Текст книги "Стригунки"

Автор книги: Владимир Великанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

Инна быстро пошла по больничной аллее к выходу. Когда она была уже у троллейбусной остановки, к воротам больницы подкатил «ЗИЛ». Из машины вышли Окуневы: дед и внук. Они быстро прошли по аллее и вошли в больничный корпус.

Дежурная сестра взяла у поздних посетителей конверт и сверток. На конверте было написано: «3-я палата. Николаю Никифорову». А под чертой: «От Рема и Игнатия Георгиевича Окуневых».

Глава пятьдесят девятая

Узнав о несчастье, постигшем Колю, Иван Дмитриевич осунулся и помрачнел. Всю ночь он не спал. Не спала и Василиса Федоровна. Время от времени она поглядывала на мужа. Он лежал неподвижно и смотрел в окно. За окном на стройке дома то и дело вспыхивали сполохи электросварки, и лицо Ивана Дмитриевича озарялось голубовато-зеленоватым светом.

– Иван, поспи. Не убивайся, – шептала жена. – Он поправится.

Но муж не отвечал, словно не слышал.

Утром, когда Вася уже ушел в школу, он сказал:

– Ася, ты сама понимаешь… Я не могу, а ты, как кончишь смену, сходи навести Колю. Позови к нему профессора… если надо… Ну, ты понимаешь…

Василиса Федоровна и медицинская сестра Зоя Николаевна Онищенко оказались знакомыми. В прошлом году они занимались в одной группе на курсах по повышению квалификации. Не вдаваясь в расспросы, какое отношение имеет Фатеева к больному, Онищенко проводила Василису Федоровну к Коле.

Никифоров лежал без сознания. Рядом с ним на табурете с книжкой в руках сидела Инна. Увидев мать Васи, она встала и уступила ей место рядом с больным.

Василиса Федоровна пощупала Колин лоб, погладила его волосы.

– Опять без сознания? – спросила она.

Василиса Федоровна взяла Колину руку. Исхудавшая, она пылала…

– Коля… Коленька… Ну как же это ты?.. – прошептала Фатеева. – Ты б знал, как Ваня убивается, что не может тебе помочь…

Инне пришла вдруг странная мысль:

«Почему это не моя мама? Разве моя не может прийти к Коле? Нет! Никогда она не придет. Не догадается. А ведь когда узнала – тоже жалела…»

– Он перед тобой, Коленька, в неоплатном долгу… – продолжала шептать Василиса Федоровна.

Неожиданно она села на стул и с каким-то отчаянием сказала:

– Ты же, Зоя Николаевна, ничего, ничего не знаешь! Он, Колька, моему Ивану Дмитриевичу кровь для переливания предлагал.

Фатеева закрыла лицо руками и опустила голову на спинку стула. Онищенко шагнула к ней и, положив руки на плечи, спросила:

– Когда? Зачем?

– Ты ничего не знаешь? – простонала Фатеева. – В августе моему последнюю ногу ампутировали… Еле выжил…

Инна кинулась к Фатеевой.

– Тетя Ася! Тетя Ася! Не плачьте!

Василиса Федоровна смахнула слезы:

– Я не плачу.

– Тетя Ася, так, значит, у Коли для Ивана Дмитриевича брали кровь?

– Нет, не брали. Нельзя у подростков брать. А Коля предлагал. Говорил: «Берите! Сколько нужно берите. У меня кровь здоровая».

Зоя Николаевна вывела Фатееву в коридор.

Инна стояла над кроватью Никифорова и не спускала глаз с его неподвижного, сосредоточенного лица.

– Кровь… Кровь свою отдавал, – прошептала она и снова села на табурет у его кровати.

Глава шестидесятая

Кончалась вторая неделя болезни Коли. Ему полегчало. Товарищи почти ежедневно теперь навещали больного. Инна Евстратова после занятий в школе не отходила от Колиной постели.

Ежедневно, приходя в класс, она сообщала о состоянии здоровья Никифорова и подробно рассказывала, как Коля ел, о чем расспрашивал, что кому хотел передать.

Однако классу было известно далеко не все, что произошло за эти две недели в палате № 3. Об этом, кроме Инны, знала лишь одна Наташа Губина. Инна делилась с Наташей всеми своими мыслями и переживаниями.

