Текст книги "Очищение тьмой (сборник)"

Автор книги: Владимир Безымянный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 31 страниц)

– Ну, положим, слухи, что Глеб не только сам замешан в рэкете, но и пацанов школит на это – твоя работа.

– Есть маленько. Девочек к пацанам из "Богатыря" тоже я пристроил.

– Это когда уже Глеба убрал?

– Э, стоп. На меня можно много вешать, только Глеба – не я сделал. Здесь не следствие, брехать мне незачем. Этот парень мне нравился. Думаешь, большое удовольствие работать с ублюдками вроде Грызина? Я хотел, чтобы он был в моей команде… Да чего там теперь… Мне кажется, я догадываюсь, чьи это дела, меня чутье редко подводит. Помнишь, я говорил об этих – профессионалах? Уж на что Чубук, жлобская морда, держался до последнего, – но и он им сдался. Уж не знаю, чем они его взяли, но он им исправно платит. Была у меня с ними встреча, и эти парни четко сказали, чтобы я у них под ногами не путался. Я к ним присмотрелся и понял – эти могут, никаких сомнений, тут не до амбиций. И никакая сигнализация им не помеха, потому что это они самые и есть – вневедомственная охрана. Когда милиция начинает убивать, надо ноги уносить, пока дают. В общем, мою территорию они пообещали не трогать, но, видно, не сдержались. Не следовало им аптеку трогать.

– Но ведь и ты решил не связываться с Кольцовым, а припугнуть аптекаря – авось у того хватит мошны на две стороны отстегивать.

Мерецков помолчал.

– У всех свои дела. Не знаю, почему аптекарь решил работать с Кольцовым – сдуру или от жадности, или еще как, но у нас с ним был договор. Есть товар, нет товара, деньги должны идти. По блатным законам, в это и влазить не следует. Кольцов, думаю, понимал, что не стоит перегибать палку. Я, конечно, человек практичный и предпочитаю худой мир доброй ссоре, но и я могу выйти из себя. В конце концов, я несу убытки! И когда ко мне приходит Кольцов и заявляет, что Бобровский поручил ему меня убрать, мне, честное слово, становится не до смеха. На полном серьезе, будто советуется, как ему получше меня пришить, отмечает слабые места в моей охране. На следующий день прихожу домой – а Кольцов уже там. Меня аж скрутило, хотя, казалось бы, чего? Кому, как не офицеру вневедомственной охраны, знать шифр квартиры, код и пароль? А ключи? Мы же их сами сдаем на пульт…

– За что же тебя так не полюбил Бобровский? Вы же вроде сработались?

– За что, за что… Кольцов прямо и сказал, что у него заказ… на меня, уже и аванс выплачен. Я сразу понял: аптекарь, больше некому.

– И во сколько же они тебя оценили?

– Чего? Да недорого. Миллион. Мне достаточно было посмотреть на его ухватки, чтобы понять – не остановится, он уже убивал. Короче, предложил я ему столько же за аптекаря.

– Значит, ты все-таки боялся старого Бобровского? Или деньги девать некуда?

– Тогда глупо было торговаться. Как и сейчас. Я вообще не терплю таких отношений – середина на половину. Либо друг, либо уж враг. То же и с Кольцовым. Я, конечно, расстроился, когда узнал, что мои хлопчики угнали машину Агеева. Ну извинились бы, новую ему пригнали. Но ведь в самом деле: стоит тачка возле дома днем и ночью… Соблазн! А Агеев в то время уже мертвый был… и Кольцов пришел ко мне уже как свой. Чтобы получить у аптекаря деньги за меня, он должен был представить доказательства, Мерецков нежно погладил запястье, где синела татуировка. – Эта наколка всему городу известна. Я, правда, для такой цели руку себе рубить не собирался, но у Кольцова, видно, где-то имелся свеженький покойник про запас. Тогда я еще ничего не знал про Демина и Агеева.

– А про Кольцова?

– Что – про Кольцова?

– Кольцов поручение твое выполнил, деньги отработал, но и сам не уцелел.

– Да ну? Вот уж на кого нужен был "профессионал"! Кто же это мог сделать?

– Познакомиться желаешь? – спросил Второй не без желчи.

Мерецков смахнул капли пота, усеявшие лоб.

