Текст книги "Инспектор Золотой тайги"

Автор книги: Владимир Митыпов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 24 страниц)

– Позвольте, позвольте…– опешил Жухлицкий.– Как вы смеете…

– Я полагал, что вы с комиссаром милиции собираетесь соблюсти некую законность, однако вы предпочли подослать в подвал двух бандитов, чтобы втихомолку зарубить меня топором.

– Я ничего об этом не знаю! – выкрикнул Аркадий Борисович, хорошо разыгрывая бешенство.– Где Рабанжи? Где Митька?

– Это я их послал! – Ганскау спрыгнул с коня и решительно направился к Звереву.

В этот момент кто–то легонько тронул Жухлицкого за рукав. Он обернулся – рядом стояла Мухловникова.

– Нет больше их, Рабанжи и Митьки…– и она с заметным усилием подняла руки, бессильно висевшие вдоль тела. Аркадий Борисович невольно отшатнулся, увидев в них пистолеты.

Зверев смерил взглядом вызывающе замершего перед ним Ганскау и холодно отчеканил:

– Ну, а к вашей совести и чести апеллировать нет надобности, поскольку ни того, ни другого у вас, кажется, нет.

– Кр–расная сволочь! – рявкнул капитан, хватаясь за кобуру.

Зверев, словно этого только и ждавший, молниеносно ударил его снизу вверх в подбородок. В короткий удар он вложил всю скопившуюся злость за бандитское ночное нападение, утренний допрос и последующее унизительное пребывание в холодном сыром подвале. Ганскау отлетел и мешком шлепнулся под копыта коня, который испуганно всхрапнул и взвился на дыбы.

– Я понимаю ваше желание,– Зверев, презрительно откинув голову, посмотрел на Жухлицкого.– Но убить меня сейчас вы не посмеете – здесь слишком много людей. А за сим – прощайте, господа!

И он, по–прежнему прихрамывая, уверенной походкой направился к воротам.

Ганскау пришел в себя, когда Зверев уже скрылся за калиткой. Капитан приподнялся, тряхнул головой и, мгновенно вспомнив все, вскочил в бешенстве. Выхватил у ближайшего казака винтовку и ринулся за Зверевым. Жухлицкий попытался остановить его.

– Господин Ганскау! Николай Николаевич, будьте благоразумны! – несмотря на всю свою немалую силу, Аркадий Борисович еле удерживал разъяренного капитана.

– Честь р–русского офицера!– рычал Ганскау, барахтаясь в медвежьих объятиях Жухлицкого. – Кр–ровью, только кр–ровью!.. Пустите же, дьявол вас подери! Прочь!

Вырываясь, он локтем ударил Жухлицкого под ложечку, отчего тот задохнулся и разжал руки. Капитан устремился к калитке.

Дарья Перфильевна, вскрикнув, бросилась было следом, но Жухлицкий, порядком уже обозленный, бесцеремонно сгреб ее.

– Орочонский бог, хоть вы–то не сходите с ума! – прошипел он и, грубо отобрав оружие, толкнул Мухловникову к милиционерам.– Держите, не то еще пулю схлопочет!

– Господи, убьет!– Дарья Перфильевна отталкивала подскочивших мужиков.– Я ж люблю его!.. Пустите меня!..

– И любите себе на здоровьечко,– уговаривал Кудрин, со всей почтительностью помогая удерживать отчаянно вырывавшуюся промышленницу.– Не извольте тревожиться: капитан – человек военный, убить его не просто…

– Тьфу на твоего капитана! – рыдала она.– Пустите! Сашенька, помоги же!..

Инженер в это время спускался по переулку. Внизу, в заброшенном доме, окруженном остатками хозяйственных построек, таился в засаде Кожов со своим маленьким отрядом. Ничего об этом не знавший Зверев был очень удивлен, когда из–за развалюх внезапно выбежал Очир и с радостным криком поспешил навстречу.

Увидев в живых человека, за которого отвечал перед председателем Верхнеудинского Совета, Очир забыл об осторожности, да и вид спокойно приближающегося инженера тоже как будто говорил о том, что опасности нет. Он был по–настоящему счастлив в этот миг, поэтому не заметил, как из ворот дома Жухлицкого выскочил человек и вскинул винтовку.

