Текст книги "Стригунки"

Автор книги: Владимир Великанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

Глава тридцатая

В доме академика Окунева Валька Желтков был впервые. Ему здесь все нравилось: и огромные, стоящие на полу старинные часы в футляре красного дерева, и бесчисленный строй книг, разместившихся на полках, которые поднимались к самому потолку, и медвежья шкура, распластавшаяся перед диваном, и даже то, что все эти дорогие ценные вещи были слегка припудрены пылью, словно говоря о том, что они здесь давно и прочно.

В большой квартире, которую занимал академик, уживались предметы самых различных эпох. Со старинного шкафа выглядывала похожая на цветок вьющегося растения яркая граммофонная труба, а рядом стояла новая, сверкающая лаком радиола. Массивные бронзовые канделябры жили по соседству с телевизором.

Валька сравнивал квартиру Окуневых со своей. Его семья жила бедно. Мать зарабатывала мало, а отец, прораб, хотя нередко имел приработки на стороне, все пропивал. Дома из-за этого вечно были скандалы.

Самого академика Желткову удалось увидеть мельком. В коридоре раздался звонок. Шлепая домашними туфлями, открывать дверь пошла Мария Никодимовна – няня, которая нянчила не только Рема, но и его отца. В дверях стоял человек, видимо приехавший из деревни. Постоянно охраняя покой Игнатия Георгиевича, Мария Никодимовна осталась верной себе и невозмутимо ответила, что академика нет доме. Гость оказался человеком стойким. Он громко сказал, что только что в институте ему ответили: «Академик Окунев дома», что он не затем ехал за тридевять земель, чтобы возвращаться с пустыми руками.

Мария Никодимовна тоже не отступала:

– Я вам, гражданин, сказала, что Игнатия Георгиевича нет дома.

– Как это нет дома?! – послышался вдруг голос из кабинета, и в коридоре раздались бодрые шаги.

– Мария Никодимовна, я с вами буду ссориться. Товарищ приехал издалека, а вы его обманываете. Проходите, проходите, товарищ.

Желтков представлял себе академиков старыми, седыми, сгорбленными, в длиннополых сюртуках и черных шапочках, похожих на тюбетейку. А Окунев был высокий и полный. Одет он был в самый обычный костюм. И волосы у него были не седые, а густые, черные. Только на висках они слегка как бы подернулись инеем.

Гость проследовал за Игнатием Георгиевичем в кабинет.

Рем, будто оправдывая «чудачества» деда, сказал:

– Вечно каких-то мужиков водит…

– Картошки, земли понатаскают… И не тронь, главное! Ценность! – направляясь на кухню, добавила Мария Никодимовна.

– Старые всегда чудаки, – поддакнул Валька.

Ребята остались одни. Рем, видя, что многие вещи в доме поражают Вальку, расхвастался. Делая вид, что это для него обычное дело, он достал из шкафа микроскоп и, объясняя, как наводится резкость, заметил:

– Пять тысяч стоит.

Микроскоп был осмотрен, и Рем задумался, чем бы еще удивить нового приятеля.

Рем показал и свою библиотеку. Книги имели совсем новый вид. И не потому, наверно, что Рем с ними бережно обращался, а потому, что попросту не читал. Исключение составляли приключенческие повести.

– А что я тебе сейчас покажу! – сказал Рем. – И куда только Никодимовна лестницу задевала?

Осмотревшись и не найдя лестницы, Рем быстро соорудил из трех стульев шаткую пирамиду и полез на самую верхнюю книжную полку. Стряхивая пыль, которая хлопьями садилась на диван, Рем протянул Вале старые журналы.

– Понятно? «Журнал для мужчин»! Это еще при прапрадеде выпускали. – Рем листал пожелтевшие страницы, с которых на ребят смотрели богато одетые женщины, усатые щеголи, пестрели торговые рекламы.

– Красивая, – заметил Валька, кивая на фотографию какой-то девушки.

– Вот уж женским полом не интересуюсь.

– Я тоже, – нашелся Валька.

