Текст книги "Стригунки"

Автор книги: Владимир Великанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

Глава тридцать седьмая

По дороге из школы Наташа зашла в несколько магазинов, чтобы купить продукты. Отец перестал ходить в столовую, и теперь она ежедневно готовила обед.

Когда Наташа открыла свою комнату, она сразу же заметила на полу письмо, подсунутое под дверь, очевидно, кем-то из соседей.

Нагруженная покупками, она перешагнула письмо и, не торопясь, разложила продукты на столе. «Наверно, от ребят, из деревни», – подумала Наташа, но, когда нагнулась и подняла письмо, была немало удивлена: адрес отправителя на письме указан не был, и оба штемпеля были московские. «Кто в Москве мне мог написать?» Наташа вскрыла конверт и стала читать:

«Наташа, ты не удивляйся. Это пишет Олег Зимин. Мне хочется с тобой поговорить, но боюсь, ребята станут дразнить. И первая Евстратова. Приходи вечером в четверг в школу в семь часов. Я буду ждать тебя на четвертом этаже в зале. Если прийти не захочешь, письмо разорви и никому не показывай».

Наташа не раз замечала пристальный взгляд Олега. И это радовало ее. Наташе хотелось дружить с Олегом. Письмо обрадовало ее, но принесло в то же время какое-то волнение. «Не влюбилась ли я?» – вдруг подумала Наташа и рассмеялась.

Пока она мыла мясо, чистила картошку и овощи, пока в кастрюле булькал суп, мысли ее все время возвращались к Олегу и к его письму.

Наташа представляла его на уроке. Вот он выходит к доске и, отвечая учителю, говорит легко, без напряжения, сопровождая рассказ выразительными жестами.

Вот Олег на перемене. Вокруг него всегда толпятся ребята. Он знает массу интересных историй и очень увлекательно их рассказывает.

Он подшучивает над учителями, но как-то мягко, беззлобно, с тонким юмором.

Письмо Наташа не порвала. Она спрятала его в хрестоматию по литературе. «Как же поступить? Не пойти на свидание?» Само слово «свидание» Наташу пугало. «Если не пойду, Олег может обидеться», – рассуждала она. Обижать Олега Наташе не хотелось.

И тут Наташа вспомнила, что в семь часов ей надо идти к Фатеевым. «Как же быть? Значит, и Олег туда не пойдет?»

Наташа решила пойти в школу и поговорить с Олегом: «Отчитаю. Пусть ему будет стыдно. Раз решили помогать Фатееву – значит, надо помогать!»

Собираясь в школу, Наташа, сама того не замечая, долго заплетала косу, тщательно поправляла складочки своего платья.

Руки у Наташи были умелые. Форменное платье, купленное отцом, она давно переделала, и оно хорошо сидело на ней. Преобразился и фартук. В один из воскресных дней Наташа повела отца по магазинам и по собственному вкусу купила ленты для кос и светло-желтые туфли. Каблучок у них был низкий, но выглядели туфельки нарядно.

До назначенного Олегом часа оставалось минут сорок. Наташа переделала все хозяйственные дела, а идти было все еще рано.

«Там подожду», – решила она и, еще раз взглянув в зеркало, вышла в коридор.

В школе было тихо. Вторая смена уже разошлась. Из физического кабинета доносился стук молотков. Время от времени в динамиках, которые были развешаны по всем этажам, слышалось гудение, переходящее в пронзительный визг. Похрипев, динамики начинали ровно фонить, и по коридорам громыхал чей-то голос: «Внимание! Даю пробу. Раз, два, три…» Дойдя до десяти, голос считал в обратном порядке.

На четвертом этаже было совсем тихо. Хотя дверь пионерской комнаты была широко распахнута, там никого не оказалось. Наташа походила по пионерской комнате, полистала журналы, а когда где-то далеко-далеко послышались сигналы проверки времени – значит, точно семь часов, – она прошла в зал.

Свет Наташа зажигать не стала. Зал и без того хорошо освещался прожекторами соседней стройки.

