Текст книги "ЭХО. Предания, сказания, легенды, сказки"

Автор книги: Владимир Муравьев

Соавторы: Людмила Чудова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 26 страниц)

 
Огонек едва горит,
Но откуда дым берется?
Ручеек едва течет,
Но откуда столько пены?
 
 
Лишь роса на землю пала,
Но вода взялась откуда?
Сердце чисто, как родник,
Но печаль взялась откуда?
 

Каждый день Унавий видела одно только людское горе, от каждого крика, от каждого рыдания в ужасе замирало ее сердце, и она не могла ни играть, ни веселиться.

Однажды Унавий пошла в лес за земляникой и на берегу светлого ручья встретила Акмазака.

Юноша и девушка полюбили друг друга.

С тех пор почти каждый день Унавий и Акмазак встречались у ручья. Акмазак приносил девушке душистый мед из одному ему ведомых бортей, собирал для нее самую спелую землянику на одному ему известных, самых солнечных пригорках.

Приметил Тукан, что Унавий часто уходит со двора. Это не понравилось ему, и однажды утром он пошел вслед за Унавий в лес.

Они пришли к ручью.

Унавий присела на зеленый берег, а Тукан спрятался за большой черный камень.

Унавий склонилась над водой и запела.

Бежит вода из родника, журчит по белым камешкам, по желтому песку, а песня Унавий льется, сверкая, как ручей.

 
Каждое утро и вечер
Выхожу я на берег речки
И, глядя на быстрые волны,
Жду, когда же придет любимый.
 

– Вот зачем ты ходишь сюда!.. – со злобой сказал Тукан и вышел из-за укрытия. – О ком ты поешь, кого ты ждешь тут?

– Я пою об Акмазаке, которого люблю больше жизни, – ответила Унавий, – и его жду я на берегу светлой речки.

– Выбрось его из головы и возвращайся сейчас же домой. Я решил отдать тебя в жены славному старейшине Осалыку.

Унавий ответила Тукану:

– Дождь идет – озеро наполняется, снег идет – озеро убывает. Зачем мне было родиться красавицей, если я выйду вамуж за нелюбимого?

– Будет так, как я хочу! – прикрикнул Тукан на девушку. – Иди и готовься к свадьбе. Свадьба будет завтра.

Низко склонила голову Унавий, на серебряные украшения закапали горькие слезы…

…То не белая молния сверкает, а белеют белые платки, то не черная туча поднимается, а чернеют черные кафтаны, то не гром грохочет, а гремит барабан, то не петух голосистый поет, а играет волынка, то не радуга встала, а цветная дуга поднялась, то не кольца вертятся, а колеса крутятся – едут, собираются гости на свадьбу Унавий и старейшины Осалыка.

Печальная пришла вечером Унавий к ручью.

– Я носила белый платок, и забыла про черный, – грустно сказала она Акмазаку. – Сегодня говорим мы с тобою в последний раз: завтра я стану женой Осалыка. Так велит Тукан.

– Давай убежим, – сказал Акмазак.

– Тукан все равно нас догонит, – печально покачала головой Унавий. Она опустилась на зеленую траву и тихо запела:

 
Быть бы мне текучей водой —
Потекла бы я в твою сторону.
Быть бы мне цветком яблоневым —
Осыпалась бы я на твои колени.
Если был бы ты деревом,
Стала бы я твоими листьями.
В разлуке с тобой, как осенний лист,
Пожелтею я и умру.
 

Примолк ручей, слушая печальную песню Унавий, утих ветер, замерла листва на деревьях.

– Тукан приносит людям одно горе, – воскликнул Акмазак, – я убью его!

– Он бессмертен. Никто не знает, где его смерть. Придется нам покориться злой судьбе, – ответила Унавий.

И вдруг зашумел старый дуб.

– Ваше горе и ваша печаль тронули меня, – прошелестел дуб. – Слушай, Акмазак, я открою тебе, где таится смерть Тукана. Она у него в кошельке-чондае, который он носит на груди под одеждой. В него прячет Тукан души убитых им детей, и если разорвать чондай на клочки, Тукан сразу умрет.

Тут расступились частые кусты, пахнуло горьким дымом, из тьмы, сверкая и извиваясь огненными кольцами, выполз вувер и обвил могучий ствол старого дуба.

Дуб вспыхнул, как сухая береста, и в один миг от него осталась лишь кучка серого пепла.

Сгорел дуб, и исчез вувер. Вновь наступила в лесу тишина.

