Текст книги "Стригунки"

Автор книги: Владимир Великанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

Глава тридцать третья

В гардеробе одиноко висели два пальто. Одно, грубошерстное, без вешалки, зацепленное за крючок петлей, конечно, принадлежало кому-то из мальчиков, другое, темно-красное, – девичье.

Огни в коридорах давно погасли, и только две лампочки – через этаж – скупо освещали лестницу. На лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, появился Коля Никифоров, хозяин грубошерстного пальто.

Никифоров стал одеваться, но не торопился. Он поджидал Наташу.

Войдя в раздевалку, Наташа сказала:

– Ну, и долго мы просидели!

– Ничего, – неопределенно ответил Коля. – Я ждал тебя. Дело есть.

– Пойдем! – Наташа направилась к двери. – Говори, что хотел.

– Ты про отца Фатеева слышала?

– Слышала. Ему ноги отрезали.

– Ноги-то само собой. Иван Дмитриевич всемирное изобретение сделал, – и Коля подробно стал рассказывать о том, какие огромные благодеяния людям сулит изобретение Фатеева.

Наташа в технике разбиралась слабо, но слушала с интересом. И, когда Коля предложил ей помогать Фатееву, Наташа, не раздумывая, согласилась.

– Хотите, я Птаху позову? – неожиданно спросила она.

Коля оторопел:

– Птаху?

– Птаху.

– Ты, значит, видела его?

– Если нужно, увижу.

– Не пойдет Птаха…

– Говорю – значит, пойдет.

Наташе необходимо было повидать Птаху. И вдруг такой подходящий повод!

В начале года многие отряды дружины стали переписываться с болгарскими пионерами. Писем из Болгарии приходило все больше и больше, и делопроизводитель, наконец, заявила, что разносить их по классам у нее нет времени. Наташа взяла эту работу на себя.

Каждый раз, разбирая письма, она с трепетом искала повестку из суда. «А ведь за повестку надо расписываться, – с ужасом думала Наташа. – Распишусь! А что потом? Никто в суд не пойдет, и могут позвонить по телефону…»

Об этом Наташе нужно было сказать Птахе.

– Может, нам вместе к Птахе пойти? – предложил Коля.

– Нет, нет! Я сама!

И, распрощавшись с Колей, Наташа зашагала домой.

На другой день Наташа отправилась к Птахе. Наслышавшись о негостеприимном Птахином дворе, она решила ни с кем из местных ребят в разговор не вступать, а идти смело, так, словно дорога ей давно знакома.

Когда Наташа вошла во двор, где жил Птаха, ребята были заняты своими делами. Стайка сорванцов с гиканьем бежала за кошкой, запряженной бечевками в консервную банку. Подпрыгивая на камнях, банка громыхала, приводя в ужас тощую взъерошенную кошку. На горке бревен сидели мальчишки постарше. Они оживленно разговаривали о чем-то своем, не упуская, однако, из виду кошачью упряжку.

Наташа постучала в низкую, растрескавшуюся дверь, на которой белилами была намалевана большая неуклюжая цифра «5». Из-за двери послышался голос Птахи:

– Ну, кто там?

Наташа вошла. Птаха сидел на табуретке посреди маленького коридорчика и строгал большим кухонным ножом палку. В коридорчике плавал сизый табачный дым, а на лавке, где стояли ведра, лежала дымящаяся папироса.

Увидев Наташу, Миша растерялся и привстал:

– Ну, чего пришла?

– Здравствуй! И надымил же ты! Хоть топор вешай!

– Это уж мое дело. Пришла-то зачем?

– Насчет повестки. Сам же просил.

Миша побледнел:

– Прислали, значит?

– Да не прислали.

Птаха облегченно вздохнул:

– То-то же! Капитан врать не будет.

Миша отодвинул табуретку и уже приветливо сказал:

– Чего на пороге стоишь? В комнату пойдем. Хотя она у нас одна…

– Ну и что ж! Вот у меня отец – депутат Верховного Совета, а мы тоже в одной комнате живем, – ответила Наташа, входя вслед за Птахой в его скромное жилище. – И то комнату дали, когда я приехала, а то в общежитии жил бы.