Олега не было. Постояв у окна, Наташа по навощенному паркету легкой походкой проскользила в противоположный угол зала к роялю. Крышка была открыта, и Наташа, пододвинув стул к роялю, заиграла.

Пустынный зал наполнился плавными, немного грустными звуками, которые то неожиданно вспыхивали, то слегка тлели, то угасали совсем.

Дверь распахнулась. В зал ворвался яркий сноп света, и вошел Антон Иванович.

– Ты что здесь концерт устроила?

– А разве нельзя? – забеспокоилась Наташа.

– Почему же нельзя? Красивая музыка! С превеликим удовольствием послушаю.

Наташа заиграла полонез из «Ивана Сусанина», прислушиваясь, не идет ли Олег. Но его все не было.

Наташа встревожилась: «Не насмешка ли?»

Антон Иванович спросил:

– Где это ты играть научилась? Слыхал, из колхоза приехала, а играешь замечательно.

– Как где? В районе. В музыкальной школе, – ответила Наташа и, чтобы отогнать тревожные мысли, заиграла вальс из «Лебединого озера».

Послышались шаги. «Он!» – обрадовалась Наташа, но в дверях с географическими картами в руках появилась Инна Евстратова, сопровождаемая одной из подруг.

Евстратова, увидев, что за роялем Наташа, приостановилась в дверях.

«Пришла! – обрадовалась Инна, но и огорчилась: – Оказывается, Губина тоже играет?»

Инна с подругой прошли через зал и скрылись в противоположной двери.

Смутное предчувствие, что письмо – дело рук Евстратовой, что над ней посмеялись, взбудоражило Наташу. Она решительно встала и, сказав Антону Ивановичу «до свиданья», быстро вышла из зала.

Глава тридцать восьмая

В пятницу, на следующий день после получения письма и несостоявшегося свидания с Олегом, Наташа пришла в школу раньше обычного. Ей хотелось поговорить с Зиминым или по крайней мере увидеть выражение лица Олега в тот момент, когда он войдет в класс.

Но Олег пришел перед самым началом урока и, заметив Наташу, посмотрел на нее с той же еле уловимой радостной улыбкой, как смотрел и раньше. Весь день Наташа наблюдала за Олегом, но он вел себя, как обычно.

Последним уроком была химия. С первых же дней, как они начали изучать этот предмет, Олег изъявил желание быть лаборантом и после уроков с удовольствием мыл пробирки, развешивал химикалии, подметал лабораторию – словом, делал все, что предлагала учительница. Наташа тоже частенько оставалась в химическом кабинете, чтобы подготовить приборы к следующему уроку.

В этот день дел было много. После классной лабораторной работы собралась целая груда пробирок, которые не так-то легко было отмыть.

В лабораторию вошла Наташа. Олег начал весело рассказывать, как вчера после уроков кто-то из седьмого «Б» излупил двух здоровых парней из соседней школы, которые напали на маленьких девочек.

– Понимаешь, двоих! – восхищался Олег.

А Наташа смотрела на Зимина и думала: «А почему ты не спрашиваешь, где я вчера была? Почему не пришла к Фатеевым?»

Наташа хотела спросить об этом Олега, но мешала учительница. И когда та, наконец, вышла, Наташа быстро расстегнула портфель, достала письмо и протянула его Олегу:

– Ты писал?

Олег пробежал глазами письмо и покраснел:

– Не я! Это кто-то подстроил.

В правдивости его слов Наташа не сомневалась.

А Олега охватило волнение. Ему вдруг захотелось, чтобы он написал эту записку, чтобы они встретились с Наташей вечером в пустынном актовом зале. Но он сказал:

– Кто это додумался?

Наташа волновалась не меньше, чем Олег.

На столе лежала стопка тетрадей. На верхней было написано: «Контрольная работа по химии ученицы 7-го класса школы рабочей молодежи № 128 Судаковой Е. Д.». Учительница химии по совместительству работала и в школе для взрослых.