– Я добуду этот заветный чондай! – воскликнул Акмазак.

– Как же ты добудешь его? – сказала Унавий. – Ведь Тукан никогда не расстается со своим чондаем. Ты напрасно погубишь свою жизнь…

Но Акмазак ответил:

– Уже дважды избежал я неминуемой гибели. В первый раз меня спасла материнская любовь, во второй доброта дикого зверя. А в третий раз я сам за себя постою.

Унавий, плача, пошла домой. Акмазак остался в лесу.

Наступила ночь. И тогда Акмазак вышел на глухую лесную тропинку, ведущую к княжескому селению – илему. Было в лесу темно, тихо. Только совы кричат да изредка прошумит ветер.

В такое время спать бы людям, но горит огонек в низенькой, ветхой избушке – видно, кто-то не спит в эту позднюю ночную пору.

Подошел Акмазак к избушке, заглянул в окно: сидит на лавке седой старик, льет слезы.

– Не смогу ли я помочь твоему горю? – спросил Акмазак.

– Нет, не сможешь, – ответил старик. – Я оплакиваю сына, которого вчера казнил Тукан. А куда ты идешь на ночь глядя?

– Я иду в илем Тукана.

– Какая неволя гонит тебя туда?

– Задумал я убить рогатого князя, чтобы не мучил он больше людей.

– Его убить нельзя – он бессмертен. Пропадешь, как мой сын. Не ходи, не губи понапрасну свою молодую жизнь.

– Недаром говорится в нашей пословице: «Хочешь увидеть свет – зажигай огонь», – ответил Акмазак.

– Что ж, если крепко твое слово, твердо решение, прими мое отцовское благословение на славный подвиг.

Акмазак поклонился старику и пошел дальше.

Миновал он еще один лес и снова вышел к какой-то избушке. И в ней огонек горит, и здесь не спит кто-то. Заглянул Акмазак в окно: склонясь над колыбелью, плачет женщина.

– Не смогу ли я помочь твоему горю? – спросил Акмазак.

– Я оплакиваю сына, которого завтра должна отдать Тукану, – ответила женщина. – Нет, ты не можешь мне помочь.

Опустил голову Акмазак.

– Благослови меня, я иду на бой с Туканом.

– Да помогут тебе боги одолеть Тукана. Прими мое материнское благословение на славный подвиг.

В глухую полночь подошел Акмазак к дубовой стене, ограждавшей илем Тукана. Как рысь перемахнул он через высокую стену, но тут его заметила стража. Набежали сторожа со всех сторон и набросились на Акмазака.

На шум вышел во двор сам Тукан.

– Кто ты и зачем забрался ко мне? – спросил Тукан.

– Я – Акмазак и пришел убить тебя.

Расхохотался Тукан:

– На всем свете нет такого человека, который мог бы убить меня. А вот тебя я завтра казню.

Князь Тукан повелел связать Акмазака по рукам и ногам и запереть в клети под домом. А в другую клеть он повелел посадить Унавий, чтобы она не убежала и ничем не могла бы помочь парню.

И опять стало тихо в илеме Тукана.

Сидят Унавий и Акмазак за крепкими запорами. Уже время к утру, уже скоро взойдет солнце и наступит день, в который казнят Акмазака, а Унавий отдадут в жены старому Осалыку…

Грустно поет-тоскует Унавий:

 
Два птенца одной кукушки
В разных гнездах родилися.
Проживут они весь век свой
И друг друга не узнают.
Нам с тобой, как тем кукушкам,
Суждена навек разлука.
 
 
Из-за леса векового
Протяни мне руку, милый.
Из-за речки быстротечной
Ты подай мне руку, милый.
О тебе я здесь тоскую,
О тебе я слезы лью.
 

Но недаром Акмазак вырос в лесу: он был силен, как дуб, и ловок, как лесной зверь. Он порвал веревки и через малую отдушину вылез из клети во двор.

Все спали. Сторожа у дверей с тяжелыми замками тоже заснули.

В доме, в высокой горнице, спал Тукан.

Акмазак подкрался к дому, прошел через сени, вошел в горницу. Он проделал все это так ловко и бесшумно, что сторожа его не услышали. Но Тукан спал чутко: богачи всегда спят чутко. Услышал он никому не слышный шорох, проснулся и спросил:

– Кто там шуршит?

– Это я, серая мышь, – ответил Акмазак по-мышиному.