Капитан, превосходный стрелок, в сердцах немного поспешил, завысил прицел – пуля, вжикнув над плечом Зверева, угодила Очиру в голову. Алексей, еще не осознавая случившегося, сделал шаг и одновременно с этим инстинктивно обернулся на выстрел, что дало возможность Ганскау, который мгновенно все понял, передернуть затвор и выстрелить вторично. Алексей попятился, поднял плечи, словно хотел сделать глубокий вдох, и упал рядом с Очиром.

Ганскау метнулся назад. Еще мгновение – и он уже в проеме калитки. Но тут прозвучал еще один выстрел: стрелял Дандей, мстя за инженера, этого хорошего русского человека, которого он еще сегодня утром звал к себе в гости. У охотника не было времени ни прицелиться толком, ни взбросить винтовку к плечу,– он едва успел выхватить ее из рук остолбеневшего Васьки, и все же выстрел его оказался, как всегда, точен. Ганскау, уже вбежавший во двор, вдруг как–то странно перекосился, замер, потом сделал несколько неверных шагов и рухнул к ногам Жухлицкого. Аркадий Борисович испуганно отшатнулся, затем, взяв себя в руки, склонился над капитаном и с одного взгляда понял, что тот мертв.

– Кончено! – Жухлицкий вскочил в седло, и при этом сознание его, цепкое сознание миллионера и золотопромышленника, не преминуло отметить, что три пуда золота теперь уже наверняка останутся при нем.

Всесильный когда–то хозяин Золотой тайги покидал свои былые владения – вернее, бежал из них – через черный ход, через ту самую заднюю калитку, которая столь долго служила для всевозможных тайных дел и выходила прямиком к оврагу, заваленному всевозможной дрянью и гнилью.

Два дряхлых деда, коренные старатели, нажившие на приисках жестокий ревматизм, сидели на завалинке у крайнего дома и видели, как вдали под лесом проскакало человек десять всадников.

– Никак, в Баргузин копыта навострили,– заметил один из стариков.– Ишь скачут адали зайцы.

– Яйца, говоришь? – отозвался другой, тугой на оба уха.– И–и, откуль тебе яйца! Нынче я их даже на пасху не пробовал…

Прежде чем одолеть береговую кручу, тропа складывалась в три головокружительные петли, словно упорно не желая отпускать уезжающего или же навязывая ему напоследок возможность до тошноты наглядеться на остающуюся внизу и с каждым разворотом тропы уходящую все ниже столицу Золотой тайги. Словом, что–то ощутимо мстительное, злорадное было в этой тропе, узким карнизом лепившейся к обрыву над Чироканом. Поэтому, выбравшись в конце концов наверх, на плоскую равнину, редкий путник не поспешал облегченно и без оглядки прочь, погоняя запыхавшегося коня.

Однако Сашенька задержалась там, на самой кромке обрыва, оглядывая глубокую долину Чирокана, уже задымленную сизой синью отдаления и надвигающегося вечера. Она еще не сознавала, что, начиная отсюда, с этого места, каждый мимолетный ее взгляд на окружающее – будь то чахлая лиственница у тропы, окатанные камни на берегу Байкала или владивостокские причалы – становится взглядом прощальным. И уж, конечно, даже чуточку не предполагала Сашенька того, что впереди у нее долгая жизнь, которую проведет она в далекой заокеанской стране и закончит которую одинокой старухой миллионершей с прекрасными вставными зубами и изъясняющейся на скверном английском языке с неистребимым витимским акцентом. Но все это еще очень и очень неблизко, а пока что Сашенька окинула взглядом беспорядочную россыпь домишек, прощально вздохнула, словно вместе с этим легким вздохом отринув от себя все минувшее, и повернула коня навстречу закатному солнцу – туда, где, приотстав от охранных казаков, ждал ее Аркадий Борисович…

В этот же час с противоположной стороны к поселку подъезжал Турлай с несколькими старателями. Председатель Таежного Совета был озабоченно–хмур, но спокоен, поскольку еще не знал, что в Чирокане его ждет известие о гибели Зверева и Очира; что завтра в полдень, под холодным, почти совсем уже осенним дождем ему предстоит хоронить их, и заплаканный Васька Купецкий Сын спросит его: «Можно ли их вместе–то? Как–никак они же, поди, разной веры…» – на что он ответит: «Вместе, Вася, только вместе. Одной они веры – советской…»