Журналы были просмотрены. Перед Ремом опять возникла проблема, чем бы занять гостя. На этот раз выручил телефон.

– Давай позвоним Зимину. Чем он там занимается? – предложил Рем и принялся набирать номер. – Будьте любезны Олега, – солидно попросил Рем, и вдруг его лицо приняло растерянное выражение. – Да я-то тут при чем? Я не виноват! Это Рем Окунев говорит! До свидания, – и смущенный Рем повесил трубку.

– Ну и влип я, Валька! На мамашу Олега нарвался. Она кричит: «Еще один звонит! Весь дом вверх дном хотят перевернуть. Я вам покажу! Вы вместе с кирпичами у меня с лестницы полетите! Не смейте звонить! С толку ребенка сбиваете! Он вам не слесарь!» Ну я скорее трубку и повесил.

– Я видел, что Олег вчера с Фатеем и Женькой Мухиным все шушукались. Что они такое затеяли?

– Игрушки какие-нибудь, – предположил Рем.

– Я слышал, вроде тимуровская работа…

– Чепуха! Вот у меня настоящая тимуровская работа есть! – Рем оживился. – Стань у дверей и смотри, чтобы Мария Никодимовна не вошла.

Валька занял позицию у двери. Рем извлек из буфета бутыль с какой-то красной жидкостью.

– Вишневая наливка, – подмигивая, объяснил Рем. – Никодимовна делала. Попробуем?

Он быстро достал два стакана, наполнил их, долил бутыль водой из графина и поставил ее на место.

– Живо! – скомандовал Рем.

Оглядываясь на дверь, приятели быстро осушили стаканы.

Затем они сполоснули стаканы водой из графина, вылили воду в цветочные горшки и спрятали стаканы в буфет.

– Крепкая, – прошептал Валька.

– На водке. Градусов тридцать!

Валька присел на диван. Голова у него кружилась, в глазах туманилось. Рем казался парнем еще более приятным, чем раньше.

– Ты знаешь, – заметив, что Валька охмелел, сказал Рем, – пойдем-ка погуляем. Может, в кино сходим? Что здесь сидеть… А то придет Никодимовна. Ну ее к черту!

– Не хочу в кино, – отверг Валька; признаться, что у него нет денег, он постеснялся.

Раздался телефонный звонок.

– Слушаю, – недовольно пробурчал Рем, но тотчас просиял. – Здравствуй! Что так долго не звонили? Будьте спокойны! Как часики! Привет! – закончил Рем разговор по телефону и хлопнул в ладоши. – Порядочек! Слушай, Валька! Сейчас я тебя познакомлю с такими ребятами! Двигаем!

Разомлевший Желтков нехотя, но послушно поднялся с дивана.

Глава тридцать первая

Вася закрывал учебник и шептал:

– Вертеть, видеть, дышать…

Коля смотрел в свою книгу и, почувствовав, что товарищ запнулся, напоминал:

– Держать…

Стучали колеса. За окнами мелькали московские пригороды.

– Теперь давай наречия, – предложил Олег. – Они трудные. А потом приставки.

Сидевший напротив Васи, Олега и Коли высокий гладковыбритый седой мужчина в вылинявшей фетровой шляпе снял пенсне и заметил:

– К четвертному диктанту, должно быть, готовитесь?

– К диктанту, – подтвердил Коля. – Трудные дают диктанты. Всю голову изломаешь, пока напишешь.

– Голову ломать надо. Это полезно. Вы москвичи или загородные?

– Из Москвы.

– В гости, стало быть?

– Нет, мы по делу.

– Ах, по делу… – спутник многозначительно кивнул и улыбнулся. – Это хорошо, когда по делу.

Ребята ехали на станцию Пушкино к мастеру термолампового завода.

Сваривать термобатарейки оказалось делом чрезвычайно интересным и в то же время очень кропотливым и трудным. Всем, конечно, хотелось сваривать. Трансформатора у Ивана Дмитриевича не было, и для того чтобы понижать напряжение электрической сети, он предложил устроить довольно простой прибор.

