Текст книги "Ищите связь..."

Автор книги: Владимир Архипенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

Та горячность, с которой матросы вновь потребовали начать конкретную подготовку к восстанию и установить для него близкий срок, его не удивила, внутренне он был готов к этому – уж слишком накалена атмосфера на кораблях и у матросов лопается терпение. Товарищи, с которыми он ходил сегодня на подпольную встречу, в общем держали себя спокойно, но если брать команду «Павла» в целом, то там все труднее становилось взывать к благоразумию. Нервы матросов часто не выдерживали.

Взять хотя бы недавний случай, о котором рассказывал ему Сергей. Очень уж неосторожно вел себя комендор Силантьев, начавший вслух возмущаться неумеренными царскими тратами. Ведь не ровен час кто-то из присутствующих начальству доложит. За Силантьевым, может быть, уже наблюдают. А Сергей, чудак, готов был притащить его с собой на подпольную встречу. Нет, не хватает еще у товарищей опыта конспирации, неосторожно действуют они, по лезвию ножа ходят. Конечно, и сам Недведкин всегда на волосок от ареста, но все же он надеется, что осторожность его выручит. А многие матросы попросту на рожон лезут…

Два дня назад на «Павле» зачитали приказ фон Эссена о том, что военно-морской суд приговорил комендора Антонова к четыре годам каторжных работ. Антонова Недведкин знал хорошо. Нелюдимый, мрачный ж раздражительный человек. Уже позднее узнали, что у него дома осталась молодая жена с грудным младенцем, а кормильцем в семье был он один… «Сорвался» комендор после возвращения с берега, где хлебнул с горя в трактире. Может быть, матрос отделался бы карцером, да подлец унтер-офицер караульного взвода ударил Антонова по лицу, а тот, не стерпев, ответил – и началась катавасия, в результате которой пошел молодой парень прямиком на каторгу.

После прочтения приказа на корабле стало неспокойно. Недведкин узнал, что один тип из числа корабельных санитаров стал подговаривать матросов отказаться от ужина в знак протеста. Санитар и прежде вызывал подозрение, а тут Недведкин и вовсе уверился, что опасный человек. Только дурак или провокатор мог толкать матросов на такой шаг – по флотским законам отказ от пищи приравнивался к бунту. На дурака санитар не походил, а на провокатора похоже, что смахивает. Спешно пришлось тогда успокаивать матросов, чтобы удержать их от необдуманного поступка.

А теперь вот перед ним еще более сложная задача – остановить стихийный порыв, поставить дело подготовки восстания на правильную организационную основу. С восстаниями не шутят, к ним надо готовиться тщательно и детально. И конечно же, надо все согласовать с товарищами из Петербурга.

На сегодняшнюю встречу с Лутовановым Недведкин возлагал большие надежды. Это было началом контактов с Петербургским комитетом РСДРП. И еще один очень важный вопрос надо было, не теряя времени, обговорить с Лутовановым: срочно предупредить петербургских товарищей об акции, задуманной эсерами. В последние дни все газеты полны сообщениями о том, что вскоре в Балтийском порту состоится встреча русского царя с кайзером Вильгельмом II. Надо полагать, что либо накануне этого свидания, либо вскоре после него царь нанесет намеченный визит и на линейный корабль «Император Павел I». Королев и его компания об этом догадываются и готовятся к этому. А как помешать им, Недведкин до сих пор себе не представлял…

Утром, придя на службу, ротмистр Шабельский узнал, что в Ревель прибывает командир отдельного корпуса жандармов генерал Толмачев. Цель приезда высокого начальства для Стася была совершенно ясна. Толмачев хотел самолично осмотреть место приближающегося свидания государя с Вильгельмом II.

