорит, из наших, назвался Дунканом Трегартом.

   Ответ поглотил серый мех обильных растительностью ушей.

   Температура была не очень низкая – минус пять, возможно, выше, но ветер, сильный ветер, пронизывал до костей, с  легкостью преодолевая непрочные преграды одежды, кожи и подрагивающего мяса.

   Рашид Канн плотнее запахнул и без того лишенную щелочек меховую накидку. Словно в зеркале, Дункан повторил движение Повстанца. Помогло слабо. Другой Повстанец – безусый паренек у седой скалы пытался совместить несовместимое – не высовывать из шубы озябшие руки и активировать Проход.

   – Отсюда попадешь на планету Калию, – дабы не перекрикивать ветер, Канн приблизил лицо вплотную к Дункану. – Там теплее, даже жарко, – оба поежились, – Проход отыщешь в расселине, идти прямо в сторону гор, шагов сто. Единственное неудобство – активируется он только ночью, что-то связанное с солнечными бурями. Из Калии перенесешься на Ворту, там маленькая такая комнатка, смело шагай в правую от двери стену. Окажешься на Гнненте. Ну а там уж, сориентируешься.

   Дункан кивнул.

   До последней минуты, до того, как оказался в этом, пронизывающем мире, Трегарту не верилось, что Повстанцы его отпустят.

   Он – агент враждебной организации, значит тоже – враг! И вдруг – такое благородство...

   Впрочем, и сейчас... кто знает, куда ведет открываемый Проход? Успокаивало одно – для его уничтожения можно было придумать более простой способ.

   Они сбежались, спустились, сбились: свободные от заданий агенты, любопытствующие охранники, боевики из группы Леваша и сам синекожий командир, взволнованная Председатель, трясущиеся то ли от возбуждения, то ли от старости члены Совета и даже глава службы безопасности – Гмем Канн.

   Одним словом – все.

   – Молодец!

   – С возвращением!

   Дункана хлопали по плечам и спине, некоторые, зачем-то, гладили по голове.

   – Герой!

   – Кто герой?

   – Он – герой!

   – Почему?

   – Добыл Карту Пути!

   – А-а-а.

   Улыбаясь и не успевая отвечать на приветствия, он пожимал десятки, сотни рук, клешней, щупалец, норовя и себе кого-нибудь стукнуть.

   – Качать, качать героя!

   По счастью, ввиду низкого потолка, призыв не нашел должного отклика в массах.

   По счастью, эти самые массы удовлетворились постукиванием, поглаживанием, пожиманием.

   Скудоусый мальчишка – точь в точь Повстанец с холодной планеты, протолкался в первые ряды.

   – Меня зовут Руслан Шамраев, я хочу быть похожим на вас!

   – Ага, – он пожал маленькую ручку, подумал, и потрепал парня по вихрастой макушке.

   Любовь, восхищение, ликование толпы ощущалось физически. В этом можно было купаться, если бы... порою не было больно. Некоторые стукуны не особенно церемонились. Значица, чем крепче огреть – герою оно приятнее!

   Наконец, не без помощи Джала Леваша со товарищи, толпу организовали в живой коридор.

   По нему, по тоннелю из радостных лиц, шатаясь от особенно ощутимых проявлений восхищения, Дункан двинулся к выходу.

   Медленно, но зато верно.

   Что-то мешало... чей-то взгляд буравил переносицу... Дункан оторвал глаза от счастливых стен. В конце, почти у самой двери, одиноко стояла она – Орта!

   Трегарт, в очередной раз, вслед за Рашидом, поправил накидку, и в очередной раз это не принесло существенных изменений.

   – Подумай над моими словами, – нащупав под накидкой ладонь Дункана, Повстанец вложил в нее бумажный пакет.

   – Что это?

   – Распечатаешь потом, когда окажешься достаточно далеко.

   – Подарок? Не бомба, случайно?