Под наблюдением Фатеева ребята налили в стеклянную консервную банку воды и насыпали туда соли. Потом Мухин вырезал из эбонита крышку, в которой просверлил два отверстия. В отверстия были вставлены два пятидюймовых гвоздя, к шляпкам которых были присоединены провода.

Сначала всю эту работу мальчики выполняли вслепую, но потом Иван Дмитриевич объяснил, что построили они простейшее сопротивление. Совершенно чистая, дистиллированная вода электричество не проводит, а подсоленная – проводник. Опуская гвозди в раствор или поднимая их, можно регулировать напряжение.

Когда банка была последовательно соединена с карандашами и со шнуром, Иван Дмитриевич попросил включить все устройство в розетку.

– Начнем, – сказал он и соединил отточенные концы карандашей.

Между концами карандашей затрещало, вспыхнуло синевато-зеленоватое пламя и погасло.

– А ну-ка, Василий, приподними один гвоздь.

Когда гвоздь приподняли, дуга между карандашами хотя и потрескивала и порой прерывалась, но была вполне пригодна для сварки:

Женя внес в дугу концы одной термопары. Все наклонились, чтобы увидеть, как же произойдет сварка. И вдруг место соединения стало округляться и превратилось в блестящий шарик.

– Подуй, – сказал Иван Дмитриевич.

Сварка превзошла все ожидания ребят. Во-первых, быстро, во-вторых, крепко – не разорвешь, а в-третьих, так интересно! За право сваривать шли бесконечные споры. Наконец решили, что такие же приборы сделает себе каждый и сваркой сможет заниматься дома. Фатеев предупредил, чтоб ребята работали осторожно: может произойти замыкание.

Насколько интересной была сварка, настолько утомительной, капризной и неблагодарной оказалась изоляция. Ребята часами просиживали, стараясь отделить с помощью асбеста проволочку от проволочки, изощрялись, применяя для прочности катушечные нитки, но Иван Дмитриевич все беспощадно браковал.

– Неужели вы не понимаете, что при высокой температуре ваши нити обуглятся и рассыплются? – возмущался он.

Тогда кто-то пустил в ход тонкую проволоку.

– Ну и это не дело! Изолируете, изолируете асбестом – и на тебе! Обмотали проводом – все насмарку.

Часто получалось так, что изолированная по всем правилам батарейка получалась такой толстой, что никак не лезла в отверстие кирпича.

– Ну что ж ты, Зимин, такую куклу навертел? – покачивал головой Иван Дмитриевич. – Куда ж теперь прикажешь ее девать?

Приходилось переделывать заново. Батарейки только для одного кирпича делали не меньше недели. У ребят не хватало времени для приготовления уроков. Заниматься приходилось до позднего вечера или на ходу, как сейчас в электричке.

После того как Зимин получил первую в жизни четверку (кроме пятерок, отметок он не знал), Иван Дмитриевич потребовал, чтобы ребята меньше занимались его делами, а подналегли на ученье. Мальчики понимали справедливость этого требования, однако, чувствуя, что Фатееву хочется поскорее получить готовые кирпичи, внимание к занятиям усилили, но не за счет работы, а за счет сна и досуга.

И вдруг произошло неожиданное. Когда как-то под вечер ребята принесли на проверку свои кирпичи, Иван Дмитриевич сказал, что все придется переделывать.

– Почему? – оторопел Олег.

– Термопары, которые мы делаем, – кустарщина, шаг назад по отношению к тому, что уже есть, – объяснил Иван Дмитриевич. – Нихром и константан – это, прямо сказать, плохая пара. Я получил письмо из Ленинграда, с Петровской набережной, из Института полупроводников. Какой-то умный человек, товарищ Сидоров, пишет: второй парой надо применять сплав, которым пользуется завод. Лучшего сплава пока не изобретено во всем мире. Мне обещали, что нужные мне пластиночки на заводе отольют. Стоит из-за этого размонтировать? Стоит.

– Конечно, стоит, – горячо поддержал Коля Никифоров.