У помощника начальника управления подполковника Белинкина Стась справился, не отменить ли ему назначенную с мичманом Тирбахом встречу, но начальник холодно сказал, что генерала Толмачева найдется кому встретить, а остальные работники должны заниматься обычными делами. Разумеется, командира корпуса жандармов встретил сам Белинкин, и он же укатил вместе с ним экстренным поездом в Балтийский порт, а Шабельский, как и было намечено, отправился на конспиративную квартиру по Рыцарской улице для встречи с мичманом.

В управление Шабельский вернулся в три часа пополудни, успев перекусить по пути в ресторане «Золотой лев». Встреча с мичманом Тирбахом, на которого он возлагал кое-какие надежды, оказалась пустой. Мичман вначале пыжился, задирал нос, но вскоре признался, что ничего серьезного пока у него нет. Тирбах передал ему записку Миштовта, в которой сообщалось, что недавно комендор Силантьев делал какие-то намеки в адрес государя императора, употребляя слово «вампир». Однако сказано это слово так, что придраться толком нельзя. И все же Шабельский записал в книжечку это сообщение – пусть в управлении заведут карточку на матроса. В дальнейшем может пригодиться.

А вообще, если брать на заметку всех, кто делает намеки в адрес царя, – тут никаких шкафов не хватило бы. У Стася складывалось впечатление, что по этому адресу прохаживались ныне чуть ли не поголовно все живущие в России.

На новом месте службы, в Ревеле, Шабельскому каждый день приходилось иметь дело с донесениями агентов наружного наблюдения, устными и письменными. Он сортировал поступившие сведения, составлял сводки, докладывал наиболее существенное помощнику начальника управления. Из всей груды проходящих через его руки сведений Стась особенно тщательно проверял донесения о наблюдениях за рабочим завода акционерного общества «Вольта» Лутовановым.

Именно этого человека имел в виду Мардарьев, когда он во время последней их встречи рассказал Стасю, что Петербургский комитет старается связаться с революционно настроенными матросами Балтийского флота. Шабельский поручил наблюдение за домом, где снимал комнату Лутованов, самому лучшему ревельскому филеру Варсонофьеву, которого направлял дежурить в те часы, когда команды кораблей увольнялись на берег.

От внимания Белинкина не укрылось, что ротмистр уделяет особое внимание слежке за приехавшим из Петербурга Лутовановым, и однажды, как бы невзначай, но так настойчиво, что Стасю трудно было отделаться неопределенным ответом, он спросил, отчего так много времени тратится на проработку этого человека. Стасю с ходу пришлось выдумать, что у него лично особые подозрения в данном случае. Вполне может статься, что под этой фамилией скрывается совсем другой человек, о котором ему, Шабельскому, доводилось слышать еще во время службы в Одессе. Белинкин попросил впредь держать его в курсе дела и согласился, чтобы Лутованову по-прежнему уделялось первостепенное внимание. Стась сказал, что, разумеется, он будет докладывать о наиболее важном, но про себя подумал, что черта лысого скажет что-нибудь существенное этому прохиндею. Если он и будет советоваться с кем, так это с Мардарьевым, с которым они вдвоем и обтяпают намеченное дельце.

Однако день проходил за днем, а сведений о том, что кто-то из матросов ищет связи с Лутовановым, не поступало. Правда, Варсонофьев и его помощники докладывали, что на квартире наблюдаемый часто встречается с рабочими завода, и уже одно это могло представить большой интерес, но Стась терпеливо ожидал развития главных событий. А что они наступят, он нисколько не сомневался.

Вернувшись в управление после встречи с Тирбахом, Шабельский мельком прочитал поступившие донесения. Один агент доносил, что в трактире матросы ругали порядки, существующие на кораблях, говорили, что их плохо кормят. Другой филер сообщал, что подозреваемый в распространении прокламаций рабочий порта передал какую-то пачку бумаг портовому грузчику (имя установить не удалось). Третий писал, что возле памятника «Русалке» днем собиралась группа матросов, которая, однако, рассеялась при приближении филера.

Все было как обычно, и. Стась уже собирался бросить последний листок рядом с другими, но вырванная взглядом из текста фамилия Лутованова заставила его насторожиться. Он стал перечитывать донесение.

