Текст книги "Точка бифуркации"

Автор книги: Владимир Дрыжак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

– Не любите коньяк? Или впечатления? – осведомился Спиридонов.

– Напротив, слишком люблю. Предпочитаю, растянуть удовольствие, – буркнул тот.

– Так в бутылке еще две трети. И потом, мы ведь тоже не лыком шиты, и пустыми не ходим...

– Позже, Васильевич, – предупредил я. – После наступления дружеской привязанности, как договаривались.

– А разве... Ну, хорошо, куда она, родимая, денется... Итак, "Вавилов" продолжает лететь, а мы возвращаемся на Землю. Свеаборг в чрезвычайно тяжелом состоянии множественные переломы, травма головы, кровоизлияние в мозг и так далее – попадает в травматологический центр, а Сомов потеря памяти, сложное психическое расстройство – в центр медикобиологических исследований, где с ним происходит ряд волшебных превращения, подтвержденный документально. Однако, данный ряд почему-то никого не заинтересовал, и по выздоровлению планетолог Сомов обнаруживается в Институте исследований высшей нервной деятельности. В качестве кого?

– В качестве частного лица, – сказал Сомов.

– Я не хочу касаться его личной жизни и взаимоотношений с приемной, дочерью, хотя с чисто психологической точки зрения эти отношения представляют немалый интерес. Кстати, та юная особа, что встретила нас, вероятно, и есть ваша приемная дочь? В суматохе я не уточнил, а потом было недосуг.

– Она в соседней комнате, если нужны уточнения, я ее позову, предложил Сомов.

– Не стоит, у нас тут взрослые дела, и если мы окажемся несостоятельными, то, вероятно, наши дети непременно во всем разберутся. Когда повзрослеют. Дадим им такую возможность... Интересно, каким образом замдиректора института высшей нервной деятельности доктор Калуца оказался в составе экипажа "Вавилова" в малопочтенной должности повара?

– С вашего позволения, кулинара, – пробурчал Калуца.

– И неплохого, – добавил Сомов.

– Этого я не понимаю и никогда не пойму! – категорически заявил Спиридонов. – Доктор наук – повар. Это даже не смешно.

– А я считаю, что это вносит в дело элемент здоровой эксцентрики, – сказал я.

Я посчитал возможным высказать свою точку зрения, ибо Спиридонов, на мой взгляд, как-то уж слишком возвысился в собрании, диктуя ему свою волю. Мне это переставало нравиться. Сюняев характеризовал подобные ситуации термином "клиент разлагается". Однако, по классификации Сюняева, это не самая худшая ситуация. Гораздо хуже, когда "клиент расползается". Это тот случай, когда в процессе беседы контрагент начинает плакаться в жилетку. А последняя стадия – "клиент рассредотачивается", то есть, перестает воспринимать всерьез и тебя, и вопросы, тебя интересующие. Очень опасная стадия!

– Будем считать, что кулинария – мое хобби, – сказал Калуца, недовольно поджимая губы, – и оставим эту тему.

– Хорошо, оставим. Надо же хоть что-нибудь оставить потомкам... А скажите, Ричард Яковлевич, Свеаборг – он что, сразу подался на Марс, или как?

– Нет, не сразу.

– И у вас были контакты?

– Да, у нас были контакты.

– И... все было нормально?

– Да, вполне.

– То есть, ни размолвок, ни, Боже упаси!, ссоры?

– Ни в коем случае, хотя.., если можно это назвать размолвкой, то да.

– А что послужило.., так сказать...

В лице Спиридонова я заметил напряжение. Он ждал ответа на вопрос, постукивая пальцами по столешнице, и, вероятно, придавал этому ответу какое-то особое значение. Какое – я не понимал.

– Да, в определенный период наши отношения несколько осложнились, – спокойно сказал Калуца и посмотрел на Шеффилда. – Дело в том, что Свеаборг хотел, чтобы я поставил над ним эксперимент здесь, на Земле. А я отказался.

– Почему?

– Потому что существует второй параграф, – вмешался Шеффилд. – Мы уже обсуждали это.

– Да, действительно. Но я отказался не поэтому.

– Вы отказались потому что Свеаборг – в тот момент Сомов – поставил вопрос о том, чтобы возвратить Свеаборгу его собственную личность? Я прав?

