Текст книги "Стригунки"
Автор книги: Владимир Великанов
Жанр:
Детская проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)
Не доходя квартала до дома Окунева, Желтков в замешательстве остановился. Навстречу шли Олег Зимин, Коля Никифоров и Женя Мухин. Валя отпрянул к стене и юркнул в ворота какого-то дома. «Хорошо бы, не заметили!» Желтков не представлял, как он может посмотреть в глаза одноклассникам. Более постыдного дня, чем вчерашний, в его жизни еще не было. Никогда еще Валька так не презирал себя, как сегодня.
…Позорная история началась вчера утром. Он знал, что ему не избежать вопроса Рема, почему он пошел в кино один. И поэтому стал всячески избегать Рема. Но Рем все же поймал его в коридоре во время перемены и припер к стене.
– Что ж это ты, Валька, подводишь, а потом прячешься?
Вчера Желтков твердо решил порвать с Окуневым.
– Понимаешь, – растерялся Валя и начал рассказывать придуманную на ходу историю о том, что в доме неожиданно выключили воду и мать послала его за водопроводчиками.
– Ты хоть бы врать научился. Мне же твоя мать сказала, что ты в кино пошел, – выслушав Валькину басню, сказал Рем и отошел в сторону.
Валькино поведение взбесило Рема. Он ничего не понимал и стал внимательно присматриваться к Вальке, чтобы разгадать, что с ним случилось.
Наблюдения были неутешительными. Во время перемен Валька заговаривал то с Никифоровым, то с Наташей и даже условился с Олегом Зиминым остаться после уроков, чтобы заниматься алгеброй.
«Что ему надо? Почему он меня избегает?» – думал Рем, наблюдая за Желтковым, и решил поговорить с ним. Предлог вскоре нашелся.
Желтков только что договорился с Зиминым о занятиях по алгебре и стоял один посреди школьного коридора. Рем подошел к Желткову и положил ему на плечо руку.
– Дурак же ты, Валька, – примирительно сказал он. – Неужели я тебе помочь не могу? Зачем тебе Зимин понадобился?
В голосе Окунева звучала обида, и Вальке стало жаль его.
Предложив помощь по алгебре, Рем взял Вальку под руку и буквально поволок его на первый этаж, где не было одноклассников.
– Вот ты, Валька, увиливаешь, – быстро говорил Рем, перешагивая своими длинными ногами сразу через две ступеньки. – А у меня такая идея! – Рем достал из кармана медный охотничий патрон.
– Что это?
– Патрон от берданки, – сказал Окунев, подбрасывая патрон на ладони.
– Дай посмотреть.
– У Зимина попроси.
На лице Желткова проступила злая обида.
– Дурак, шучу! Не понимаешь, – сказал Рем, отдавая Вальке патрон. – Только с капсюлем поосторожнее! Трахнуть может.
– Откуда он у тебя? – спросил Валька, осматривая патрон.
– Берданку купил, – небрежно ответил Окунев.
– Берданку? Ружье?
– Да. Дед сначала артачился, говорил, что несовершеннолетним огнестрельное оружие иметь нельзя, а потом по идее согласился. Никодимовна тоже шумела, но в магазин со мной все-таки пошла. Представляешь, какая несуразица: мне берданку не продают, а ей, старухе, продали! Смех!
– А зачем тебе берданка?
– Вопрос! Все уважающие себя люди имеют какую-нибудь страсть. Кто спичечные коробки коллекционирует, кто рыб или птиц разводит. Толстой графом был, а столярничал, Тургенев охотился. Самое солидное увлечение – охота.
Звонок позвал на урок.
– После уроков пойдем ко мне, покажу! – вбегая по лестнице, крикнул на ходу Рем.
Хотя Вальке очень сильно хотелось есть, он не пожалел, что после уроков пошел к Рему: берданка произвела на него потрясающее впечатление. Она была в его представлении настоящей боевой винтовкой. Затвор берданки можно было разбирать, собирать, смазывать. Рем показал Вальке коробку с гильзами. Гильзы были новенькие, блестящие, как и тот патрон, который Окунев приносил в школу. Половина гильз была уже заряжена. Остальные предстояло зарядить.