– Спасибо, можно и на расстоянии. Думаю, будет для этого время. Грызина убирать из дела – понадобится специалист. Да и майор этот, из прокуратуры, клещом вцепился – не оторвать…

Экспертная реконструкция происшедшего, восстановление последовательности выстрелов показали, что оба погибших вели прицельную стрельбу. Кольцов находился у двери, правым боком к Бобровскому, держал руку вытянутой. Поэтому ружейная пуля, попав в подмышку, не задела его руку. Бобровский в момент первого ранения стоял, подняв ружье к плечу. Пуля попала ему в голову, когда он, наклонившись вперед, опускался на колени. Значит, Кольцов стрелял первым и успел выстрелить трижды до того, как последовал ответный выстрел из ружья. А после того, как в него самого попала пуля, выстрелил в четвертый раз, размозжив голову падающего Бобровского.

Отвратительное содержимое банки было заведомой фальшивкой. Экспертиза однозначно установила, что татуировка не является прижизненной и нанесена на кожу жуткого обрубка (от локтя до запястья) руки мужчины, скончавшегося за неделю до того. Все время, вплоть до отчленения руки, труп находился в земле.

Татуировка в целом соответствовала той, что имелась у Мерецкова. "Собственно, – подумал Строкач, – аптекарь вряд ли уж так внимательно присматривался. Наколка похожа, ухо – самое обыкновенное, и все это, очевидно, не вызвало у него никаких подозрений".

Картина складывалась. Кольцов прибыл на хутор, где его с нетерпением ожидал Бобровский, предвкушая известие, что с ненавистным "покровителем" покончено раз и навсегда. Исполнитель был проверен в ситуации менее критической. Именно Кольцов пристрелил Глеба Косицу, мстя за пережитое аптекарем унижение и, разумеется, тем самым освободив помещение "Богатыря". Втайне Бобровский всегда ненавидел таких, как Глеб, физически сильных, красивых и независимых. Власть над ними была острейшим наслаждением, но Косица оказался недостижим и неприступен. Оставалось одно.

После того, как Кольцов оправдал ожидания, Бобровский приступил к реализации главной цели – покончить с врагом номер один. Собственно говоря, он полагал, что Мерецков и для Кольцова конкурент и соперник, и капитан вполне мог бы "сделать" его бесплатно. Однако сам Кольцов придерживался иного мнения.

Вместе с тем Бобровский не доверял никому – этому свидетельством отравленный коньяк, оставленный в домашнем баре, с опаской относился он и к Кольцову: приглашал в дом, держа под рукой ружье. Он был, в принципе, удовлетворен – из города поступила информация, что Мерецков исчез. Это подтверждалось содержимым стеклянной банки. И все же, выстрелить он опоздал: свою жизнь не уберег, но и убийцу не упустил.

Кольцов готовился к делу хладнокровно. К пистолету был приклеен изолентой пластиковый пакет, чтобы не сорить гильзами. Сработать бесшумно – ножом – у него не получилось, Бобровский даже после предъявления "доказательств" не подпускал его к себе. Оставалось огнестрельное оружие, но капитан немного переоценил свой профессионализм.

Служба в милиции давала ему многое. Сослуживцы со старого места работы – из Ленинского райотдела, – охотно выбалтывали капитану служебные секреты, вызывая тем самым огонь на себя.

Строкач был убежден, что болтуны из Ленинского мололи языками без злого умысла – но результатом стало развертывание системы рэкета в районе и возрождение ремесла "зонтов", тем более прибыльного, что сигнализация у тебя под контролем.

С трупом подвернувшегося бомжа Кольцов распорядился без церемоний. Отрезал ухо, столь ему необходимое, а голову забросил подальше в пруд. У него же отрубил и руку, довольно умело нанеся татуировку. Конечно, для экспертизы это семечки, но для аптекаря хватило. Однако судьба распорядилась иначе.

Размышляя, Строкач сидел в своих "жигулях", когда из-за угла показалась знакомая крепкая фигура. Спортивная собранная походка, выдвинутая вперед челюсть – все говорило о том, что единственный персонаж, не пострадавший в ходе этого дела, чувствует себя неплохо.

Майор выскочил из машины как раз вовремя, чтобы мужчина не успел скрыться в воротах.

– Константин Петрович! Какая встреча!

Мерецков остановился, секунду поколебался и повернулся к майору. Лицо его сразу стало утомленным.