– Да, – Калуца вздохнул.

– А это было возможно?

– Теоретически – да. Но практически...

– Не означает ли это, что вы располагаете методикой разрушения комплексной личности?

– Нет, не располагаю! – воскликнул Калуца. – Это она мной располагает! Черт бы вас побрал, откуда вы это узнали?

– Я много думал, – сказал Спиридонов печально, – и понял это. Вернее предположил. Я прав? И кто?

– Асеев.

Мне показалось, что я утратил способность к мыслительное деятельности. В этот момент я просто вообще перестал понимать, о чем идет разговор.

– Вы – третий?

– Был.

– Может быть, я перехожу какую-то грань, но все же хотел бы кое-что уточнить. Поймите, это чрезвычайно важно! Собственно, это может стать главным аргументом...

– Понимаю, – сказал Калуца, глядя прямо в глаза Спиридонову. – Но я поднял этот крест и теперь должен нести его всю оставшуюся жизнь. И, вероятно, даже после смерти. Вашими молитвами.

– Если вы думаете, что я склонен вас осудить, – то ошибаетесь. Пока еще нет таких моральных установок, с позиций которых я мог бы это сделать...

– Готов отвечать совершенно искренне. Не тратьте слов.

– Спасибо. Скажите, тот, ваш Асеев.., ушел добровольно, или вы его устранили.

– Хороший термин: "ушел", – сказал Калуца задумчиво. – Он не "ушел", я попросил его, или, если хотите, потребовал "уйти". И помог это сделать. Беда в том, что у меня с Асеевым процесс развивался по сценарию Свеаборга. Хотя и не вполне. Мы с ним имели возможность, так сказать, внутреннего общения в течение определенных периодов. Они непрерывно сокращались и становились все реже. Теперь-то мне понятно, почему при подобном развитии процесса "подселенная" личность давит "основную". Это вполне закономерно, и я уже построил некую умозрительную модель, позволяющую объяснить, почему все происходят именно так, а не иначе. Но я не берусь вам изложить суть данной модели.

– Этого и не требуется. Однако, вы хотя бы изложили свои соображения на бумаге, так что их можно будет воспроизвести специалистам?

– Да. Все материалы имеются у коллеги Шеффилда. Что касается Асеева, то он... Я "проявлялся" все реже, но из всей компании только я один был профессионалом в области психофизиологии, но я мог не успеть... Я дал понять Асееву, что... Не знаю, как это обозначить! Те знания, которыми я обладал, были слишком ценны, чтобы пожертвовать ими ради желания остаться порядочным человеком. Я описал Асееву, что он должен сделать, и он это сделал... Возможно, теперь я поступил бы иначе. Во всяком случае, я дал себе слово, что как только наша проблема выйдет за рамки узкого круга лиц, здесь присутствующих, и станет достоянием научного сообщества, я покончу с собой. Что вы на меня уставились?! Или вы полагаете, что я даже тогда не буду иметь права оказаться порядочным человеком?

– Вы.., – прохрипел Спиридонов. – Что ты болтаешь, мальчишка! Дурак! Кому от этого станет лучше? Да я тебя скручу, посажу на веревку и... Идиот!

Шеффилд в этот момент, кажется, готов был вот-вот броситься на... Впрочем, я не мог понять, на кого именно. Случилось, однако, другое. Он неожиданно схватился за сердце и закатил глаза. Спиридонов и Сомов вскочили одновременно.

– Врача! – зарычал Спиридонов. – Где видеофон?! Воды ему!

– Мариша! – закричал Сомов страшным голосом. – Аптечку, живо!

Через секунду в комнату вбежала Мариша с сундучком, Сомов принес стакан вода, Шеффилда перенесли в спальню, уложили, и, хотя Спиридонов рвался сделать ему искусственное дыхание, Калуца таки его удержал, заявив, что если это инфаркт, то после упомянутой процедуры будет уже скоропостижная кончина. Он нашел необходимую ампулу, сделал укол и через некоторое время Шеффилд пришел в себя.

– А, – сказал он слабым голосом, – молодцы, только вас слишком много. Мариша, девочка, вытолкай всех взашей и посиди со стариком... А вы идите, вырабатывайте консенсус.

