Текст книги "Точка бифуркации"

Автор книги: Владимир Дрыжак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

– Вы хотите сказать, что отношения в обществе становятся все более и более аморальными? – спросил я осторожно.

– Нет, этого я утверждать не берусь. Я утверждаю, что они становятся все более и более формальными. И, следовательно, я немедленно начинаю утверждать, что формальными же становятся связи между отдельными индивидуумами. А это признак того, что наше общество начинает медленно, но верно двигаться к распаду. Кстати, обюрокрачивание общественных структур – иной признак, но природа его та же. Там, где утрачиваются живые связи, чтобы сохранить структуру, продлить ее век, устанавливают отношения формализованные... По-моему, я уже все сказал, что хотел. Во всяком случае, достаточно.

Шеффилд замолчал.

Я понял, что аудиенция подходит к концу, поблагодарил за приятную и в высшей степени плодотворную беседу, посетовал, на то, что отнял слишком много времени. На это Шеффилд как-то по-особенному хитро усмехнулся и сказал: "Заходите еще, если появится желание поболтать".

"Непременно!" – ответил я и удалился, открыв задом дверь его кабинета.

При этом я совместил процесс открывания двери с процессом отвешивания поклонов. Кстати, рекомендую – очень удобно. Если, конечно, двери открываются наружу. Что, в свою очередь, очень удобно, если часто приходится выставлять посетителей.

В кабинетах больших начальников двери должны открываться только наружу!

Глава 6

У Спиридонова дверь кабинета открывалась вовнутрь. Создавалось впечатление, что он так и сидел на своем месте с тех пор, как мы расстались двое суток назад.

– Можно? – поинтересовался я, закрывая эту дверь изнутри. Спиридонов сморщился и посмотрел на меня глазами ангела, уволенного из рая без права ношения крыльев.

– Что? – спросил я.

Он молча показал пальцем на свою щеку.

– Зуб?

Он помотал головой.

– А что?

– Язык прикусил. Опух, зараза. Болит – мочи нет!

– Так прими таблетку.

– А какую надо? И где я ее тебе возьму?

– Ну, ты, Василий Васильевич, прямо как дитя малое. Вон же аптечка стоит на шкафу в соседней комнате!

– Сам видишь – никого нет, – рассердился Спиридонов, – а мне из кабинета выйти нельзя.

– Почему?

– Сан не позволяет... Все разбежались кто куда, должен же кто-то сидеть на связи!

– Так в соседней же комнате, Василий Васильевич, а? сказал я, пряча улыбку в усах, которых у меня не было. Иначе говоря, лукаво.

– Отстань! Чего тебе надо?.. Ну не знаю я, какую таблетку пить, не знаю! Понял? И иди отсюда, пока цел! – взорвался он.

Я взял стул, поставил его возле стола, сел напротив и изобразил на лице скуку.

Скажу честно: мне сорок лет, но когда я общаюсь со Спиридоновым, постоянно хочется озорничать. Стояли бы чернила на столе, так я бы их выпил. Или, например, лежала бы скатерть, так бы и сдернул. Примерно то же самое я замечал и за другими. Чем был обусловлен этот синдром, объяснить совершенно невозможно. И тем не менее.

– Ну, – сказал Спиридонов, продолжая морщить лоб и кривить рот, – чего сидишь? Давай рассказывай, нечего тут сидеть.

– Так принести таблетку?

– Неси, – сдался он. – И воды неси. Без воды они у меня в горле застревают... Слушай, Гиря, сейчас, говорят, таблетки уже пить нельзя. Мол, химия и все такое. Как думаешь?

– Это было в прошлом веке. Сейчас уже можно.

Я принес таблетку и заставил Спиридонова ее проглотить без воды. Потом отдельно принес воды и заставил выпить. Все это вместе взятое, вкупе с его гримасами и стенаниями, доставило мне такое же удовольствие, как цирковой номер с клоунами.

Спиридонов, проглотив таблетку, затих и начал как бы прислушиваться, что у него делается внутри. Потом склонил голову набок и выпятил челюсть. Потом закатил глаза и, наконец, задрав указующий перст, изрек:

– Подействовало.

– Не болит?

– Как корова языков слизнула! Вот черти, из чего они их делают?.. Я три часа сидел, мучился – хоть на стенку лезь, а тут – надо же... Ладно, давай не сиди, рассказывай.