– Встреча, говорите, майор? Да уж. Только вы на меня слов не тратьте, я сегодня наговорился – во! – он секанул ладонью по кадыку. – Спасибо вам, конечно, только сдается мне, дали вы маху, не меня, а себя подставили. Люди всегда могут столковаться.

– Это вы о нас с вами, Константин Петрович? – Строкач улыбнулся не без лукавства.

– Нет уж, мы с вами свое отговорили. Думаю, майор, перемудрили вы тут. Спасибо за урок, в другой раз буду осторожнее.

– С вами что-то случилось? Может, проедемся к нам? Иной раз разговором начистоту можно и душу спасти, и, знаете ли, – тело.

– От чего? От свежего воздуха?

– Не надо этой иронии, Константин Петрович. Задерживать вас я не собираюсь…

– Ох, уважили!..

– Фактов нет, вы же знаете.

– Вот и дайте мне пройти!

– Пожалуйста, – Строкач отодвинулся и печально улыбнулся. – Вы свободный человек, идите… Но уверяю, остаться – в ваших же интересах.

Однако створки уже разъехались, в глубине раскрывал шефу дружеские объятия Грызин, и Мерецков, измотанный и выжатый, но непокоренный, ступил через порог родного гнезда. И лишь, когда автоматика задвинула за ним бронированные воротины, почувствовал, как у него отлегло от сердца.

Строкач не стал маячить возле дома. Сев в "жигули", он рванул с места и скрылся за поворотом, провожаемый внимательными взглядами – из зашторенных окон дома и из киоска "Союзпечати" на углу, где новый продавец, сменивший прежнего старичка, изредка наклонялся к портативной рации в ящике прилавка.

Не прошло и четверти часа с момента отъезда Строкача, как ворота снова распахнулись, выпуская малиновую "хонду" с непроницаемо черными стеклами.

Направление, в котором двигалась "хонда", не явилось для прильнувшего к рации Строкача неожиданным. Он и сам уже находился на полпути к дому Сутина, однако предпочел, свернув в переулок, пропустить сверкающую "японку" и осторожно, на большой дистанции, "усесться на хвост". Уже в двух кварталах от дома майор вздохнул и вызвал подкрепление.

Как Строкач ни уговаривал себя потом, что у него не было до этого визита никаких оснований для задержания Грызина, все равно он чувствовал себя виноватым. Кровопролития могло и не быть, а следовательно, и роста числа опасных преступлений в районе. Начальство брюзжало. Правда, о жертвах практически никто не сожалел, за исключением телохранителя Сутина, молоденького парнишки, ничего еще не успевшего натворить на своем веку. Грызин его опередил, но с группой захвата и ему, профессиональному убийце, тягаться не приходилось. Взяли его с поличным. "Хонда", где на сиденье рядом с местом водителя лежал короткий "калашников", стояла буквально в двух метрах от подъезда, но Грызину их не удалось преодолеть.

Строкач смотрел мимо Грызина, восседавшего на железном табурете. Чувствовал он себя довольно скверно, потому что Грызин психологически оказался более подготовлен к этому допросу, чем следователь прокуратуры. Профессиональный преступник, долгие годы проведший в непрестанном напряжении, в опасной и жестокой борьбе, он в совершенстве владел своими чувствами и тогда, когда ставкой в игре была жизнь. Даже при головокружительном проигрыше он ухитрялся трезво оценивать ситуацию, прикидывать шансы, чтобы проигрыш обернулся наименьшими потерями.

Длинными плоскими пальцами Грызин покатал сигарету. Движения его были удивительно точными и бережными. Зажег спичку, подождал, пока полностью прогорит вредная для здоровья сера, сладко затянулся и потушил спичку о нежную белую кожу тыльной стороны левой ладони. Запахло горелым. Грызин широко улыбнулся. Конвоиры из-за спины бросили руки на его широкие, покатые плечи. Строкач прищурился, чуть заметно новел головой, и руки конвоиров ушли. Не обращая на них никакого внимания, Грызин все так же блаженно курил, неторопливо рассуждая.

– А вполне могут ведь и не шлепнуть. Конечно, три жмура – это многовато. Но ведь здраво рассудить, кого я приголубил? Гниду Мерецкова, от которого полгорода стонало?