   Рашид Канн позволил вымучить легкую улыбку.

   – Вспомни наш разговор, и ты все поймешь.

   Волосы пахли медом, кожа – розой. «Я словно пчелка», – выскочило сравнение. Трегарт даже слегка опешил – в такой момент и думать о чем-то еще.

   – Я так боялась, боялась больше не увидеть тебя.

   Глаза девушки сияли. От счастья и от наполняющих их слез.

   – Я молилась...

   «Вот уж воистину странно – молящаяся богиня...» – Дункан помотал головой. Что с ним? Откуда? Он должен быть счастлив! Он должен наслаждаться, пусть всего лишь моментом. Ради этого момента, он шагнул в скалу на планете Порта (тебя толкнули – тут же подсказал внутренний трезвенник), терпел лишения на галере Флостеров, рисковал рассудком, вверяя себя в лапы Телепата, а потом и жизнью во вселенной Орт.

   Заглушая внутреннего ханжу, Трегарт крепче обнял девушку, зарываясь в медвяные волосы...

   Сверток, проклятый сверток во внутреннем кармане – прощальный подарок Рашид Канна.

   Сквозь непрочный барьер обертки, сквозь ткань, он жег кожу.

   Дункан развернул пакет на следующей же остановке. Планета Калия, утро, а значит до работоспособности Прохода еще целый день.

   Серая бечевка с премилым бантиком. Он долго провозился с ним, с этим узлом. Руки дрожали, потные пальцы то и дело соскальзывали с переплетений волокон.

   Потеряв терпение, он просто перегрыз веревку, зубами, чувствуя себя волком, отгрызающим попавшую в капкан лапу.

   Бумага обертки противно шелестела.

   Капкан сжимался.

   У него на ладони, на белой целлюлозной подстилке, оттеняющей блестящие грани, лежал... Камень Перемещения!

   Капкан захлопнулся.

   Не большой, но достаточный, чтобы перенести его – Дункана Трегарта.

   Это же большая ценность, для чего, зачем его дали?!

   Позади Орты проступила довольная физиономия Д'арно. С их последней встречи, Вольный Прыгун осунулся: четче обозначились скулы, под глазами залегли темные дуги.

   – Чертяка, живой!

   Д'арно сгреб Дункана в стальные объятия.

   – Живой, живой! – как заклинание повторял вольный.

   Триумф возвращения, радость встречи, для Дункана все ушло на второй план.

   Камень, проклятый Камень, кислотой, каленым железом жег плоть.

   9.

   Безногий гуманоид на деревянной тележке задрал к небу обрубки рук.

   – Слава!

   Существо без возраста и расы, с лицом обезображенным шрамами прошуршало безгубым ртом:

   – Слава!

   Из щелей глаз, бороздя горы рубцов, капали слезы.

   Ребенок, покрытый сочащимися язвами.

   Старик, чья плоть отваливалась кусками.

   Женщина, поддерживающая окровавленное чрево...

   – Слава!

   – Слава!

   – Благослови!

   – Не оставляй!

   – Яви милость!

   Трегарт стоял в толпе, и вместе с тем, был отделен от нее.

   Сотнями, тысячами хрипящих глоток толпа славила, толпа молилась, просила и уповала на...

   Там, впереди, за сотнями голов, сотнями воздетых в гору лиц, лесом алчущих рук, возвышалась колонна.

   На вершине, купаясь в сиянии солнца и любви верующих, стоял тот, кому адресовались молитвы, просьбы, надежды.

   Бог!

   Простертая длань благословляла истовую паству.

   Что-то знакомое было в фигуре, посадке головы, чертах едва различимого лица.

   Трегарт присмотрелся... на колонне стоял он сам!

   Одеяло откинуто, дыхание с трудом протискивается сквозь плотно сжатые зубы, липкий пот -слезы тела – холодит кожу.

   Возможно ли!

   Снова!

   Этот сон!