Филер Блинов писал, что заменял ушедшего обедать Варсонофьева в течение часа с небольшим. Наблюдение велось из окна дома, стоящего напротив того, где жил Лутованов. В 12 часов 43 минуты в подъезд наблюдаемого дома вошел матрос. Что было написано на его ленточке, из-за дальности расстояния разглядеть не удалось, но сама надпись длинная. Похоже, что это «Император Павел I». Минуту спустя после того, как матрос вошел в подъезд, в комнате Лутованова задернулась занавеска. Вскоре подоспел агент Варсонофьев, который и взял на себя дальнейшее наблюдение.

Прочитав все это, Стась понял: вот оно, то, о чем предупреждал его Мардарьев! Наступил миг, которого он с таким нетерпением ожидал. Теперь только не выпускать из поля зрения матроса!

Главное – держать его в виду до той поры, пока он не придет на причал, когда будет возвращаться на корабль. А там уже узнать, с какого матрос корабля и как его фамилия, не составит труда. И тогда уж голубчику не выкрутиться! Только бы Варсонофьев не подвел… Но на этого агента, кажется, можно целиком положиться – собаку в своем деле съел. Этот-то наверняка доведет дело до конца. И дай-то бог, чтобы довел!

Шабельский решил не уходить из управления до тех пор, пока не вернется Варсонофьев. Но еще до наступления вечера его ждала неожиданная встреча, о которой он и не гадал. В шестом часу дверь его маленького кабинета широко распахнулась, и на пороге появился улыбающийся, как всегда, с иголочки одетый Мардарьев. Он стремительно вошел и будто заполнил собой все пространство комнаты, поздоровался со Стасем, потрепал его по плечу, рассказал, что приехал из Петербурга вместе с генералом Толмачевым, побывал уже в Балтийском порту, где ничего толком не готово еще к предстоящей встрече.

– Представляете себе, Станислав Казимирович, заштатный маленький городишко без гостиниц, а гостей приглашено видимо-невидимо! Придется многим ночевать в тех самых поездах, которыми они приедут, – благо есть запасные ветки для составов. В городе плохо не только с питанием, но даже с водой, а пригоняют туда целиком Выборгский пехотный полк. Кайзер Вильгельм II изволит быть его высочайшим шефом… Да еще губернатор Коростовец посылает на торжества сотни учеников ревельских гимназий и училищ, это для того, чтобы и детское ликование могли видеть высокие гости. Словом, дел невпроворот, Станислав Казимирович. Одно только Толмачева обрадовало, что охрану там легко будет организовать. Это, конечно, не Москва… Ну, а у вас-то как дела?

Освободившийся от некоторой растерянности, вызванной неожиданным появлением Мардарьева, Шабельский рассказал о донесении филера, в поле зрения которого попал пришедший к Лутованову матрос. И надо же было так случиться, что произошло это как раз в день приезда Александра Ипполитовича.

– А разве вы не знали, что я везучий? – засмеялся Мардарьев, но тут же посерьезнел, внимательно перечитал донесение, коротко справился, надежен ли филер Варсонофьев.

– Говорят, лучший в Ревеле!

– В Ревеле? Это еще ни о чем не говорит.

– Но и в самом деле очень опытный агент наружного наблюдения.

– Ну, что ж… дай-то бог…

Мардарьев испытующе взглянул на Шабельского, аккуратно положил донесение на стол.

– А ведь в этой бумажечке, Станислав Казимирович, я вижу начало большой вашей карьеры. Заметьте: вы первый, кто обратил внимание на установление связей революционного подполья на берегу с революционным подпольем во флоте. Первый! Такой успех не каждому выпадает.