Миша даже приостановился от неожиданности:

– У тебя отец депутат? Верховного?

– РСФСР.

Наташа присела на шаткий венский стул, стоящий около единственного в комнате стола. Стол был покрыт старой клеенкой, на которой виднелся след от горячего утюга и темнело немало чернильных пятен.

Над столом в простенькой деревянной рамке висела фотография военного. Снят он был в полный рост на фоне красивого озера, по которому плавали грубо намалеванные лебеди. На груди военного было два ордена Славы. Заметив, что Наташа смотрит на фотографию, Птаха с гордостью сказал:

– Отец мой! Два ордена Славы имел. Третьей и второй степени.

– Ну, а как у тебя-то дела? – спросила Наташа.

– Утряслось. Замнач отделения капитан сказал: «Под суд не отдам. Солдатский сын! Ну, а если повторится, – говорит, – своей рукой, по-отцовски, ремнем перепояшу…» Боялся я его! Вообще-то он хороший!

Помолчали.

– Нового-то чего у вас? – спросил, наконец, Птаха.

– Все новое. Я вот двойку, например, по математике получила.

– Ты? Двойку?! У Поликарпа! Нехорошо… Он дядька стоящий…

Миша вдруг остро вспомнил школу, класс, ребят. И неизведанная доселе тоска защемила его сердце.

Слоняться по городу ему надоело. Участковый милиционер теребил: почему, мол, не работаешь и не учишься? Бранила мать. Вернуться же в школу Мише не позволяла гордость.

– Значит, учитесь, говоришь… – сказал он.

– Слушай, Мишка, – неожиданно сказала Наташа. – У нас к тебе серьезная просьба: фатеевскому отцу помочь надо.

– А чем помогать-то?

– Он сделал важное изобретение, и теперь наши ребята – Никифоров, Зимин, Мухин, Васька и я помогаем ему начинять пластинками электрические кирпичи.

– Мне Никифор когда-то говорил. Я-то думал, что это так, для оживления пионерской работы, что называется, меня Никифор агитирует. Силен мужик Фатеев.

Птаха задумался.

– Для оживления… Когда мне Колька сказал, что ты помогать отказался, мне даже обидно за тебя стало. Ну, думаю, не человек, значит, Мишка. Инвалиду-изобретателю отказался помочь…

– Это я-то не человек? – возмутился Птаха. – Толком объяснять надо. Вот что!

– А я толком и объясняю. Так пойдешь к Фатею?

– Вопрос! Как же я инвалиду не помогу! Я тебе не Окунь какой-нибудь! Только, Наташка, уговор: ни ты, ни ребята в школе про это ни гугу! Это мое личное дело.

…Первой в квартиру Фатеевых вошла Наташа. За нею с достоинством вошел Птаха. Не дожидаясь приглашения, он снял пальто и бросил на ходу:

– Что ж вы, орлы, раньше не сказали, что тут такое дело?

– Говорил я тебе, – ответил Никифоров.

– Как говорил-то? Надо было сказать: Птаха, приходи работать в такое-то время. Разве я отказался бы? – Миша снисходительно провел указательным пальцем по Васиному носу и сказал: – Ну, знакомь с отцом.

Иван Дмитриевич приподнялся на локтях и протянул Птахе руку.

– Иван Дмитриевич.

– А я – Птаха. Михаил Птаха.

Миша деловито осмотрел постель, и, показывая на прогнувшееся одеяло в том месте, где должны были находиться ноги Ивана Дмитриевича, заметил:

– Здорово у вас… Серьезное дело!

Ивану Дмитриевичу Птаха понравился, и он сказал:

– А ты, Михаил, атаман.

Птаха немного смутился.

После того как Иван Дмитриевич объяснил, что надо делать и ребята приступили к работе, Коля шепотом спросил Птаху:

– Слушай, Мишка, ты, значит, нигде не работаешь и не учишься?