   Днем он улыбался, пожимал руки, принимал поздравления, посещал приемы.

   – Опора Гильдии!

   – Добытчик Карты!

   – Герой!

   А ночью...

   Что это может означать? Отчего он бог? Откуда в толпе столько страждущих? И, наконец, почему сон возвращается каждую ночь?

   Вопросы, не требующие ответов, называют риторическими. Риторика – искусство складывания мозаики, мозаики слов.

   Спрашивая себя, он плел эту паутину, надеясь, алкая погрязнуть, утонуть, запутаться, потерять в хитросплетении словесных кружев зерно истины. Правду.

   Правду, которая, будь прокляты Повстанцы, теперь была с ним.

   Да, он по-прежнему улыбался, пожимал руки...

   За улыбками членов Совета, Дункану виделись миллионы мучеников, отравленных дурманом религии судеб.

   Пожимая руки, он с трудом сдерживал себя, чтобы тут же не кинуться к раковине – отмыться.

   Принимая поздравления, он ощущал себя частью всего этого. И миллионы судеб вновь вставали перед глазами, и знание жгло плоть, душу, растягивая удерживающие проклятия губы в гримасе улыбки.

   Он знал правду!

   Незнание, порою, почти всегда – благо!

   Его лишили этого блага.

   За что?

   Взгляд лениво скользит по комнате – роскошной комнате добытчика Карты, по знакомым углам, стенам, обстановке, с тщательностью ювелира избегая небольшого шкафа в дальнем углу.

   Там, на самом дне, погребенный под кучей хлама, в тщетной надежде, лежит он – Камень Перемещения.

   – Почему я?!!

   Стены хранят молчание, и полная луна равнодушно косит в окно единственным глазом.

   – За что?

   В конце концов, чего он переживает, страдающие народы далеко, а он – здесь. Их много – он один! Всем мил не будешь. К тому же, у него начало что-то получаться с Ортой...

   – Я не герой! Слышите, вы, я не герой! Не хочу быть героем!

   Раньше, читая в книгах, сказках, он завидовал героям. Спас принцессу, или народ – и все тебя славят. Почет, уважение, да еще и приключения в придачу.

   Хорошо читать о подвигах, сидя в кресле, у теплого камина. За окном мороз, поет ветер, а ты – здесь. Единственная неприятность – плед все время выбивается, холодя бок.

   Хорошо. Читать. Мечтать.

   И совсем другое, взять котомку, верный карабин (дубину, шпагу, бластер) и выйти в эту самую стужу, на мороз. Ехать неизвестно куда, спасать незнамо кого. Холод, голод, насморк, мозоль на левом мизинце...

   Одно дело – Подвиг! – ты на верном Росинанте, весь в белом, взмах сабли, и враги – тысячами!

   Совсем другое – выйти в поле – один на десять, даже один на один. Почувствовать тяжесть меча, скользкие поводья, липкий пот под кольчугой. Схватка, гордо именуемая – битвой, когда каждый удар может стать последним. Каждый свист, крик – звуком приближающейся смерти.

   Жить, просто жить, сознавая, что мир не совершенен, не пытаясь изменить его. Зная лживость того, что окружает тебя, того, что говорят. И кто сказал, что это не героизм!

   Разве герой – тот, кто в чистом поле? А тот, кто за столом, с восьми утра до шести вечера, каждый день, не считая праздников и выходных?..

   Неожиданно для себя, Дункан понял – герой, этот тот, кто поступает не как все. Выпадает из общего строя. Горит дом, все стоят, слушают крики девочки из окна верхнего этажа, охают, переживают. Один – выскочил, полез, спас, не спас – Герой!

   Зарыт дот, строчит пулемет. Все лежат, ждут – патроны-то кончатся. Один выскочил, закрыл собой – Герой!

   Все сидят, виноваты, да, но вину брать на себя... Один вызвался – я совершил – меня накажите, я – больше никто...