– Двадцать восьмой калибр! – с гордостью сказал Рем. – Бывают, правда, и крупнее: шестнадцатый, даже двенадцатый. Но все равно сила. Представляешь, такой снаряд трахнет!
В жестяной банке у Рема хранился порох.
– Хочешь, попробуем, как работает? – предложил он.
– Что ты! – испугался Желтков.
– Ничего страшного, я уже пробовал, – успокоил Рем, насыпая из жестяной банки в медную пепельницу щепотку пороху.
Рем чиркнул спичкой, поднес ее к пороху, и он, шипя, загорелся ярким пламенем. Комната наполнилась синим дымом и запахом порохового газа.
Все – и порох, и дробь разных номеров, и войлочные пыжи, и блестящие внутри капсюли, – все восхищало Вальку.
– Завтра воскресенье. Давай, Валька, махнем на охоту! – предложил Рем. – На целый день. Выедем часиков в одиннадцать. Можно двинуть на Яхрому или на Турист. Есть захочется – зайдем в закусочную. А вечером – домой. Едем?
– Хорошо бы… – нерешительно протянул Валька.
– Захватим по четвертной – и айда!
«Четвертная» вернула Вальку к действительности.
– Понимаешь, мы завтра с матерью в гости к бабке едем, – придумал он. – Давно обещали.
– Подумаешь, бабка! Чудак человек! Осеннюю тягу менять на бабку. Словом, завтра в одиннадцать ты как штык у меня!
Желтков промолчал. Ему очень хотелось пострелять из берданки.
Расставшись с Ремом, Желтков стал думать, где взять двадцать пять рублей.
О том, чтобы попросить деньги у матери, не могло быть и речи. «Одолжу у Птахи», – решил Валька.
Пообедав тем, что ему оставила мать, Желтков отправился к Мише. Вальке повезло. Мишку он встретил на улице. Птаха стоял с каким-то парнем лет семнадцати, курил и время от времени лихо сплевывал.
Заметив Вальку, Птаха снисходительно бросил:
– Привет ученикам восемьсот тринадцатой!
Желтков остановился на почтительном расстоянии.
Птаха пожал парню руку и сказал:
– Завтра узнаю. Может, возьмусь…
Парень ушел. Валька сделал шаг вперед:
– У меня, Мишка, дело к тебе…
– Ну, иди сюда. Чего боишься?
– Ты что, Мишка, на работу поступил? – нерешительно спросил Валька, стараясь придать голосу как можно больше учтивости.
– Не твоих мозгов дело! Говори, что нужно?
– Одолжи, Птаха, денег. Позарез нужна четвертная.
– Четвертная? Не больше, не меньше? Ишь, какой швыдкий!
– Понимаешь, очень нужны.
– Нет у меня денег.
– Нет?
Птаха почесал подбородок и загадочно сказал:
– На оборот дать могу…
Валька удивился:
– Как это на оборот?
– Известно, как на оборот, – ответил Птаха. – Сегодня взять, сегодня пустить в дело, сегодня же вернуть. Выручку себе. Процентов не беру.
– Как это пустить в дело?
– Дурак, идем покажу!
Валька не трогался с места.
– Пошли! Пошли! – подтолкнул его Птаха.
Полный смутной тревоги, Желтков шел рядом с Птахой.
– Мелкая ты тварь, Желток, – неожиданно сказал Птаха. – Все за Окунем бегаешь? Видал, как вы на машине к «Динамо» подкатили. И не стыдно тебе у чужой славы греться? К чужому рублю льнуть? Эх, ты!
Валька молчал.
– В отличники не вышел, так хоть гонор имей. Самолюбие, значит. Хоть фатеевскому отцу помогать бы стал. Все лучше, чем Окуневу пятки лизать.
– А откуда ты знаешь, что наши ребята Фатееву помогают?
– Как откуда! Сам участвую… – Птаха неожиданно осекся. – Только насчет этого в школе – молчок. Ясно?
– Ясно.
– Инвалид такое изобрел! – добавил Птаха.
Птаха и Валька подошли к кинотеатру.
– Вот!
– Что «вот»? – переспросил Желтков.
– Деньги будешь делать!
– Воровать?