– Не забывайте, Тимур, чтобы избежать расстрела, нужно очень хорошо выглядеть на суде.

– Это побриться, что ли? – Грызин был настроен шутить.

– И это тоже, но лучше хорошо выглядеть в материалах следствия.

– Дам я показания, чего там. Радуйтесь, Павел Михайлович, ваша взяла. Отдать вам всякую шантрапу – для меня не за падло. Получше вашего знаю, какое дерьмо все эти законы воровские. Шпану заслонить, а самому к стенке прислониться? Так за кого? За Обрубка, который, будь у него сила, по живому бы глотки рвал? Я его, шакала, помню еще с ногами… ух-х!..

– А телохранитель? Кому он мешал?

– Тварь. Нам на Обрубка стучал, а у того лишний кусок норовил урвать, с людей последнее брал, а как брал – не вам рассказывать. – Грызин брезгливо дернул щекой. – Мне "мокруху" сушить надо, так что за рэкет я не боюсь присесть. Но, по сути, Павел Михайлович, вы ведь сами меня на это толкнули. "Не тронем, езжай домой…" – передразнил он.

– Я сказал – подобру-поздорову. Мой совет, верно. Только я не имел в виду, чтобы ты перед отъездом в родной Грозный здесь резню устраивал.

– Да ладно. Я и сам не подарок, но ведь и не дурак – жизнь пообтесала. Жаль, не до конца я вашу игру разгадал. Конечно, глупо было надеяться, что вы в обмен на то, что я город от этих подонков избавлю, отпустите меня, да еще и с деньгами.

– Насчет подонков – тут вы меня не впутывайте. А что касается денег, то откуда им у вас взяться? Картишки – дело накладное.

– Да уж. Слава Богу, долгов почти не осталось. А какие остались, хрен с ними. Эти козлы только и умеют, что передергивать, да колоду точить. Ох, поймал бы…

– Что, мало на вас покойников?

– Кто-кто, а я понимаю, как у вас все это было размечено. Если бы не вы, я бы, может, и в катакомбы не совался. Хотя чего жалеть – деньги-то Мерецкова. Написано отдать – отдай. Я, если угодно, даже готов допустить, что лично вам ничего не обломилось. Хотя как по мне, то это уж совсем кретинизм.

– Будем считать, что у меня был другой интерес.

– Я свое отсчитал. Теперь буду под ваш счет колоться. Развели вы меня в шестерки позорные… Когда я в катакомбах услышал, как шеф от меня отрекся… А я-то, дурень, не побоялся подставиться, приехал по первому зову!.. Как же, друг влетел… У меня еще оставалась надежда, но когда он, едва войдя в дом, начал нахваливать эту нечисть подземную… Короче, сдал меня с потрохами. Значит – уходить, а куда уходить без денег? И потом предательства я на своем веку никому не прощал.

– Ага, – Строкач кивнул. – И ключ от сейфа у Мерецкова можно было взять только у мертвого. Тот самый, железный крестик. Сектанты уважили, не тронули, да и не его они искали.

– Ладно, это вы знаете. – Ледяные глаза Грызина потемнели.

– А чего не знаю, могу хорошо представить. Денег-то в сейфе не оказалось… Не такой дурак Мерецков, чтобы вам доверять. Он банковские сейфы уважал. Думаю, про счет вашего шефа в Германии, куда он аккуратно переводил валюту, вы и понятия не имели. Может, потому он и дом вам доверил.

– Я думаю, не только дом.

– А почему? Вы же не друг – так, обслуга. Цепной пес. – Строкач поморщился. – А с Сутиным и вовсе просто. Мало того, что вы ненавидели друг друга…

– Так он же все время шефа на меня уськал!

– Знаю. Я поначалу даже решил, что ноги Сутину с вашей подачи покалечили…

– Клянусь, я тут ни при чем. Самому любопытно.

– Давайте пока с нашими проблемами разберемся. Вы, Тимур, ухлопали, разумеется, подонков. Но ведь мотив преступления – деньги, самый банальный. Обрубку не до счета в "Дойче банк", ранг не тот, так что стоило слегка придавить – и вот она, сумка с "деревянными". Что, не хотел отдавать? А ведь было время порасспросить, охранника вы ведь первым кончили?