– Так это с вашей помощью, Александр Ипполитович, – пробормотал Стась, – без вас откуда бы…

– Сегодня же, – продолжал Мардарьев, – по пути в Петербург я доложу генералу Толмачеву, что ротмистр Шабельский при разработке моей идеи напал на перспективный след, значение коего трудно переоценить. Кроме того, я выскажу мнение о том, что дальнейшее ведение этого дела должно быть поручено именно вам. И, поверьте мне, ротмистр, мое мнение кое-что значит и в глазах генерала Толмачева.

– Уверен в этом, Александр Ипполитович.

– Ну, так ловите свою звезду! Не упускайте золотую ниточку из рук…

Когда настало время расставаться, Мардарьев попросил Шабельского все время держать его в курсе дела и главное – не спешить с арестами. Сначала надо выявить все возможные связи. И не надо пока информировать ревельское начальство, а то не ровен час оно к успеху примажется.

Недведкин шел в сторону порта, не чуя под собой ног от радости, спешил – не терпелось скорее поделиться с друзьями радостью. Наконец-то он встретился с человеком, который свяжет их с петербургскими товарищами!

Разговор был долгим, обстоятельным. Лутованов дотошно расспрашивал о настроениях, выяснял, каким способом и в каких количествах можно переправлять на корабли листовки и литературу, советовал, как лучше организовать работу подпольной группы, указал, какими явками можно пользоваться в городе. О восстании сказал твердо, что выступать без поддержки рабочих – авантюра и что надо всеми силами удержать людей от преждевременных действий. Сообщение о плане эсеров очень встревожило Лутованова. Их действия наверняка приведут к массовым репрессиям со стороны властей, а это, конечно, ослабит революционные силы. Обещал специально посоветоваться с товарищами, которые имеют контакт с эсерами. Договорились, что Недведкин еще раз попробует предостеречь Королева.

Ушел Недведкин, имея за пазухой пачку социал-демократических листовок и два последних номера газеты «Правда». Спеша к гавани и предвкушая, как поделится своей радостью с друзьями, полный радужных планов, он совсем забыл о матросской осторожности.

Она мгновенно вернулась к нему в тот момент, когда, услышав оклик, он повернулся и увидел перед собой незнакомого лейтенанта. Но было уже поздно.

– В чем дело, болван? – сухо спросил офицер. – Может быть, тебя не учили приветствовать старших по чину?

– Виноват, вашскородь! – вытягиваясь, гаркнул Недведкин. – Недосмотрел…

– Ты институтка или матрос? – забрюзжал лейтенант. – Недосмотрел, видите ли… Ты какой роты?

– Так что третьей…

– Доложишь ротному, что замечен в неотдаче чести.

– Слушаюсь, вашскородь!

– А теперь иди да больше не лови ворон…

Недведкин вскинул руку к бескозырке, четко повернулся и зашагал прочь. Он злился на себя: надо же было так глупо обмишулиться… И без того на нем висит тяжкий груз – в прошлом году за непочтительность к офицеру он угодил в разряд штрафованных. А начальство на штрафованных косо смотрит, придирается из-за каждой мелочи…

Пройдя полквартала, он свернул за угол, остановился и достал из кармана папиросы. Прикрывая ладонями огонек спички, попытался прикурить, но порыв ветра задул пламя. Не удалась и вторая попытка. Чертыхаясь про себя, он достал третью спичку. Как раз в этот момент из-за угла вышел человек в сером костюме и надвинутом на глаза котелке. Скользнув по лицу матроса равнодушным взглядом, прохожий пошел дальше, но через полсотни шагов задержался у витрины. Недведкин мимоходом подумал, что где-то уже видел этого человека, и вдруг совершенно отчетливо вспомнил, где именно. Это было на углу улицы, где жил Лутованов. Тогда обладатель котелка стоял возле круглой афишной тумбы и внимательно читал объявления.

Подозрение мелькнуло мгновенно. Но, может быть, это просто случайность? Недведкин прикурил наконец, не спеша пошел в обратную сторону. Вновь пройдя полквартала, остановился возле аптеки. Осторожно скосил глаза и опять увидел человека в котелке. Сердце дернулось. Теперь уже не оставалось сомнений в том, что к нему привязался шпик. Еще не решив, что делать, он снова зашагал по улице.

