Текст книги "Точка бифуркации"

Автор книги: Владимир Дрыжак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

Да, Зураб был прав. Этот факт надо было разрабатывать. Следовательно, Зураб молодец, а я – пентюх... Но это еще не поздно исправить.

– Ладно, Зурабчик, – сказал я, источая елей и патоку, бери всю пачку. Это меня Спиридонов сбил с панталыку.

– Вали все на Брута – его уже нет! – воскликнул Зураб. Кто ведет следствие – ты, или Спиридонов?

– Я, Зурабчик, я...

– Так и веди. Тебя ведь сам Спиридонов на это толкает.

– Ох, толкает, подлец!.. Все, шабаш! Следствие веду я. Давай прикинем ключевые моменты.

Мы взбодрились, я взял стило и через полчаса имел следующий перечень вопросов:

1. Действительно ли "приемная" дочь Сомова считает его своим отцом (подчеркнуто дважды)?

2. Кто первым подписал решение Коллегии ГУКа на полет "Вавилова" ("первым" подчеркнуто)?

3. Фигурирует ли вообще в стенограммах протоколов заседаний Коллегии вопрос о полете "Вавилова" ( "вообще" подчеркнуто)?

4. Почему Свеаборг оказался на Марсе и чем он там занимался?

5. Существуют ли данные о психическом, состоянии Свеаборга после аварии?

6. Какого рода исследованиями официально занимается Калуца, и в качестве кого Сомов находится в Институте исследований высшей нервной деятельности?

7. Кто конкретно занимался формированием экспедиции к Урану?

8. Кто второй, работающий по делу?

Последний вопрос я вписал по собственной инициативе. Действительно, Спиридонов заявил, что по делу работает кто-то еще, но не сказал, кто именно. Это, по меньшей мере, странно...

Зураб ночевал у меня, как, впрочем, и еще добрая половина участников вечеринки. Утром я устроил подъем и объявил аврал. Назначил Вовку главнокомандующим и приказал, чтобы в доме образовался порядок, близкий к идеальному. И предупредил, чтобы вечером он был дома – мы завтра едем в Сараево. "А это где?" – спросил Вовка. "Тут недалеко", ответил я, и мы с Зурабом убыли в управление.

Спиридонова еще не было, но он прибыл через час. Мы сидели в общей комнате.

– Ага, – сказал он, – Зураб появился! Как там Луна? Разобрался?

Зураб доложил результаты – дело оказалось вполне пустяковым.

– Но по шеям мы им дадим, – решил Спиридонов. – Наглеют надо пресечь. Как считаешь?

– Но шеям – надо, а пресечь – безнадежно. Люди ведь. Не могут они месяцами сидеть под силиконовыми колпаками, у них там даже Луны, и той нет. А они хотят любить и жаждут объяснений. Вот и бегают в скафандрах на свидания. Надо просто увеличить штатный запас кислорода до двух суток.

– А сейчас?

– Двенадцать часов.

– Ага... то есть только на одну ночь. Они сидят ночь при Луне.., то есть под звездами, и на остатках разбегаются по домам. Это безобразие! Значит так: по шеям и до двух суток. Пиши заключение – я подпишу... Вопросы? Нет!.. Та-ак... Сюняев звонил? Нет? Негодяй!.. Что еще? Ага, позвонить Фуллеру... Потом... Все!.. Теперь айда в кабинет – будем разговаривать.

Мы зашли в кабинет, уселись – Зураб у окна, я напротив Спиридонова – подождали, пока тот чертыхаясь ищет какую-то папку в ящиках стола – папку он не нашел, но зато вспомнил, кому ее отдал, и. наконец, утвердился в позе начальника.

– Ну, что сидишь? Докладывай.

Я доложил.

– Ясно, – сказал Спиридонов, когда я кончил. – Где копия письма? Давай сюда – почитаю. Страсть люблю читать чужие письма.

Я передал документ, сделал официальное лицо и сказал:

– Василий Васильевич, есть один вопрос.

– Давай вопрос.

– Кто конкретно является участником расследования аварии на "Вавилове"?

– А тебе зачем?

– Хорошо, кто ведет дело?

– Ты.

– Тогда мне хотелось бы знать всех своих помощников. Если это не секрет.

– Не секрет. В алфавитном порядке: Кикнадзе, Спиридонов, Сюняев, Штокман.

– Ясно. Тогда докладывайте.