И вот теперь мальчики едут на завод металлоламп к знакомому мастеру Ивана Дмитриевича за новым материалом.

Стучат колеса, за запотевшим, заплаканным окном меняются платформы пригородных станций. Кто-то за спиной на соседней лавочке, шелестя газетой, рассуждает о политике, Коля и Вася вполголоса повторяют слитное и раздельное написание наречий. А Олегу хочется спать. Он пригрелся в углу и борется со сном.

«Вот оно, это проклятое «на миг», – думал Олег сквозь дремоту, прислушиваясь к голосам товарищей. – Просто по-дурацки: «вмиг» – вместе, «на миг» – почему-то отдельно».

Да, Олега подвело именно это коротенькое, в пять букв, словечко. Написав на классной доске фразу для разбора, Олег засуетился, быстро стер «на миг», написанное правильно, и написал слитно. Учительница спросила его, почему он так поступил. Олег тут же снова стер слово и написал раздельно.

«Ну вот…» – сказала учительница, и Олег, подумав, что она осуждает его за неправильное действие, опять вернулся к прежнему написанию.

– Что ж это ты, Зимин, наречия подзабыл? – покачала головой учительница. – Пятерку поставить не могу.

В этот день с Олегом все обращались, как с больным. Никифоров утешал: мол, не вешаться же теперь! Мухин положение оценил более практично: «Все равно в четверти пятерку можно вывести». Наташа тоже бросила несколько сочувственных взглядов.

Рем Окунев снисходительно заметил на ходу:

– Ох, и будет же тебе, тимуровец, от мамаши клизмочка! Образцово-показательный ребенок и вдруг…

Олега задело это за живое. Именно матери, ее вздохов и нравоучений боялся Олег больше всего на свете.

Когда Олег вернулся из школы домой, мать сидела на голубом атласном пуфике трюмо и, заглядывая в книжку, безумно вращала глазами: она утверждала, что это очень полезная гимнастика для лица, отличное средство, чтобы не было морщин.

Олег знал, что отвлекать мать во время ее косметической гимнастики нельзя, и поэтому, прохаживаясь по комнате, терпеливо ждал, когда будут закончены упражнения.

– Ну, что нового? – спросила Ольга Константиновна, поднимаясь с пуфика.

– Я четверку по русскому получил! – выпалил Олег и сам испугался своей решительности.

– Четверку?

– Четверку… За наречия… «На миг» вместе написал…

– Вот это новости! Вот это новости! – повторила Ольга Константиновна и, шурша халатом, направилась к двери.

Олег шагнул за ней, протягивая руки.

– Мама! Мама! В четверти все равно пятерка будет!

Из кухни донеслось:

– Вера, накорми отличника!

– Мама! – крикнул Олег, но Ольга Константиновна не откликнулась.

Домработница Вера принесла суп.

– Правда, четверку поставили? – сочувственно спросила она и весело добавила: – А по мне, так только радоваться такой отметке!

Ольга Константиновна вернулась в столовую через несколько минут. Она села напротив сына, положила на стол свои пухлые руки и сказала:

– И что же ты думаешь делать дальше? Сегодня четверка, завтра тройка, а потом и двойки. Мы с отцом стараемся, создаем тебе условия…

– Мама! – взмолился Олег. – Я исправлю четверку!

– Ты слушай! Ты думаешь, что все это легко нам далось? И квартира, и машина, и обстановка? Всю жизнь мы трудимся, чтобы из тебя человек получился, а не какой-нибудь токарь!

«Ты-то больно много трудишься! Гимнастика лица!» – со злостью подумал Олег.

– Знай, кончишь школу без золотой медали – не видать тебе института как своих собственных ушей. Прямехонькая дорожка к станку! В токари!

Олег терял терпение. Он решительно отодвинул тарелку.

– Ты же сама говорила, что когда молодая была, у станка работала, пуговицы делала.

– Да, делала! Потому что была некультурным человеком, вроде нашей Верки.

Олег хотел сказать, что Вера так же, как и мать, окончила шесть классов, но решил, что спорить не стоит: не переспоришь.