Олег взял тетрадь и сказал:

– Вот трудно небось людям учиться! Отработал на заводе – и в школу. Когда ж уроки учить?

– Конечно, трудно, – быстро ответила Наташа. – Мой папа вчера двойку получил. Мы всю ночь с ним задачи решали. Даже сейчас спать хочется.

– Хочешь, я к вам приходить буду, и мы вместе его задачки решать будем? – предложил Олег.

– Да нет, Олег… Я сама справлюсь. Когда я помогаю папе – ничего: я дочка. Ну, а если ты будешь, папе стыдно будет!

Помолчали.

– Я выведу ее на чистую воду, – неожиданно сказала Наташа.

– Кого? – удивился Олег.

– Евстратову.

– Ты, значит, думаешь, что это она?

– Да.

– Давай вместе выведем.

Наташа и Олег весело рассмеялись.

Глава тридцать девятая

В то утро, когда Наташа и Олег хотели осуществить свой план – вывести Евстратову на чистую воду, – произошло событие, взволновавшее не только седьмой «А», но и всю школу.

На третьем этаже, у витрины, где вывешивалась «Пионерская правда», толпились ученики разных классов. Даже десятиклассники. На первой страничке газеты «Пионерская правда» под заголовком «Урок» было помещено стихотворение. Ничего в нем примечательного не было, кроме подписи: «Инна Евстратова, ученица 7-го «А». Москва, 813-я школа».

Многие, особенно девочки, шумно восторгались. Некоторые ученики других классов, не знавшие Евстратову в лицо, заглядывали в седьмой «А», но Инна еще не приходила.

Рем по поводу творчества Евстратовой высказался скептически:

– Не стихи, а так себе…

– Тебе все так себе, – ответил ему Мухин. – Если в газете напечатали, значит стихи стоящие. Какую-нибудь дрянь печатать не станут. Ты вот в прошлом году стишки написал, так их и в стенгазете никто читать не стал.

Рем был уязвлен, но отвечать счел ниже своего достоинства.

Инна вошла в класс перед самым звонком. Она не вошла, а буквально вплыла, снисходительно раскланиваясь с теми, с кем дружила, и торжествующе поглядывая на тех, кого считала недругами.

После второго урока, когда учительница биологии вышла из класса, а ребята не успели еще покинуть своих мест, Наташа решительно подошла к учительскому столу и подняла руку.

– Ребята! – громко сказала Наташа.

Класс встрепенулся.

По тону Губиной, по решительному и взволнованному выражению ее лица ребята поняли, что Наташа собиралась сообщить что-то значительное.

– Ребята! – повторила Губина. – Мне по почте пришло письмо. Вот это. – Наташа показала голубой конверт. – Я вам его прочитаю.

Класс замер. Узнав конверт, Евстратова побледнела, но, стараясь не выдать себя, оживленно прошептала соседке:

– Вот интересно!

В классе наступила полная тишина. Прочитав письмо, Наташа обратилась к Олегу:

– Зимин, скажи, ты писал это письмо?

Олег, будто отвечая учителю, встал:

– Честное пионерское, не я писал!

Инна побледнела еще больше.

– Кто же тогда написал мне от имени Зимина? – продолжала Наташа.

Все молчали.

– Тогда, ребята, я приколю это письмо к стенгазете. Пусть все узнают, чей это почерк. Пусть будет стыдно тому, кто этим занимается. – Наташа достала из кармана фартука английскую булавку, приколола письмо к стенной газете и вышла из класса.

Весь день класс толковал о стихах в газете и письме, полученном Губиной. Посматривая на письмо, некоторые говорили: почерк Евстратовой.

– Теперь понятно, почему Зимин вчера к Фатею не пришел, – сказал во время переменки Мухин Коле Никифорову.

– Дурак, – ответил Коля.

– Точно, дурак! Свидания назначают. Любовь…

– Ты дурак!

– Я?