Сидя у постели Никифорова, Инна представляла себя фронтовой медицинской сестрой, которая своей беспредельной уверенностью в торжестве жизни вселяет бодрость в смертельно раненного героя. Таким героем был для Инны Коля.

В часы, когда Коле становилось хуже и вдруг начинали беспокоиться врачи, Инна думала о слабости человека в борьбе со смертью. Вспоминала она и статью академика Обручева, который ставил перед подрастающим поколением задачу продлить человеческий век.

Да, эта задача благородна!

И здесь, у Колиной постели, Инна решила стать врачом.

Губина со свойственной ей рассудительностью, стараясь проверить, тверда ли подруга в своем решении, нет-нет да и говорила Инне что-нибудь такое, что иного сразу бы охладило, например:

– Вот ты, Инка, врач, работаешь в нашей районной поликлинике. Но вместо того чтобы открывать всякие вирусы или делать операции головного мозга, тебе целый день приходится принимать больных. Один – кха-кха – кашляет, у другого живот болит, у третьего чирей за ухом вскочил.

Конечно, в Иннины расчеты выдавливание чирьев не входило, но она не сдавалась:

– Днем я буду работать в поликлинике, а вечером дома или в лаборатории ставить опыты.

– Ну, а если ты будешь работать в деревенской больнице? Например, у нас в Домодедове? А там нет настоящей большой лаборатории… – продолжала испытывать ее Наташа.

– Привезу из Москвы всяких приборов и пробирок.

Наташе такие ответы нравились.

Наташа тоже ничего не таила от Инны. Она рассказала подруге о событиях, происшедших в доме Зиминых, про которые ей сообщил Олег.

Олега очень беспокоила мысль, что в больнице Колю лечат недостаточно хорошо, что не все сделано для его спасения.

Выбрав удачный момент, Олег самым трогательным образом рассказал отцу о Никифорове.

– Понимаешь, папочка, он мой самый-самый лучший друг! У него отца нет. Мама зарабатывает мало. Давай мы ему за деньги вызовем самого знаменитого профессора! Помнишь, как ты мне вызывал, когда у меня скарлатина была? В золотых очках!

Кузьма Кузьмич был занят какими-то своими мыслями и просьбу сына пропустил мимо ушей.

– Мало ли на свете болеет мальчишек, которые по своему недомыслию гоняют на коньках по речкам и проваливаются под лед? Наука ему будет.

– Папа, да ты все перепутал! Он не на коньках катался! Он девочку спас!

Кузьму Кузьмича начинала раздражать настойчивость сына:

– Ты пойми сам! Почему это я должен тратить деньги на какого-то мальчишку?

– Да ведь он, папа, попал в прорубь, спасая девочку!

Кузьма Кузьмич, не придавая особого значения тому, что говорит, пообещал:

– Ладно, поговорю.

Весь следующий день Олег жил мыслью о том, как отец приезжает к знаменитому профессору, как рассказывает ему о подвиге Коли, как профессор записывает адрес и на машине с красными крестами спешит выручать Никифорова.

Вечером, в половине девятого, Олег взобрался на подоконник, чтобы не пропустить, как во двор въедет отцовская «Победа», а когда машина показалась, бросился открывать дверь:

– Ну, как профессор?

– Какой профессор? – удивился Кузьма Кузьмич. – Ах да! Ты все насчет этого мальчишки. Знаешь, закрутился, забыл.

– Как же это ты, папа, забыл? – сокрушался Олег.

Наташе было жалко Олега, когда он ей все это рассказал. Она поделилась рассказанным со своим отцом.

– Дубина и скряга, – отозвался Губин о Зимине. Потом потер лоб и, видимо вспомнив, что раньше слышал от товарищей дочери об отце Олега, добавил:

– Ничего, Наташка! Скоро такой народ переведется. А насчет Никифорова не беспокойтесь. Его и без платных профессоров советские врачи вылечат.

…На следующий день, придя на дежурство в больницу, Инна заметила на Колиной тумбочке письмо Окуневых. Инне хотелось узнать, что пишет Рем, но без разрешения Коли прочитать письмо она не решилась.

Когда Коля пришел в сознание, Инна безразличным тоном заметила:

– Что, Окуневы тебе письмо прислали?