– Дурак, – спокойно ответил Птаха, доставая из кармана пятирублевые бумажки. – Видишь, идут «Катька – бумажный ранет» и «Возвращение Василия Бортникова». На «Бортникова» не бери: погоришь. Бери на «Ранет». Середину, ряд десятый – двенадцатый. Шесть штук по пятерке. Пойди займи очередь. Только на восемь тридцать бери, слышишь? Иди, иди! Займешь очередь, приходи сюда.
Когда Желтков вернулся, Птаха вполголоса сказал:
– Просить будешь по десятке, а там сколько дадут. Сегодня и по десятке пройдет – суббота. Холодина, куда людям податься? Ясно, в кино!
– У кого по десятке-то просить?
– Ну, и олух ты, Желток! Билеты будешь перед началом сеанса продавать! Ясно? Ну, будь здоров! Перед сеансом встретимся.
…Птаха вернулся к кинотеатру в самый трагический момент: сержант вел Желткова в отделение милиции.
– Я… Я… Я свои продавал… – лепетал Желтков. – Я сам хотел пойти…
– Там и разберемся, – не сдавался сержант.
И в этот самый момент появился Птаха.
– Ты что это, сержант, парня схватил? – даже с некоторой строгостью спросил он. – Человек ждал, ждал меня, не дождался. Небось, дурак, уже продал билеты? – обратился он к Вальке. – Сказал тебе, что приду…
– Я не продал, я только хотел… Вот они, билеты…
– А ты что, знаешь его, Птаха? – спросил сержант.
– Слышишь, Валька, сержант веселый человек! Я иду в кино со своим одноклассником, а он спрашивает, знаю ли я тебя!
– Пойдем, Желток, а то опоздаем.
Птаха потянул Вальку за руку.
– Ну, если так, – сказал сержант и отпустил Валькину руку.
– Привет, «Бумажный ранет»! – весело крикнул Птаха сержанту на прощанье. – Ворона! – прошипел он Вальке, когда они очутились от сержанта на далеком расстоянии. – Парился бы сейчас в детской комнате. Мамашу бы потянули. Где билеты?
Валька протянул скомканные билеты. Его все еще трясло.
– Постой здесь! – крикнул Птаха и снова юркнул в толпу. Он вернулся минуты через три.
– Порядок! Потопали отсюда!
Ребята вышли к трамвайной остановке и остановились у аптечного киоска, который уже был закрыт.
Птаха достал из кармана деньги и пересчитал.
– На первый раз прощается. На, держи! – приказал он и стал отсчитывать: – Пять, десять, пятнадцать, двадцать, двадцать пять… На еще два рубля! Ну, прощай!
По дороге домой, проходя темным, тихим переулком, Валька мечтал.
…Валька мечтал о том, как завтра он будет палить из берданки, как они – он и Рем – зайдут в закусочную, закажут обед, пиво. И вдруг Желтков увидел, что ему навстречу идут Фатеев, Мухин и Никифоров. Встречаться с ними Вале не хотелось, и он юркнул в ворота какого-то дома. «Хорошо бы, не заметили!» Прошла первая минута, другая… Желтков выглянул из-за створки ворот и отшатнулся: ребята остановились как раз напротив. Они о чем-то горячо спорили, махали руками, но слов Валька расслышать не мог.
«А что мне их бояться? – вдруг подумал Желтков. – Возьму да выйду! Может, в этом доме у меня родственники живут? Ходил к ним, вот и все!»
Валька толкнул створку ворот. Скрипнули петли, и Валька, испугавшись скрипа, вновь спрятался.
Во двор, где спрятался Валька, урча, въезжал грузовик. Машина бортовым замком задела за ворота. Столб, на котором была укреплена створка, укрывающая его, закачался. «Еще придушит здесь!» Желтков выглянул и обрадовался: ребята ушли. Валька вышел на улицу, наведался в боковой карман: деньги были на месте.
Чего Желтков совсем не ожидал – несмотря на поздний час, Рема дома не было. Дверь ему открыл сам академик.
Валька уже хотел уйти, но Игнатий Георгиевич задержал его:
– Постойте, молодой человек. Мне хочется вам кое-что сказать.
Желтков робко переступил порог. В это время раздался телефонный звонок. Вернувшись из кабинета в прихожую, Игнатий Георгиевич, надевая калоши, сказал:
– Видите ли, я рассчитывал с вами поговорить, но мне надо срочно ехать. Если вы, милостивый государь, согласитесь проехать со мной в машине…
«Милостивый государь» и успокоило и даже развеселило Желткова.