– Ты! Никаких писем Олег не писал и ни на какие свидания не ходил. Он дома сидел. Я точно знаю! Его мать вчера к Фатею не пустила.

Глава сороковая

Ребята заметили, что в последнее время Иван Дмитриевич почти совсем перестал уделять внимание их работе. Наскоро проверив принесенные ребятами из дому готовые кирпичи, Фатеев раскладывал на кровати, на стульях, стоявших рядом, книги и без конца читал, рисовал, чертил.

– Все, что мы делаем, Василий, – сказал однажды сыну Иван Дмитриевич, – игрушки.

– Как игрушки?

– Очень просто. В кирпиче я теперь уверен. Но в массовое производство его так пускать нельзя: долго, дорого, непрочно.

Иван Дмитриевич взял со стула асбестовую коробочку, привезенную в свое время с завода металлоламп.

– Кирпич надо делать по такому принципу: штамповать, одновременно впрессовывая в него константановые пары, и после обжига заливать сплавом. Такое производство можно автоматизировать.

Вася присел на край кровати, и отец подробно стал рассказывать ему, как он думает спроектировать автоматический завод.

Шли дни.

Ивану Дмитриевичу нужно было делать чертежи, эскизы, писать. Чертежная доска, которой он пользовался раньше, до операции, теперь, когда он мог работать только сидя в постели, уже не годилась. Иван Дмитриевич сооружал перед собой пирамиды из книг, клал на них доски и дощечки, начиная от шахматной и кончая доской для резки овощей, но все эти постройки быстро разрушались. Фатеев был в отчаянии. Нужна была доска, которая бы на шарнирах отодвигалась и приближалась, поднималась и опускалась.

Фатеев позвал сына.

– Вот, Вася, новое задание, – серьезно сказал Иван Дмитриевич, убирая с кровати часть книг, чтобы сын мог присесть. – Для работы мне нужна доска. Я, сам понимаешь, сделать ее не могу. Ты – тоже. Значит, надо обратиться в мастерскую.

– Папа, а может, на заводе сделают? Там уж постараются. Тебя там уважают, – перебил Вася.

– Нет, Вася, – категорически отверг Иван Дмитриевич предложение сына. – Сделаем доску сами. Я только ума не приложу, какая бы мастерская взялась за эту работу.

– Ладно, – сказал Вася, складывая вчетверо отцовские чертежи и наброски, – найду!

– Возьми в шкафу двести рублей и ступай. Только халтурщикам не отдавай.

Вася встал на стул и достал с верхней полки шкафа деньги. Там оставалось шестьсот рублей. Вася больше всего боялся, что наступит момент, когда эти деньги кончатся.

От одной мастерской к другой шагал в этот день Вася. Работа, которую он просил выполнить, прейскурантом мастерских была не предусмотрена, да и от заказчика-мальчишки ее принимать опасались. Правда, в двух мастерских согласились было взяться за это «левое» дело, но заломили такую цену, с которой Вася никак не мог согласиться.

Опечаленный неудачей, Вася Фатеев направлялся домой. Его тревожили невыполненные уроки, невымытая к приходу матери посуда, деньги, которых дома оставалось так мало. Вдруг его кто-то окликнул:

– Фатей! Куда ты разогнался?

Вася обернулся. Его догоняли Зимин, и Мухин.

– Ты, как скороход хороший, несешься, – заметил запыхавшийся Олег.

Друзья встретились на скверике, и Вася, несмотря на то, что спешил, остановился.

– Понимаете, – сказал он, – невозможно электрические кирпичи, как мы, делать вручную. И вот отец решил составить проект автоматического завода. На заводе будет несколько линий. Одна будет штамповать кирпичные заготовки, другая – рубить и сгибать скобки. Потом эти линии соединятся, и машины будут впрессовывать скобки в сырые кирпичи. После этого сушка и обжиг. В щелочки обожженного кирпича машина зальет сплав. Все готово! Кирпич на машины – и поехали! Здорово? А пока все дело уперлось в чертежную доску. Отец без нее не может, а никто не берется доску делать. – Вася вздохнул. – Нет таких мастерских в Москве. Вот чертежи доски.