– Угу! Только Рем не велел никому показывать. Тебе можно… Читай. Ты Наташке скажи… Наташке тоже можно…

Инна прочитала письмо. Первая половина его была написана почерком Рема, вторая – незнакомым, крупным, размашистым. Рем писал:

«Здравствуй, Колька! Это пишет тебе Окунев. Как и все ребята, беспокоюсь за твою болезнь и желаю, чтобы ты скорее выздоровел. После того как на сборе меня критиковал Игнатий Георгиевич, мне и в школу ходить не хотелось. Ребята, как сговорились, со мной не разговаривали. Сам понимаешь, какая жизнь! Поговори с ребятами, которые к тебе ходят, чтобы мне что-нибудь такое поручили. Сделай, пожалуйста. Только чтобы ребята не трепались.

Выздоравливай, Колька, скорей и приходи в школу. При тебе в отряде порядка больше.

Рем».

Инна несколько раз перечитала послание Рема и почувствовала, что написать его Окуневу было не так-то уж легко. Не ускользнуло от Инны и то, что перед словами «Игнатий Георгиевич» стояло слово «дед». Написав его, Рем, видимо, заколебался. Собираясь показать письмо Игнатию Георгиевичу, оставить слово «дед» было бы непочтительно. Писать же «дедушка» для него, семиклассника, было уже неудобно. Рем вычеркнул слово «дед» и написал имя и отчество академика.

Окунев-старший писал следующее:

«Дорогой Николай! Известие о Вашем несчастье меня взволновало. Знайте, что я в числе тех людей, которые постоянно следят за ходом Вашей болезни и желают Вам скорейшего исцеления.

Письмо внука пионера Рема Окунева прочитал. В основном им доволен и согласен с высказанными в нем мыслями. Однако хотел бы конкретизировать… Дайте внуку такие поручения, чтобы выполнить их было нелегко, а, выполнив их, он почувствовал бы, что пионерская жизнь им еще не прожита, что есть еще много в ней трудного и интересного. Желательно, чтобы работа была черновой.

Многие считают, что больным писать о делах вредно. Я же, хотя и не медик, считаю, что, напротив, это полезно, потому что моральный фактор так же важен, как и физический. Поэтому советую Вам, молодой друг, не падайте духом, старайтесь не думать, в каком боку колет, где болит. Но врачей слушайте, хотя я их, скажу по секрету, недолюбливаю.

Ваш друг И. Г. Окунев».

Заканчивалось письмо припиской Рема: «Никому не показывай».

Инна и Наташа, прочитав письмо, отношение к Рему переменили.

…В этот день на дежурство в больницу Инна несколько опоздала, потому что забегала в музыкальную школу, чтобы узнать задания на дом.

Инна уже несколько раз пропускала занятия, и ее мама, узнав об этом, начала бранить дочь. Разговор происходил вечером, и отец был дома. Прислушавшись к разговору, он твердо сказал жене:

– Лина, дочь поступает правильно. Потом она все наверстает.

В дела дочери отец вникал редко, но, когда что-нибудь говорил, возражений не терпел.

Теперь Инна бежала в больницу со спокойной душой.

– Вот я и пришла к тебе, Коля, – сказала Инна и села на край кровати.

Как всегда, она рассказала о том, что было в школе, что нового в газетах, как на улице, – словом, обо всем, что узнала сама.

За разговором Коля и Инна не заметили, как в палату вошла сестра Зоя Николаевна, сопровождаемая молодой женщиной с букетом живых роз в руках. Женщина вела за руку хрупкую бледненькую девочку лет трех.

– Вот, Коля, тебя пришла навестить Танечка, – сказала Зоя Николаевна. – Та самая, которую ты спас.

Женщина отдала Танечке цветы и, показав на Колю, что-то прошептала девочке на ухо. Танечка, смущаясь, подошла к кровати и, сказав: «Здравствуй, мальчик Коля», – положила цветы на одеяло.

Коля смотрел на девочку, ради которой он в декабрьских сумерках шел по хрупкому льду к зияющей проруби. Девочка ему понравилась. Белокурая, голубоглазая, с большим белым бантом на макушке, она, стесняясь, исподлобья смотрела на мальчика, о котором так часто говорила ей мама. Перед тем как войти в палату, мама несколько раз наказывала Танечке обнять и поцеловать мальчика, но сделать это девочка так и не решилась. Постояв немного у Колиной постели, она подбежала к матери и обняла ее колени.