– Пошла вон отсюда! Не шуми, не мешай мне спать, – сказал Тукан и заснул снова.

Акмазак подошел к спящему князю, сорвал висевший у него на груди чондай и, как молния, выскочил в окно.

Схватился Тукан за саблю, хотел бежать за похитителем. Но было поздно.

Взял Акмазак чондай в обе руки, рванул, и порвалась крепкая кожа в лоскуты.

И в тот же миг богатый дом Тукана и все его амбары, полные добра, рассыпались в прах, упали все замки и запоры, и Унавий вышла из клети. А палачи и слуги Тукана превратились в зеленых змей и, шипя, уползли в болото.

Так кончилось страшное княжение рогатого человека – Тукан-мари.

В тот же день отважный Акмазак и красавица Унавий поженились, а марийцы сказали Акмазаку:

– Ты освободил нас, и теперь ты будь нашим князем.

Атл (М. Юхма)

Два платочка беленьких рядышком,

Два платочка – две половиночки.

Где ты милая, синеглазая?

Иль нам вместе быть не судьба?

Из народной песни

Чувашская легенда

Зорька красит восток. Просыпается лес, вздыхает потихоньку, радуясь солнцу и ветру. В шелест листьев вплетается негромкий голос деда Ендимера.

– …И тронулся Атл со своими тридцатью тремя баторами к хунскому царю…

В эту ночь дед рассказывал без устали. Такое с ним не часто бывает.

Вначале поведал легенду о Ятмане-эмбю, затем о богатыре Мургаш-баторе, а теперь вот вспомнил сказание о храбром богатыре по имени Атл.

– …Хунский царь ласково принял Атла: нужны ему были служивые из подвластных земель. Но, узнав, что с Атлом прибыло лишь тридцать три конника, удивился, а затем впал в гнев.

– Как смели презренные рабы насмехаться надо мной! Я просил у шурсухалов три тысячи, а вас всего тридцать три. Да за такие хитрости я их по миру пущу!

Атл остановил его:

– Стая воробьев не спугнет сокола, а сокол распотрошит воробьиную стаю.

– Что ты желаешь этим сказать? – прошипел хунский царь.

– Не торопись судить, пока не убедишься в моей правоте. Хотя нас всего тридцать три батора, но мы сильней иной тысячи.

Услыхал это царь, покачал головой и приказал чувашским баторам быть наготове. Они первыми встретят приближавшегося врага.

С тем и отправился почивать.

Утром к царю прибежали придворные.

– Измена! – закричали они. – Эти мерзкие чуваши переметнулись к врагам. Едва завидели их, бросили лагерь и поминай как звали. Горе нам!

Царь поспешно оделся, велел войско построить. Сам решил расправиться с изменниками, но снова прибежали стражники:

– Чуваши едут!

Вышел царь на крыльцо. В городские ворота, напевая песню, уже въезжала дружина Атла.

– Где вы были, предатели? – закричал хунский царь. – Я думал, вы честные воины, а вы трусы.

– Пока ты спал, – прервал его Атл, – мы тут поразмялись немного. Погляди на ту сторону горы – все поймешь.

– Посмотрите, что там такое, – приказал царь.

Увидели мурзы, что широкое поле сплошь усеяно трупами врагов. Не чуя ног, вернулись обратно.

– О великий и всемогущий, – запричитали они, – о светлый, несравненный, о солнцеподобный и луноподобный, о…

– Хватит! – закричал царь. – Говорите толком, в чем дело.

Перебивая друг друга, рассказали мурзы обо всем, что видели.

Обрадовался царь, а затем, будто шепнули ему на ухо худое слово, сдвинул брови. «Если эти молодцы этакую тьму разгромили, – подумал он, – то моих слуг они вмиг сомнут. Опасные друзья… Страшновато с такими воинами под одной крышей». И решил поскорее от них избавиться. «Приласкаю их, задарю, а затем одним махом всех порешу».

Объявил хунский царь пир великий в честь чувашских гостей-победителей.

Узнала об этом и единственная дочь хунского царя – красавица Касьпи. Еще до того была она наслышана об Атле.

«Хоть бы одним глазком взглянуть на него…» – подумала Касьпи.

Вышла в сад и спряталась в кустах. В ту пору Атл прогуливался по саду.

«Какой он красивый, статный! – обрадовалась Касьпи, выглядывая из своего укрытия. – Такого и полюбить не грех».

Заметила служанка радость на лице Касьпи да и шепнула ей на ухо:

– Такой красавец – и погибнет! Жаль…

– Что? – удивилась Касьпи. – Что ты сказала?