Вася развернул наброски, и друзья принялись внимательно их рассматривать. Олег в рабочих чертежах разбирался слабо и поэтому охотно уступил их Мухину.

– Ты мне на один день чертежи дать сможешь? – спросил Мухин Васю.

Вася колебался: его волновало, что скажет по этому поводу отец. Но пока что в мастерских ничего не вышло. «Придется все же на завод, видно, обращаться», – подумал Вася и сказал:

– Ладно. Бери!

– Я постараюсь сделать доску, Фатей, – сказал Мухин на прощанье. – Так и скажи отцу: сделаем. Будем делать вместе. – И он протянул Васе руку.

Глава сорок первая

Гараж Мухиных стоял в углу двора. Сзади него была сухая канава, куда сбрасывали битое стекло, консервные банки, старую обувь. «Утильсырье» приезжало во двор редко, и канава почти всегда была полной.

Будь Женя один, он вошел бы в гараж без опаски, как хозяин. А вот привести друзей – дело другое. Отец этого не разрешал.

Ключи от гаража оказались на месте, в хрустальном стаканчике, стоящем на комоде. После занятий в школе ребята должны были сбегать домой пообедать и в назначенное время подойти к воротам соседнего дома. Там они договорились встретиться с Женей.

Мухин был точен. Не торопясь, будто он идет на прогулку, Женя вышел из своих ворот и направился к приятелям. Они уже были на месте. Тихонько объяснив им, как непримеченными пробраться через соседний двор в канаву за гаражом, он нарочито громко попрощался и сказал, что спешит в мастерскую чинить стул.

Ребята скрылись в воротах соседнего дома, а Женя направился в гараж. Когда, по его расчетам, друзья должны были достичь канавы, он приоткрыл дверь гаража и юркнул за сарай. Коля, Вася и Олег сидели в побуревших от первых заморозков лопухах.

– Васька, прячься за мной, – шепнул Женя. Загораживая собой Васю, он хотел уже пропустить его в сарай, когда от ворот послышалось:

– Эй вы, подпольщики! Чего хоронитесь?

Ребята обернулись. В воротах, широко, как моряк, расставив ноги, стоял Птаха.

– Ага! Попались! – засмеялся он.

– Тише ты, Мишка, – прошептал Мухин и поманил его.

Птаха догадался, что ребята прячутся неспроста, и, оглянувшись по сторонам, побежал к гаражу. Мухин схватил Мишу за рукав и втянул в гараж:

– Что ты на весь двор раскричался? Соседи ведь услышат! Отцу наябедничают!

Миша миролюбиво сказал:

– Ну ладно, раскудахтались! Что вы тут делать собрались?

Мухин затворил дверь гаража, зажег свет и, подойдя вплотную к Птахе, шепотом, словно за дверями кто-то подслушивает, сказал:

– Чертежную доску Васькиному отцу делаем! Он автоматический завод изобретает.

– А меня почему не позвали? Значит, если бы случайно вас в канаве не заметил, Птаху побоку? Друзья мне тоже!

– Мы думали… – начал было Олег.

– Понимать надо. Я человек безработный. Скучаю без общества. Показывайте, что у вас за доска.

Мухин, как человек привычный к мастерству, подвел ребят к верстаку. Стали распределять работу.

Получилось так, что Коля остался не у дел.

– Ну, а за тобой, как говорит мой отец, общее руководство, – сказал ему Олег.

– Это еще что за общее руководство? – возмутился Коля.

Ребята переглянулись. Никифоров, обычно тихий, сговорчивый, сегодня настоятельно заявил о своих правах.

Птаха взял Колю за плечо и повернул к себе лицом:

– Ты что расшумелся? Умеешь паять, умеешь клепать – делай сам. На! На!

Миша решительно взял медные полоски со стола и стал насильно вкладывать их в руки Никифорова.