Розы лежали рядом. Они напоминали о лете. Правда, запах роз, которые в это время года где-то чудом раздобыла Танечкина мама, смешивался с запахом лекарств. Но все-таки от роз веяло летом. Коля вспомнил бабушкину деревню, стену золотой ржи, жужжание пчел в клеверах и уваровские перелески…

Молчание затянулось, и Танечка, потянув мать за юбку, стала капризничать: «Мам, пойдем отсюда, ну, пойдем!»

Женщина спросила Инну:

– А ты что, сестра Коли?

– Нет, мы вместе учимся.

– Как же тебя пустили сюда? – удивилась женщина. – Никого ведь не пускают.

– Коля так хочет. Потому и пускают. Главврач насчет меня специальное распоряжение дал.

Женщина подошла к Колиной кровати.

– Спасибо тебе за Таньку! – поцеловала она его и расплакалась.

– Мам, почему ты плачешь? – заволновалась Танечка.

– Девочка! – вытирая слезы, обратилась женщина к Инне и рукой поманила ее к двери.

Инна нерешительно подошла. Женщина расстегнула сумочку, достала из нее какой-то небольшой, но тяжелый предмет, завернутый в шелковый носовой платок, и зажала его в Инниной ладони.

– Это Коле. От мужа. Это его, – женщина снова расплакалась и, взяв Танечку за руку, поспешно вышла.

Оглядываясь на Колю, Инна развернула платок и увидела большую серебряную медаль. На ней был изображен танк и написанные красной эмалью горели два слова: «За отвагу». На обороте стоял номер: «1 108 552».

Где-то далеко-далеко, у Днепра или под Варшавой, может быть и под самим Берлином, за участие в смелой атаке приколол эту медаль генерал Таниному отцу. У Инны задрожали руки. Она подошла к Коле, чтобы показать ему подарок. Он спал, разметавшись.

А к вечеру Коле вдруг стало хуже, на лице его появились красные пятна. Это было очень дурным предзнаменованием. У Коли резко поднялась температура. Снова собрались врачи. По палате поползло слово «абсцесс».

«Что оно значит? Как жалко, что нет под рукой медицинского справочника!» Спросить же у врачей Инна не решалась. Они ее не замечали.

Снова появился старый профессор. Из разговоров врачей Инна поняла, что воспалительный процесс вспыхнул с новой силой и что, самое ужасное, против него уже стал бессилен тот чудесный антибиотик, названия которого она никак не могла запомнить.

Инне очень настоятельно предложили отправиться домой. Убитая горем, она пошла снимать халат. В комнате дежурной Инна лицом к лицу столкнулась с бледной как полотно Колиной мамой, которую, видимо, срочно вызвали из дому, куда она поехала отдохнуть после бессонных суток.

Глава шестьдесят первая

Ехали молча. Шофер сидел слева, Инна – посредине, Поликарп Александрович – справа. Мокрый снег шлепал в лобовое стекло грузовика, и «дворники» с трудом разгребали его. Впереди тянулась снежная, едва тронутая колесами дорога. Встречного транспорта в этот воскресный день попадалось мало.

У поворота на проселок тарахтел трактор. Он тащил за собой тяжелый санный прицеп, груженный какими-то бумажными мешками, видимо удобрениями. Взревев мотором и струной натянув стальной трос, трактор вдруг вырвался на шоссе, преградив дорогу движению. Шофер чертыхнулся, остановил машину и, взглянув на пассажира, спросил:

– Спешите?

– Да не сказать, чтобы очень, – ответил Поликарп Александрович. – Целый день впереди.

Это шофера не устроило. Другое дело, когда пассажиры торопятся. Тут и запросить можно!

Ожидая, когда, наконец, развернется неуклюжий трактор, шофер поглядывал на пассажиров, стараясь угадать, кто они и какие заботы толкнули их отправиться в такую непогоду за город. Наконец трактор переполз через шоссе. Водитель заскрежетал сцеплением, и машина тронулась.

– На дачу? – еще раз решил позондировать почву шофер.

– Нет, в лесную школу. Больного мальчика навестить едем. Ученика своего, – охотно ответил учитель и стал подробно рассказывать шоферу Колину историю.

Читателям эта история хорошо знакома, и поэтому вернемся к той тревожной ночи, на которой было оборвано повествование в прошлой главе.