Я выложил все, что почерпнул из беседы с Шеффилдом.

Спиридонов не перебивал, но поддакивал и время от времени цокал языком, словно бы говоря, мол, это же надо до чего додумались. Ну и ну!

– Ты все рассказал? – спросил он, когда я замолчал.

– Вроде... Все.

– Так-так... Смотри, какой интересный Шеффилд нам попался. Прямо настоящий... А что, вот, скажем, тебя в меня запихать, так мы, глядишь, вдвое умней станем. А Сюняева добавить – цены нам не будет! Мы всю их банду живо на чистую воду выведем, а? Как считаешь?

– Даю за них один шанс против тысячи.

– Но они-то тоже не сидят сложа руки. Если этого Шеффилда засунуть в Калуцу – от него спасу не будет!.. Но какие перспективы, а? Моя бы воля, я этого Шеффилда бы взял за шкирку и заставил работать, как следует. А то сидит, понимаешь, лясы точит с кем попало!.. Скажу тебе прямо, Гиря, если голованы начинают политиковать – худо дело. Это значит, что мы ни черта не делаем. Что-то у нас не то и не так. Ты ведь знаешь, что больше всего они любят работать мозгами – их медом не корми, а дай что-нибудь обдумать или обмозговать. Теорию, там, выдумать, или еще что почище. Знаю я их как облупленных! А тут, ты смотри, все побросали и политикуют. Это что значит, Гиря?

– Что-то не то у них, шеф.

– Это, Гиря, значит – во! – Спиридонов приставил ребро ладони к горлу. – Край, понял? Ведь Шеффилд этот, он тебе вроде фантастику рассказывал, а на самом деле внушал, что научная разработка данных идей подошла к такой стадии, когда нужно проводить широкомасштабные эксперименты. Видишь ли, в чем дело, я так думаю, что им, то есть, по крайней мере, Шеффилду, не хватает пищи для ума. Он теоретик, а теоретики питаются экспериментальными фактами только тогда, когда теории не выдумываются... Общая картина такова: их загнали в угол, и обрезают тематику, но они вывернулись и преступили какую-то грань. Им казалось, что это вызовет взрыв, шум на самом высоком уровне, но некие силы спустили все на тормозах... Я вижу, что все, кто оказался в орбите этого дела, чего-то боятся, а чего – никак не могу понять!.. Я тебе сейчас расскажу, с кем имел дело, пока ты там Шеффилда пас. Ум хорошо, а два – лучше... У меня самого в голове все это не укладывается... Кофе хочешь?

Я отрицательно помотал головой.

– А чай?

– Нет.

У меня твердое правило: прежде, чем иду к начальству на доклад, плотно обедаю. Или ужинаю – в зависимости от времени суток. А Спиридонов, судя по всему, не обедал, поскольку язык прикусил, значит, с одной стороны, ему чай пить вредно, а с другой – пусть не расслабляется.

Он меня, однако, тут же раскусил:

– Вот ведь какой ты, Гиря, вредный... Смерти моей хочешь!? Не выйдет! У меня, если желаешь знать, целый нижний ящик ирисок, так что плевать я хотел...

Он действительно выгреб из ящика пригоршню ирисок и высыпал перед собой на стол. Барственным жестом пододвинул мне одну, сам же своими огромными ручищами принялся неумело сдирать обертку о другой, а закончив, торжественно положил ее в рот.

– Так-то!.. И вот, значит, сижу я здесь с утра, всех, как положено, разогнал, а тут вдруг, откуда ни возьмись, заходит ко мне прямо в кабинет.., кто бы ты думал?

– Генеральный секретарь ООН, – брякнул я, засовывая в рот дар Спиридонова.

– Почти. Является сам Кузьмицкий, лично. Величественный, как.., как Наполеон при Ватерлоо! И на челе его высоком отражаются думы. Суров и озабочен, "Здравствуйте, – говорит, – товарищ Спиридонов, надеюсь, не помешал?" "Отнюдь, говорю, – товарищ Кузьмицкий, и даже, напротив того, рад вас видеть". Предложил сесть, он уселся и давай разводить канитель. Мол, то да се. Перевозки, мол, космические трассы, и все такое прочее. Очень сложные условия и серьезные усилия по преодолению... План поставок под угрозой срыва. Мы, мол, в Исполкоме акцентируем внимание, но не встречаем понимания. И нужны ассигнования...