Птаха ответил громко, обращаясь ко всем:

– Уговор: пришел к вам – будьте довольны и здоровеньки! А что у меня да как – мое дело. И в школе про то, что я с вами работаю, ни одной душе ни слова. Даже Поликарпу! Понятно?

– Понятно, – ответил Олег.

– Вы меня извините, товарищ Фатеев, – обратился Миша к Ивану Дмитриевичу. – У меня к ним свои дела.

– Ладно! Ладно! Вижу, ты человек принципиальный, – отозвался Иван Дмитриевич. – Потом как-нибудь потолкуем.

Ребята замолчали и углубились в работу.

Глава тридцать четвертая

После уроков Коля Никифоров задержался в классе, чтобы написать заметку для школьного радиоузла, которую от него уже целую неделю требовал редактор. В класс вошел Поликарп Александрович. Он хотел проверить, в каком состоянии дежурные сдают классную комнату второй смене.

Учитель поинтересовался, чем занят Никифоров, и, узнав, что тот пишет заметку о помощи ребят инвалиду Фатееву, сказал:

– А хвастать нам пока особенно нечем.

– И я то же редактору говорил. А он: пиши, и все.

Поликарп Александрович присел на парту рядом с Никифоровым.

– Видишь ли, Николай, – начал он. – Вы заняты большим, нужным делом. Вы не считаетесь со временем, не щадите сил. Но вас только четверо. Понимаешь, Коля? Четверо!

– Не четверо, Поликарп Александрович, – перебил Коля. – Еще Губина работает.

– Наташа? Это хорошо… Только пусть она особенно не увлекается, а то опять математику запустит.

Поликарп Александрович задумался.

– Я вот о чем хотел с тобой поговорить, – продолжал он. – Представь себя, ну, скажем, на месте Сорокиной. Вот пришел ты в школу, отсидел пять уроков. Вернулся домой… А дальше? Ты видишь, что кто-то чем-то занят, куда-то спешит… А ты?

– Ну и пусть бы нам помогали.

– А вы толком-то объясняли, что у вас за работа? Ты же председатель всего отряда, а не только вашей группки. Пойми, Никифоров, если будут проводиться сборы, будет дружным отряд, то помогать Фатееву будут не пятеро, а пятнадцать, двадцать, а то и все тридцать человек!

Поликарп Александрович напомнил, что в плане работы отряда имеются темы интересных и нужных сборов.

В класс стали заглядывать ученики второй смены. Поликарп Александрович встал.

– Только сам за все не хватайся, – посоветовал он. – С Наташей Губиной посоветуйся.

Поликарп Александрович пошел в учительскую, а Коля побежал на четвертый этаж в пионерскую комнату, где, по его расчетам, должен был находиться редактор радиогазеты. Редактора в пионерской комнате не оказалось, зато там была Наташа Губина. Она расклеивала в альбом вырезки из газет.

В комнате толкались ребята из второй смены. Кто пришел сюда по делу – узнать о дежурстве, положить на место взятые вчера краски, а кто так – от нечего делать, чтобы убить время, оставшееся до звонка.

– Ты скоро это кончишь? Поликарп Александрович велел мне с тобой насчет сборов посоветоваться, – сказал Коля, легонько дернув Наташу за косу. – Кончай работу, пойдем домой. По дороге поговорим.

Наташа быстро сложила альбомы и газеты в шкаф и пошла догонять Никифорова.

На улице было ветрено и холодно. Коля застегнул на все пуговицы свое старенькое пальтишко и сказал:

– Так вот… Поликарп Александрович посоветовал один сбор провести. О будущем… О строительстве коммунизма… Поликарп Александрович говорит, что мы должны нагляднее представить все себе… Коммунизм – это не далекая мечта, а наш завтрашний день. Это в общем сбор о том, сколько у нас сейчас выращивается зерна и сколько его потребуется, чтоб его было прямо завались. Сколько есть у нас скота и сколько должно быть. Сколько добывается угля и сколько нужно. Сколько выпускается сейчас ботинок и туфель и сколько нужно. Тут, говорит Поликарп Александрович, надо не только собрать всякие сведения и сделать вычисления, но и помечтать. Сколько ты хочешь иметь платьев?