Мы удалились на цыпочках и постепенно уселись на свои места.

Спиридонов принялся резать яблоки и с остервенением их есть. Мы молчали.

– Интересно... – сказал, наконец, Калуца.

– Что интересно? – поинтересовался я.

– Интересно, сколько лет Василию Васильевичу?

– А тебе зачем? – осведомился Спиридонов.

– Хочу знать, имел ли он моральное право назвать меня мальчишкой.

– Х-ха! Да я вас тут всех за пояс заткну, с Шеффилдом включительно. Мне семьдесят семь. Как? Годится?

– Этого, пожалуй, достаточно, – печально согласился Калуца. – Что ж.., быть может, вы и правы. Возможно, именно в этом для меня искупление... Посадить на веревку, держать на хлебе и воде.

– Тоже мне, Иисус Христос выискался, – буркнул Спиридонов.

– Между прочим, кто-нибудь из присутствующих помнит историю обращения Савла а Павла?

– Это ты про апостола?

– Да. С ним, кажется, произошла такая же история. Между прочим, я доказал, что параметры личности могут изменяться скачком. Вот вам и обращение. Был грабитель и убийца – стал глубоко верующим и смиренным послушником.

– Голову морочите, уважаемый Ричард Яковлевич. Стыдно! Вы лучше поясните свою позицию в вопросе со Свеаборгом.

– Свеаборг был нужен таким, каков он есть. То есть был. Это главное. А если завтра и Сомов попросят устранить кого-нибудь из них двоих? И кого прикажете устранять?

– Вообще говоря, того, кто подсел, – сказал я.

– Не путайся под ногами! – перебил Спиридонов. По-моему, рассуждать на подобные темы – свинство. Я это делаю исключительно по долгу службы. А вот ты – непонятно. Не было указаний!

– Ну, ладно, меня вы уже разоблачили. Теперь на очереди кто? Сомов? Или Шеффилд? – поинтересовался Калуца.

– А что Шеффилд? Он тоже какой-нибудь не такой?

– Он-то? Он сумасшедший, а если точнее – помешанный.

– А? Петр Янович? Видал! Они все тут... Чего молчишь?

– Не было указаний, – сказал я.

– Привыкли жить по указке. У меня уже язык от этих указаний болит, – пожаловался Спиридонов Калуце. – Вот возьму и переметнусь! А что? Старый я уже... Кхе-кхе... Подсадите к какой-нибудь молодухе... А?.. Не хотите? Ну, как хотите... Стало быть, Свеаборг улетел ни с чем. Сомов его уговорил.

– Было дело, – оказал Сомов. – Мы решили, что так будет лучше.

– Для кого лучше-то?

– Для всех. Для Мариши в первую очередь, у него тогда часто эти переключения случались...

– И как это выглядело? – спросил я.

– Да так. Вышел на минутку, а вернулся... Смотрит, мучительно соображает, где он и с кем. Лицо – как у ребенка, которого уложили спать в одном месте, а разбудили – в другом. Я подал ему идею с календарем. То есть, предложил периодически записывать свое состояние, местонахождение и решения на кристалл. Сомов воспринял это скептически, а Свеаборгу было вообще не до того. Он так измучился, что в моменты "появления" большей частью молча сидел или лежал, опасаясь "испортить" ситуацию. Они с Сомовым были, с одной стороны, очень разные люди, а с другой – очень одинаковые... Ну, собственно, один из них – это отчасти я, поэтому Калуца меня на него натравливал, пытаясь понять, что там у них происходит. Свеаборг некоторое время жил здесь, но потом появилась Мариша, и нам стало очень трудно. Постоянный стресс, общение на грани истерики, и вот однажды мы с Сомовым решили: все, хватит. И он улетел.

– Как вы думаете. Ричард Яковлевич, Свеаборг не был опасен для окружающих? – вдруг поинтересовался Спиридонов.

– Опасен? В какой-то степени – да. Но вы, Василий Васильевич, гораздо опаснее... Скажу вам прямо, Свеаборг блестяще справлялся с собой и с ситуацией. Окажись на его месте.., – Калуца махнул рукой и не стал продолжать. Именно поэтому я поддержал его решение. Там, на Марсе, он был избавлен от необходимости постоянно следить за собой. Вы никогда не задумывались о том, что на Марсе живут другие люди, нежели здесь, на Земле? И существует опасность разделения человечества по психотипам.