Я сижу – ничего понять не могу! Что, думаю, ты крутишь-вертишь, старый хрен? Чего тебе от меня-то надо? И говорю:

"Да, – говорю, – Игорь Владимирович, я вас очень хорошо понимаю? К сожалению, в Исполкоме мы не всегда встречаем понимание и вынуждены порой решать задачи, изыскивая собственные резервы. А они небеспредельны!"

" Верно, – говорит он, – но мало того, существуют определенные, прямо скажем, не очень здоровые элементы, имеющие некоторое влияние и в Исполкоме, и в контролирующих органах, которые намеренно суют нам палки в колеса, стараются всячески дискредитировать деятельность нашего управления. Они словно бы не понимают, или, попросту не хотят понять, что освоению Солнечной системы у человечества нет альтернативы. Возбуждают общественное мнение по ничтожному поводу, подозревая в любом происшествии на космических трассах злой умысел и тому подобный вздор... Вот и теперь, насколько мне известно, вы ведете расследование катастрофы на "Вавилове?"

Я, конечно, тут же насторожился.

"Да, – говорю, – проводим служебное расследование."

"А на какой предмет?" – спрашивает он, всем своим видом показывая, что его это совершенно не интересует, но раз уж об этом зашел разговор, то...

"На предмет выявления элементов преступной халатности или нарушения правил проведения транспортных операций", – говорю я небрежно.

"Вот видите, – говорит он, – а, казалось бы, ну в чем дело? Работала комиссия, дала подробное заключение..."

"Так ведь жертвы", – говорю я"

"Разумеется... Я все понимаю... Люди – не пустяк. Но ведь тех, кто погиб, обратно не вернешь. А живым от этого легче не станет. Люди нервничают, перестраховываются... Разве это поможет делу? Я ни в коей мере не пытаюсь предопределить ход расследования и оказать давление на следственные органы, но..."

И тут он давай все это крутить по второму разу. А в конце поднимается и говорит:

"Надеюсь, – говорит, – что вы, по возможности, ускорите процесс расследования и постараетесь избежать включения в его орбиту лиц, не имеющих прямого отношения к аварии. Тем более, надеюсь, что все ваши выводы и заключения будут, прежде всего, согласовываться с руководством Управления, а уж потом становиться достоянием гласности".

– Это же прямое давление на органы дознания! – не выдержал я. – По-моему, товарищ Кузьмицкий злоупотребил своим служебным положением.

– Х-хе!.. Это мне он товарищ, а тебе, брат, – алтайский волк... При чем тут служебное положение? – Спиридонов махнул рукой. – Если бы он это тебе сказал, а то мне...

– Не вижу разницы.

– Ты ведешь следствие. Собственно, я тебе даже не указ, пока не напишешь заключение. Не цепляйся к мелочам... Лучше обрати внимание, чего хочет и чего не хочет алтайский волк Кузьмицкий. Он хочет ускорить расследование и не хочет иметь дела с лицами, не имеющими прямого отношения к происшествию, понял?

– Плохо.

Я действительно плохо понял, что имеет ввиду Спиридонов.

– Экий ты, право, какой.., – Спиридонов поерзал на стуле, – Кузьмицкий намекает, что если мы от расследования аварии перейдем к расследованию всех этих дел земных... Всех вот этих Шеффилдов и тому подобных нарушителей второго параграфа... Понял? Мы превысим... То есть нас никто не уполномочивал, понял? И они на нас кого-нибудь назюкают.

– Кто – они?

– Они – это они. – Спиридонов выпучил глаза и уставился на меня. – Ты что, мальчик? Они, в данном случае, это все, кто не мы.

– Хорошо, а кто мы?

– Мы – это... Черт бы тебя побрал!.. Мы – это я и ты. И ты должен быть готов к тому, что мы – это будешь ты лично, Потому что меня могут... Да мало ли что со мной могут сделать!

– Убрать! – сказал я зловеще.

– Ду-ура, – Спиридонов постучал костяшками пальцев по столу. – Уже почти полвека прожил, а все норовишь в детектив поиграть. Слушай, ведь раньше в сорок к пенсии готовились, а теперь еле успевают в людей превратиться, как ты думаешь, почему?