– Мне хватает, – засмеялась Наташа.

– Нет! При коммунизме нужно, чтобы люди хотели самого хорошего. Ну, какое ты хочешь платье?

Кому-нибудь другому Наташа, пожалуй, и не ответила бы на такой вопрос, но Колька расспрашивал от души, и она сказала:

– Ну, шелковое, голубое…

– Хорошо. Голубое. А еще? Давай еще! – настаивал Коля.

Наташа задумалась: «Действительно, при коммунизме нужно хотеть все, как в сказке». Наташа хотела ответить, что ей нужен красивый спортивный костюм, чтобы ходить на каток, но вспомнила: «Мы его с папой в воскресенье пойдем покупать».

Никифоров выжидал, а потом не выдержал:

– Велосипед, автомобиль, моторную лодку – требуй все, что хочешь. Даже самолет! – перечислил Коля все, что хотел иметь сам.

– Зачем же мне самолет? Если б я летчицей была…

– Все равно нужен. Для удобства… Чтобы к знакомым в гости летать. Так вот, – продолжал Никифоров, – это то, что люди будут иметь при коммунизме. Но главное, надо поговорить, как люди сейчас должны работать, чтобы коммунизм построить. Пригласим на сбор рабочих, колхозников.

– Мой отец может прийти, – загорелась Наташа.

– Правильно! – обрадовался Никифоров. – И отца Мухина попросим. Его летом от завода посылали помогать подшефному колхозу. И академика Окунева пригласим на сбор…

Увлеченный разговором, Коля сказал Наташе, что, закончив школу, будет учиться на инженера-электрика и построит в пустыне солнечные электростанции.

– А кем ты хочешь быть? – спросил он.

– Дай честное слово, честное пионерское, что никому не скажешь.

– Честное пионерское!

– Артисткой! Только никому…

– Я же слово дал.

– Ты, Коля, кажется, свой дом прошел.

– Я в детский сад за Петей, за соседским мальчишкой, иду. Вот он, детский сад-то…

– Я тебя подожду, – неожиданно сказала Наташа.

Минут через пять Никифоров вышел, держа за руку мальчугана лет пяти. Наташа взяла мальчугана за другую руку, и все вместе зашагали обратно.

– Мы в семь часов у Фатея собираемся. Придешь? – спросил Коля, прощаясь.

– Конечно, приду, – ответила Наташа и, размахивая портфеликом, пошла домой.

Глава тридцать пятая

По радио прозвучали сигналы проверки времени, и началась передача последних известий. Диктор читал корреспонденцию из Ленинграда об изготовлении мощных электрогенераторов для великих гидростанций на Волге.

– Ну и мы свою скоро пустим, – пошутил Иван Дмитриевич.

– Нам еще много кирпичей делать, – ответил Коля. – Не скоро пустим.

– Ничего. Вы у меня стахановцы.

Вася, Птаха, Мухин работали за столом. Коля примостился на маленькой табуреточке, которая в давние годы служила Васе для игр.

Иван Дмитриевич с постели командовал своим «цехом». Время от времени он подзывал к себе кого-нибудь из ребят и показывал, как надо изолировать полупроводниковые пластинки.

Фатеев и сам работал. Одеяло на его кровати было покрыто старой клеенкой, и на ней лежали кусачки, плоскогубцы, проволока, обрывки асбеста.

Хотя такой однообразной и кропотливой работы, как монтаж термобатареек, Миша Птаха не любил, работал он добросовестно. Время от времени он посматривал в сторону Ивана Дмитриевича, пытаясь разобраться, что происходит сейчас в душе этого человека.

Иван Дмитриевич аккуратно перекладывал пластинки и проводки кусочками асбеста.

«Неужели он может хоть на минуту забыть про свои ноги?» – думал Птаха.

За окном на фоне серого осеннего неба на сырых облетевших ветках клена галдели вороны. Откуда-то издалека, должно быть с соседней улицы, доносились гудки автомобилей. Под окном кричали рабочие, прокладывающие газовые трубы.