– Словом, не твое дело, где я работала, – заключила Ольга Константиновна, вставая. – А ты, мой сын, кончишь школу и пойдешь в институт международных отношений. Понятно?

Олег сел за уроки. Ольга Константиновна ходила по комнатам, неизвестно для чего переставляя безделушки и громыхая стульями. Уроки в голову не шли. Олег смотрел в книгу, но думал совсем о другом. Он слышал за спиной шелест халата матери и каждую секунду ждал какого-нибудь вопроса. Наконец Ольга Константиновна не выдержала.

– Олик, скажи на милость, я вчера разговаривала по телефону с Варварой Леонидовной. Каким это еще отстающим вздумал ты помогать?

– Мне поручили. Классный руководитель поручил. Олег чувствовал, что краснеет. Ему казалось, что хотя он сидит спиной к матери, она видит его смущение.

– Я спрашиваю: кому ты помогаешь? Что это за иждивенцы у вас появились? Почему и кому ты должен помогать?

– Одной новенькой девчонке, Губиной Наташе. Я ей по математике помогаю.

– Откуда она взялась, эта новенькая?

– Из колхоза приехала, – не без удовольствия ответил Олег.

– Ну нет! Этого не будет! – решительно заявила Ольга Константиновна и, хлопнув дверью, вышла из комнаты…

– Олег! Олег! Что это ты спать вздумал?!

Олег встрепенулся и открыл глаза.

– Приехали? – испуганно спросил он.

Поезд тормозил перед платформой. Ребята поспешили к выходу.

Холодное солнце сверкало в лужах. Было ветрено, холодно и сыро. Олег посмотрел на часы. «Ох, и нагорит от матери! – подумал Зимин. – Раньше чем через два часа не вернемся».

Надо было спешить. Расспросив прохожих, как пройти на завод, ребята, не разбирая дороги, шлепали по лужам.

Глава тридцать вторая

В троллейбусе Желтков столкнулся с первым довольно неприятным затруднением. Подошла кондукторша и в упор посмотрела на него. Валя стал шарить по карманам, разыскивая несуществующие деньги. Поиски затянулись, а Рем, занявшись приведением в порядок своего кашне, не замечал этого. Кондукторша вот-вот готова была сказать что-то обидное, как Окунев, наконец, выручил.

– Подожди. У меня мелочь есть, – и протянул кондукторше рубль.

Желтков облегченно вздохнул. Все обошлось благополучно: Рем не заметил его безденежья.

– А ты, Валька, слабоват, – покровительственно заметил Окунев.

Валя покраснел, думая, что Рем намекнул на то, что он не мог расплатиться за проезд.

Рем продолжал:

– С одного стаканчика скис. Я, знаешь, сколько такой дряни выпить могу? Я даже пятидесятишестиградусную водку пил. Вот сила!

Желтков молчал. Он устал, был голоден. Суп, оставленный ему матерью, Валя есть не стал. «Надо было поесть…» – сожалел сейчас Желтков.

– Знаешь, как они в теннис играют?

Желтков недовольно поморщился: «О ком это он?»

По недоумевающему лицу Вали Рем понял, что приятель уже забыл о целях их поездки.

– Ну, эти самые ребята, с которыми я тебя сейчас познакомлю. Знаешь, как они играют? Как мастера! Правильные парни. И как их только на агрономов учиться потянуло! Конечно, они не виноваты. Они в киноинститут хотели поступить – не попали…

Троллейбус быстро довез приятелей до площади Пушкина.

Фонтаны давно уже не выбрасывали свои разноцветные струи. Деревья на сквере облетели, почерневшая трава ждала, когда, наконец, чистое снежное одеяло прикроет ее, продрогшую под осенними дождями.

Согревшись на мягком и теплом сиденье троллейбуса, Желтков, выйдя на площадь, сразу озяб. Его старенькое пальтишко давно стало ему маловато, да и никогда не отличалось добротностью. Валя поднял воротник и нахлобучил кепку. Вид у него после этого стал еще более непривлекательный. Рем поморщился. Ему, молодому человеку в широком сером пальто, красивой клетчатой кепочке и ботинках на каучуке, идти рядом с таким «оборвышем» было неловко. Однако ничего уже поделать было нельзя, и Рем решительно зашагал к памятнику Пушкину.