– Да? Нет, не думал. Люди, как люди.

– Зря. Они более замкнуты, целеустремленны, менее сентиментальны, обладают повышенной работоспособностью и, заметьте, на Марсе почтя нет людей, занимающихся художественным творчеством. Их там единицы. Но зато "марсиане" чрезвычайно терпимы и спокойно относятся к недостаткам характера друг друга. Там почти нет склок, но, вот странность, очень мало психологов и философов. А, казалось бы, новая сфера бытия, искусственный мир – куча проблем!

– Черт возьми, а вы наверное правы! Я не скажу про "марсиан", но вот летный состав состоит из людей, которых я не всегда понимаю... Да-а... А мы сидим!

– Это все та же проблема, – тихо сказал Калуца. – Человек – дитя Земли. Космос ему чужд. Космос давит человека. Но если мы не сможем приспособить человека к жизни в космосе, мы обречены, потому что Земля – это, хотя и прекрасная, но все же тюрьма.

– А вы, часом, не романтик?

– Нет, я практик, и предсказываю, что если вы в своих ведомствах не начнете серьезных комплексных исследований, то через двадцать лет вся наша космическая инфраструктура развалится. Сейчас ваша деятельность разворачивается под лозунгом: "Продолжим Землю до границ Солнечной Системы!" Это абсурд. Искусственное поддержание в космосе земной ноосферы проглотит все наши ресурсы.

– К черту! – сказал Спиридонов с отвращением. – Уйду на пенсию. Что вы тут мне заталкиваете в голову? Я этого ничего не понимаю!

– Понимаете, Василий Васильевич, понимаете... Вы все отлично понимаете, во всяком случае, гораздо лучше, чем все члены Коллегии ГУКа вместе взятые. Иначе вы не вцепились бы в нас, как бульдог.

– Что-о?! Я – вцепился? Да мне на вас – тьфу!..

– Лукавите, уважаемый, лукавите!

– Я – чиновник! Я борюсь за свое кресло и только. Вы лучше скажите, зачем выдрали листки из блокнота Свеаборга?

– Вы и об этом догадались? Я снимаю перед вами шляпу! А листки – ну, допустим, я действительно их вырвал.

– Допустим или вырвал?

– Допустим. Они мне были нужны для научной работы.

– Для научной работы достаточно было снять копии.

– Верно... А я как-то и не подумал. Действительно, если бы я вздумал заняться научной работой, то копии было бы даже больше, чем достаточно... Но блокнот произвел на вас впечатление?

– Не то слово! Он меня просто-таки заинтриговал. Я грешен – люблю всякие блокноты. И письма люблю, особенно чужие. Человек-то не ведал, что я их буду читать. Писал, что думал. А я – шасть! И все про него знаю.

– Вот на это, Василий Васильевич, и был расчет.

– Как – расчет? – лицо Спиридонова сделалось обиженным. 8то что же, выходит, вы меня надуть хотели?

– Не хотели – надули, – сказал я.

– Э-э... И вам не стыдно? – Спиридонов ухмыльнулся, застегнул свою шикарную жилетку, но зато отпустил галстук. Меня, старого человека... Можно сказать, уже пожилого, в возрасте. С признаками старческого маразма – хотели надуть? Это как, а?

– Мы имели ввиду, разумеется, не вас. Василий Васильевич, а некоего обобщенного бюрократа из следственных органов. Бюрократы – они ведь тоже люди, правда? Одно дело – блокнот, все целое. Ну, написано разное. Да мало ли что можно написать. И совсем другое, когда нет целой пачки листов. Тогда все оставшееся приобретает загадочный смысл.

– Ты видел. Гиря, еще таких прохвостов? Я – нет, – заявил Спиридонов, – Но здесь есть еще одна тонкость.

– По-моему, все ясно.

– Да нет, не все, – Спиридонов подобрался. – Я не могу всерьез рассматривать вариант, что вы заранее предполагали смерть Свеаборга. А без нее это все – пшик. Дутик, как говорил один мой знакомый. Каким образом блокнот должен был попасть к бюрократу?