– Потому, Василий Васильевич, что средняя продолжительность жизни возросла до сотни лет. Медленно взрослеем. А кроме того, если везде сидят старикашки и все решения принимают самолично, то у очередного поколения возникает синдром инфантильности. Оно фиксируется на этапе юношеских дерзаний.

– Ага-а... Ясно. Значит, нас пора на смену?

– Ну что вы, Василий Васильевич, вас лично это совершенно не касается. Вы ведь молоды душой, не так ли? – пропел я самым елейным голосом.

– Ладно, – Спиридонов посерьезнел. – Значит, ты меня понял? Тебе надлежит быть готову ковырять это дело до тех пор, пока... До полной победы мировой революции, как говорил мой прапрадед.

– Ясно, – произнес я, – А кого они могут на нас назюкать?

– Назюкать?

– Вы ведь сами сказали, что они могут.

– Прямо так и оказал: "назюкать"? – изумился Спиридонов.

– Ну, – подтвердил я.

Спиридонов покрутил головой, почесал кончик носа, покивал.

– Ай да я... Я, собственно, имел ввиду Департамент Общественной Безопасности Исполкома. Если в деле обнаружится какой-нибудь, пусть даже микроскопический криминал, до или после полета "Вавилова", здесь, на Земле, то формально они имеют полное право требовать передачи всех материалов дела в их распоряжение, что дает повод нашему начальству приостановить следствие до выяснения.

– Ну уж! – возразил я.

– Слушай, чего я тебе говорю!.. Прикажут лететь на Марс или еще куда подальше – и полетишь как миленький. Дисциплину еще пока никто не отменял... Ладно, будет дыня – будем резать, а пока нас никто не трогает... Да, я ведь так и не дорассказал. Только Кузмицкий ушел – видеофон брякает. Включаюсь – Пауэлл!.. Знаешь Чарльза Пауэлла?

Никакого Пауэлла, а тем более Чарльза я не знал и мотнул головой.

– Ты не знаешь good boy Чарли? – изумился Спиридонов. Да это же мой лучший друг! Неужели не знаешь?

– Увы, – сказал я.

– С твоей стороны это просто свинство. Мой друг и наш коллега сэр Пауэлл – лучший из известных мне специалистов по, так сказать, делам земным.

– А-а-а, конечно-конечно! – якобы вспомнил я. – И что он?

– Да так, знаешь ли, покалякали о пенсии, то да се... Заелся ты, Гиря, заелся и обнаглел. Пользуешься моим хорошим к тебе отношением и наглеешь на глазах. Пауэлла ты не знаешь, хотя он заместитель главы Департамента Общественной Безопасности, то есть лицо, которому ты подотчетен по делам на нашей старушке Земле.

– Так это тот самый Пауэлл?!

– Я не знаю, может быть, у тебя еще имеется, у меня он один, – на лбу у Спиридонова обозначилась скорбная складка. – Но его вполне достаточно, чтобы прикрыть эту лавочку.

– Что прикрыть? Расследование?

– Расследование он прикрыть не может. Но он запросто может взять в оборот всех этих шеффилдистов. И мы будем ходить кругами вокруг, не имея возможности получать информацию.

Я только теперь начал понимать, о чем толкует Спиридонов.

– В деле есть криминал?

– Откуда я знаю! – Спиридонов сгреб все конфеты со стола и бросил их в ящик стола. – Ясно одно: кому-то очень хочется, чтобы он отыскался. И он, кажется, отыскался. Погибла жена Свеаборга.

– Где?

– Здесь, на Земле.

– Авария?

– Да, но очень похоже на самоубийство. Машина скатилась по склону холма и перевернулась. Чарли сказал, что случайно это произойти не могло. Она сознательно направила машину по склону.

– А в чем же, собственно, криминал?

– В доведении до самоубийства.

– Кто подозреваемый?

– Уве Свеаборг.

У меня даже челюсть отпала.

– Но, Василий Васильевич, Свеборг на Марсе! И он, как вы сообщили:

– Да-да... Но!.. – Спиридонов поднял палец. – Он недавно посетил свою жену.

Слово "посетил" Спиридонов употребил с некоторым сомнением, видимо, не найдя более подходящей лексемы. У него самого жены не было, хотя был сын, то есть когда-то и он был женат.

