Текст книги "Стригунки"

Автор книги: Владимир Великанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

Глава шестнадцатая

После ухода Поликарпа Александровича одна за другой захлопали крышки парт, и ребята, переговариваясь, направились в коридор. У двери Наташу остановил Птаха.

– Как зовут-то тебя?

Вопрос был задан грубовато, но доброжелательно.

– Наташей. А что?

– Как что?! Просто хочу знать, с кем за партой сижу… Или стесняешься, что парень с тобой заговорил?

– Вот уж нет!

По натуре Птаха был человеком общительным и даже бесцеремонным. Он мог дружить и с мальчишками и с девчонками, его не смущало, если приятель был на пять лет младше или уже носил усы.

Знакомство или дружбу он заводил в первую очередь с теми, кого считал стоящими людьми, кто ему мог быть полезен. С временными знакомыми Птаха расставался честно, никогда не делая человеку подлости даже в том случае, если с ним поступали не совсем порядочно.

Наташа и Птаха вместе вышли в коридор. Одноклассники проводили их любопытными взглядами. Кто-то из мальчишек съехидничал:

– Птаха-то! Присмотрел…

В коридоре Птаха продолжал допытываться:

– А ты откуда?

– Из Брянской области.

– Значит, ты не из Москвы? То-то я вижу, что на наших кукол не похожа.

– Я к отцу приехала. Он у нас председатель колхоза, а сейчас в Москве на курсах учится.

– Хорошо, что у нас хоть одна колхозница будет. А то все музыкантши, вроде Евстратовой. Все двумя пальчиками делают, замараться боятся.

– Я тоже музыку люблю.

– Кто ж против того, чтобы повеселиться! У нас и мальчишки такие есть. Вон, смотри, – Миша кивнул на Олега Зимина. – Как-то он увидел меня около моего двора, когда я голубей гонял, и попросил, чтоб я ему голубятню показал. Что ж, думаю, жалко, что ли? Полезли на сарай. Мое заведение ему понравилось. Говорит: «Помоги мне голубей завести. Завтра на рынок поедем». В общем на другой день купили мы ему двух шпанцерей. А на следующий день примчалась его мамаша с криком, что ее мальчика в школе голубей гонять приучают. А мамаша-то его в родительском комитете. Поняла? Пойду покурить, а то переменка кончается.

Наташа ничуть не удивилась тому, что Птаха курит, и только серьезно заметила:

– Ты б здоровье пожалел. Смотри, желтый какой!

– Не волнуйся! Не чахоточный. – Птаха сжал кулак и покрутил им перед своей грудью. – Кого хочешь скрутить могу.

Птаха ушел, и мысли Наташи вновь вернулись к Поликарпу Александровичу. Ей очень хотелось поговорить с учителем.

Несколько раз мимо Наташи прошла Инна Евстратова. Она внимательно и, видимо, критически осматривала новенькую. Заметила Наташа, что часто в ее сторону посматривает и Олег Зимин. Перемена, к счастью, была маленькой, прозвонил звонок, Наташа вернулась в класс и села за свою парту.

Пришел Птаха. От него сильно пахло табаком.

На следующей перемене, словно почувствовав горячее желание Наташи, к ней подошел Поликарп Александрович. Все одноклассники были заинтересованы этим событием, но держались поодаль.

– Видите, Наташа, как случается! Оказались в одной школе и даже в одном классе. Думаю, что в грязь лицом не ударите. Вы покажите моим москвичам, что учиться везде умеют. Ну, а как тебе наши ребята?

– Хорошие. Я, правда, только Птаху знаю. Он, например, хороший.

– И вот тоже неплохой, Никифоров, – Поликарп Александрович положил руку на плечо Коле, который проходил мимо. – Ну, так вы, Губина, осваивайтесь. А мне вот с этим товарищем поговорить надо.

Взяв под руку Никифорова, Поликарп Александрович отошел в сторону. А к Наташе подошла улыбающаяся Инна Евстратова.

– Смотрю, ты одна стоишь, – непринужденно сказала она. – Мне девочки говорят: «Ты смелее всех. Подойди познакомься». Ты откуда приехала?