   Точно! Жизнь, позиция большинства – ожидание героя.

   И герой в представлении большинства, пусть они и не признаются в этом – выродок, дурак, урод, идущий против коллектива, гребущий не с течением.

   Да – герою песни, оды, восхваления! Память во веки вечные! Обычай такой. Они составляют, пишут, восхваляют, потому что они – не герои, потому что они – живы. И слушать песни, сказания, могут только живые. Не герои. Потому что герои – мертвые. Потому и мертвые, что герои.

   А не все ли равно мертвым, что о них говорят живые?

   Возможно не все, но это еще бабка на дворе сказала.

   Он – Дункан Трегарт умирать не собирается.

   Зачем ему все это?

   Если нет таланта составлять, он будет слушать песни.

   Жили народы сотни лет под гнетом Гильдии, обходились без путешествий между вселенными, и ничего. Существовали до сих пор, поживут еще. И вообще, так ли важна эта Карта? Подумаешь – кристалл с якобы судьбоносной информацией. Насколько судьбоносной, это еще бабка на дворе...

   И Повстанцы – тоже хороши! Стратеги хреновы, могли бы получше организовать операцию!

   Глаза, в поисках подтверждения, таки натолкнулись на проклятый шкаф.

   Или ему показалось, или... внизу, там, где лежал Камень, свечение. Оно притягивало Трегарта. «Вот он я, возьми, воспользуйся...»

   Перед глазами снова встали безногий калека на тележке, ребенок в язвах, окровавленная женщина...

   – Спаси!

   – Сохрани!

   «... не ради Повстанцев, не против Гильдии, ради отцов, теряющих семьи, матерей хоронящих детей, детей разуверившихся в собственном будущем. Покажи им, что и оно – страшное будущее, может быть лучше, много, в сотни раз лучше, чем можно представить в самых смелых грезах!»

   Светлое будущее не настанет, потому что он – Дункан Трегарт – трус.

   Ноги, послушные ноги сами подняли одеревеневшее тело. Сами понесли его к выходу.

   Хорошо, он ничего не обещает. Он... попробует.

   10.

   Первая надежда была на то, что в столь ранний час Гмем Канна не окажется на месте.

   Охрана у дверей приемной привычно козырнула.

   Секретарша оторвала три из четырех глаз от бумаг.

   – Я бы хотел... к главному...

   Синие – по последней моде – губы были поджаты, что обнадеживало.

   – Советник просил не беспокоить! – она еще заканчивала фразу, а индиговые лепестки уже расползались в цветке улыбки. – Но для вас, господин Трегарт!

   «Не приемная, а проходной двор!»

   Глава службы безопасности, словно паук, восседал за огромным пластиковым столом посреди кабинета, все стены которого были усеяны папками, коробками с фильмокнигами, кристаллами, одним словом тем, что призвано запечатлевать и хранить информацию. Ни показной роскоши, ни парящих лож – только самое необходимое.

   Дункан впервые посетил этот кабинет. Накатило ощущение, словно он муха, песчинка перед лицом грозной, всезнающей и, главное, всекарающей силы.

   Сейчас эта сила, эта волна накатит, и от него – Дункана Трегарта не останется и следа. Она даже не заметит, что поглотила одну из жизней, одну из тысяч.

   – Чем могу? – не слишком вежливо поинтересовался глава Службы Безопасности.

   Решительность, силы, даже желание помочь, совершить, разом пропали, ушли, растворились во всесокрушающем знании стен этого кабинета.

   – Я бы хотел... пропуск... посмотреть... Карту.

   Гмем Канн молчал, глядя на песчинку, внезапно обрядшую голос, желания своим обычным взглядом.

   «Неужели я когда-то мог принять этот взгляд за доброжелательный?»

   Надежда, тлеющая лучина разгоралась, превращаясь, еще не в свечу, но уже в спичку.