– Это можно было осуществить разными способами. Я полагал, что Свеаборгом заинтересуются. Им, собственно, уже заинтересовались, когда он прилетал на Землю. Поэтому было решено, что Свеаборг оставит тот блокнот, который, вероятно, и попал к вам, среди своих личных вещей...

– Точно, Василий Васильевич, – подтвердил я. – Сюняев так и радировал: "среди личных вещей". Не "в нагрудном кармане у покойного", а именно "среди личных...".

– Так-так, ясно... Мерзавцы... Нет слов! Это не мы их обхаживали, Гиря, а они нас. И помяни мое слово, чуть позже выяснится, что они вообще нас надули. Им, Гиря, верить нельзя. Ни одному слову. Они и сейчас нас дурачат.

– Да я, собственно, и не верю, – заявил я.

– Почему меня не предупредил? – деланно рассердился Спиридонов. – Мне что теперь, все сначала прокачивать? Нет уж, у меня есть версия – я ее и буду держаться.

– Ваша версия в основных чертах соответствует действительности. Так что можете не волноваться, – сказал Калуца, улыбаясь.

– А в каких чертах не соответствует?

– Она не полна.

– Так давайте, восполнять пробелы – чего зря воду в ступе толочь.

– Мы не против, – Калуца взглянул на – Сомова. – Но мы хотели бы уточнить позиции сторон. Ваша цель?

– Моя? У меня нет целя. У меня есть задача. Она состоит в том, чтобы собрать как можно больше фактов – лучше все. Далее, подготовить дело в таком виде, что его уже невозможно будет спустить на тормозах. Написать докладную в Комитет Объединенных наций по проблемам освоения космоса и не дать ее положить под сукно, то есть утопить в проволочках. Я успокоюсь только тогда, когда появятся решение Комитета, подлежащее обнародованию. Но самая главная цель – добиться, чтобы кто-нибудь из лиц или органов, имеющих право законодательное инициативы, поставил вопрос о пересмотре второго параграфа. О пересмотре, прошу заметить, или, скажем, о смягчении, а не о полной отмене. Отменять – рано. Все. Теперь ваша очередь.

– Что касается меня, единственное мое желание – добиться возможности нормально работать, – глухо сказал Калуца. Чтобы не били по почкам! И чтобы на это были выделены ресурсы. Мне надоело быть человеком безнравственным и малопочтенным! И надоело следить за тем, как ведомства изображают из себя невинных девиц. Шеффилд ставит вопрос шире. Он считает, что человеку пора начинать эволюционировать и приспосабливать себя к жизни вне Земли. Что касается Сомова, то у него свои проблемы. Он хочет знать, кто он такой и на что способен. А вынужден скрывать свою двуличность.

– Понятно, – задумчиво произнес Спиридонов. – Это и следовало предполагать, у каждого свое... Но в принципе, наши проблемы имеют общие корни. Следовательно, соглашение возможно.

– И желательно.

– Что же мы будем делать? – осведомился Спиридонов. Лично меня интересует слава. Я, знаете ли, тщеславен и желаю попасть в Историю.

– О, славу мы вам, Василий Васильевич, уступим, – заявил Калуца. – Как только мы провернем это дело, так немедленно прославим имя Спиридонова в веках. Тут нет вопросов.

– Ага... хм... Ясно. Ты, Гиря, свидетель. А уж я тебя не забуду, будь покоен. Тоже отметишься на скрижалях.

– В равных долях, – сказал я твердо.

– Как в равных? Ничего себе... Вы посмотрите на него каков нахал. Иди отсюда, я и без тебя с ними договорюсь!

– В таком случае, я буду фигурировать как отдельное юридическое лицо.

– Ладно, после поговорим... Пока еще неясно, чем за это расплачиваться.

– Расплачиваться, Василий Васильевич, придется сочувствием и благорасположением. Нам очень нужна поддержка авторитетных руководителей высокого ранга. А вы, наверное, имеете разного рода досье... На любого ведь можно компромат подобрать. А коли так, то и нейтрализовать ничего не стоит.

– Ишь ты... Круто берете, этак вы, глядишь, и меня начнете шантажировать... А Сомов чего молчит? Планы вынашивает?