– Ну-ну.., – Спиридонов поскреб затылок и обратился к Зурабу. – Что скажешь? А? Моя школа!

– А как же! – воскликнул Зураб и добавил сочувственно: Придется докладывать.

– Докладываю. Я лично в течение двух суток исследовал стенограммы заседаний Коллегии ГУКа. У меня, как вы знаете, свободный допуск в архив и я им воспользовался, дабы... То есть, воспользовался и все тут! Так вот, стенограмма от 24.05... содержит протокол заседания, на котором обсуждался вопрос о "Вавилове". Но! – Спиридонов обвел нас торжествующим взором. – Но это поддельная стенограмма, и у меня есть акт экспертизы! Но, – он еще раз обвел нас взором. – Но подписи участников – подлинные!

– Вот это номер! – воскликнул Зураб.

– Ага, ты уже в курса... Всем все ясно?

– Не всем и не все, – сказал я. – Непонятно, каким образом протокол был подвергнут экспертизе.

– Очень простым – я его украл из архива.

Мы с Зурабом переглянулись.

– Что скажешь, начальник? – ехидно поинтересовался Спиридонов.

– Что тут скажешь... Акт экспертизы недействителен и не подлежит приобщению к делу.

– Это почему же?

– Потому что объект экспертизы изъят незаконным путем.

– Будто бы? Тоже мне, законник выискался! А ну-ка скажи, какая статья какого закона запрещает воровать стенограммы из архивов?

Я промолчал.

– А-а-а!.. Я тебе скажу. Это запрещает делать инструкция ГУКа – то есть подзаконный акт. Так вот, экспертиза проведена в криминалистической лаборатории Департамента Безопасности по прямому указанию Чарльза Пауэлла. Инструкция ГУКа на него не действует. Бумага с печатью и подписью извольте приобщить!

– Блеск! – сказал Зураб.

– А ты как думал! – сказал Спиридонов. – Плевать я хотел на эти инструкции! Тоже мне, взяли моду: что ни контора свои инструкции. От кого скрываем? И во имя чего?!

– Для порядку, – сказал я назидательно-административным голосом. – Если каждый будет стенограммы растаскивать, их потом никогда не соберешь. А вдруг понадобятся – тогда что?

– Вот и понадобились, – сказал Спиридонов. – Все, закончили! Если бы я затребовал стенограмму официально, понадобилось бы три месяца. Это что – порядок?

Он выпучил глаза, взъерошился и забурчал себе под нос что-то типа "развели бардак", "свинство", "начальники!" и тому подобное.

– Под себя копаешь, Васильевич, – осторожно заметил Зураб.

– И копаю!.. В группе я буду отвечать за полузаконные акции – ясно? Гирю подставлять нельзя – он будет святой. Нас всех отдадут под суд, а он останется чистеньким и выведет всех этих деятелей на чистую воду. А? Чего молчишь?

– Думаю.

– Это хорошо. Ты, Зураб, отныне будешь подставным лицом. Надо в Швецию – ты в Швецию, надо поэта – будешь поэтом. Сюняев будет лицо официальное. Где какая комиссия или скандал – он там. А ты, Гиря, будешь сидеть и факты с гипотезами сопоставлять. Ну и, естественно, оперативные планы да твоей совести. Зря, конечно, я тебя у Шеффилда засветил... Ну, ничего... Все ясно? Чего молчите?

– Шевелим тупыми концами.

– Отрадно. Но я еще не дал указание, поскольку не закончил. Так вот, имея на руках акт экспертизы, я потратил еще сутки на то, чтобы встретиться с максимально возможным числом лиц, подписавших решение, а впоследствии и стенограмму. Их оказалось пять. Я утверждаю, что это рекорд. Пять членов Коллегии ГУКа за двое суток – это новое мировое достижение! Двое из пятерых сознались, что подписали стенограмму задним числом без всякого акта. Еще двое сознались в том же самом по предъявлению акта. Один уперся намертво. А теперь скажите, кто этот пятый? Впрочем, куда вам... Пятым был Шатилов. "Ничего не видел, ничего не слышал и знать ничего не желаю!" – заявил он мне. "Тогда передавай дело кому-нибудь другому", – сказал я на это.

– И что же Шатилов? – не выдержал Зураб.