«Не может быть, чтоб он про ноги забывал, – продолжал размышлять Миша. – Наверно, посмотрит иногда в окно, и так ему на улицу захочется… Только виду подавать не хочет. Ну и характер у человека!»

Уже в первый день Птаха монтировал батарейки не хуже своих товарищей. Но, как заметили ребята, сегодня он явно торопился. Птаха уже несколько раз бросал реплики насчет того, что, мол, «скорей выполним норму – скорей пойдем домой» или «кончил дело – гуляй смело».

И Птаха действительно сидел как на иголках. В половине девятого к нему должен был прийти покупатель двух почтарей. Вот уже восемь часов пятнадцать минут, а он все еще здесь.

«И главное, с этого мужика цену настоящую взять можно, – терзался Птаха. – Клепальщиком на заводе работает. Значит, деньги у него есть».

А стрелка часов ползла и ползла…

«И в кино дело сорвалось, – продолжал размышлять Птаха. – На десятичасовой идут плохо. А все Наташка виновата. Предлагали же: давайте домой работу возьмем. Так нет: «вместе всем веселей!» Веселее! А сама сегодня не пришла!»

Не было в этот день и Олега.

«Ну, Зимина мать не пустила, – рассуждал про себя и Никифоров. – Но Губина? А уверяла: «Обязательно! Точно!» Девчонки и есть девчонки!»

Глава тридцать шестая

В подъезд дома, где жили Зимины, Коля, как обычно, вошел с благоговением. Здесь всегда была образцовая чистота и торжественная тишина. У дверей сидела лифтерша и по черному шелку вышивала красные и белые цветы.

– Поезжай, один поезжай, – сказала она Коле. – Ведь знаешь, как управлять?

Коля вошел в кабину, аккуратно закрыл дверцы и нажал кнопку пятого этажа. Кабина лифта плавно тронулась вверх. Коля посмотрелся в зеркало и присел на лавочку, обитую зеленым бархатом. Пользоваться лифтом Никифорову приходилось не часто, а подниматься в лифте ему очень нравилось.

«Это точно. Мать его не пустила. Ну и подвезло же человеку с родителями! – думал Коля. – Объяснить его матери надо. Ведь Олег делом занят! Делом!»

Кабина мягко остановилась, и Коля вышел на лестничную площадку. В этот момент дверь тридцатой квартиры отворилась, и навстречу Никифорову выбежала домработница Вера с кошелкой в руках.

Она была разговорчивая, боевая. Свои обязанности Вера выполняла добросовестно и быстро. В отсутствие же Ольги Константиновны она читала. Если за этим занятием ее заставала хозяйка, Вере попадало. Ольга Константиновна не терпела, когда домработница сидит без дела. Словом, жизнь Веры была нелегкой, и каждый день она с нетерпением ждала возвращения Олега из школы: с ним можно было поговорить о многом интересном.

Вера охотно, но так, чтобы не видела хозяйка, помогала переписывать Олегу заметки в стенгазету, подклеивала фотографии.

Однажды Олег спросил Веру, почему она пошла в домработницы. Вера расплакалась и рассказала, что отец ее погиб на фронте, у матери много ребят, а она, вместо того чтобы в школе учиться да в колхозе трудодни зарабатывать, в город поехала.

– Все Анька виновата, – вытирая слезы, закончила Вера. – Это она меня подбила. «Я уже два года работаю. Поедем. Приоденешься». И вот приехала!..

– А ты бы убежала.

– Убежишь! Метрику-то твоя мать забрала, – и Вера опять заплакала.

Увидев сейчас Никифорова, Вера схватила его за руку и потащила наверх – на площадку шестого этажа.