Инна говорила приветливо, но всем своим видом давала понять, что снизошла до знакомства. И Наташа нарочно ответила:

– Из колхоза.

Инна внутренне торжествовала: «Я же говорила, что деревенская! Сразу видно». Однако, близко рассмотрев Наташу, Инна убедилась, что подруги сказали правду: новенькая была красивая.

Над большими карими глазами Наташи, будто прочерченные угольками, изогнулись красивые дуги бровей. Носик небольшой, точеный. Губы яркие, слегка пухлые. А коса! Такой тяжелой, длинной пепельно-серого цвета косы не было во всей школе!

Наташа любила красиво одеться и знала, что форменное платье, которое купил ей отец накануне приезда, сидело мешковато. «Папа не виноват, – подумала она. – В нарядах он не понимает. А эта зазнайка еще увидит, как будет сидеть на мне платье, когда я сама перешью его».

Инна задала еще несколько незначительных вопросов и отошла. Наташа заметила, что Инну тотчас же окружили подруги.

Когда Инна осталась одна, к ней подошел Олег Зимин и будто между прочим спросил:

– Откуда новенькая?

Инна не могла понять, то ли это повод, чтобы заговорить с ней, то ли Олега заинтересовала Наташа. И, сделав вид, что новенькая ей совершенно безразлична, она ответила:

– Из колхоза приехала…

Глава семнадцатая

Поликарп Александрович и Коля остановились около окна. Никифоров не хотел, чтобы его разговор с учителем слышали одноклассники, и поэтому говорил очень тихо. Учитель с трудом разбирал слова мальчика. Коридор шумел. Крики ребят доносились и из открытого окна, со двора.

– Я на ваше второе письмо ответ написал, – говорил Коля. – Только так его и не послал. Вот оно, письмо. – Никифоров достал из кармана помятый конверт и показал его учителю. – Теперь-то уж неинтересно читать. Я лучше всего сам расскажу.

И Коля рассказал Поликарпу Александровичу об Уварове, о своих деревенских товарищах, о своем плане создать в селе пионерский отряд.

Все это Поликарпу Александровичу очень нравилось. Он похвалил Никифорова и сказал, что о своем обещании уваровцам забывать нельзя.

Коля кивнул, а потом, вздохнув, приблизился к учителю и прошептал:

– Тут, Поликарп Александрович, еще вот какое дело… Отцу Фатеева вторую ногу отрезали. Васька сам не свой ходит. И я тоже…

– Ногу, говоришь, отрезали?

– Да. А он электрический кирпич изобрел…

Звонок прервал разговор.

– После уроков вы мне все подробно расскажете, – сказал учитель и поспешил в девятый «Б», где у него была геометрия.

…Не задерживаясь долго на изложении программы курса в девятом «Б», Поликарп Александрович сразу же приступил к объяснению нового материала. Девятиклассники к его системе уже привыкли и поэтому, несмотря на первый день занятий, слушали и записывали так, словно последний урок геометрии был только вчера.

– Итак, линия А¹ – В¹ при пересечении хорды будет к ней…

Учитель на секунду замолкал, и с парт слышалось сразу несколько голосов:

– Перпендикулярна.

– Совершенно правильно, – подтверждал Поликарп Александрович.

Стучал по доске мелок, прямые пересекали окружности, биссектрисы делили углы пополам. Учитель временами понижал голос, ожидая подсказки класса, который делал построение и мыслил вместе с учителем. Но в голове Поликарпа Александровича рядом с геометрическими суждениями неизменно присутствовала мысль об отце Васи Фатеева.

Стучал мелок. Геометрическое построение обрастало вспомогательными линиями, новыми буквами, новыми примами.

По коридору от класса к классу медленно шел сторож Антон Иванович. Услышав из-за двери голос Климова, он вполголоса сказал:

– Как, Поликарп Александрович, начались гипотенузы? И с чего твоего Птаху директорша потребовала?