– "Будет суд – покаюсь. Нет – покажу тебе кузькину мать, шантажист проклятый!" Вот, примерно, что он мне заявил. Вывод такой: вопрос о "Вавилове" на Коллегии не обсуждался никогда, а был решен кулуарным путем. Имею свидетельские показания одного из членов Коллегии. Чьи именно, с вашего разрешения, утаю. Это ведь не принципиально, так?

– Но этот факт не подлежит сомнению? – уточнил Зураб.

– Увы.., – Спиридонов вздохнул. – Просто с ним мы старые приятели. Да и вообще, скажу я вам, это дело развивается в очень узком кругу. Так и хочется воскликнуть: "Ба, знакомые все лица!". А теперь слушайте и запоминайте: никакой экспедиции к Урану не было!

– Как?! – воскликнули мы с Зурабом одновременно, а я добавил: – Что же, вообще, было?

– Фактическая сторона дела такова. Малый десантный КК типа рейдер – "Вавилов" – стартовал с орбиты Марса, имея задание доставить на исследовательскую станцию возле Сатурна специальное научное оборудование. Рейс был внеплановый, но сам по себе вполне оправдан, поскольку оборудование уникальное и требовалось весьма срочно – что-то там научное.., – Спиридонов для убедительности покрутил пальцем у виска. – Детали этой срочности надо бы прояснить, но особого криминала я тут не вижу. Криминал состоит в том, что капитан "Вавилова" взял на борт в качестве пассажиров двух человек – фиксируйте внимание! – Сомова и Калуцу. Мало того, он оформил их членами экипажа. Калуца должен был возвратиться на Марс тем же рейсом, а Сомов... Будем выяснять. Авария произошла неподалеку от Юпитера, в гравитационном поле которого рейдер совершал маневр коррекции траектории. К слову сказать, Юпитер в это время находился в самом подходящем месте относительно Сатурна, и траектория полета была выбрана весьма оптимально с точки зрения энергетических затрат и времени. Вообще, такое взаимное положение планет достаточно уникально. И все бы хорошо, кабы... В результате аварии рейдер потерял управление и двигался под значительным углом к плоскости эклиптики, имея скорость примерно сто километров в секунду, то есть весьма приличную и вполне достаточную, чтобы улететь к чертовой бабушке. Таким образом, до Урана они не долетели и не собирались долетать. Весь бумажный камуфляж был состряпан задним числом с единственной целью: скрыть тот факт, что полет, по существу, не был никем санкционирован, и осуществлен в обход всех правил. Что делали на борту Калуца и Сомов – неизвестно. Таким образом, административные нарушения налицо, и мы имеем право тащить к ответу всех подряд.

– Сути дела информация не меняет. – сказал Зураб. – Какая разница, кто и куда летел?

– Извини! – перебил Спиридонов, – Меняет, и самым радикальным образом. Теперь я могу прямо идти к Калуце и спросить, с какой целью он находился на борту "Вавилова". Раньше он был повар и начальник, а теперь просто Калуца. И Сомов – аналогично.

– А они скажут: мы, мол, покататься хотели.

Спиридонов чуть не задохнулся от возмущения. Он вскочил со стула и некоторое время размахивал руками, изрыгая междометия. Потом неожиданно сел и успокоился.

– Вон Гиря сидит, пусть он и думает. Пусть расследует. А то молчит, сукин сын, а я должен тут прыгать. Чего молчишь?!

– Мне нужен отпуск на пару дней, – сказал я. – Вовка у меня экзамены сдал, хочу съездить в одно место.

– А?.. – Спиридонов пристально меня изучил. – Правильно. Здоровье нужно беречь, а детей – воспитывать. Давай, поезжай в одно место. Место-то выбрал хорошее?

– Югославия. До моря – рукой подать.

– А может, в Австралию махнешь?

– В Австралии зима – холодно.

– Как зима? Лето ведь!

– Это, Васильевич, в Южном полушарии, – Сказал Зураб, там сроду зима, когда у нас лето.

– Да?! Ясно... Давай, бери Вовку и мотай в Югославию. Потом доложишь, лето там теперь, или опять какая-нибудь ерунда...

Глава 8

Я демонстративно оформил отпуск на три дня и договорился с Зурабом о том, что если Сюняев выйдет на связь, то он меня поставит в известность, а сам тем временем пусть попытается выяснить что-нибудь о том, кто и от чего лечил Уве Свеаборга. С Марса по-прежнему не было никаких известий.

Вовка, как и договаривались, ждал мена дома. Он сказал, что мать, то есть моя жена, передает привет с орбиты Меркурия через третьих лиц.