   «Сейчас он откажет, выставит меня вон, или чего похуже. Что ж, простите страждущие, придется вам страдать и дальше. Что мог – я сделал. Кто ж виноват, что у нас такой подозрительный начальник безопасности. Настолько подозрительный, что даже человеку, добывшему Карту...»

   Морщины на высоком лбу разгладились, а глаза, из подозрительных сделались – Дункан вздрогнул – по отечески добрыми.

   Даже губы, губы – нет, этого не может быть! Растянулись в слабом подобии улыбки.

   Морщинистые руки уже заполняли какой-то формуляр.

   – Конечно. Герой имеет право лицезреть то, ради чего едва не отдал жизнь.

   Поставив точку, рука подсунула бланк на край стола.

   Пропуск!

   – Спасибо, – идущий на казнь благодарит палача, старательно мылящего веревку.

   Проклятая бумажка зажата в потной руке.

   У дверей сокровищницы бдительные стражи – пара детин при здоровье и оружии.

   Уж эти не дадут. Не допустят...

   Коленки предательски подгибаются. Дрожь от них передается рукам, телу, ненавистной бумаге.

   – Вот... у меня разрешение...

   Даже не взглянув на пропуск, призванные оберегать, берут под козырек.

   – Дункан, конечно, проходите.

   Воздух с шумом вырывается из легких, вместе со страхом выпуская остатки надежды. Трегарт понял, что чувствовали поднимающиеся на эшафот. Вроде шагаешь сам, в иллюзии некоторой свободы, но от тебя уже ничего не зависит. Разве только отсрочить казнь... на минуту... две... не больше. Казнь, которая все равно состоится, состоится потому что собрались зеваки, палач надел лучший, почти новый капюшон, да и бургомистр не любит зря подниматься в такую рань...

   Он не видел разложенных по полкам драгоценностей, не замечал слитков, поблескивающих полированными гранями, не обратил внимания на ювелирные изделия, способные свести с ума и закостенелого праведника. Сокровищница – одна из многих.

   Справа, возле входа, отдельно от других, на небольшом каменном постаменте, лежала она – Карта Пути.

   Обычный грязно-желтый кристалл, каким он запомнил ее в доме Эона.

   Тело трясла лихорадка, зубы отбивали дробь, рука со второй попытки накрыла проклятый минерал.

   Сейчас, вот сейчас – сработает сигнализация, завоет сирена, набегут стражи, и... освободят его от обязанностей героя!

   Он скажет – хотел рассмотреть, случайно зацепил...

   Ничего не произошло.

   Дункан выругался. «Кто так охраняет!» Да любой мальчишка, шпион-самоучка способен выпотрошить сокровищницу!

   Уже не надеясь услышать спасительный вой, одеревеневшая рука сгребла Карту и опустила ее в карман.

   Не удивительно, что Гильдия до сих пор не совладала с Повстанцами!

   Тело развернулось к двери.

   Последняя надежда – задержат на выходе, обыщут...

   Бдительные стражи берут под блестящие козырьки.

   – Счастливо!

   Да, счастливо.

   Одеревеневшие ноги, вновь обрядшие гибкость колени несли его по коридору. Прочь. Прочь. К комнате, к шкафу, в котором заждался Камень.

   Путь не близкий. Может, опомнятся, хлопнут по лбу. «Как же мы допустили!». «Догнать!», «Задержать!», «Обыскать!» Но Дункан уже знал, внутренним чутьем чувствовал – не скажут, не догонят, не задержат.

   Что ж – Рубикон перейден, жребий брошен. Радуйтесь, трепещите в предвкушении. Дункан – спаситель – украл – совершил свой подвиг, идет к вам.

   11.

   Светлые стены, памятное окно, забранное привратником свободы – решеткой, роскошное кожаное кресло.

   Все, как он помнил, как оставил. Впрочем, не все – кровать, его кровать исчезла. Ее просто убрали, как вещь, отслужившую свое, выполнившую возложенную миссию.