Отовсюду слышались знакомые голоса учителей. За одной дверью речь шла о том, как древние впервые пришли к выводу об атомном строении вещества, за другой – о первых славянских поселениях на территории нашей страны, за третьей – о низшей ступени растительного и животного мира.

«Вот он теперь где, седьмой «А», – подумал Антон Иванович, посмотрев на табличку, прибитую к двери. Он открыл дверь и вошел в класс.

Кто встал, кто приподнялся на локте. Большинство ребят продолжали сидеть: «Ведь это же только сторож!»

Учительница строго сказала:

– Ребята, мне кажется, вы знаете: когда входят старшие, надо встать.

– Да сидите вы! Сидите! – Антон Иванович махнул рукой. – Евгения Павловна, – обратился он к учительнице, – Варвара Леонидовна послала меня вызвать Птаху. Можно?

– Если Варвара Леонидовна… Пожалуйста…

Миша встал и направился к двери. По классу пополз шепоток:

– За что это Птаху?

Глава восемнадцатая

Перед Варварой Леонидовной лежал счет за натирку полов. Она долго рассматривала косые упрямые цифры, выведенные рукой старательного бухгалтера полотерной артели, потом повернула счет наискосок и в левом верхнем углу красным карандашом написала: «Бух». Подчеркнув написанное жирной чертой, Варвара Леонидовна поставила дату и подписалась: «Фомичева».

Варваре Леонидовне нравилось подписывать бумаги, нравилось слушать мягкий бой старинных часов, неизвестно откуда и когда привезенных в директорский кабинет, нравилось, что в окна заглядывали желтые ветки старого клена.

Отъезд директора в долгосрочную командировку в Китай и назначение ее исполняющей обязанности директора радовали Фомичеву не только потому, что она сидела теперь в тихом и уютном кабинете, могла в любую минуту вызвать к себе секретаря Катю и потребовать отпечатать справку. Нет! Теперь представлялась возможность по-новому руководить школой. Директор вечно носился с идеями индивидуального воспитания, нянчился с хулиганами, устраивал какие-то сумасшедшие кроссы. По школе ходили ребята, гремя лыжами, таская в коридор снег… «Теперь я поверну по-другому! Только вот Климов… Как бы не помешал парторг…» Поликарпа Александровича Фомичева побаивалась.

Скрипнула дверь. Варвара Леонидовна обернулась.

– Ольга Константиновна, миленькая! – воскликнула она, направляясь навстречу Зиминой. – А я-то думаю, почему ее нет?

В коридоре задребезжал звонок. Варвара Леонидовна встала.

– Вы уж извините меня, – сказала она гостье. – Посидите, а я по этажам пройду. Хозяйский глаз требуется.

Ольга Константиновна понимающе кивнула.

В школе все было в порядке. Первоклассники робко стояли у стенки, в буфете ребята соблюдали очередь, водопроводчики заканчивали осмотр батарей парового отопления.

Прозвенел звонок. Варвара Леонидовна уже направлялась в кабинет, когда в коридоре третьего этажа на нее налетел Птаха. В лицо Фомичевой пахнуло табаком. Варвара Леонидовна побледнела: «Опять Птаха!»

Не поздоровавшись с директором, Миша побежал в класс.

«Остановить его? Нет! Он может и не остановиться».

Варвара Леонидовна думала, что после того как Птаха оскорбил ее, в школу он прийти побоится. Зная, что Поликарп Александрович начнет его разыскивать, Фомичева рассчитывала: к тому времени Птаха от школы совсем отобьется, и, слава богу, одним хулиганом меньше. И вдруг Птаха в школе. Он не здоровается, от него пахнет табаком!

Варвара Леонидовна зашла в канцелярию.

– Антон Иванович, сходите в седьмой «А» и вызовите ко мне ученика Птаху, – сказала она сторожу и ушла в свой кабинет.

По дороге сторож спросил Птаху:

– За что это тебя директор приглашает? Набедокурил небось?

Рассматривая галерею репродукций, развешанных по стенам коридора, Птаха ответил:

– Как говорят, кровная месть.

Варвара Леонидовна встретила Птаху приветливой улыбкой:

– Здравствуй, Миша.