– Я с удовольствием, только вот Рем меня будет ждать.
– Не велик барин! Подождет. Да к тому же я попрошу шофера привезти вас обратно.
В машине Игнатий Георгиевич и Валя разместились на заднем сиденье. Автомобиль бесшумно тронулся и скоро, разбрызгивая снежную кашицу, вырвался на широкое шоссе.
– Видите ли, – начал академик, – я хотел поговорить с вами о моем внуке, о Реме. Он, безусловно, способный юноша, но ему нужно благотворное влияние коллектива. Я вижу, вы ходите к нам чаще других. Должно быть, дружите. Между нами говоря, я надеюсь, что вы лично повлияете на него, на формирование его характера.
Если бы было хоть чуточку посветлее, Игнатий Георгиевич непременно заметил бы, как лицо Вали стало сначала розовым, а потом пунцовым от стыда: если бы академик знал, какую жалкую роль играет он, Валька, при Реме!
Окунев, ничего не заметив, продолжал:
– Постарайтесь направить его энергию на разумные занятия. Ведь сколько вокруг дел…
Валька уже не слушал академика. Вспомнились все прежние обиды и унижения, вся ложь, которой он сам себя опутал. «Нет! Не нужны мне никакие «Любители», никакие берданки! Никогда я больше не приду к Рему!» – твердо решил он.
Автомобиль свернул в Харитоньевский переулок и остановился у здания Академии сельскохозяйственных наук.
– Отвезите, пожалуйста, молодого человека ко мне домой, – попросил Игнатий Георгиевич шофера.
«Черта с два!» – зло подумал Желтков.
Не доезжая до дома Окуневых двух кварталов, Валька попросил остановить машину. Шофер удивился, но просьбу выполнил. Валька вылез из машины и зашагал домой…
Глава сорок седьмаяВидеть, как мальчишки, взобравшись на крышу дома, разбирают сложенную им, Савельичем, трубу, было обидно. И старый печник старался не обращать на ребят внимания.
Сидя на своем крылечке и поглядывая на крышу, Савельич думал:
«Ну и пусть себе дурью мучается. Фатеев, спору нет, человек заслуженный, страдалец, только не в мои это годы всякой его блажи потакать. Нужно было печку сложить – сработал. Хочешь – и фундамент дома поправлю. А тут, нате-ка, электрическая печка ему понадобилась».
Скоро труба исчезла. Возле фатеевского крыльца все выше поднимался штабелек желтоватого от необлупившейся глины кирпича.
«Простые во двор выносят, а свои с железками в комнате держат», – отметил Савельич.
Несколько раз прохаживался печник около ребят, приглядывался. Ребята смотрели на Савельича исподлобья, зло. Печник хотел было посоветовать, чтобы они старую глину потщательней соскребали, да сдержался.
«Сами с усами – справятся. А почему их только двое? Остальные-то куда делись? Девчонка… Толстенький этот… Как его? Олег? Муха еще… Потом атаман этот… Птаха! Что ж эти-то не помогают?»
Когда ребята вынесли на носилках очередную партию кирпичей, Савельич не выдержал и спросил:
– А где ж остальные-то? Почему вдвоем работаете?
Коля Никифоров, не глядя, ответил:
– Дезертиры, вроде вас дезертиры.
– Ишь, ерш какой! Сразу колючки дыбом, – сказал обиженно Савельич и отошел. «Надоело, значит, ребятам, – решил он. – Пороху не хватило… Это, выходит, и у меня не хватило? Дудки! Просто толку в этом никакого не вижу!»
…После неудачного испытания печки Коля ходил подавленный. На переменах ребята, даже Вася, говорили о предстоящих контрольных работах, о готовящемся отрядном сборе, о стенгазете, которую никак не выпустит Зимин, – обо всем, только не о печке.
Перед последним уроком Коля поманил Олега и сказал, что они с Васей решили перекладывать печь.
– Ты будешь? – спросил он.
– Я-то согласен, – замялся Олег. – Мама ругается. Объяснял, объяснял ей, а она… Ну, ты же знаешь ее! Не пускает, и все.