Да, моя семейная жизнь складывалась не лучшим образом. Создавалось впечатление... М-да... Вероятно, на Марсе яблони не зацвели, и было принято решение расцветать их на Меркурии.

– Слушай, батя, – сказал Вовка солидно, – ты должен проявить характер. Жена и мать должна сидеть дома и воспитывать детей.

– Полагаешь?

– Это аксиома. Мужик в поле – баба возле печки. А у нас все наоборот. И потом, Меркурий – это же анахронизм планетологии. Большой кусок железа, покрытый силикатами. Что там изучать?

– Это вне сферы моей компетенции. А вот твои тезисы в нее входят. Что это за тон в разговоре о матери? Я, пожалуй, займусь твоим воспитанием.

– Воспитанием надо заниматься, пока ребенка еще удается разместить поперек лавки.

– Размеры лавки можно варьировать. Это с одной стороны. А с другой стороны, мать как раз и находится возле печки, так что формальности соблюдены... Ты собрался?

– А что мне собираться? Сел да поехал. Надолго едем?

– На пару дней. С визитом. Так что оденься поприличней. Будут дамы, а то, что ты на себя напяливаешь, совершенно непохоже на смокинг.

– Дамы? – оживился Вовка. – Это что-то новое!

– Все то же, самое, – сказал я. – Инструктирую: вести себя прилично, ноги на стол не класть, в разговор не встревать, варенье на штаны не капать, и не корчить из себя человека, обремененного жизненным опытом. Имей ввиду – я буду работать. Все ясно? Давай, не сиди, собирайся.

В последней фразе я воспроизвел интонации Спиридонова. Самое интересное, что они подействовали на Вовку самым благотворным образом. Он залез в шкаф, выудил пару костюмов и достаточно долго подбирал галстук к сорочке.

Я решал, что необходимо как-нибудь на досуге разобраться в принципах действий спиридоновских интонаций.

В Сараево мы прибыли к вечеру. Я прямо из стратопорта позвонил Сомову. Видеофон оказался на редкость дрянным и, фактически, обеспечивал только акустическим канал связи.

– Слушаю вас, но, к сожалению, не могу понять, с кем имею честь беседовать, – сказал Сомов в ответ на мое приветствие.

– Гиря, – представился я.

– Какая гиря? А-а-а... Как же, как же... Рад слышать! Откуда звонишь?

– Да вот тут в стратопорте сидим с отпрыском.

– Ага... То есть... Смотри-ка ты!

– Так как насчет картошки дров поджарить?

– Нет вопросов... Марина, у нас вечером гости!.. Что?.. Но, послушай, не каждый же день... Никаких разговоров!.. Ты лишаешь меня тесного общения в узком семейном кругу... Я сказал – никаких разговоров!.. У нее, видишь ли, запланировано посещение театра.

– Так, может быть, пусть посетит?

– Да она уже рассталась с этой мыслью... А я говорю рассталась!.. Марина, ты ставишь меня в неудобное положение. Тебя ведь не мальчик пригласил в театр, а подруга. Следовательно, можно сравнительно легко отделаться... Ее не мальчик пригласил, так, подружка... Правильно... И на стол надо собрать – а я этим не владею... Как насчет коньячка? Или сухое мартини?

– Коньячек предпочтительнее, – сказал я и подмигнул Вовке.

– Тогда садитесь в рейсовый – без хлопот прямо к дому.

– Так я уже не помню, где тот дом.

– И не надо. В рейсовый – остановка "Купол", понял?

– Понял – "Купол".

– Я встречу.

– А может, не стоит беспокоиться...

– Ну да! Жениха везут, а я буду сидеть...

– Это пока не афишируется.

– Наоборот, рекламу я обеспечу.

Пока ехали, я сделал вывод, что поведение Сомова, как отца своей дочери, абсолютно достоверно. То есть никаких претензий!

Сомов нас действительно встретил, мы поздоровались, обменялись рукопожатиями и похлопываниями по плечу. Старые приятели, да и только...

Шоу началось в тот момент, когда мы переступили порог квартиры Сомова. Увидев его Маришу, я даже пожалел, что не приехал просто так... Скотская, все же, работенка!