– Сомов думу думает, – усмехнулся Сомов. – Какой-то несерьезный разговор у нас получается. Шутки, прибаутки, яблочки... А дело-то серьезное.

– Ясное дело, серьезное. Было бы оно так себе – мы бы тут шутки не шутили, а вели бы себя очень солидно. Вы-то молодежь – не знаете пока этой закономерности. Чем более пустяковая проблема, тем серьезнее ее обсуждают, и тем выше инстанция, на уровень которой выводят окончательное решение. Я сам еще толком не понял, в чем тут фокус.

– Вероятно, в том, что для решения сложных проблем необходимо изобретать понятийный аппарат, – заметил Калуца, – и пока его нет, приходятся оперировать понятиями вроде, например, "сверхличность". А как его можно употреблять всерьез? Вот и перешучиваемся...

– Н-да.., – отозвался Спиридонов. – Честно говоря, я не вполне уверен, что серьезные люди могут решать серьезные проблемы. У них для этого не хватает фантазии. У меня ее вообще нет. А была. В детстве. Вот кстати, есть такая мысль, что дети должны проще соединяться в эту самую... Как считаете?

– Дети? – Калуца пожал плечами. – Почему?

– Не знаю. Мысль есть, а откуда взялась – не знаю... Вы думаете, люди между собой конфликтуют? Нет. Конфликтуют жизненые опыты и предрассудки. С возрастом человек всегда во что-то упирается. Найдет стенку, упрется лбом и стоит. Некоторые даже друг в друга упираются. Со стороны – смешно, а вот поди же ты... Те, которые могут смеяться, то есть люди несерьезные, – они как-то умеют посмотреть на себя со стороны. И долго не стоят. А серьезные – те сразу возводят свою проблему со стенкой в ранг принципа. "Это мои принципы – на том стою!" И стоит! А у детей нет жизненного опыта и принципов – зато у них есть правила. И играют они всегда по правилам. Если игра хорошая, то ее правила устраивают всех и обиженных нет. А нет обиженных – нет и конфликтов.

– Сложно, – сказал Калуца. – Требует осмысления. Но мысль интересная. Надо будет Шеффилду изложить.

– Уже изложили.

Мы оглянулись – в дверях спальни стоял Шеффилд, а за ним стояла Мариша. Она была серьезна и печальна, а Шеффилд, наоборот. улыбался.

– Как самочувствие, Артур? – Калуца встал. – Надеюсь, все обошлось?

– Давление подскочило, но сейчас уже лучше. Мысль господина Спиридонова меня дополнительно взбодрила. Я нахожу ее блестящей.

– Мысль изреченная есть ложь, – сказал Спиридонов.

– Ложь во спасение – святая ложь, – ответил Шеффилд, располагаясь на прежнем месте. – Как я понял, вы уже перешли к согласованию позиций?

– Более того, мы почти их согласовали. Осталось теперь понять, что нужно делать. У меня имеются кое-какие соображения.

– Изложите, если они достаточно несерьезны, – Шеффилд сел и сделал серьезное лицо.

– Для того, чтобы изложить – достаточно. Соображения вот какие. Нам нужно столкнуть лбами два ведомства. Одно из них – ГУК. Полагаю, что верхушка Управления ваши намерения не поддержит. Во-первых, потому что задета честь мундира, во-вторых, огласка грозит весьма значительным лицам неприятными последствиями, а в-третьих – и это, пожалуй, главное – вы создаете угрозу подрыва доверия к той концепции освоения космоса, которая формировалась длительное время и на которой выросли все эти значительные ныне лица. То есть, жесткая структура, строгое подчинение, желание иметь вблизи Сатурна такие же кабинеты, как и на Земле и так далее. Эта угроза для них равносильна попытке смещения с должностей и прочих административных пертурбаций. Они жизнь положили за идею, и будут стоять до конца. То есть, за ГУК я вполне ручаюсь – он станет стеной на вашем пути. Но я не вижу ничего стоящего, что можно было бы упереть в эту стену.

– А если оно обнаружится?

– Тогда эти ведомства упрутся друг в друга, и у вас появится свобода маневра.

– В каком смысле?