Ольга Константиновна внимательно рассматривала вошедшего. Она еще ничего не знала о том, что произошло между Варварой Леонидовной и Птахой и зачем он сюда вызван.

– Здравствуйте, – выдавил из себя Птаха, ожидая, как Варвара Леонидовна поведет дальше разговор.

– А я думала, что ты сам ко мне придешь. Нам есть о чем поговорить.

– Я на уроки пришел, – глядя в потолок, ответил Миша.

Запас выдержки у Варвары Леонидовны начал истощаться:

– Я думала, что ты не один, а с мамой ко мне явишься.

– Матери некогда в школе торчать. – Птаха бросил взгляд на Ольгу Константиновну. – Она с завода без задних ног приходит.

– Птаха, что это значит «без задних ног»?

– Обыкновенно. Слова.

– Я, Птаха, не собираюсь заниматься с тобой лексикой. Изволь завтра же привести мать! Без матери в школу можешь не приходить.

– Ну и не приду!..

И Птаха ушел.

Когда Миша вышел, Варвара Леонидовна растерянно сказала:

– Вот попробуйте с таким работать.

– Не хочет человеком вырасти – пусть уходит из школы, – подсказала Зимина.

Фомичева была вполне согласна с Зиминой. Однако она обеспокоилась: «Не так надо было действовать. Следовало поставить вопрос на педсовете, исключить как полагается. Все бы, безусловно, поддержали. Даже Климов. А теперь шум поднимется…»

– Не стоит переживать из-за этого Птахи, – вновь посоветовала Ольга Константиновна. – Он этого не заслуживает.

А Варвара Леонидовна переживала. Подойдя к окну, она увидела, как во двор вышел Птаха, поправил кепку и, закурив, решительно направился к выходу. «Даже портфель не взял», – отметила она.

Глава девятнадцатая

Идти домой было еще рано. До конца занятий в школе оставалось почти полтора часа, и мать, которая с утра была свободна, безусловно, поинтересовалась бы, почему так рано отпустили. «Конечно, – рассуждал Птаха, – можно прийти домой, рассказать все как есть; все равно больше ни за что в школу не пойду…» Но не хотелось огорчать мать. И Птаха решил погулять по городу.

Прошло не менее двух часов, когда он повернул к дому.

Навстречу ему бежали празднично одетые мальчики и девочки. Мелькали пионерские галстуки, пестрели букеты цветов. Машины у перекрестков притормаживали. Трамваи терпеливо ждали, когда пройдут малыши.

Вдруг Миша тревожно оглянулся и кинулся в подъезд. Мимо медленно шли Поликарп Александрович, Никифоров и Фатеев. Птаха застыл, вслушиваясь в их разговор.

Учитель и ребята остановились.

– Поликарп Александрович, – говорил Фатеев, – Колька папе кровь свою для переливания хотел дать. Я тоже хотел, да только у нас не взяли, – говорил Фатеев.

– Об этом ты мог бы не говорить, – услышал Птаха ответ Никифорова. – Если бы вы только видели, Поликарп Александрович, какой электрический кирпич изобрел Васькин отец! Когда этот кирпич нагреешь, он электрический ток дает. Мы своими глазами видели. Подключишь к кирпичу лампочку от карманного фонаря – и она горит!

– Погоди, не торопись, Никифоров, – остановил Колю учитель. – Объясни толком.

– Папа говорит, что его кирпич как термолампа для радиоприемника. Такие лампы в магазинах продают, – попытался объяснить Вася Фатеев.

– В кирпиче есть дырочки, – перебил его Коля. – В дырочки Иван Дмитриевич проволоку вставил: нихромовую и константановую. Получились термобатарейки.

– Это очень интересно.

– Конечно, интересно! – воскликнул Коля. – Из электрических кирпичей можно строить дома, и тогда не нужно никакого парового отопления. Включишь ток в кирпичи – и тепло. Поменял плюс на минус – на дворе жарко, а в комнате прохладно!

Потом Коля сказал, что надо собрать как можно больше ребят и приступить к изготовлению электрических кирпичей.