Перед нами стояла девушка лет семнадцати-девятнадцати, русоволосая, голубоглазая, очень стройная и женственная. Абсолютно не похожая на приемного отца (что вполне естественно) и, насколько я мог судить, на родного – тоже. Марина была в вечернем платье темно-зеленого тона – оно ей очень шло. И вообще в этой квартире все шло ко всему. Кроме, разве что, хозяина квартиры. Он повел себя в соответствии с канонами, то есть церемонно представил меня своей дочери (или наоборот), после чего я, взяв тон, представил ей своего сына. Последний несколько, правда, стушевался, но, в целом, не ударил в грязь лицом.

– Ну, ладно, – сказал Сомов, потирая руки. – Давайте рассредотачивайтесь кто куда. Ты, Мариша, займи Володю, покажи ему апартаменты, где что лежит и как отпирается...

– Полагаю, его можно использовать в качестве кухонного агрегата, – подсказал я.

– Очень дельная мысль, – поддержал Сомов, – Марина изредка балует меня специфическими блюдами, которых нет в меню кухонного сервиса. А это все требует присмотра и наблюдения... Дерзайте, а мы тут расслабимся. А? Как насчет расслабиться?

– Я – за. Вовка – если найдешь ингридиенты, то изобрази тот салатец... Помнишь – "Ассорти смертника"?

Вовке Мариша понравилась сразу и безоговорочно. Это было написано на его роже заглавными буквами. Правда, только для тех, кто умеет читать.

– Слушаюсь, шеф! – сказал он моим голосом, снял пиджак и принялся засучивать рукава. И я совершенно без всяких задних мыслей окунулся в самодовольство. Потому что такие ручки, как у моего Вовки, надо еще поискать! То есть, есть что показать и есть на что досмотреть. Да и вообще, справный парень. Еще бы голову наладить – можно спокойно умирать. Но голова – дело наживное.

– Орел! – Сказал Сомов, усаживаясь в кресло и жестом предлагая мне сделать то же самое.

– Так и есть перед кем воспарить! – заметил я, принимая предложение.

– Приятно! Вырастут люди, нас подвинут, сами будут делать жизнь... Давай-ка выпьем за это. Чтобы у них все было нормально. За своевременную смену поколений!

– А может быть, за непрерывную череду поколений? предложил я.

– Да, – согласился Сомов, – так оно будет лучше.

Мы выпили.

– Хорошо! – сказал я. – Надо отметить, что квартиру ты обставил со вкусом. У меня – сарай.

– Это еще Сомов... Впрочем, основное действующее лицо Мариша. Мать у нее...

Сомов почему-то осекся, а я заметил, что невольно стал тому причиной...

Скотская работа!

– Ну, что, давай, пока не расслабились, – сказал он. Небось, явился с задними мыслями?

– Есть грех, – признался я.

– Ковыряете?

– А куда деваться?

– Спиридонов бегает?

– Ты знаешь Спиридонова?

– Лично – нет. Наслышан.

– Бегает...

– Слушай, а тебя можно за язык потянуть?

– Попробуй.

– Если честно, то хотелось бы знать все. Но, вероятно, это – служебная тайна...

– А ты попробуй, не стесняйся.

– Ну, например, вы уже выяснили, что произошло на "Вавилове"?

– Нет, но выясним непременно. Есть версии. Собственно, сами события не столь уж и важны. Важна подоплека.

– Важна, – глухо сказал Сомов и отвел глаза в сторону.

– А ты бы взял да и вскрыл.

– Если бы дело касалось меня одного, я бы сделал это еще в прошлый раз.

– Понятно. Больше на психику давить не буду.

– Да пойми ты, – с горечью сказал Сомов, – дело не во мне. Даже и на все взаимные обязательства можно было бы наплевать. Я – Калуца – Свеаборг – Шеффилд и еще кое-кто... Если бы вопрос замыкался в этом многоугольнике, черт бы с ним. Но он не замыкается! И нам важно, чтобы вы продолжали свое расследование, чтобы независимо пришли к тем же выводам, к которым пришли мы. Мы ведь не профессионалы и не умеем добывать доказательства, а только они могут стронуть ситуацию с мертвой точки.

– Забавно, но Спиридонов утверждает то же самое.

– Да? – оживился Сомов. – Смотри-ка ты, какой у вас Спиридонов! Золотой человек – его на руках носить надо.

– Мы так и делаем.

– Не уроните? Смотрите...

Наше приятное собеседование было прервано появлением Мариши, торжественно вынесшей из кухни здоровенное блюдо, содержимое которого источало запах убийственной силы. Вовка сопровождал даму, сияя от удовольствия.