– Что слышала, – отвечала служанка. – Кому на пиру веселье, а кому слезы. Погубят молодца по цареву указу, умрет он после первого кубка.

Белей цветка степного стала Касьпи.

«Нет, нет, – подумала она с ужасом, – он не должен погибнуть».

А тем временем гости уже собирались на пир. Пришли и чувашские воины. Тогда-то и подбежал к Атлу хунский мальчик и поманил за собой.

– Куда, зачем? – спросил Атл.

– Разве сокол боится воробья? – ответил мальчик. – Ступай за мной.

Удивился Атл и пошел за ним по песчаной дорожке в сад. Там он увидел прекрасную девушку и сразу догадался, кто она.

– Здравствуй, – сказала Касьпи, – я ждала тебя, Атл.

– Здравствуй, – ответил Атл, опустив глаза, – пусть любуются тобой звезды. Чем я заслужил такое счастье?

– Дикий голубь, если пожелает, может каждый день любоваться цветком, одиноко растущим в поле.

– О, – сказал Атл, – ты так же мудра, как и прекрасна. Твое имя означает вечернюю зарю. Разве заря может быть одинокой?

– Да, – вздохнула Касьпи, – если солнце не захочет взглянуть на нее.

– Сколько звезд, больших и малых, посылало ей свои лучи.

– Я ждала солнца.

– Когда же оно появится?

– Уже появилось.

– А не дала ли заря имя этому солнцу?

– Атл, – ответила девушка и зарделась, точно алый цветок.

– О боги, – прошептал юноша, – разве можно взвалить на одного человека сразу столько счастья.

– Солнце мое, – тихо сказала Касьпи, – беда за счастьем ходит, а ненависть за любовью.

Ничего не понял Атл, лишь молча смотрел на девушку. И тогда рассказала Касьпи о нависшей над Атлом беде.

Поблагодарил молодец красавицу и поспешил к своим баторам. В ту же ночь покинули они хунский город.

Но как ни старался Атл, не мог успокоиться. Все о царевне думал. Понял батор, что полюбил добрую красавицу, которая спасла его от верной гибели, и рассказал обо всем своим друзьям.

Те сразу же остановили своих чудо-аргамаков и поскакали обратно. Въехали в город – и ко дворцу.

Недаром говорят, любящее сердце – вещун. Касьпи стояла у окна своей горницы, будто знала, что вернется ее возлюбленный. И как только увидела Атла под окнами, спрыгнула прямо к нему в объятия. Ни отца не спросила, ни матери. Только сказала:

– Я с тобой, Атл!

Узнав о побеге дочери, разгневался царь и выслал погоню.

Лучшие воины хунов помчались вдогонку за чувашами. Но не посмели они поднять меч на баторов, спасших их от врагов. Постояли, поглядели вслед конникам и повернули назад.

– Как я счастлива, что мы вместе!.. – шептала дорогой Касьпи.

Но недолгой была их радость.

Плохая весть скакуна обгоняет.

Еще не прибыл Атл к своему царю, а хуны уже известили того о случившемся и пригрозили местью. А на храброго Атла возвели напраслину: будто воин он плохой, долга своего не выполнил, да еще дочь украл.

Схватили Атла царские слуги и заточили в темницу.

Атл надеялся, что образумится царь, поостынет и рассудит, кто прав, кто виноват.

Но проходил день за днем. Бедный Атл с товарищами все томился в сыром подземелье. А красавицу Касьпи заточил грозный отец в башне. Плакала Касьпи, все глаза выплакала. Слезы ее лились ручейком, и где-то далеко образовалось из них соленое море, которое назвали Каспийским.

Храбрый Атл тоже не стерпел позора. И попросил он светлое солнце:

– Помоги мне, солнышко, выручи. Сделай меня быстрой речкой, потеку я по долам, по лесам в ту сторону, где живет моя ласточка.

И тут не оставили Атла друзья.

Обратился Атл в великую реку и помчался в сторону хунской земли, а его товарищи понеслись вслед за ним. Потому-то река Атл, по-русски она зовется Волга, не одна течет, а с тридцатью тремя притоками.

Дед умолк, пососал трубку и посмотрел в сторону речки Карлы.

– И Карлы был другом Атла, вот он и сейчас торопится к Волге.

Над рекой клубился сизый туман, и мне подумалось: прошли века, а человек мало изменился – так же любит и ненавидит, горюет и радуется.