Олег не увиливал от работы, хотя интерес к печке у него пропал.
Наташа слышала этот разговор. Ей было неприятно, что Олег не сумел постоять за себя. Наташе и самой не особенно хотелось толкаться около печника Савельича.
«Ну что поделаешь, – думала она, – не получилось изобретение. Что же мы можем сделать?»
Заметив Наташу, Никифоров спросил:
– Ну, а ты как?
– Я? А зачем ее переделывать? Только время тратить.
– Как время тратить?
– Ты же сам видел, что не получилось. И потом, от меня какая польза?
Коля бросил на Губину взгляд, полный презрения.
Наташу покоробило. Еще никогда она не видела Колю таким злым и колючим.
Подошел Мухин. Узнав, о чем речь, он сказал так:
– Некогда мне, ребята. Нам гараж с отцом утеплять надо, водопровод туда проводим.
– Единоличничек! Водопроводик устраиваешь! – взорвался Вася.
– Когда нужно было, работал, – мрачно ответил Мухин. – Напрасно будете стараться!
– Не получилось, потому что в печке обрыв был, – не уступал Коля.
– Какой там обрыв? Ты же сам вольтметром все время проверял!
Вася Фатеев потянул Колю за рукав.
– Да брось ты, Никифор! Что уговаривать, когда человек не хочет.
Так вот и пришлось Коле и Васе работать вдвоем.
…Когда печка была наполовину разобрана, нашелся-таки злополучный обрыв.
– Говорил я? Говорил? – торжествовал Коля. – Вот он! Вот! Все Савельич виноват. Совсем никакого соединения нет. Конечно, тока не будет! И все из-за Савельича!
– Идем к нему! – закричал Вася. – Пусть знает, что виноват!
Вася уже открыл дверь, чтобы бежать за Савельичем, но Иван Дмитриевич остановил его.
– Я так и знал, что обрыв есть, – сказал он. – Сегодня ночью я все взвесил, пересчитал и в кирпиче абсолютно уверен. Сейчас главное – придумать, как выпускать кирпичи промышленным способом: тысячами, миллионами. А печку можно и не перекладывать.
– Да мы уже ее почти разобрали, папа, – протянул Вася.
Печка надоела ребятам, как говорится, пуще горькой редьки. В комнате было грязно, неуютно, холодно, словно после погрома. Ребята работали в пальто. На Ивана Дмитриевича были накинуты все теплые вещи. Но Фатеев все-таки зяб, потому что высовывал из-под одеяла руки, чтобы делать в блокноте какие-то записи. Василиса Федоровна теряла терпение: негде было присесть пообедать; к стульям, к столам, к шкафам нельзя было притронуться – все было в пыли.
– Когда же все это кончится? – спросила она, возвратившись с работы.
Ребята выбивались из сил, но работали: заново складывали печь. На этот раз по совету Ивана Дмитриевича они не только тщательно проверяли каждое соединение между кирпичами, но и в определенных местах, на стыке каждого пятого кирпича, вмуровывали в печь электрическую розетку. Это давало возможность контролировать каждый отрезок цепи и, кроме того, делая разные сочетания цепей, получать по желанию ток или высокого напряжения при малой силе, или наоборот.
Глиняный раствор ребята делали в корыте. В комнате было тесно, и работать приходилось во дворе. Ударили морозы. Месить глину стало трудно. Коченели пальцы. Раствор получался неровный: местами тяжелыми комками лежала одна глина, местами был один песок.
Савельича, наблюдавшего за ребятами, прорвало. Он поднялся со своего крыльца и решительно подошел к ребятам.
– Да что ж вы, чертенята, в конце концов делаете! Нутро не выдерживает на такую работу глядеть. А ну, живо чайник кипятку несите!
Ребята побежали в дом за кипятком. За ними последовал Савельич. Подойдя к постели Фатеева, он мрачно сказал:
– Не верю я, Иван Дмитриевич, в твою бандуру, только никакой возможности нет смотреть, как люди по-криворукому работают. Ты человек рабочий, понимаешь…
Савельич подошел к печке. Она поднялась от пола всего на два-три кирпича.
– Ты только глянь, мил человек, на эту кладку! – воскликнул он. – Срам один!