– Что это? – поинтересовался Сомов, принюхиваясь.

– Салат "Апофеоз любви", – провозгласил Вовка, но осекся, сообразив, что название выбрано без учета обстановки.

– Мы его решили переименовать, – пояснила Мариша. "Смертник" – это некрасиво.

– Дело не в этом. Рецепт был уточнен и пересмотрен фактически, это совершенно новое яство.

– Там есть крабы! – заявил Сомов, хищно шевеля ноздрями, – Разорви меня вакуум, если там нет крабов. Это космическое блюдо. Нет, это планетологическое блюдо! Ибо крабы...

– Совершенно верно, – подтвердил я, – Володька учится на астрофизическом факультете по классу планетологии. А крабы это крабы.

– Ба! – воскликнул Сомов. – Коллега! Садись, брат, отныне в этом доме ты – свой.

Вовка смутился, сел в кресло, потом вскочил, усадил Маришу и только потом уселся сам.

– Горячее я заказала через час, а пока давайте рассказывать какие-нибудь истории, – сказала Мариша.

– Нет, сначала мы выпьем за планетологию – это прекрасная наука! – заявил Сомов, разливая коньяк.

– За планетологию и за ядерные двигательные установки, поправил я.

Сомов бросил на меня многозначительный взгляд и ухмыльнулся.

– Я, собственно, имел ввиду, что это юное дарование не так давно сдало экзамен по курсу ЯДУ на "посредственно", произнес я совершенно невинным тоном. – Оно полагает, что планетологу ЯДУ ни к чему.

– А папа, между прочим, недавно приносил статью про какие-то новые двигатели и сказал, что они откроют новую эру. Потому что раньше до Юпитера летели два месяца, а теперь будет три недели, а если форсировать и повысить нормы перегрузок – две недели. Он объяснил, как они устроены, но я плохо поняла. – Мариша улыбнулась отдельно мне и отдельно Вовке.

– Володя изучит ЯДУ и все тебе расскажет, не так ли? – я уничтожил Вовку взглядом.

– Все это пустяки, – заявил Сомов, – давайте, наконец, выпьем – мне не терпится закусить.

"Нет, уважаемый, не пустяки. С какого пятерика планетологу интересоваться специальной литературой по ЯДУ?" – подумал я.

Между тем, Сомов и Вовка уже выпили, пришлось наверстывать. Салат мне, надо сказать, пришелся по вкусу, а Сомов снял пробу и вывалил себе на тарелку чуть ли не половину блюда.

– Папочка, не жадничай, – сказала Мариша, – ведь Ричард Яковлевич говорил, что острое тебе противопоказано.

– С каких это пор Ричард Яковлевич стал специалистом но моему желудку? – недовольно поинтересовался Сомов.

"А Ричард-то Яковлевич – это Калуца, – подумал я. Забавно!"

А вслух заметил:

– Он же повар – ему и карты в руки.

– Не повар, а кулинар, – поправила Мариша.

– Это все едино, – сказал Сомов, – Он мне еще в экспедиции надоел со своими намеками. Как ужин – так лекция о сочетаемости и усвояемости...

– Папа с Ричардом Яковлевичем летал к Урану, но по дороге случилась авария и...

– Мариша, это никому не интересно, – мягко перебил Сомов.

– Вы летали к Урану? – неожиданно вмешался Вовка. Расскажите. У нас на факультете ходят легенды, что там, на Уране, ваша экспедиция открыла...

– Да, было дело... Но не на Уране, а на Юпитере, и не мы, а пятая комплексная... Оказывается в Большом Красном Пятне наблюдаются явления, противоречащие теории большого вихря. То есть, это, конечно, вихрь, но не вполне...

– Да нет же, речь шла именно об Уране, – настаивал Вовка.

– Это недоразумение, – сказал Сомов. – Но где же обещанное горячее? Минутку – я проверю заказ.

И он удалился на кухню.

Вовка посмотрел на меня, я покачал головой, после чего он пожал плечами.

– Мариша, – сказал я, – ведь твой папа специалист но двигателям планетолетов. Попроси его, пусть поднатаскает Вовку – у него переэкзаменовка через месяц. А ты, друг, все перепутал. Это не тот Сомов.

– Как не тот? Я специально кристалл брал в библиотеке... Капитан – Асеев, Бортинженер – Сомов... Действительно, бортинженер... Но он же планетолог!

– Наверное, перепутали.