Камыр-батыр

Татарская сказка

Жили в давние-предавние времена старик со старухой. Хорошо они жили, но вот беда – не было у них детей.

Однажды старуха пекла беляши [21]21
  Беляши – круглые пирожки с мясом.


[Закрыть], а старик сидел возле нее и смотрел. Потом взял он кусок теста и говорит:

– Нет у нас сыночка… Сделаем-ка себе мальчика хоть из теста!

Слепили они из теста мальчика, положили его на лавку, а сами занялись делом: старуха пошла доить корову, старик отправился во двор рубить дрова.

Когда они вернулись в дом, глазам своим не верят: тестяной мальчик ожил, сидит на полу, смеется да играет с козленком.

– Как же нам назвать нашего сынка? – спрашивает старуха.

– Сделали мы его из теста, пусть он и называется Кам ыр! [22]22
  Камыр – тесто.


[Закрыть]– говорит старик.

Стал Камыр расти не по дням, а по часам. За один месяц так вырос, как другой и за целый год не вырастет. И сил у Камыра с каждым днем прибывает.

Вышел Камыр как-то раз на улицу поиграть, стал бороться с мальчишками. Поднял одного и подбросил выше дерева. Упал мальчишка на землю, лежит, подняться не может. Подбежали к Камыру другие ребята, хотели его побороть, на землю повалить, да не могли: он сам всех раскидал, повалил. Лежат мальчишки на земле, охают.

Собрались жители аула, пришли к старику жаловаться на Камыра, в один голос твердят:

– Куда хочешь, туда и девай своего сына, только чтобы в нашем ауле больше его не было! Не то он всех наших ребят покалечит!

Нечего делать, пришел старик домой и говорит Камыру:

– Придется тебе, сынок, уходить из дому.

– Не горюй, отец! – говорит Камыр. – Пойду я в дальние края, посмотрю, как там люди живут. Дай мне только дубинку на дорогу.

Принес старик дубинку. Камыр оперся на нее, а дубинка разломилась пополам.

– Не годится эта дубинка, – говорит Камыр. – Поди закажи кузнецу железную дубинку.

Пошел старик к кузнецу, велел выковать железную дубинку.

Испробовал Камыр дубинку и говорит:

– Вот эта хороша: не гнется, не ломается! Можно теперь с ней и в путь отправляться.

Напекла старуха Камыру лепешек на дорогу, попрощался он и ушел из аула.

Шел он, шел и дошел до леса. Идет по лесной дороге и видит: ковыляет ему навстречу человек, а ноги у этого человека связаны, словно у коня, которого на луг пастись выпустили.

Удивился Камыр и спрашивает:

– Почему это у тебя ноги связаны? Кто это связал тебя?

– Никто меня не связывал, – отвечает человек, я сам их связал. Если я сниму с ног ремни, то зашагаю так быстро, что меня даже птица не догонит!

– А куда ты идешь?

– И сам не знаю, куда иду!

– Пойдем со мной!

Пошли они вдвоем. Шли, шли и повстречали человека. Сидит этот человек на краю дороги, зажимает себе нос пальцами.

– Почему это ты нос зажимаешь? – спрашивает его Камыр.

– Как мне не зажимать нос! – говорит человек. – Стоит мне одну ноздрю чуть приоткрыть – поднимается такой ветер, что во всей округе мельницы начинают крутиться. А уж если обе ноздри открою, беда будет – вся земля закачается!

– Хочешь с нами идти? – спрашивает Камыр.

– Хочу!

Пошли они втроем. Идут по дороге, повстречали белобородого старика. На голове у старика шапка надета, и не как у всех, а набекрень: на одном ухе держится.

– Почему ты, бабай [23]23
  Бабай – дедушка.


[Закрыть], носишь шапку набекрень? – спрашивает Камыр.

– Мне по-другому носить ее нельзя! – говорит старик. – Если я надену шапку на всю голову – поднимется вьюга, а если надвину шапку до бровей – вся земля льдом покроется.

Удивился Камыр и говорит:

– Пойдем с нами!

Пошли они дальше вчетвером и увидели стрелка. Стоит этот стрелок, целится из лука во что-то, а во что – не видно.

– Во что ты целишься? – спрашивает его Камыр.

– Вон на склоне той горы, – отвечает стрелок, – за шестьдесят верст отсюда, на ветке сидит муха. Я хочу прострелить ей левый глаз.

Подивился Камыр и взял стрелка с собою.