Поликарп Александрович положил руку на плечо Коли и улыбнулся.

– Хорошо, стригунки! Хорошо! Все понимаю. Но представьте себя на месте отца Фатеева. Даже очень сильный человек при таком страшном потрясении может упасть духом. Случись такое со мной, и я не ручаюсь, что стойко вынесу удар.

Вам, мальчики, надо сделать все, чтобы поднять у Ивана Дмитриевича настроение. А уж если он вспомнит о своем изобретении, то скажите ему, что не только вы, а все, все люди готовы ему помочь. Вот так!

– Мы всем классом работать будем, – горячо подтвердил Никифоров.

– Ты прав. Ребята у нас отзывчивые. Если им рассказать об изобретении, распалить их, что называется, они помогут. Конечно, некоторые, может, и не сразу. Ведь у каждого свои заботы, свои интересы. Вот Инна Евстратова вряд ли захочет пачкать руки о грязные кирпичи. Другим покажется неинтересно. Будут и такие, у которых не хватит пороху довести дело до конца.

– Поликарп Александрович! – страстно перебил Никифоров. – Когда ребята увидят кирпич, они все заинтересуются. Все! Это же такое изобретение!

«Интересно посмотреть, что это за кирпич такой», – подумал Птаха.

Глава двадцатая

В этот день врачи разрешили родственникам первое свидание с Иваном Дмитриевичем.

Когда Василиса Федоровна, Вася и Коля вошли в палату, Фатеев лежал без движения и смотрел в потолок.

Мальчики хотели броситься к больному, но мать удержала их. Она подошла к мужу и тихо сказала:

– Ванечка, это мы пришли.

– Вот видите… – только и ответил он.

– Ты не убивайся.

– Не надо, Ася. Знаю… Расскажите, что у вас там нового? Ты, Василий, расскажи, как у вас первый день занятий прошел.

Вася пододвинул стул поближе к постели отца и начал рассказывать. Говорил он сбивчиво, несвязно, не спуская глаз с отца, с его исхудавших рук, которые недвижно лежали поверх одеяла. Туда же, где должны были быть ноги отца, Вася смотреть боялся.

Выслушав рассказ сына о статье академика Обручева, о путешественниках в третье тысячелетие, Иван Дмитриевич задумчиво проговорил:

– А вот мне, ребята, не на чем идти в третье тысячелетие. Не дойду…

И Коля подумал: «Сдался Иван Дмитриевич. Прав был учитель». Никифорову стало досадно, что Фатеев не оказался ни Николаем Островским, ни Маресьевым. Однако тут же он вспомнил слова Поликарпа Александровича о том, что не у всякого человека найдется достаточно духовных сил, чтобы противостоять такому несчастью.

– Ну, что еще у вас там нового? – так же не глядя на ребят, спросил Иван Дмитриевич.

Вася задумался.

– Ты про Птаху расскажи, – подтолкнул его Никифоров.

Вася оживился. Он подробно рассказал о том, как Птаху утром вызвали к новой директорше и как он от нее не вернулся. Все думали, что Мишу послали за матерью и что после уроков он зайдет в класс за портфелем. Но утром новенькая, Губина, заглянула в Мишину парту и объявила всему классу, что портфель Птахи лежит как лежал.

Кто-то предположил, что Птаху выгнали из школы. И все его жалели и говорили: «Он ничего парень. Пусть бы учился». Кто-то предложил отдать Птахин портфель Поликарпу Александровичу. Но Губина сказала: «Я его сама ему отдам».

Волновался и Поликарп Александрович. Он ходил к Птахе домой, но дверь оказалась на замке.

– Это тот Птаха, у которого отец на фронте погиб? – перебил сына Иван Дмитриевич.

– Этот, этот Птаха! – поспешил подтвердить Вася.

Фатеев тихо проговорил:

– Хулиган он, конечно. А человеком мог бы стать. Жалко. – И добавил с укоризной: – А вы-то…

Фатеев, видимо, сильно утомился, замолчал. Все тоже замолчали. Каждый углубился в свои мысли.

Во время свидания Иван Дмитриевич ни разу не обмолвился о своем электрическом кирпиче.