Честно говоря, я никогда не мог вообразить Спиридонова женатым.

– Ты меня слушаешь? – поинтересовался Спиридонов. – Или ворон считаешь?

– Да, разумеется, – я очнулся.

– Ну так вот, сэр Пауэлл мне официально сообщил, что начато следствие. Я, в свою очередь, сообщил, что Уве Свеаборг, по нашим сведениям, не может фигурировать в качестве подследственного.

– Он был в курсе? – быстро спросил я.

– Нет. Он был удивлен. Я рассказал о марсианских делах, а потом... Потом он немножко помялся и сказал так: "Послушай, Вася, мы с тобой старые волки и нас не проведешь, но что-то я в последнее время начинаю запутываться в этой паскудной каше из политики и всех этих идиотских бумажек, черт бы их побрал! Если мы еще друзья, то объясни мне, Бога ради, отчего я, очень большой начальник, должен лично курировать следствие по делу о гибели этой несчастной женщины? Что вообще происходит на нашей планете?"

– А что на ней происходит такого особенного? поинтересовался я.

– Да ничего особенного на ней не происходит, – успокоил меня Спиридонов, – все идет по плану. Как Господь замыслил, так все и идет.

– Вы это сказали сэру Пауэллу?

– Обязательно. Я ему сказал, что просто мы с ним старые хрычи, выжившие из ума.

– А он?

– Он согласился. Он сказал, что нам пора в крематорий. "Мы, – сказал он, – все запутали и вместо того, чтобы думать, порождаем бумажки. Мы расплодили учреждения, канцелярии, комитеты и советы. Мы добились своего – создали на Земле практически единое государство, и оно начало давить все живое и мало-мальски мыслящее". Вот тут я насторожился. "Чарли, дружище, – сказал я ему, – ты, конечно, прав, и крематорий нас ждет – не дождется, но давай уж тогда прекратим самобичевание и займемся делом". Он сразу начал хитро улыбаться. А я его улыбки еще с тех пор помню, когда мы вместе трясли наркомафию. "Да, – сказал он, – тебя не проведешь. Как дела с расследованием "Вавилова"? "Работаем", – говорю. "Что-нибудь прояснилось?" – спрашивает. "Есть кое-что, отвечаю, но это не телефонный разговор". "Ага, говорит, понятно". И предлагает встретиться. "В частном порядке, говорю, встретимся не скоро. А для официальной встречи нужен повод". "Ну, говорит, давай я устрою у вас обыск". Чего захотел! "Нет, говорю, нужна санкция Генерального, а я не дам согласия". "Палки в колеса суешь, говорит, мешаешь следствию...". Ну, мы еще немного так покалякали, в легком таком жанре, а потом он поскучнел и говорит, что у него в деле есть показания некоторой дамы, подтверждаемые запиской самой потерпевшей. Суть такова, что незадолго до катастрофы Свеаборг неожиданно явился к жене и тут выяснилось, что это вовсе не Свеаборг, а неизвестно кто, хотя снаружи чистый Свеаборг, Тебе понятно?

– Понятно, – сказал я. – А кто же он был внутри?

– Именно это я и спросил у Чарли. Он ответил, что это, по мнению покойной, был сам сатана!.. Что уставился? Вытри слюни и шевели мозгами!

– Так, – сказал я, пытаясь имитировать процесс мышления, – Сатана – это понятно... У нее не было психических отклонений?

– Ду-ура, – сказал Спиридонов укоризненно" – Что ты плетешь?! Марта Свеаборг, по сведениям Чарли, всегда была очень спокойной и уравновешенной женщиной. Она преподавала в младших классах колледжа – неужели ты думаешь, что в школе стали бы держать учителя с психическими отклонениями?

– Но я этого не знал!

– Теперь знай. Еще что-нибудь сморозишь, в этом духе, выгоню с треском! В общем, так, займись этим делом. Нужно попытаться понять, кто именно явился Марте Свеаборг? Я думаю, это...

– Один из членов экипажа "Вавилова"! – догадался я.

– Вот теперь молодец, – похвалил Спиридонов.

– А сэр Чарльз?