– Павел Михайлович, я же в признанку пошел, а вы меня на верную "вышку" ведете. Я сам буду говорить. Да, Вовке я воткнул нож сразу при входе, это для вас, а для протокола – в порядке самообороны. Когда его нашли – в руке у него, что было? Верно, пистолет. Вот я и схватил нож с тумбочки в коридоре и ударил. Что поделаешь, жизнь дороже. И у калеки ведь тоже пистолет был, верно? Ноги ногами, но на курок он вполне в состоянии нажать. Конечно, переборщил, но исключительно с испугу.

– Без всякой, значит, корысти?

– Совершенно верно, Павел Михайлович. Я, честно скажу, чувствовал, что шеф меня продаст, вот только не думал, что так скоро. Не ценил он преданных людей. Когда к нему этот капитан пришел…

– Кольцов?

– Он. Мы тогда уже знали, что он замазан. Вот он и сказал шефу, что аптекарь за него деньги дает. А потом взял у шефа – за аптекаря, дешевка. У нас не так – за двоих берешь, двоих и кончай. А капитан к шефу ластился, клянусь, не я буду, если не целил на мое место. Конечно, дружки в ящике, остался один, куда ему податься, сиротке… Если дружков в розыск объявят, сразу те, кого они с рэкетом доставали, и опознают блюстителей порядка. А его – прицепом. Бояться некого, языки развяжутся. Тогда Бобровский был еще жив, еще с ним надо было разобраться, и чем скорее, тем лучше…

В комнате слоями плавал прокисший табачный дым. Ковры были усыпаны каким-то мусором, дорогая мебель покрыта пылью. Судя по количеству опорожненных бутылок и вскрытых консервных банок – главным образом с яркими иностранными этикетками, – попойка длилась уже давно.

Одетая в короткий халатик яркая, но уже слегка увядшая блондинка устало дремала в глубоком кресле. Алая помада в углах рта расплылась, но это ее, очевидно, нисколько не заботило.

Мужчины брезгливо допивали водку, закусывая через раз. Голоса их сливались в монотонное бормотание, над которым нет-нет, да и всплывали обрывки корявого мата.

Плешивый с крупным рыхлым носом, лениво почесывая брюхо и зевая, томно рассуждал:

– Побаловаться с Раисой, что ли? А, Федя? Димуля вообще уже отъехал, ему не до любви, да и не в масть вчетвером – как в очереди за водкой… Вот втроем – самое оно. Ты как? – он попытался игриво подмигнуть, но вспухшие веки не слушались, и он только сощурился, словно отведав кислого.

Один из собутыльников – плоский, широкий в кости, с желтым лицом презрительно дернул локтем, расплескав рюмку.

– Тебя, Чубук, водкой не пои, дай на шару попользоваться чужим. Ладно, хапай – не жалко. За все уплачено. Вообще-то, мог бы дать девке отоспаться… А так… Ладно.

У нас в Тольятти этого добра… Где машины, там и деньги, где деньги, там и бабы. Это тебе не Донбасс ваш хваленый. Непорядок там у вас. И скажи – если ты за товаром приехал, какого ты тут третий день гужуешься? Смотри! Ты лис хитрый, такие по-крупному горят. И коли твои дела нас зацепят…

Речь его звучала неровно, словно кто-то нажимал и отпускал педаль акселератора. Водка делала свое дело, и когда Федор перешел почти на шепот, стало слышно негромкое похрапывание раскинувшейся в кресле блондинки.

Звонок в дверь поднял на ноги всех. Раиса потягивалась и смешно терла глаза спросонок, Федор же, хозяин дома, мгновенно собрался, бесшумно забегал по комнате, зашипел:

– Что, достукались? Ну, если это ты, Чубук, "хвоста" приволок, гляди! Во, во – трезвонят! В открытую брать приехали, как щенков за шиворот. Знают, что сопротивляться некому. Ладно, тихо. Не впервой за ворованное отмазку давать. Такса есть. Да иду же, иду! – рявкнул он, обращаясь к двери, и сунулся в холодильник, выбрасывая из морозильника в сумку пачки масла.

Там у него еще оставалось место. Табак, носки, теплое белье – все это было наготове, ожидало своего часа.

На дверь посылались тяжелые удары.

Строкачу выделили кабинет – не кабинет, собственно, закуток в местном управлении, но и подследственные, с которыми приходилось работать, на крутых мафиози не тянули. Так, подголоски, мелочь. Однако майор по опыту знал, что такие иной раз страшнее матерых хищников – те сыты и тупая алчность не застит им глаза.