– Ну, не знаю.., – зло сказал Вовка, но продолжать спор не решился – я его осадил, пихнув ногой под столом.

Мариша сначала сидела, потупив взгляд, потом взглянула на Вовку, на меня, как-то беспомощно оглянулась на кухню Сомова не было слышно – и сказала тихо:

– Володя прав – папа знает обе специальности.

– Да? – притворно изумился я. – Но ведь...

– После экспедиции он очень изменился. Я тоже сначала не могла понять... Я даже сначала не поверила... А вы давно знаете отца?

– Видишь ли, Мариша, мы познакомились недавно. Но, поскольку я занимаюсь расследованием катастрофы, кое-что мне известно.

Ее глаза широко раскрылись. Я подумал, что она сейчас заплачет. Но она сдержалась.

– Тогда... Вы должны знать...

– Да, я знаю...

Лицо Вовки отразило самый широкий спектр чувств. Он не понимал, что скрывается за предложениями, которыми мы обменялись, но догадывался, что девушке сейчас очень плохо, а причина тому – я. И готов был ее защитить, но не знал как.

Обстановку разрядил Сомов.

– Горячее, – провозгласил он, появляясь в гостиной с подносом. – К мясу полагается красное вино. К красному вину полагаются пламенные тосты и горячие споры.

Оставшаяся часть ужина прошла великолепно. Вовка, правда, еще раз попытался уяснить себе ситуацию, но мы с Сомовым дружными усилиями перевели стрелки разговора на широкую магистраль общечеловеческих ценностей. Сомов довершил усилия, задав будущему космическому волку убийственный вопрос о том, как тот относится к семье и браку, а если положительно, то каким именно образом следует сочетать межпланетный риск с задачами укрепления семейных уз?

– Я, вообще-то, еще не думал, – признался смущенный Вовка.

– Как это – не думал? – изумился Сомов. – А кто за тебя думать будет? Папа с мамой?

– Папа с мамой пусть о себе думают. По полгода друг друга не видят.

– Что так? – поинтересовался Сомов, обратив взоры на меня.

– А вот так, – сказал я. – Не уделил должного внимания в молодости, не решил основной вопрос, пустил семейную жизнь на самотек – и вот результат.

– Нормальный результат, – констатировал Сомов, кивнув в сторону Вовки. – Ну что, молодежь? Мы, пожалуй, удалимся в будуар. А вы тут общайтесь в процессе разборки стола. Можете танцы устроить. Музыка, живопись, станковая графика – все в вашем распоряжении... Айда, Петя, откинемся в креслах.

Кресла были отменные и я откинулся с удовольствием. "Будуар" Сомова напоминал кунсткамеру. Книги, глобусы, какие-то ноздреватые железяки и прочее в том же духе.

– А что, – сказал Сомов, – сватовство, по-моему, прошло нормально, контакт явный. Совместная кулинарная деятельность – это лакмусовая бумажка совместимости в смысле устройства семьи. Как полагаешь?

– Жизнь покажет...

– Ну, жизнь штука такая... Как твои тайные планы?

– Воплощены.

– Хва-ат! И что же ты выяснил?

– Выяснил? Не выяснил, а установил, что Мариша – твоя дочь.

Реакцию Сомова я не берусь передать. Он что-то долго морщил на лбу, потом чесал нос большим пальцем левой руки, исследовал потолок взором и, наконец, сказал:

– Знаешь, это удар ниже пояса. Я полагал, ты меня будешь изучать. Или что-нибудь такое... Ну, прохвосты! И все равно, я вот тут – он коснулся лба – не схватываю. Логику не могу воспроизвести.

– У меня есть друг, и он сказал, что можно все разыграть, но детей обмануть нельзя. У Мариши только один отец. И я понял, что она считает отцом тебя.

– Та-ак, – Сомов поджал губы. – Понятно. Вот как, значит... Мне это в голову не приходило. Х-ха.., но в суд родительскую любовь не предъявишь.

– Вот тут ты ошибаешься. Да и не в суде дело.

– В чем же?

– В том, чтобы иметь внутреннюю уверенность, что ты на верном пути. Когда ищешь решение, важно знать, что оно существует.

– Понятно. Если знаешь ответ, то решение легко подогнать под него.

– Вот что-то в этом роде... Скажи, а со Свеаборгом у вас...

Сомов резко выпрямился в кресле.

– Что? Что-нибудь случилось? Говори!

Я вздрогнул от этого крика и поразился перемене в настроении Сомова.