– Поскольку вы являетесь единственной компетентной компанией, способной либо доказать полезность, либо, наоборот, бесполезность вашей затеи, обе стороны постараются заручиться вашей поддержкой. Огласка обеспечена автоматически, причем, ГУК постарается, чтобы вы получили отрицательный результат, а его неизвестный пока оппонент наоборот. И обе стороны будут выделять ресурсы на вашу работу. При отсутствии одной из них, все будут либо поддерживать, либо топить, но средств не дадут. Одни потому что не желают себя дискредитировать, а другие потому что будут считать очевидной поддержку со всех сторон.

– В самом деле, – усмехнулся Шеффилд, – если все "за", то каждый будет надеяться на остальных и никто даже пальцем не захочет пошевелить.

– Это один механизм. Другой заключается в том, что каждый займется проблемой на свой страх и риск. Тогда наступит хаос, и любой неуспех может решающим образом повлиять на общественное мнение. И еще один аспект. Если нет противников, все немедленно закроют глаза на существование второго параграфа. А этою делать нельзя ни в коем случае! Ибо только этот параграф в том или ином виде обеспечивает законность вашей деятельности. Вспомните, что было с пересадков органов. Не существовало законодательного обеспечения, а успех был налицо. Все кинулись пересаживать и чуть не допересаживались! Говорят, кому-то пересадили правое полушарие мозга. Пересади они и левое – мы с вами сейчас имели бы такие драконовские параграфы, по сравнению с которыми уложения святой инквизиции казались бы сводом правил хорошего тона, – Спиридонов выразительным жестом проиллюстрировал жесткость гипотетических параграфов.

– Солидарен полностью! – поддержал его Шеффилд. – Нужна мера во всем, а если она стесняет, необходимо лишь в известной мере ее скорректировать. Но нынешние рамки, извините, ни в какие ворота не лезут!

– В соблюдения меры, однако, тоже должна быть своя мера, – заметил Калуца. – Ибо сказано: мера во всем, без исключений. Однако нам нужна организация или ведомство, которое оказало бы поддержку. Что-то я не вижу подобной организации ни в какой своей окрестности. В связи с этим, вопрос о мере и мерах вообще считаю не слишком актуальным.

– Да, – сказал Спиридонов задумчиво. – Я тоже не вижу никакого ведомства, способного противостоять ГУКу. И это очень печально. Может быть, Академия Наук? Мне, например, непонятно, почему ученые мужи помалкивают?

– Ученые мужи имеют поверхностное представление о нашем эксперименте, поскольку мы его не афишируем. А не афишируем по уже упомянутой причине: второй параграф.

– Но вы могли опубликовать какие-либо теоретические статьи.

– Те, что могли – опубликовали. Насчет интереса – не знаю, но отклика они не вызвали. Никаких суждений по существу проблемы со стороны мы не услышали.

– Да? – Спиридонов, казалось, был удивлен. – А между тем, в вашем институте и его окрестностях, по моим сведениям, об эксперименте наслышаны. И суждения есть. Не далее, как вчера, я... хм! Странная складывается ситуация. Многие слышали. Некоторые знают. И все помалкивают. Почему? В приватном порядке – пожалуйста. А официально – тишина.

– Я вам скажу, почему, – заявил Шеффилд. – Кто-то должен сказать "А". Все полагают, что это должны сделать мы. Но мы молчим, потому что "Вавилов" потерпел катастрофу, хотя она не имеет отношения к эксперименту.

– Почему же не имеет? – сказал Калуца и как-то странно посмотрел на Шеффилда.

– Потому что не имеет! – резко ответил Шеффилд. – Сейчас этот вопрос обсуждать ни к чему, это специальный вопрос, а мы говорим на общие темы.

– Э-э.., – вмешался Спиридонов, – прошу прощения... Если мы заключаем пакт о ненападении и взаимной привязанности, то, вероятно, должны быть взаимно откровенны, я же наблюдаю, извините, темниловку, что резко ухудшает взаимопонимание. В таком случае, господа хорошие, берите ваши куколки и отдайте наши тряпочки!. Что это еще за...

– Василий Васильевич, – мягко перебил Калуца, – мы отнюдь не отвергаем сватовство. Но и у нас между собой имеются расхождения относительно некоторых аспектов...