Идти в гавань было нельзя. Возможно, что филер прочитал надпись на ленточке и знает, что перед ним матрос линейного корабля «Император Павел I». Но на корабле сотни матросов. Установить личность выслеживаемого шпик мог только на пристани с помощью офицеров. Значит, надо было уходить подальше от гавани. И Недведкин пошел к окраине.

Он понимал, что безнадежно просрочил время увольнения. Но на это пришлось махнуть рудой. Гораздо хуже было то, что под форменной рубахой у него листовки и газеты. Если задержат с такой ношей – ареста и суда не миновать… А еще хуже, что товарищей подведет. На корабле быстро установят, с кем он чаще встречался, с кем уединялся, возьмут людей на заметку…

«Вот ведь влип, раззява, безмозглый чурбан! – корил себя матрос. – И как это можно было совсем потерять осторожность? А главное – что делать теперь, куда деваться?..» На одной улице, заглянув в ворота, он понял, что перед ним проходной двор, сунулся было туда, но из-под крыльца выскочил огромный пес, угрожающе зарычал. Пришлось отступить. А шпик по-прежнему маячил шагах в двухстах. Он, видимо, понял, что обнаружен, и поэтому уже не скрывался. Мелькнувшую было мысль о том, что надо вернуться в центр города и там попробовать затеряться в толпе на узеньких средневековых улочках, пришлось оставить. Коли шпик не скрывается, то в городе он может с помощью городовых и задержать Недведкина.

Оставалось одно: уходить дальше, на окраину. Здесь вдоль дороги тянулись маленькие одноэтажные, окруженные заборами дома. Он узнал дорогу, ведущую в сторону Балтийского порта. И тут вдруг пришло, как можно все же попытаться скрыться от сыщика. План нехитрый, но, пожалуй, единственно надежный.

Недведкин быстрее зашагал по обочине. Дома пригорода остались позади, дорога была совершенно пустынной. Оно и понятно – слишком поздний час. К сожалению, почти совсем не темнело – в середине июня здесь и не бывает темных ночей. Однако сумерки все же наступили, горизонт потерял резкость, придорожные столбы вдали стали расплывчатыми, воздух заметно посвежел. Впереди, в полверсте от дороги, темнел лесок. Когда Недведкин поравнялся с ним, он увидел сбегавшую от дороги под небольшой уклон узкую тропинку, свернул на нее и почти бегом направился к лесу.

Расчет его оказался верным. Уже возле опушки он обернулся и увидел, что темный силуэт шпика торчит возле дороги, четко вырисовываясь на фоне светлого неба.

Видимо, шпик испугался идти за матросом в этом пустом безлюдном месте. Недведкин углубился в лесок, дошел до полянки, присел на пенек, покурил. Хотя он и оторвался от слежки, но положение сложное. Здесь, за городом, в своей флотской форме он всем будет бросаться в глаза, и если завтра отдадут приказ о его розыске, то долго гулять на свободе не придется. Раз уж решено не являться на корабль, надо спешно менять одежду. Но где? К Лутованову возвращаться нельзя ни в коем случае.

А что, если воспользоваться теми двумя явками, которые он получил от Лутованова? Это, пожалуй, единственный выход. Надо только суметь дойти хотя бы до одной. Появись он в городе до утра – всякий городовой к нему может прицепиться, всем известно, что на ночь матросам увольнительная не выдается… А с другой стороны – нельзя терять времени. С утра начнут его искать. И все-таки надо рискнуть и пробираться в город сейчас, но другой дорогой. Только вот где она?

Недведкин затоптал окурок, пошел по тропинке дальше. Вскоре лесок кончился, и впереди он увидел хутор – бревенчатый дом, сараи, баньку, а дальше за хутором снова лесок. Хутор следовало обойти. Там наверняка есть собаки, они могут переполошить хозяев, которые сразу обратят внимание на шатающегося ночью матроса.