– Видишь ли, нет полной информации, но...

– Какой информации?! Говори – я имею право об атом знать.

– Да это, в общем, не секрет. С Марса сообщили, что Свеаборг пытался покончить жизнь самоубийством.

– Он жив?

– Четверо суток назад получили сообщение, что он в очень тяжелом состоянии. Сейчас – не знаю.

Сомов стиснул голову руками.

– Я чувствовал,– прошептал он, – я знал... Боже мой! Как страшно... Как в бездну!..

Он еще некоторое время сидел, обхватив голову руками и покачиваясь из стороны в сторону. Потом выпрямился и посмотрел на меня в упор. Мне показалось, что тоска в его глазах вот-вот уйдет за грань сумасшествия.

– Вот так, – произнес он. – За все надо платить.

– Извини, я не знал, что вы были так близки.

– Мы? Близки?! Свеаборг – это я!

Я решил, что Сомов действительно сошел с ума. Просто по-человечески реагировал на его состояние. Не было времени анализировать и сопоставлять...

Наверное, крик Сомова был слышен в гостиной, потому что дверь в комнату открылась, и на дороге появилась бледная Мариша. Она бросилась к Сомову и обхватила его голову.

– Что, папа? Опять? Боже мой, ну сколько же это еще будет продолжаться!.. А вы, – она бросила гневный взгляд на меня, – вы зачем здесь!?

– Мариша. Мариша! – сказал Сомов с надрывов. – Ну, что ты, маленькая... Все уже, все... Он тут непричем.

– Что случилось, папа?

Я оглянулся – в дверях стоял Вовка и этот Вовка был грозен, как Зевс-громовержец. Я почувствовал себя полным мерзавцем.

– Все, все дети, – сказал Сомов, вставая. – Просто твой отец сообщил мне, что погиб мой друг.

– Дяда, Уве? – сказала Мариша. – Дядя Уве умер? Да, папа? Это правда?

После этого начался какой-то кошмар. Сомов и Вовка пытались успокоить Маришу, я суетился вокруг, проклиная себя, Спиридонова и всю эту банду идиотов из ГУКа. Чего стояли любые расследования по сравнению со слезами бедной девочки!

Наконец, все улеглось, и тут я заметил, что Сомов как-то отошел на второй план, а на первую роль выдвинулся мой Вовка, бережно обнимавший всхлипывающую Марину. Он гладил ее по волосам и бормотал что-то успокаивающее...

– Ну что, мужики, – сказал, наконец, Сомов. – Пойдемте, помянем нашего Уве. Он был настоящий... И Господь отпустил ему выше человеческой меры.

Глава 9

С Сомовым мы распрощались дружески. То, что я сообщил о Свеаборге, он, кажется, упрятал куда-то внутрь себя и внешне выглядел как обычно. И чувства юмора не утратил.

"Вот смотри, – сказал он мне напоследок, – никто сейчас не верит в переселение душ, и раньше не верили, пока Христа не распяли. Отчего люди такие недоверчивые? Обязательно им надо кого-нибудь распять..."

Вовке он сказал с намеком:

"Володя, я надеюсь, что этот салат был не последним. Что же касается ЯДУ, то ими не следует пренебрегать ни в коем случае. Если нужны консультация – я к твоим услугам."

Вовка очень чинно простился с Маришей. Они стояли несколько в стороне, и у меня сложилось впечатление, что это знакомство не пройдет для них бесследно...

В стратоплане мы с Вовкой не общались. Он сидел надутый и делал вид, что читает какую-то книжку. Я приводил в порядок свои мысли. Констатировал следующее. Первое: родственные отношения между Сомовым и его якобы приемной дочерью абсолютно достоверны. Второе: биологический возраст этого Сомова не соответствует его поведению, но зато его "психологический" возраст и манера поведения скорее соответствует возрасту от пятидесяти до шестидесяти, то есть как раз тому, в котором находился погибший Сомов. Третье: реакция Сомова на сообщение о самоубийстве Свеаборга и, в частности, его фраза: "Свеаборг это я", пожалуй, несколько выходит за рамки обычной реакции на гибель близкого человека, друга или родственника. Он, несомненно, ожидал чего-нибудь в этом роде и, более того, в таком исходе усмотрел какую-то опасность для себя. То есть, Сомов ощущал в себе что-то неладное, какие-то признаки чего-то.., развитие какого-то процесса... или болезни?..