Студенты стояли под часами. Один, пониже, которого, как Желтков узнал позже, звали Артуром, был в кожаной курточке на меху. Второй, в очках, шляпе и пальто, с покатыми плечами, был Евгением.

Рем не решился знакомить Желткова со столь блестящим обществом. А студенты не обратили на Валю никакого внимания.

Очкастый с покатыми плечами, протягивая Рему руку, сказал:

– Вот прошвыривались по центру, а потом думаем, давай-ка тебе звякнем. Скучает, наверное, парень.

– А почему целый месяц не звонили? Я уже думал, забыли меня.

– Друзей мы не забываем, – похлопывая Рема по плечу, успокоил тот студент, которого Валька мысленно называл «Курткой».

– А что это за парень? – осведомились Очки. Так Желтков окрестил второго студента.

– Валька Желтков. Со мной в школе учится.

Такая куцая характеристика обидела Валю.

Студенты между тем стали болтать о знакомых. Один купил машину, другой поехал на курорт, третий вернулся с курорта, четвертый поскандалил в ресторане. Словом, соревнуясь друг с другом, Очки и Куртка пересыпали свою речь именами известных артистов, художников, кинорежиссеров, писателей. Имена эти на Желткова действовали магически. Хмель и недомогание постепенно проходили, и он мало-помалу очаровывался знакомыми Рема.

Желтков осмелел и в тон студентам сообщил, что недавно один известный артист – он назвал фамилию – развелся с женой.

Эта история Вале была знакома, потому что артист жил в соседнем дворе.

– Под ноги смотри! На человека наступишь! – удержала Желткова Куртка.

Валя глянул под ноги и побелел. Около урны, опустив растрепавшиеся волосы в лужу, лежал его отец. Он был пьян. Кепка отца валялась в стороне, пальто было все в грязи.

Валька перешагнул через отцовские ноги и, не слушая болтовню студентов, не видя ничего перед собой, пошел как в тумане.

Вдруг Валька неожиданно сказал:

– Мне в этот дом к дядьке зайти надо. До свидания! – И быстро скрылся в подъезде.

Студенты сочли это за догадливость: Желтков почувствовал, что мешал. Рем был тоже доволен: Валька портил вид компании.

– Слушай, Рем, ты на деда имеешь какое-нибудь влияние? – спросил Евгений, когда Валька удалился.

Рема этот вопрос озадачил. Он никогда не задумывался об этом и ответил:

– Он ко мне хорошо относится. Подарки делает.

– Летом он нас видел на даче, – продолжал разговор Артур.

– Скажи, – перебил Евгений, – только откровенно скажи, что он по поводу нас говорил?

Рем поколебался, но не соврал:

– Говорил, что вы шалопаи.

Студенты переглянулись.

– Это плохо, – заметил Артур.

– Я этого ожидал, – ответил Евгений приятелю. – Скажи, Рем, как посмотрит дед, если мы явимся к тебе как руководители кружка юных натуралистов?

– Он любит, когда школьники увлекаются всякой биологией.

– Отлично! – потирая руки, оживился Артур.

– Завернем в пивной бар? – предложил Евгений.

Пока он заказывал три кружки пива, Артур продолжал:

– Ты, Рем, соберешь ребят. Ну, хотя бы человек пять или шесть. Ты – раз, этот, который ушел, – два… Найдешь еще кого-нибудь. Занятия назначь, когда дома будет дед, и позвони мне. – Артур быстро записал на клочке бумаги номер телефона и передал Рему.

Рем был горд тем, что запросто, как взрослый, стоит у стойки и похлебывает пиво. Он готов был выполнить любое поручение приятелей…

А в это время Валька, изнемогая от усталости, тащил домой по улицам Москвы пьяного отца. Денег в кармане не оказалось, и ему с отцом предстоял очень длинный путь.