С тех пор ни Инна и никто другой из школьных друзей не видел Коли. Когда на следующий день после уроков Инна прибежала в больницу и уже взялась за ручку шкафа, где всегда висел «ее» халат, дежурная сестра виновато сказала:

– Нельзя. Теперь никак нельзя, Инночка.

Евстратова оторопела.

– Как нельзя?

– Главврач ушел в отпуск. А новый не разрешает. Никому не разрешает.

Сестра присела рядом с Инной на скамейку и рассказала о том, что произошло ночью.

Ночью у Коли был кризис. Временами мальчик был на волоске от смерти. Но серый зимний рассвет принес облегчение. Температура вдруг спала, и опасность миновала. Профессор сказал врачам, что можно разойтись: мальчик будет жить.

– Ну, как же это не пускать! – сокрушалась Инна. – Ведь он ждать будет.

Вскоре пришел Поликарп Александрович. Он сразу отправился к главному врачу и вернулся очень озабоченным. По дороге из больницы он сказал Инне, что врачи уверены: Коля вне опасности. Выздоровление теперь пойдет быстро, но выйдет из больницы Никифоров очень слабым.

– Колю надо устроить в лесную школу, – твердо сказал учитель. – Поехать туда он должен сразу же, как выпишется из больницы.

…Недели через полторы Коля отбывал в лесную школу. Провожали его мать и Поликарп Александрович. Уезжал он утром, когда у ребят были уроки, и никто из них не мог прийти проводить товарища.

Все с нетерпением ожидали возвращения учителя, чтобы узнать, как выглядит Коля, далеко ли находится лесная школа, куда он уехал и можно ли его там навещать.

Поликарп Александрович не пришел на четвертый урок, не видели его и на предпоследней перемене.

Инна предложила остаться после уроков. В своем классе ожидать было нельзя – начали приходить ученики второй смены, – и ребята отправились в пионерскую комнату. Там они застали Екатерину Михайловну – делопроизводителя школы. Ребята очень обрадовались этому. Уже давно ходили слухи, что ее назначат старшей вожатой.

Однажды, забежав в учительскую, чтобы взять географические карты, Женя Мухин слышал, как Поликарп Александрович говорил Варваре Леонидовне:

– Наконец-то у нас хорошая вожатая будет! Екатерина Михайловна кандидат в члены партии, студентка-заочница, ребят любит…

Когда ребята вошли в пионерскую комнату, Екатерина Михайловна встала и пошла им навстречу.

– Ну вот, ребята, больше я не коллежский регистратор, а ваша вожатая. По-моему, это здорово! Здорово?

– Здорово! – так же весело ответила Наташа.

– А вы совет отряда проводить пришли?

Мухин посмотрел на ребят и сказал:

– Совет-то вроде в полном составе, только мы не заседать, а так просто: Поликарпа Александровича ждем. Он о Никифорове расскажет.

– Обязательно расскажу!

Ребята оглянулись. В дверях стоял Поликарп Александрович.

– Итак, Коля уехал, – сказал он. – Сейчас он, должно быть, уже за городом. И ехать ему еще долго: сто двенадцать километров. Но места, говорят, там замечательные. Сосна, речка с песчаными берегами…

– А навещать его можно? – робко перебила Инна.

– Почему же нельзя? Пожалуйста. Только далеко очень. И автобусы туда не ходят.

– Но мне обязательно поехать надо.

Инна раскрыла свой портфель и положила на стол какой-то предмет, завернутый в носовой платок.

– Вот!

– Что вот? – Мухин потянулся к предмету, лежащему на столе.

Инна отстранила его руку и развернула платок.

– Медаль! – прошептали сразу несколько человек.

На кумачовой скатерти стола лежала серебряная медаль на серой ленте с желтыми краями.

Инна Евстратова подробно рассказала о посещении Коли Никифорова Танечкой и ее мамой и о том, как к ней попала медаль.

О медали ребята ничего не знали. Знала о ней лишь Наташа.

Когда Инна кончила свой рассказ, Поликарп Александрович сказал:

– Понятно, какую благодарность испытывают родители девочки к Коле Никифорову. Но отец Танечки поступил неправильно. Его наградил Президиум Верховного Совета, и только он может лишить награды. Ни передавать, ни дарить кому-либо ордена и медали награжденный не имеет права. Мы должны возвратить медаль хозяину. А сделать это, я думаю, следует Инне Евстратовой. Она подарок принимала, она должна его и вернуть.