О вещах, не таивших для него прямой угрозы, Федор Щупов рассказывал даже с известным наслаждением.

– Чубук – это, конечно, собачье дерьмо, а не человек. Кликуха сама за себя говорит. – Вымогатель. Работяги знают в этом толк. Но он не рэкетир, а скорее нудила, попрошайка. Любит пыль пустить, наобещает с три короба, а денег-то и нету, тащись потом с ним на край света за расчетом…

– И вы рискнули ехать в чужой город с малознакомым, по вашим словам, человеком, за такими деньгами?

– Э, гражданин майор, случись что, я бы кишки ему выпустил в тот же момент. Он ведь – уму непостижимо! – даже на водке кусочничает. А мой Димуля если не допьет, – его же падучая бить начинает.

– Так лечить его надо!

– Полечат теперь, мало не будет. В ЛТП, от звонка до звонка. Раньше-то водочкой лечились, ежели что… А Вымогатель, падло, дома лишней бутылки не нашел. Еще и мозги пудрил, что во всем городе нету. Что с того, что под утро? Да я ее в любой точке страны хоть в разгар потопа добуду, если возьмусь.

– У вас тут, как я погляжу, со спиртным полегче, – заметил Строкач.

– Чего глядеть? Это запчасти здесь легче достать. А водка сама найдется, – по лицу Щупова расплылась блаженная ухмылка.

– Святое дело, – понимающе кивнул майор.

– Точно. А Чубук начал нам лапшу вешать: мол, допейте эти полбутылки, пока я смотаюсь на работу, там у меня три литра спирта в сейфе. У, жлоб! И тут соврал. Он же при мне магазин закрывал, на сигнализацию ставил. Но я тогда решил, что он знает, что делает. Да и плевать было, честно говоря. Телефонную трубку он положил так, чтоб все время занято было, уехал и вернулся через четверть часа, как и обещал. Только без спирта и рожа бледная, как в муке, испуганная. Вбежал в дом, трубку на рычаг, и сразу звонок. Мы даже не успели…

– По рюмке?

– Чего? Водицы из-под крана? Не было уже ничего. Тут и в дверь зазвонили. Чубук нам: "Я никуда не ездил, вернусь – все объясню". Открывает дверь – милиция. И по телефону – милиция. Ну, мы хоть и пьяные были, а поняли, что ничего страшного, стороной пронесло. А все-таки труханули – товар-то к нему в магазин мы завезли.

– Ворованный?

Щуплов уклонился от ответа.

– У него там был треснут уголок витрины. Щелкни пальцем, сигнализация и сработает. Вымогатель – ответственный, позвонят к нему, потом повезут в магазин – открывать, воров искать. Ну и зацепил бы разом спирт из сейфа. Но наш жмотина впопыхах перестарался. Угол витрины возьми и отвались. Представляю, как он штаны с перепугу обмочил. С пульта домой к нему звонят – занято, хорошо, раньше них успел вернуться! Хотя кто его, крысу жирную, стал бы подозревать? Взяли они его с собой, а вернулся он только к вечеру, деньги отдал. Но все равно по морде схлопотал.

– Восемьсот тысяч, говорите? За что же тогда по морде?

– Ага, вам и сумма известна? Ну, да ладно, вы же, я знаю, по серьезному делу. Значит, чего-то наворотил Чубук? Неужто сам себя обокрал? Нет, это вряд ли, Когда на следующую ночь его действительно обнесли, он ошалел до изумления. Хотя и нажрались мы тогда здорово – припер-таки Ленька спирт, – да только под глаз я ему все равно засвинячил…

Чубук сидел потупившись, с виноватой физиономией. Лишь изредка вскидывал бегающие глазки на Строкача, словно напоминая: "Да это же я, Леня, тот самый, что всегда готов услужить".

Строкач помнил, еще бы. Но речь шла о несколько иных материях.

– Хорошо, Леонид Владимирович, что вы быстро сообразили, что я знаю куда больше, чем вам хотелось бы.

– А чего? Не нарочно же я стекло выбил. Мне казалось – крепко держится. Не судить же меня за это?

– За это – ни в коем случае.