Пошли они впятером и увидели какого-то старика. Сидит этот старик на корточках, пересыпает землю с ладони на ладонь.

Спрашивает его Камыр:

– Что это ты делаешь, бабай?

– Сюда насыплю, – отвечает старик, – тут гора поднимется, туда насыплю – там гора поднимется!

И этого старика взял Камыр с собою.

Пошли они вшестером и пришли в большой город. Узнал Камыр, что у хана этой страны есть дочка-красавица. Пошел он со своими товарищами к хану, стал сватать его дочку. А хану не хочется выдавать дочку за неизвестного джигита. Стал он всякие отговорки придумывать, чтобы от Камыра как-нибудь отделаться.

– Пусть, – говорит, – кто-нибудь из вас обгонит моего скорохода, тогда можно будет и о сватовстве поговорить.

– Что ж, – отвечает Камыр, – мы от этого не откажемся.

Позвал хан своего лучшего скорохода и приказал ему бежать до высокой горы. Помчался ханский скороход изо всех сил.

Тогда бегун Камыра не спеша снял с ног ремни и пустился вдогонку. Он быстро обогнал ханского скорохода, примчался к горе, лег на траву и стал поджидать, когда ханский скороход прибежит. Ждал, ждал да и заснул крепко.

Прибежал ханский скороход к горе и повернул скорее обратно.

А тот бегун все спит…

Смотрят все – заклубилась на дороге пыль, возвращается ханский скороход!

Забеспокоился Камыр, говорит стрелку:

– Видно, заснул наш бегун! Этак мы и проиграть можем. Стрельни-ка в него, разбуди скорее!

Стрелок снял с плеча лук, прицелился и пустил стрелу. И так метко пустил, что стрела задела только самый кончик уха у спящего бегуна. Проснулся бегун, бросился вперед и в один миг обогнал ханского скорохода.

Видит хан, что ничего не вышло у него из этой затеи: не смог отделаться от Камыра.

– Хорошо, – говорит, – теперь можно и о сватовстве подумать. А пока сходите вы все в мою баню да вымойтесь хорошенько!

Не догадался Камыр, что хан задумал их погубить. Пошел со своими товарищами в чугунную ханскую баню.

Только они вошли в баню, хан приказал запереть ее крепко-накрепко и обложить со всех сторон дровами. Наносили ханские слуги дров и подожгли их. Запылали сухие дрова, накалилась баня докрасна.

– Теперь они живыми не выйдут! – говорит хан.

Как только в бане стало жарко, Камыр сказал белобородому старику:

– Ну-ка, бабай, надень свою шапку на голову!

Старик надел шапку на макушку, и сразу в бане поднялась вьюга. Но и она не могла остудить баню. Тогда Камыр попросил старика надвинуть шапку до бровей. Стены бани тут же остыли и покрылись толстым слоем льда.

Наутро хан приказал отпереть баню, да так и обмер: и Камыр и все его товарищи остались живы и здоровы.

Подошел Камыр к хану и сказал:

– Хотел ты нас погубить, да не сумел! Говори мне прямо: отдашь свою дочь за меня или нет?

– Нет, – ответил хан, – по своей воле я за тебя дочь не отдам. Попробуй, коль сумеешь, взять ее силой!

Сказал хан эти слова и подал знак своим слугам.

Набросились на Камыра и его товарищей ханские слуги. Началась схватка, и такая жаркая, что под ногами у них все кочки сровнялись, а ровная земля взбилась кочками.

Бились они целый день, бились весь вечер, бились целую ночь.

Надоело это Камыру. Велел он своему товарищу, который нос зажимал, дунуть посильнее.

Приоткрыл тот ноздрю – и поднялся такой ураган, что все ханские слуги взлетели на воздух, как пыль.

Тут старик, пересыпавший землю с ладони на ладонь, сказал:

– Сюда насыплю – тут гора поднимется, туда насыплю – там гора поднимется!

Поднялись две высокие горы и засыпали ханских слуг.

А хан все не унимается – зовет своих воинов.

Прибежали воины, кинулись было на Камыра, а он взмахнул своей железной дубинкой и разогнал их всех.

Испугался хан и выдал свою дочь за Камыра-батыра. Посадили батыры невесту на быстрого коня и увезли к родителям Камыра.

Тридцать дней пировали, сорок дней свадьбу справляли, гостей мясом неродившейся кобылицы угощали! И я на той свадьбе был – мед из пустого ковша пил.