– Лучше не ходи сейчас! – зашептала Вера. – К ней пришла какая-то Элеонора Марковна и привела какого-то парня. Здоровенный парень. Длинный такой. А штаны на нем до колен. На пуговичках застегиваются. Смех! Ольга Константиновна отвела его к Олегу. А этот парень и поговорить не может. Все одно твердит: «А Сальников как ударит!», «А Демин как ударит!» Олег матери говорил: «Мне термобатарейки надо идти монтировать». А она как на него напустится: «Вечно у тебя глупости в голове! Батарейки какие-то выдумал! Видите ли, времени у него нет с приличным мальчиком поговорить!» А потом своей Элеоноре она говорила: «Понимаете, Элеонора Марковна, такой район, такой район! Окраина. Публика, сами понимаете, какая. И вот в такой среде воспитывается ребенок. Ужас! Ужас!»

– Ну, а как же быть? – перебил Веру Коля. – У нас же работа стоит. Пойду и поговорю я с его матерью. А что?

– Не ходи, Колька! Ой, не ходи! Я вечером помогать ему буду. На днях увидела Ольга Константиновна эти батарейки у Олега на столе и спрашивает: «Почему все время какие-то железки на дом задают делать? Сделали немного, и хватит». Олег сказал, что эти железки не задание, а помощь инвалиду. «Какому инвалиду?» А как кирпич у Олега увидела, и начала, начала: «Кирпичи! Чтоб я больше не видела. Этого я не потерплю. Ты у меня пойдешь в дипломатический институт! На посла учиться будешь! Это культура! Это карьера!»

– А может, он не захочет? – возмутился Коля.

– А он и не хочет. Он стыдится, что у него мамаша такая несознательная. Да ты, Колька, еще многого не знаешь! Она ему расписание сделала. Гулять ему теперь разрешается только в центре, на скверике. А туда его Иван Васильевич на машине отвозить будет. Смех!

– Какой же тут смех, Вера! – перебил Никифоров. – Как она смеет с Олегом так обращаться? Я пойду сейчас и поговорю с ней.

– Не ходи! Ой, не ходи! Выгонит!

– Как это выгонит? Моя мать никого никогда не выгоняет.

– Так это ж твоя!

– А я с ней буду вежливо разговаривать. Объясню – поймет…

– Смотри, Колька, иди, только я спрячусь.

Коля спустился на площадку пятого этажа и нажал кнопку звонка. В дверях появилась одетая в пестрый сатиновый халат Ольга Константиновна. Лицо ее вытянулось.

– Олика нет дома.

«Раз она врет, и я совру», – решил Коля.

– Я ему звонил, и он сказал – приходи.

– Допустим, он дома, но он занят.

– А он меня ждет. Мы должны в срок сдать батарейку. Это очень важно. Батарейки нужны изобретателю-инвалиду.

– Мальчик, не морочь мне голову. Я тебе сказала, что Олик занят.

– Ольга Константиновна, ничем он не занят. Сидит и разговаривает с каким-то мальчишкой.

Ольга Константиновна кипела от негодования. Но Коля говорил с ней настойчиво и вежливо.

– Да! Олик сидит с мальчиком и разговаривает, а ты иди себе домой. – И она хлопнула дверью перед носом ошеломленного Коли.

Никифорову стало очень жалко Олега, который остался за этой тюремной дверью, в нем закипела ненависть к глупой женщине.

Легкими шажками с верхней площадки соскользнула Вера.

– Я же говорила, что не надо ходить, – зашептала она. – Пойдем отсюда. Ты вот еще послушай: когда приходишь ты или Фатей, она потом кричит: «Не смей обмызганных приводить! Как будто приличных детей в школе нет! Почему к нам перестал ходить Окунев?»

Коля молчал, спускаясь по лестнице. Слова Веры его потрясли. Коля жил с матерью небогато, но очень дружно и весело. Никогда ему не приходило в голову, что в глазах кого-то он «обмызганный», что им могут пренебрегать. Стало обидно.

«Что же делать? Сказать Олегу? Олег не виноват. Поговорить с Поликарпом Александровичем? А может, Олег не хочет, чтоб учитель знал, какая у него несознательная мать?»

Коля и Вера прошли мимо лифтерши. На мгновение она оторвалась от рукоделия и, посмотрев вслед Коле, улыбнулась: «Мальчишки, которые к Зимину ходят, видать, хорошие. Деловые. Всегда чем-нибудь озабочены».