Все с этим предложением согласились. Однако ребятам было все же чуточку грустно отдавать медаль.

– Поликарп Александрович, – нерешительно нарушила неловкую тишину Инна. – А Коле, мне кажется, все-таки надо про медаль сказать. Ему ведь ее подарили…

– А он даже и не знает? – удивилась Екатерина Михайловна. – Конечно, ему все надо рассказать.

– Обязательно! – добавил Климов. – Мало того, решить возвратить или оставить медаль в конечном счете должен он сам. Я не сомневаюсь, что Коля, конечно, захочет отдать награду.

– Я сама отвезу ему медаль, – твердо сказала Инна.

– В следующее воскресенье поедем вместе, – предложил Поликарп Александрович и встал, давая понять, что пора расходиться по домам.

…И вот Поликарп Александрович и Инна едут к Коле. Мимо бегут заснеженные перелески, черные кубики домов, рассыпанные какой-то могучей рукой по белоснежной скатерти полей, полосатые шлагбаумы железнодорожных переездов. Метет, метет…

«Жалко будет, наверно, Коле отдавать медаль», – думает Инна, наблюдая за работой неутомимых «дворников».

Инна достает из бокового кармана медаль и рассматривает ее.

– Эта самая медаль? – спрашивает шофер.

Он давно уже отказался от мысли, что с пассажиров надо взять деньги.

«Старик-то, старик! – думает шофер. – Вот это человек! Лучше отца родного! И девчонка тоже… В такую погоду за тридевять земель едут…»

В Петуховке дороги расходились. Шоферу надо было ехать прямо, а Поликарпу Александровичу с Инной – направо.

Шофер остановился около сельмага. Учитель открыл дверцу, чтобы выйти, но шофер остановил его: «Сидите!» – и вышел сам.

Инна протерла запотевшее стекло и увидела, что шофер вошел в магазин. Через минуту он вернулся и, поправив сбившийся на лоб черный чуб, весело сказал:

– Куда же вы, товарищи, в такую метель семь километров пешком пойдете? Подвезу.

Машина сердито заворчала и двинулась на проселок, на котором не было заметно ни единого следа.

Всю дорогу ехали на первой скорости. Опытный в дорожных делах Поликарп Александрович чувствовал, что грузовик вот-вот забуксует.

– Не волнуйтесь, товарищ учитель, – подмигивал водитель, раззадоренный трудной дорогой. – Порядочек будет!

Лесная школа стояла на пригорке. С него, словно спеша купаться, веселой стайкой к реке сбегали сосны.

Грузовик с трудом взобрался на гору и остановился перед дверями школы, из которой тотчас высыпали ребята.

Учитель открыл дверцу машины, вышел и стал искать в толпе Колю.

– Поликарп Александрович! Поликарп Александрович! – донеслось до него.

Учитель обернулся и обнял Колю. Инне, Коля смущенно протянул руку.

Подошел шофер и своими могучими руками обнял мальчика за плечи.

– Этот? – спросил он у Поликарпа Александровича и протянул Коле шоколадку.

Когда шофер отошел к машине, Никифоров тихо спросил учителя:

– Кто это?

– Просто хороший человек. Много у нас хороших людей, Коля, и на твоем пути встретятся они еще не раз…

Вот и кончается повесть о дорогом мне Коле Никифорове и его верных друзьях.

О чем я запамятовал? Что остается добавить?

Конечно, медаль Коля вернул.

Обратно в город Поликарп Александрович и Инна ехали на том же грузовике: шофер, разгрузив кирпич, заехал за ними.

Изобретение Фатеева все признали очень ценным. Для изготовления электрических кирпичей был построен опытный завод.

Рем Окунев понял свои ошибки и исправляется, хотя…

Как вы уже знаете, Птаха вернулся в школу. У него много друзей, но, видимо, этому хорошему, прямому, хотя и грубоватому парню предстоит еще нелегкая дорога.

Наташа и Инна очень дружат. И у них много подруг.

Валька стал лучшим горнистом района.

Я думаю, что всех их, моих друзей-школьников, ждет большая и интересная жизнь.

Счастливого пути вам, стригунки!