– Ну, запчасти… Может, и отбрешусь. Виноват, конечно, но у меня уперли больше, чем я нажил. Да и документы у меня на товар кое-какие…

– Приберегите свои накладные, пригодятся.

– Эх, надо было мне тогда сразу к вам…

– Да уж. Может, по-иному бы сложилось.

– Я когда увидел, кто за мной приехал – обмер. Не дай Бог. Я Кольцова-то этого… стоит и скалится. Я ведь до него сроду никому не платил. Дешевки! Пугали: родственников похитим, то, другое… Мою благоверную хоть сейчас бери, я еще и приплачу. Вот, значит, вывезли они меня в лес, тут-то до меня и дошло, что шутки по боку. Но я ведь этих парней знал, сколько раз ремонтировались у меня…

– Не надо слезу пускать, Чубук. Топить я вас не стану, но и мне попрошу не врать.

– А чего врать? Все перед глазами. Я в командировку собирался – в Тольятти. Агеев знал, что я еду, просил распредвал достать. Я сдуру и ляпнул, когда выезжаю. Чего мне бояться, у меня не наличные – аккредитив. Он меня и подвез… В машине Демин сидел, так они мне салазки загнули, не хотел, а поехал. Убили бы – точно. Но если бы знал, что дальше будет криком бы кричал!.. Еду и думаю: обломаетесь об меня, парни, первый раз, что ли, терпеть? Это потом, когда кончилось, пожгли они меня кварцевой лампой – чтобы все думали, что я на море с красоткой куролесил… Но когда мне на пуп банку поставили, – знаете, как обычно банки ставят, только двухлитровую, – вот тут, говорю, Леня, тебе и конец. Но молчу, думаю, все равно выпустите! Какой смысл меня убивать? И вот – тащат в лес!.. Опять же втроем, я, как положено, в наручниках, не трепыхаюсь. По разговору понял, что и с Кольцовым увидимся. Он приехал сразу за нами, сам сидел за рулем, выволок с заднего сиденья того, второго. Я его не знаю не из наших, крутой, видать, тип, но пижон – павлином вырядился. Они нам: "Раздеться до трусов!" Ну, мне не жалко. Второй тоже, видно, крепился, денег не давал. А цепь на нем – с палец, часы с браслетом! И шмотки! Они его Витек звали… Короче, мы с ним по-быстрому ямки выкопали, под пистолетом. Поставили нас туда, землей забросали – одни головы торчат, как кочаны. От меня до Витька метра два. О, думаю, разошлись, большие понты лепят. Один взял косу откуда-то и помахивает. Махал-махал, потом смотрю, а у этого Витька голова-то и покатилась… прямо ко мне, нос к носу. Вы можете себе это представить? Я думал, у меня глаза выскочат. Крикнул, что заплачу сколько запросят, гори оно все огнем… Потом еще пришлось камуфляж наводить – Сочи, валютные кабаки, фотомонтаж слепили – это уже Кольцов присоветовал. Я, между прочим, уверен, что и магазин их рук дело. Кольцов заходил, товар видел. Что ему сигнализацию отключить? Тьфу! И я у них далеко не первый, все давным-давно отработано.

– Значит, не было девушки Любы? – меланхолически осведомился Строкач.

Чубук угрюмо уткнулся мутным, ускользающим взглядом в пол.

Вернувшись в город, Строкач нанес первый визит человеку, на первый взгляд непосредственно не связанному с делом.

Во дворе у подъезда все еще болталась никому не нужная табличка "Спортклуб "Богатырь". Олег оказался дома, и, как всегда, приход майора не вызвал у него энтузиазма.

Дальше прихожей Строкач проходить не стал. Попросил парня прикрыть дверь в комнату – разговор не предназначался для лишних ушей – и спросил напрямик:

– Тебе не кажется, что если подозревать поголовно всех, то скоро покажется, что и жить незачем? Ладно, ты для своего возраста повидал лишку всякой дряни, но это же не значит, что все кругом того же сорта.

– А кому прикажете верить? Вам? Капитану Кольцову – суке продажной? Я как-то подслушал, он с Бобровским о деньгах говорил. Как плохое кино из жизни чикагской мафии. Эти стервятники и Глеба погубили. Я после этого начал следить за аптекарем, и очень скоро понял, что его рук это дело. Нет, конечно, сам он не стрелял, но кому же еще Глеб мог помешать?