– Что – сэр Чарльз? А-а... Нет, со стороны его ведомства препятствий не будет. Я с ним таки встречусь – все же старый приятель... Может, что-нибудь посоветует, а то, глядишь, и пособит... Ну, чего расселся, давай, иди, не сиди. Сегодня думай, а завтра с утра брякни – я уточню, что там со Свеаборгом, может, все же пронесло... Все, иди отсюда – у меня секретные переговоры начинаются!

Я вышел из кабинета и отправился домой, на ходу пытаясь исполнять указание шефа, то есть думать.

Глава 7

Не могу сказать, что мне понравилась Швеция. До настоящего момента я там не бывал, а этот маленький городишко на севере – Арвидсьяур – впечатления не произвел. Старинные дома, степенные жители, тишина, покой. Множество ухоженных кладбищ. Масса церквей и прихожан... Здесь, в этом городке, не существовало никакой Солнечной системы, никакого ГУКа и никакого космоса. Здесь вообще не существовало никаких мировых проблем! Я в этом городке был так же неуместен, как пастор в коридорах нашего управления.

В местном отделении полиции мне любезно предоставили возможность ознакомиться с материалами дела. Сомнений оно не вызывало – самоубийство. Случай достаточно редкий вообще, а здесь просто небывалый. Марта Свеаборг – женщина средних лет, спокойная и уравновешенная – пользовалась всеобщим уважением, ибо занималась святым (с точки зрения префекта, да, впрочем, и моей) делом: воспитывала детей. Мужа ее знали немногие – он был не местный. Приезжал редко. Об их отношениях мало что было известно. Последний раз Уве Свеаборг появился в Арвидсьяуре четыре недели назад.

Что произошло между супругами Свеаборг, не знал никто. Однако сразу после его убытия Марта взяла отпуск и перестала появляться, как говорят в России, на людях. Я встретился с соседкой и близкой подругой покойной – учительницей того же колледжа Эйхе Лундстрем. Она мне рассказала, что после отъезда мужа Марта... В общем, с ней что-то случилось. А когда госпожа Лундстрем две недели назад пришла к ней в гости и нечаянно спросила, почему муж так скоро уехал. Марта сильно нервничала и ответила, что это был не ее муж.

"А кто же это был?" – спросил я у госпожи Лундстрем. Она ответила, что не знает. "Вы его сами видели?". "Да", ответила она. "Он был похож на Уве Свеаборга?" "Это был он". Тогда я поинтересовался, верит ли госпожа Лундстрем в Бога. Она ответила, что нет, не верит. "А вы говорили комунибудь, что, извините за глупый вопрос, вместо Уве Свеаборга явился сам сатана?" Она грустно покачала головой и сказала, что да, говорила, но это было еще до того, как Марта покончила с собой, и сказано было в шутку. Теперь она, конечно, сожалеет об этом. Но дело в том, что именно так выразилась сама Марта, когда госпожа Лундстрем попыталась выяснить, кто же к ней приезжал.

Что касается предсмертной записки Марты Свеаборг, якобы оставленной где-то, то это была не записка, а недописанное письмо сестре Уве Свеаборга – его нашли в доме. Я снял с письма копию – разумеется, с позволения префекта. Смысл этого письма... В общем, если исключить детали и переживания несчастной женщины, он сводился к следующему. Марта Свеаборг очень любила своего мужа и ждала его приезда. Она знала, что Уве попал в катастрофу, и не понимала, почему, когда курс лечения был закончен, он не приехал сразу, а улетел на Марс. Когда же он, наконец, приехал, она поняла, что этот человек не ее Уве. Он даже по-шведски не мог толком говорить. Сначала она решила, что это – следствие болезни. Но потом поняла, что он – просто другой человек. И сказала ему об этом. И этот человек признался, что он не Уве Свеаборг. А на вопрос о том, где же сам Уве и почему он так на него похож, ответил, что Уве больше нет... Еще в письме говорилось, что этот человек сильно переживал, он, якобы, обещал самому Уве приехать к его жене и рассказать что с ним произошло, но теперь, в силу некоторых обстоятельств, не может этого сделать. И просил его не винить...

Когда я вернулся в Караганду и явился на доклад к Спиридонову, его не оказалось на месте, и куда он подевался никто не знал. Из всей нашей компании в наличии был только Зураб Кикнадзе, который уже двое суток, как вернулся из командировки на Луну и теперь маялся от безделья.