– Что с них взять! Мальчишки! – ответил Иван Дмитриевич.
Савельич решительно расстегнул стеганку и взял в руки кирпич…
Теперь работа пошла быстрее. Вася и Коля только поспевали подавать Савельичу кирпичи.
Кладка печки уже подходила к концу, уже выкладывалась труба, когда во дворе раздался голос Птахи:
– Эй, народ, Птаха идет! Эй, Фатей, принимай гостей!
Коля и Вася спрыгнули на сарай, с сарая на поленницу, с поленницы на землю и пошли навстречу Птахе.
– Чем, братва, заняты? – спросил Птаха, протягивая Коле руку.
– Да вот печку переложили, – ответил Коля.
– Переложили все-таки! Вот черти! Одни?
– Савельич помог.
– Какая работа есть? Давайте!
– Мы, Мишка, трубу сами кончим, а ты дров подколи и в комнату натаскай. Вон из той поленницы бери. – Коля кивнул на поленницу, по которой они с Васей только что спустились с крыши сарая.
– Погоди, Никифор! – удивился Птаха. – А где же те, что мы тогда накололи? Неужели спалить успели? Ведь там, наверно, пять кубометров было!
– О чем вспомнил! Те, рубленые, мы Савельичу отдали, – ответил Вася. – А он нам в обмен эти. Он дед старый. Колоть ему трудно.
Коля и Вася снова поднялись на крышу дома, а Птаха принялся сбрасывать с поленницы дрова. Потом он пошел в прихожую Фатеевых за топором.
Из комнаты послышался голос Ивана Дмитриевича.
– Ребята, зажгите свет!
Миша толкнул дверь и вошел в комнату. Птаха нащупал выключатель. Вспыхнул свет.
– Это ты, Птаха? – удивился Фатеев. – А где же Вася с Колей?
– Они на крыше, кирпич Савельичу подают.
– Заходи, присаживайся. Что же это ты не показывался? Тебе разве не говорили ребята, что они печь перекладывают?
– Да я их с тех пор, как мы печь испытывали, и не видел.
– Как не видел? А в школе?
– Не учусь я, дядя Ваня. Бросил!
– То есть как это бросил? – Иван Дмитриевич даже приподнялся на локтях. – Это почему же?
– Долгая история. Принцип. Не хотят, чтоб я семилетку кончил, и не надо. Просить не станем, не унизимся.
– Перед кем же это тебе унижаться надо?
– Перед Варварой-завучихой. Представляешь, дядя Ваня, она моего отца – он на фронте погиб, у него «Слава» двух степеней была – хулиганом обозвала!
Птаха встал и в упор посмотрел на Фатеева.
– Вы вот на фронте были – можно ей «хулигана» простить? Пусть она лопнет, а не пойду я в ее школу!
– Сядь, не ерепенься! По порядку все расскажи.
Птаха рассказал все, как было. Он думал, что встретит у бывшего фронтовика сочувствие, а Фатеев, выслушав, помрачнел и сказал:
– Значит, уверен, что хорошо поступил? Прямо скажу: пропадешь! Оскорбив учительницу, ты, думаешь, ее унизил? Ничуть. Себе в душу плюнул. В школу не ходишь, думаешь, учителям вредишь? Себе вредишь. Мне, всей стране…
Ребята вошли в комнату. Птаха сидел подле Фатеева и внимательно слушал Ивана Дмитриевича: тот рассказывал ему о своем фронтовом друге – старшине, который, умирая от ран, наказывал Фатееву позаботиться о сынишке, помочь ему по-отцовски. Иван Дмитриевич выполнил просьбу друга, съездил под Киев, в город Фастов, но не нашел семью старшины.
– Так вот, Миша, – закончил рассказ Фатеев, – твой отец, быть может, так же как мой друг, умирая, просил боевых товарищей помочь тебе советом. Послушай меня, фронтовика: учись! Не для учителей, а для себя, для людей учись! Школа – она твоя, моя, государственная. Погоди, Михаил, придумаю я для тебя выход.
Савельич, чтобы обратить на себя внимание, кхекнул.
– С производственной победой, значит! – Иван Дмитриевич протянул Савельичу руку. – Ну, спасибо, папаша!