– Постой! – отстранил Птаху Мухин. – Он нам не доверяет! Все сам хочет делать. Концы от термопар сваривать – сам: не справитесь. На завод ехать – сам. А мы что, дорогу не найдем? Зачем ты нас всех собрал? Еще и Губину с Птахой пригласил! На! На! – Женя собирал со стола железки и инструмент и все это совал в руки обескураженному Никифорову. – На, работай один!

– Муха! Ну, что ты, Муха! – суетился Олег. – Перестаньте вы! Пусть Коля с Васькой доску делают.

– Пусть все делает! Он председатель – пусть все делает!

– Никто не просил меня председателем выбирать! – наконец оправился от неожиданного натиска Коля. – Я как лучше хочу… А вы…

– Как лучше – это не значит все самому… Мы тоже люди! – продолжал Мухин. – Ты председатель. Ты давай задания и проверяй, как мы делаем. Правильно, ребята, я говорю?

– Что ты, Колька? Разве мы тебя не слушаем? Слушаем! – спросил и сам же ответил Вася.

Олег стал брать из рук Никифорова железки и складывать их на стол.

– Ты зря, Никифор, на меня за «общее руководство» обиделся, – сказал Зимин. – Ты председатель и должен руководить.

– Нужно мне твое «общее руководство». Мы с дядей Ваней за это время лучше пару лишних кирпичей смонтируем. А вы смотрите, чтоб доска по-настоящему, на совесть сделана была.

– Вот это, Никифор, другое дело. А за доску я ручаюсь, – заверил Мухин.

Ребята опять стали распределять работу. Олег заявил, что он будет паять и что если в гараже работать нельзя, он будет паять у себя дома.

– И вытурит тебя мамаша из дома, – заметил Птаха. – Кубарем с лестницы полетишь.

– И не вытурит. Пусть попробует.

– Посмотрим, – ухмыльнулся Миша. – Погоришь – приходи ко мне работать. У меня хоть шагающий экскаватор строй, никто не пикнет.

Птаха был прав. Попытка Олега устроить в квартире мастерскую кончилась скандалом. Ольга Константиновна начала кричать, швырять инструменты и материалы. Олегу едва удалось их спасти. И то только благодаря находчивости Веры. Когда поднялся скандал, она, воспользовавшись суматохой, быстро спрятала паяльник, медные полоски, кислоту и олово в кухонный шкаф.

Смастерить чертежную доску сложной конструкции, да такую, чтобы она была не хуже чем из мастерской, оказалось делом нелегким. Уже в первый день работы, когда Олег принес из дому спаянные медные полоски, ребятам стало ясно, что у Зимина пайка получается неважной.

– Да… – протянул Мухин, рассматривая грязную неровную пайку, а проверив угольником, добавил: – Кривота-косота, не работа – красота! Ладно, ребята, поправим, – сказал Женя, пряча раму под верстак. – Завтра опять приходите.

– Подожди, Муха. Куда же ты прячешь? Если плохо сделал, переделаю. Я же первый раз в жизни паял. Отдай!

Олег потянулся за своей работой, но Мухин отстранил его:

– Некогда нам опытами заниматься. Сам исправлю.

– А ну, отдай ему! – приказал Птаха.

Женя полез под верстак и покорно отдал медные полоски Зимину. Птаха подмигнул Олегу.

Когда ребята вышли на улицу, Миша предложил:

– Пойдем ко мне работать, Зимин! Мы им нос утрем.

…Дома у Птахи никого не было, и ребята сразу же принялись за работу. Наблюдая за ловкими движениями Птахи, Зимин восхищался: «Он и паять умеет! Да как здорово! А перед всеми, как Муха, не задается».

Когда пайка была закончена, Птаха легонько подтолкнул Олега:

– Скажи, мол, сам сделал. Понял?

Зимин шел домой и думал: «Какой все-таки хороший человек Птаха. А вот из школы выгнали! Бывает же такое в жизни!»