Он сделал большой крюк, шагая прямо по некошеной траве, обогнул хутор, снова углубился в лес, но там потерял направление. К счастью, лес оказался небольшим, и Недведкин вскоре вышел по другую сторону прямо к обветшалой хворостяной ограде, окружавшей небольшой участок земли, на которой стоял почерневший бревенчатый домик. За оградой тянулись грядки с торчащими кустиками картофельной ботвы, на веревке сушилось оставленное с вечера белье.

Идя вдоль изгороди, он вдруг увидел висевшую серую мужскую рубаху и сразу понял, что в ней его спасение. Внимательно оглядев участок, он нигде не обнаружил собачьей конуры. Если же собака ночевала под крыльцом и внезапно могла с лаем выскочить, то ему легко было отступить в тот же лесок. В домике окна были прикрыты ставнями, и, конечно, хозяева спали в эту пору.

Недведкин потянулся было к рубахе, но тут же опустил руку. Сознание того, что он пытается украсть чужую вещь, настолько претило ему, что готов был махнуть рукой и идти дальше.

И все же он взял рубаху. Отошел за куст, быстро обнажился по пояс, аккуратно свернул свои рубахи – полосатую нательную и белую верхнюю, присоединил к ним бескозырку и все это засунул в середину куста, натянул на себя чужое одеяние. Листовки и газеты сунул за пояс. Потом он достал пришпиленную изнутри пояса брюк английскую булавку, наколол на нее единственный свой рубль и повесил его на веревку. От мысли, что сатиновая рубаха стоила не больше рубля, стало немного легче на душе.

Прежде чем Недведкин сумел попасть на другую, ведущую в город дорогу, ему пришлось миновать еще один лесок и обойти болото. На востоке уже алела полоска ранней июньской зари, трава стала мокрой от росы. Он быстро сориентировался, в какой стороне лежит город, и торопливо зашагал по грунтовой, хорошо укатанной дороге. Пока дошел до пригорода, его несколько раз обгоняли груженные мешками и корзинами телеги – эстонские крестьяне везли к открытию рынка немудреную деревенскую снедь.

В окраинном маленьком трактирчике Недведкин на последний пятак купил кружку горячего кофе с молоком и булку. Никто вокруг не обращал на него внимания, и он неожиданно подумал о том, что куда вольготнее и проще чувствовать себя без военной формы. Однако надо было спешить, чтобы застать товарища с явки до того, как тот уйдет на утреннюю смену.

Он успел вовремя. Незнакомый ему рабочий еще только вставал, когда Недведкин разыскал его комнату. Встретил настороженно, испытующе поглядывал из-под кустистых бровей, но, услышав пароль, потеплел, предложил попить чайку вместе с ним. Недведкин от чая не отказался, сел за покрытый клеенкой стол, торопливо начал рассказывать о своих злоключениях.

Услышав, что Недведкин теперь попадает в разряд дезертиров, хозяин комнаты даже присвистнул.

– Ну-ну! А как же жить-то будешь?

– Как другие нелегалы, так и я…

– А прежде не приходилось?

– Пока еще нет, но лиха беда – начало! Вернусь в Питер, раздобуду у товарищей документы на другую фамилию. Здесь оставаться мне не резон.

– А если поймают?

– Известное дело: суд да тюрьма… А пока сообщить надо…

Оба помолчали, прихлебывая из стаканов остывший чай. Хозяин комнаты посоветовал, что ему следует сделать, снабдил Недведкина пятеркой, объяснив, что это все, чем он располагает, и вскоре они распрощались…

Филер Варсонофьев пришел в управление за час до наступления присутственного времени, пожал вялую руку сонного вахмистра в вестибюле и пошел в угловую комнату, неофициально именуемую филерской. Несмотря на ранний час, здесь уже сидели двое его сослуживцев, склонившиеся над шашками. Оба были азартными игроками, причем в отличие от других резались в шашки на деньги, по двугривенному за партию. Оба машинально ответили на приветствие Варсонофьева и не подняли голов до тех пор, пока партия не окончилась.