– О! Петя, дорогой, – воскликнул он, – как я рад, что ты здесь! Можно тебя потрогать?

Я, разумеется, не посмел отказать.

Он потрогал и сказал с хорошо поставленным восточным акцентом.

– Послушай, никого нэт, всэ куда-то подевались. Одни привидэния бродят! Вах!, почему всэ ушли? Скажи, дарагой, ты нэ привидэние?

Я признался, что нет.

– Тогда ладно. Как дела?

– Дела, Зураб, круто поворачиваются. Куда Спиридонов подевался?

– Да, похоже, его шайтан забрал!

– Вряд ли – сказал я. – Во всяком случае, если он и решился, то скоро пожалеет о содеянном.

– Какие были указания?

– Никаких.

– А какие у тебя планы на сегодня?

– Ждать дальнейших указаний.

– Интересно то, что к вопросам планирования мы подходим совершенно одинаково, – констатировал Зураб.

– Тогда поедем ко мне, – предложил я, – посидим, кофейку попьем. Я тебя в курс дела введу – может быть, что посоветуешь, или мысли какие-нибудь появятся.

Мы прибыли ко мне домой как раз в тот момент, когда веселье уже шло на убыль. Оказывается, Вовка собрал однокашников по поводу окончания весенней сессии. Спиртное они успели попрятать, но я сказал, что по такому поводу можно. Третий курс – взрослые люди... Тогда эта гвардия, смущаясь и хихикая, начала вытягивать бутылки из разных углов и потайных карманов. К их чести, среди прочего сухого оказалась и бутылка коньяка. "Специально для тебя, папа", пояснил Вовка. "Очень кстати, – сказал я, – но в следующий раз уши оборву!"

Плохо быть демократом. Постоянно приходится откладывать воспитательные мероприятия.

Выпили за окончание сессии, потом за повышение среднего балла, потом еще за какие-то школьные дела. После этого гвардия потребовала рассказать какой-нибудь трагический и запутанный случай из космической жизни. Я рассказал один, Зураб – второй, на этом мы с ним закруглились и, поскольку дело явно шло к танцам до упаду, перешли в мой кабинет. А там я рассказал Зурабу третий запутанный случай из космической жизни. Зураб был совершенно не в курсе – он работал по другому делу и отсутствовал в отделе уже три месяца. Мой рассказ произвел на него впечатление.

– Надо закурить, – сказал он, – а так я ничего не понимаю.

– Ты же бросил, – удивился я.

– Я-то бросил, а организм не успел, – пояснил он. – Знай, свое требует.

– А как насчет железной воли истинного кавказца?

– Мы с ней договоримся. У тебя есть что-нибудь?

Я достал ритуальную пачку "обезжиренных" сигарет, которую держал специально для Зураба. Бросание курить стало у него скверной привычкой...

Он глубоко затянулся и выпустил дым в потолок. И сказал глубокомысленно:

– Да, дело сложное. Но, по-моему, вы со Спиридоновым мудрите. Сплошные натяжки. И потом, ваша основная версия не выдерживает никакой критики. Я имею в виду научный аспект. Это даже не научная фантастика, а так – сонный бред. Поверь моему слову, в конце концов найдется какое-нибудь банальное объяснение случившегося.

– Полагаешь?

– Убежден.

– Хорошо, – сказал я, – факты ты знаешь все. Давай...

– Не-ет. Факты-то я знаю, но не из первых рук и поэтому не могу судить о степени их достоверности.

– Хорошо, тогда давай так: я буду экспертом по достоверности, выберу самые, на мой взгляд, вопиющие, а ты попробуй объяснить хотя бы каждый в отдельности.

– Попробуем.

– Попробуем! Факт первый: болезнь Сомова. Свидетели психиатры высшего класса. Что скажешь?

– Это просто неизвестная болезнь. Происхождение космическое. Возбудитель – за орбитой Марса.

– Пусть болезнь, – сказал я, – но факт налицо. Две личности в одном теле.

– Но не одновременно!

– А достаточно и по очереди. Версия не нуждается в одновременности.

– А-га... Хорошо... Куда окурок деть?..

– Съешь.

– Тогда я меняю позицию. Ничего такого нет. Все врачи сговорились и врут напропалую.