– Почему ж не помочь хорошим людям? Руки без дела гуляют – отсохнут часом. Завтра и топить можно. – Савельич вытер руку о стеганку и положил ее на плечо Коли. – Теперь, Никифоров, свой отряд зови. Так думаю, теперь должен быть ток. С аккуратностью клали…
Опробование печки было назначено на два часа следующего дня. Ребята должны были прийти к Фатеевым сразу же после уроков. Птаха, как человек свободный, обещал зайти пораньше, чтобы наколоть дров и затопить печь.
На другой день, придя в класс, Вася сообщил, что печь переложена, что в прежней кладке найден обрыв и что Иван Дмитриевич приглашает всех на опробование печи.
– Так придете? – спросил Вася.
– Конечно, – за всех ответил Олег. – Неужели вы с Колей сами печь сложили? – спросил он.
– Савельич помог, – ответил Вася. – Птаха тоже.
Когда ребята пришли к Фатеевым, печь уже давно была растоплена и можно было приступать к испытанию.
– А я уж без вас хотел начинать, – сказал Птаха, шуруя в печке кочергой. – Что, думаю, не идут?
Иван Дмитриевич уже приготовился к испытанию. На стуле, стоявшем рядом с его постелью, лежали вольтметр, обрывки провода, изоляционная лента и инструменты.
– Ну, ребята, давайте печь пробовать, – вместо приветствия сказал Фатеев. – Василий, включай-ка в крайнюю розетку шнур.
Вася включил штепсель в розетку и подал шнур отцу. Иван Дмитриевич подключил провода к вольтметру, и стрелка прибора, вздрогнув, замерла на риске «132».
– А ну-ка, Василий, достань из чемодана реостат, – распорядился Иван Дмитриевич.
Подключили реостат. Фатеев потянул в сторону рукоятку. Стрелка вольтметра поползла вниз и показала 127 вольт.
Руки Фатеева дрожали.
– Ребята, кажется, наша взяла! – сказал он. – Дайте-ка мне настольную лампу.
Коля кинулся за лампой.
Иван Дмитриевич подключил ее, и лампа вспыхнула.
– Ура! – закричал Олег.
– Ура! – подхватили ребята.
Поглядывая то на печку, то на лампочку, которая освещала комнату, Савельич сказал:
– Ловко ты, Иван Дмитриевич, придумал. Побольше бы такого кирпичу! Вот у нас в деревне, в Коняшкине, откуда я родом, – это на Олонецкой губе, нет еще электричества. А был бы такой кирпич, сложил печку, – и хошь пляши при свете, хошь книжки читай!
– Все будет, Савельич, – заверил печника Фатеев. – Миллионами такой кирпич выпускать будем.
…Наташа и Олег возвращались домой вдвоем. Олег предчувствовал, что дома будет скандал, но находился в самом приподнятом настроении.
Они шли по широкой залитой асфальтом липовой аллее и молчали. Подмораживало. Кое-где у водоразборных колонок расплесканная из ведер вода замерзала, и, разбегаясь, Наташа каталась по ледяным дорожкам. Олег бежал рядом и, держа ее за руку, помогал докатиться до конца дорожки.
– Ты знаешь, Олег, – неожиданно сказала Наташа, – об изобретении Фатеева я рассказала своему отцу. Он так им заинтересовался! Говорит: «С этим вашим Фатеевым я должен непременно познакомиться. Ты даже и не представляешь, какое огромное значение это изобретение может иметь для сельского хозяйства!»
– Конечно, – согласился Олег. – Вот и Савельич сегодня говорил про свое Коняшкино.
И тут Зимин подумал: «Счастливая все-таки Наташка. Вот отцу все рассказывает… А он ей тоже, наверно, о своих новостях говорит. Интересно, какой он, Наташин отец?»
– А у меня вот какая мысль есть, – продолжала Губина. – На наш сбор о коммунизме надо пригласить Ивана Дмитриевича.
– Ну и придумала же ты! Если бы у него хоть коляска была… Знаешь, такая, как маленький автомобильчик?
Встретилась ледяная дорожка. Наташа разбежалась. Олег вновь взял ее за руку и покатил.
– Смотри! Вон идет Евстратова, – сказал Олег.
– Ну и что ж! – задорно ответила Наташа и не выпустила руку Олега.