«Ну, теперь все пропадет. Раз сам Фатеев от своего изобретения отказался, нам уже ничего не сделать. Кто у нас в электричестве понимает? Никто. Не сможем мы сами изобретать. А к Фатееву в таком положении даже стыдно привязываться… Так все и забудется…» – размышлял Коля Никифоров по дороге из больницы домой.

И действительно, шли дни… События школьной жизни захватывали ребят. Даже Никифорова.

Глава двадцать первая

День выдался ветреный, и по асфальту, обгоняя Варвару Леонидовну, шурша, катились желтые хрупкие листья.

Возвращаясь из роно, Фомичева на противоположной стороне улицы заметила Птаху. Шел он быстро, должно быть куда-то спешил, но по всему – и по сосредоточенному, насупленному лицу, и по поднятому вороту пиджачка, и по тому, как опустились плечи, – было видно, что ему невесело.

Фомичева остановилась и долго смотрела вслед удалявшейся ссутулившейся фигурке: «Куда, интересно, он идет?»

Птаха скрылся за поворотом.

На лестничной площадке второго этажа Варвара Леонидовна задержалась перед дверью своей квартиры, чтобы перевести дыхание и найти в портфеле ключ. Открывая дверь, она заметила, что в дырочках почтового ящика что-то белеет. «Газеты уже были. Значит, письмо».

В ящике действительно было письмо. По почерку Фомичева сразу поняла от кого. Писала племянница, дочь старшей сестры Веры – Галя. Галины письма всегда были грустными, полными будничных забот. Жила племянница с сыном Валеркой в Тамбове. Муж ее Сергей, танкист, погиб в сорок втором году под Сальском, и Гале нелегко было одной воспитывать сына.

Присев на диван, Варвара Леонидовна пробежала письмо. Многое, о чем рассказывала племянница, было уже известно по предыдущим письмам, но вот что остро кольнуло ее. Галочка писала, что теперь, повзрослев, четырнадцатилетний Валерка сильно затосковал по отцу.

«Представляете, милая тетя, как ему обидно, – писала племянница. – Собрались на днях у нас мальчишки, его товарищи. Что-то они мастерили, уже не помню. Один говорит: «Ну, это я попрошу отца на заводе выточить». Другой: «Мы с отцом это сделаем». А наш молчит. Вижу, глаза у него грустные-грустные стали. Когда мальчишки ушли, Валерка подошел к Сережиному портрету, ладонью по стеклу провел и утешил себя: «Зато у них орденов столько нет».

Варвара Леонидовна опустила письмо на колени и задумалась. Она силилась представить себе, каким стал теперь Валерка. В последний раз она видела его семь лет назад, короткоштанного, с челочкой. Но перед ее глазами вырастала почему-то фигурка Птахи, которая, удаляясь, скрылась за поворотом.

«Худо. Сколько ребят без отцов растет!.. Ишь, ордена вспомнил. Утешился».

И опять перед глазами зашагал Птаха. Только теперь он шел навстречу. Озлобленный, ершистый. Остановившись перед ней, он судорожно сжал кулаки, бросил до слез обидное оскорбление, а потом выпрямился и гордо, взволнованно сказал: «Мой… мой отец кавалером ордена Славы был!»

Но почему-то на этот раз Фомичеву не очень резануло вспомнившееся обидное слово «дура». Ей вдруг захотелось погладить по голове этого своенравного мальчугана.

Варвара Леонидовна встала, положила на тумбочку письмо и решительно направилась к двери.

Варвара Леонидовна застала Климова в учительской. Поликарп Александрович немного удивился ее взволнованному виду.

– Понимаете ли, Поликарп Александрович, – начала Фомичева, – в истории с Птахой я, кажется, была не права.

– И мне так кажется, – спокойно ответил Климов. – И я рад, что вы так думаете. Могу сообщить вам, что я был у Миши дома, но никого не застал. Думаю, что мальчишка прячется. Но мы вернем его в школу.

– Да, надо вернуть. Очень неприятный случай. И потом… Как бы не пропал человек…