Партнер расставлял шашки для следующей партии, маленький лысый филер Комолов повернулся к Варсонофьеву.

– Тут унтер, который с дежурства сменился час назад, говорил, что тебя вчерась допоздна господин ротмистр ждали. Чего-нибудь важное случилось?

– А сам-то чего здесь сидишь? – уходя от ответа, спросил Варсонофьев.

– Да вот велено было до утра в управлении остаться, вроде в резерве. Но что-то никто не беспокоил, не звонил…

И он опять склонился над шашками.

Слова Комолова несколько встревожили Варсонофьева. Что и говорить, приятного мало докладывать, что наблюдаемый ушел от слежки. А что оставалось делать? Задание у него было ясным: если к Лутованову придет матрос, проследить его до пристани и выявить фамилию. Кто ж мог предвидеть, что матрос вздумает на корабль не возвращаться? Приказа о задержании вовсе не было…

Раздумья Варсонофьева прервал сам Шабельский, заглянувший в филерскую.

– Пошли ко мне! – сказал он коротко.

Филер послушно зашагал вслед за начальником, приглаживая ладонью и без того прилизанные волосы. В кабинете Шабельский положил фуражку на тумбочку, кинул рядом с ней перчатки, нетерпеливо обернулся к Варсонофьеву.

– Давай рассказывай, в чем дело. Отчего вчера в управление не пришел?

Варсонофьев, которому начальник не предложил даже сесть, хотя сам уселся за письменный стол, стал неторопливо рассказывать, как он взял под наблюдение матроса возле дома, где жил Лутованов, и «повел» к гавани, как матрос обнаружил слежку и стал метаться по городу. Ротмистр слушал с возрастающим нетерпением, встал даже из-за стола, подошел, остановился напротив, глядя в глаза. Когда филер рассказал, как матрос направился в лес, а он побоялся и за ним не пошел, Шабельский удивленно перебил:

– Как не пошел?!

– А как пойдешь-то? Кругом безлюдно, а он, как бугай, здоров, и у него может быть револьвер. А у меня-то револьвера не было…

– Ну и как же?

– Так и ушел, господин ротмистр…

Начальник как-то очумело посмотрел на Варсонофьева, потом сквозь зубы выдохнул:

– Да ты, сука, понимаешь… я ж тебя, подлец!..

Лицо Шабельского исказилось, и не успел Варсонофьев отшатнуться, как кулак ротмистра врезался ему в зубы. Инстинктивно он отскочил в угол комнаты. Во рту стало солоно от крови, и филер выплюнул в ладонь вместе со сгустком крови два выбитых зуба.

– Да вы что, господин ротмистр! – захныкал он, со страхом глядя на искаженное гневом лицо начальника. – Разве ж дозволительно подчиненных на службе бить? Да вы что, господин ротмистр…

– Уйди отсюда, болван, сволочь! – бешено заорал Шабельский. – Уйди, я за себя не ручаюсь.

Филер пулей выскочил в дверь, прикрывая рот ладонью, побежал по коридору в умывальник.

Только полчаса спустя Стась сообразил, что у него еще остается какой-то шанс. Надо уцепиться за Лутованова, не упускать его ни за что из поля зрения.

К полудню стало известно, что исчезнувший матрос – это электрик Недведкин с линейного корабля «Император Павел I». И в это же время вернувшиеся с задания филеры доложили Шабельскому, что ни дома, ни на заводе «Вольта» Лутованов не обнаружен. Видимо, как и матрос, он скрылся из города.

Ротмистр распорядился срочно по телеграфу передать приметы Недведкина и Лутованова железнодорожным жандармам в Петербурге, но и это не дало никаких результатов. Оба подпольщика – видимо, и тот и другой – сошли с поезда, не доезжая столицы. А может быть, они и не в Петербург направились…