– Ну, знаешь... Тогда все становится еще сложнее. Существует ведь история болезни, а в ней видеозаписи бесед. Чего ради им сговариваться?

– Да бес их знает! – сказал Зураб.

– Ссылки на нечистую силу я отметаю. Еще возражения?.. Нет?.. Один ноль в пользу Спиридонова.

– Погоди, дай хоть подумать!

– Мне нужна твоя непредвзятость, а раздумий у меня и у самого полная голова... Факт второй. Уве Свеаборг.

– Это вообще не факт. Ни одного прямого доказательства.

– А жена, а письмо?

– Да мало ли, что ей померещилось. Не забывай, она испытала сильное нервное потрясение, ждала мужа, который попал в катастрофу и чуть концы не отдал.

– А где версия? Ее нет!

– Здесь в ней нет и нужды. Дальше.

– Хорошо, – я прикинул в уме. – Шеффилда ты, разумеется, отметаешь вместе с его теориями.

– Категорически. Старик выжил из ума и несет ахинею.

– Ну уж, извини, насчет ахинеи – перебор. Мне его идеи в чисто научном плане, показались весьма многообещающими.

– Пусть так, но Шеффилд не сообщил ни одного факта, подтверждающего вашу версию. А соображений и разного рода догадок я и сам тебе налью целое ведро.

– Ведро? – усомнился я.

– Подставляй, – сказал Зураб самоуверенно.

– Нет уж, факт третий. Суета в верхнем эшелоне ГУКа.

– Факт достойный внимания. Но, во-первых, в верхних эшелонах всегда суета. Быть начальником и не иметь рыло в пуху невозможно – это аксиома следственной практики. Скажу больше – не ошибается тот, кто ничего не делает. Но если ты начальник, твои ошибки ложатся на чашу особых весов, где есть стрелка и красная черта с надписью: "некомпетентность". И как только стрелка переходит черту, система, в которой служит начальник, пытается смешать его с грязью. Этого, естественно, стремятся не допустить. И особенно в тех случаях, когда ошибочное решение принято коллегиально. Это жизнь, Петя, и не надо мудрить.

– Но в чем заключалась ошибка в данном конкретном случае?

– С "Вавиловым"? Экспедиция оказалась несостоятельной. Как обычно. Слабое оснащение, плохой подбор кадров и некий элемент случайности привели к тому, что экспедиция не справилась с поставленной задачей.

– Ты говоришь банальности.

– Я говорю что думаю, и думаю, что говорю правду.

– Но ведь в том-то и фокус, что совершенно непонятно, с какой целью была снаряжена экспедиция! Ведь ты посмотри, кого они туда сунули. Из всей бандгруппы только один планетолог, да и то специалист по планетам Земной группы, а остальные – экипаж. Начальник экспедиции – Калуца – он же и повар. А задачи! Пункт первый: "уточнение параметров орбиты, суточного вращения и прецессии оси". Кто должен был уточнять? Калуца? Или Сомов?

– Сомов – он планетолог.

– А состав атмосферы и так далее?

– Сомов же.

– А спутники кто исследует?

– Опять Сомов.

– А пресловутые медико-биологические исследования?

– А это – Калуца.

– Но это же – смех в зале!

– И тем не менее, я повторяю: данный факт никак не связан с вашей версией.

– Ладно, – сдался я, – ты прав.

– Еще факты имеются?

– Да. Приемная дочь Сомова.

– А вот это серьезный довод, – Зураб задрал подбородок и устремил взор в потолок. – Дай-ка сигарету...

– А вот это несерьезно, – сказал я, – давай лучше по коньячку?

– Нэт, коняк нэ надо. Дашь сыгарэту – скажу мысль, нэ дашь – нэ скажу.

– Скажи, а я подумаю.

– Скажу, – Зураб достал из кармана свою пачку и закурил. – К этому факту можно придумать сотню объяснений. Но все они будут натяжкой. Потому что существуют вещи абсолютные и безусловные. У каждого человека только один отец и одна мать. Это не факт – это истина. И если Сомов – отец своей дочери, значит... Значит, он ей отец. То есть, это тот самый Сомов, который произвел ее на свет. Не физиологически, а, так сказать, духовно... Понимаешь, это такой факт, который нельзя подстроить. Нельзя обмануть человека, подсунув ему вместо отца кого-то другого...