Весь следующий день ушел на обрамление доски. Женя Мухин, у которого дел было значительно больше, чем у Олега и Васи, вместе взятых, все же обогнал их. Приспособление, где нужно свинченное болтами, работало отлично. Оставалось присоединить его к нижней части, склепать которую взялся Птаха.

Миша работал дома и задерживался. Ребята начали уже беспокоиться, потому что через час с работы должен был вернуться Женин отец.

Мухин сбегал домой узнать, сколько времени, и, вернувшись, сказал:

– Надо уходить!

Прячась за сараи, ребята стали было по частям выносить готовую вещь, когда в дверях гаража появилась длинная как жердь Нинка Строева. Ни прогнать, ни обойти Нинку было невозможно. Как назойливая муха, юлила она около дверей:

– Вот скажу, скажу Виктору Андреевичу, что ты в гараж мальчишек водишь!

– Уйди, змея! – цыкнул на нее Женя.

Но Нинка не уходила. А когда заметила, что ребята тащат из гаража какой-то странный предмет, совсем восторжествовала:

– Ну и будет тебе, Муха, от отца! Ну и будет! Послушаем концертик.

Женя грубо оттолкнул ее, и ребята, унося доску, скрылись в проломе забора. Они не знали, куда деть недоделанную доску. Показывать ее Ивану Дмитриевичу было еще рано, а оставлять в гараже опасно.

– Пошли к Птахе, – предложил Олег.

Ребятам повезло. Когда они вошли во двор, где жил Птаха, Миша сидел на табуретке возле своего крыльца и зачищал напильником склепанные им медные пластинки.

– Не дождались? Примчались! – упрекнул Миша, подходя к ребятам. – А чего доску с собой тащите?

– Нельзя ее в гараже оставлять, – объяснил Женя. – Увидит отец – шум поднимет.

– Ну и папаша у тебя, Муха! – покачал головой Птаха. – А еще рабочий класс называется.

– Такой уж он… Все за свой гараж дрожит, – смущенно ответил Женя.

…Нинка осталась верной себе. Не успел Виктор Андреевич появиться во дворе, как она доложила ему о том, что в его гараже хозяйничали мальчишки.

Мухин пришел в негодование. Походкой, не предвещающей ничего доброго, он вошел в столовую и грозно спросил жену, где сын. Женя съежился от страха и дал себе слово расправиться с Нинкой.

– Кто тебе, паршивец, разрешал приводить мальчишек в гараж?! – закричал отец, вытаскивая из брюк ремень.

Напрасно Женя пытался рассказать отцу, что доску они делают для инвалида Фатеева.

– Скажи, кто тебе разрешал? Кто? – кричал отец, не слушая сына.

Просвистел ремень, но Женя, вскочив на стул, успел выпрыгнуть в окно и убежал в соседний двор.

Преследовать его отец не стал. Спустя полчаса он вывел машину из гаража и, бережно смахнув с нее пыль, уехал.

А Женька выследил Нину Строеву и отлупил ее.

Еще дрожащий от нервного возбуждения, Женя Мухин отправился к Фатеевым. Пройдя квартала три, он заметил во дворе одного из домов отцовскую машину. Какие-то люди складывали в нее чемоданы. Отец тоже нес к машине большой тюк.

«Все ясно. Подрабатывает», – решил Женя. И вспомнил об Иване Дмитриевиче, который работает в постели… И как работает! Женя искренне сейчас завидовал Васе Фатееву.

… И вот работа закончена. Доска получилась именно такой, какой ее хотел видеть Женя. Сверкал черный лак, и на нем особенно ярко выделялись начищенные шкуркой латунные зажимы.

Придирчиво осмотрев доску, Иван Дмитриевич похвалил ее внешнюю отделку, а пощупав и подавив ее, и прочность.

Ребята прикрепили доску к кровати. Фатеев помогал им в меру сил. Доска легко поднималась вверх, шла вниз, отодвигалась и приближалась.

Ни слова не говоря, Фатеев крепко, по-мужски пожал всем ребятам руки.