– Каких, например?

– Видите ли, мы ведь не зря выбрали такое странное место для проведения эксперимента.

– Какое место?

– Космическое пространство.

– При чем тут космическое пространство?

– При том, что мы его выбрали.

– А чем же это пространство отличается от других пространств?

– Тем, вероятно, что оно пустое, в нем нет лишних свидетелей. Зато есть кое-какие дополнительные факторы.

– А почему я ничего не знаю об этих факторах?

– Потому что два часа назад отставили "Вавилов" и весь полет в сторону, решив заняться "земными" делами. И мы, тогда еще не достигшие взаимопонимания, пошли у вас на поводу.

– Да?.. – Спиридонов заворочался в кресле, сел так, эдак, но не найдя подходящей позы, вернулся в прежнюю. Интересно!.. Тогда давайте откручивать назад. Что там с "Вавиловым"?

– Там вся наша аппаратура – а она уникальна, в том смысле, что сделана специально для эксперимента в единичном экземпляре. Схема, разумеется, нам известна, известна также последовательность действий и, в принципе, нет препятствий, чтобы сделать попытку воспроизвести эксперимент в земных условиях. Препятствия этического и, так сказать, политического характера мы обсудили. Остались препятствия научно-технического характера. Возможно, существовали какие-то скрытые факторы, имевшие космическое, происхождение, и оказавшие сильное, если не сказать решавшее, влияние на ход эксперимента. Мы этого не знаем. Мы пытаемся воспроизвести эксперимент здесь, на Земле. И...

– И получаем шиш! Так?

– Вот именно шиш! Что тогда? Мы уже взбодрили ведомства и общественность, раструбили на всю Солнечную Систему, а сами не можем воспроизвести результат. Скандал?

– Ска-андал, – согласился Спиридонов.

– Теперь вы осознаете всю сложность нашего теперешнего положения? Можно было бы втихаря тут, в институте... И охотники бы нашлись и кролики отыскались... Но что толку! Полной гарантии-то нет, а второй параграф – он есть. Даже в случае ряда удачных исходов наше положение остается двусмысленным, а при неудаче нас смешают с грязью наши же коллеги. Этого я опасаюсь больше всего. Ярлык шарлатана в научном сообществе – страшная вещь. У нас есть только два бесспорных аргумента: Сомов и "Вавилов". Сомов – вот он. А "Вавилов" – он далеко. Он, как вы совершенно справедливо заметили, летит себе и летит...

– Ерунда, – заявил Шеффилд. – Я знаю Калуцу – он всегда был склонен к мистике. Надо повторять эксперимент – я уверен в успехе.

– Интересно, что в успехе больше всего уверен именно тот, кто не был на "Вавилове" и не знает в деталях методику реального эксперимента. Не обижайся, Артур, я не хочу тебя упрекнуть, но ведь и сам результат не планировался изначально... Ты только предполагал такую возможность, а я вообще в нее не верил. Теперь вера есть, и есть журнал экспериментов.

– А что за журнал? – поинтересовался я.

– Это такая амбарная книга, куда мы скрупулезно записывали вое данные, показания приборов, сопутствующие факторы, ощущения испытуемых и так далее, и тому подобное. Но его мало. Будь у меня в руках вся информация, уверенности было бы на порядок больше, мы смогли бы детально рассмотреть процесс, развернуть его во времени и быть может, понять, почему именно в тот момент – не раньше и не позже – это произошло.

– Что произошло?! – воскликнул Спиридонов.

– В меня вселился святой дух, то есть Асеев. Кстати, до сих пор не могу понять, как вы догадались, что и я это испытал. Но вы не знаете, что я это испытал первым. А сейчас я сообщу вам еще кое-что, чего вы не знали, и не могли узнать. Так вот, именно тогда, когда я и Асеев стали одной личностью, мы поняли, как это можно делать регулярно я целенаправленно. Этот миг озарения длился всего какие-нибудь полчаса, но мы успели записать только основные тезисы откровения. После этого начался кризис и сверхличность распалась по схеме Свеаборга. Теперь надежда на Сомовых, но, вот беда, ни один из них не специалист в области психофизиологии, да и к тому же и схема у них не "гений", а, скорее, "мудрец".