– Оно вроде и верно, Олег. Но Глеба убили не только из-за помещения. Уж очень круто он обошелся с Бобровсхим, когда тот к нему пришел уговаривать. А это для него – нож острый. А что касается вашего клуба, на все сто не буду обещать, но сделаю, что смогу, чтобы его снова открыли. Мы ведь еще кое на что годимся.

Ободряюще подмигнул парню и продолжил, посерьезнев:

– И насчет того, чтобы отомстить, головы себе не забивайте. Кончено дело. Некому. Никого из убийц нет уже в живых. Бобровский… Этот был, конечно, страшнее всех. Ломали об него зубы и матерые волки. Одному с его подачи ноги ломом перешибали, другого пристрелили… Глеб… На нем просто исполнителя проверили. Разминка, понимаешь ли, такая… Сладкая штука власть над людьми, а деньги Бобровскому все равно девать было некуда.

– Ну да, есть и такие, что вовсе деньгами не интересуются. Вон, сектанты, – о них весь город говорит, – их и в руки не берут. Уже и ОМОН в катакомбах шарил, а что толку? И следов никаких не нашли.

– Потому и толку нет, что прежде, чем в катакомбы соваться, следует мозгами поэнергичнее пошевелить. А говорить – да, говорят, это верно, заканчивая разговор, Строкач невесело улыбнулся и потянулся за сигаретой.

– Значит, литературы о катакомбах в принципе не существует? – Строкач поймал себя на том, что с первой минуты взял неверный тон, и теперь трудно будет чего-либо добиться.

Вострикова ответила почти мгновенно и без колебаний – ясно было, что к этому вопросу она совершенно готова.

– Я могу поручиться только за наше издательство. У нас действительно ничего подобного в последние годы не выходило. Попробуйте поискать в библиотеке. В центральной сохранился генеральный каталог еще с довоенных времен, если не ошибаюсь.

– Вы ведь и сами интересовались этим вопросом, верно?

Лицо женщины порозовело, но она сейчас же овладела собой.

– А как же иначе? Нормальный профессиональный подход. Без этого нельзя даже начинать работать с рукописью.

– Он вам и позволил разнести рукопись Склярова в пух и прах? Хотя, о чем я? Вам ведь пришлось выбирать – либо Скляров, либо ваши детективы в плане издательства. Исход заранее известен, тем более, что на детективы имелся положительный отзыв главного редактора. Ведь Ануш Георгиевна действительно неплохо относится к вашему творчеству, Людмила Тихоновна?

– Да что вы такое говорите? У вас просто воображение разыгралось, товарищ майор. Вся соль в том, что брошюрка Склярова предполагалась заведомо убыточной. Вот и все.

– То есть, вы хотите сказать, что ваши книги приносят прибыль?

– Понемногу, но продаются.

– Вероятно, это и следовало сказать Склярову, а не втолковывать ему, что он полное ничтожество. Ведь он приходил к вам домой незадолго до гибели?

– Да, я болела, а Склярову нужно было дать окончательный ответ.

– С этим можно было и не спешить, – заметил Строкач. Ему живо представилось, как Скляров, получив уничтожающий отзыв Востриковой, возвращается домой. Усталый, ко всему безразличный, подавленный, он не замечает, что на полу остаются следы белой глины. Сбросив полуразбитые башмаки, он смотрит на них в недоумении, словно увидев впервые. Он думает, как будет смешон мертвый в этой убогой обуви, словно за долгую жизнь не смог заработать на приличные туфли. Он спускается вниз и направляется в коммерческий магазин, где, не считаясь с ценой, покупает пусть не шикарные, но просто сносные туфли, тут же выбросив старые, которые ему уже не понадобятся. На следующий день, вернувшись с работы, где привел в порядок свои несложные дела, он производит и окончательный расчет с жизнью – взобравшись на раскрытую створку окна, закрепив петлю и бросившись вниз. Перед этим он наносит себе множество телесных повреждений, правда, не слишком болезненных – сущая мелочь по сравнению с болью от опухоли, выжигающей внутренности. На что он рассчитывал? Что его обидчиков сочтут хотя бы косвенно причастными к его смерти? Зачем-то устраивает беспорядок в доме, имитируя какие-то поиски. Судя по всему, близится очередной приступ болей, и может быть он успел уйти еще до его наступления…