Текст книги "Очищение тьмой (сборник)"

Автор книги: Владимир Безымянный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 31 страниц)

* * *

Номер этого телефона не значился ни в одном справочнике. Это был скромный с виду молочно-белый аппарат с четырьмя рядами кнопок, но у него было существенное отличие от всех остальных – он никогда не прослушивался, да и не мог быть прослушан бывшими коллегами генерала. Номер знали только самые доверенные лица, и аппарат звонил редко. Но наконец заговорил и он. Ветлугин снял трубку. То, что он услышал, явно раздражило генерала, глубокие морщины обозначились на его утомленном лице. Не прерывая говорящего, он время от времени подавал спокойные, взвешенные реплики.

– Да, Саша, само собой разумеется. По-видимому, не успели снять «хвост»… Ну, не все так плохо. Да, я уже знаю – там ведь были и мои люди. Доложили, что Жуков оказался двурушником. Видимо, кассета очень горячая, если они ради нее пожертвовали агентом. С Олей хочешь поговорить?

Генерал нажал кнопку, и пожилая секретарша ввела в кабинет девушку.

– Это он, Федор Ксенофонтович? – взволнованная девушка бросилась к телефону. – Можно? – и сейчас же зачастила в трубку: – Саша, у меня все хорошо! Я и опомниться не успела, как парни из «Демократического Центра» меня окружили. Кто выручил? Я так и не поняла, но главное – свободна. Нет, Жукова не видела. Но они его достанут, предателя! Приезжай сюда, Саша!

– Минуту, Оленька! Тут уж дайте мне слово сказать. – Ветлугин перенял трубку. – Саша, где ты находишься? Высылаю машину с двумя людьми. За этих головой ручаюсь. Все. Отойди в сторону и жди. Кстати, этот телефон не прослушивается… Да, черная «волга», запомни номер…

* * *

В просторном кабинете Ольга изнывала от нетерпения, когда, наконец, на пороге возникла фигура Кронова. Не отрываясь она смотрела на крохотную кассету, зажатую в его кулаке. Ветлугин взял ее с осторожностью, будто черная пластиковая вещица могла взорваться.

– Каких же эта штука дел наделала… Люди погибли, судьбы сломаны. Вы ведь слушали ее, ребята? – генерал повернулся к Кронову, пристально, испытующе заглянул в лицо.

Кронов спокойно выдержал взгляд.

– Каким образом?

– Положим, время у вас было. Больше трех часов прошло после событий в ЗАГСе. Ну, как бы там ни было, а большое дело вы сделали. Сына не удалось повидать? Ну, не огорчайтесь, мальчик в надежных руках, – генерал жестом остановил Ольгу. – Это наш долг, не стоит благодарить. А что касается кассеты – сейчас мы, наконец, узнаем, за чем гонялись. Присаживайся, Саша, в ногах правды нет.

Магнитофон, размером не больше школьного пенала, со щелчком принял кассету. Послышался мягкий шорох, затем зазвучал знакомый голос Владимира Евгеньевича Гуся. Все слушали с напряженным вниманием, но на губах Ветлугина играла скептическая усмешка.

– "…убираем их раньше, чем они решатся свидетельствовать", – самодовольно вещал Гусь.

Ему возразил голос Ветлугина. В этом невозможно было усомниться – он звучал веско и подлинно, и то, что говорил генерал, могло поразить кого угодно. Во всяком случае, ни Кронов, ни Ольга подобных откровений не слыхивали. За каждым словом стояли грязь и кровь.

По молчаливому знаку шефа охранники, маячившие по обе стороны полированных дверей кабинета, выдернули из карманов пистолеты.

– Убираешь свидетелей, Володя? Боюсь, переоцениваешь ты себя. Следует больше доверять старшим товарищам. У тебя есть своя сфера, ты отвечаешь за музыкантов – с тебя хватит.

– А разве не тяну?

– Тянешь. Но можно и поактивнее. Не забывай, возможности сейчас не те, что раньше. Следует о тылах думать, о самообеспечении. Разве пять лет назад пришли бы кому-нибудь в голову все эти спектакли с проститутками, доходы от концертов, если можно было напрямую качать из госбюджета? Гласность эта – как кость в горле…

– Вашими молитвами, господа демократы.

– Ничего, когда власть будет в наших руках, этих ошибок мы не повторим. Поразительно, многие до сих пор верят, что родная спецслужба вот так, за здорово живешь, взяла и отпустила на волю своих людей…

– Рассчитано на профанов…

– Надо строить работу так, чтобы посвященных убедить. Уж если поручили нам заботиться о демократическом движении – необходимо прочно занять позиции лидеров.

– Какой из меня лидер, Федор Ксенофонтович.

– Не прибедняйся. В экономике ты силен. А вот ведешь себя неподобающе. Окружил себя черт знает кем, шлюха у тебя в доме вертится…

– Нина – баба проверенная, ручаюсь. Она и на наших работала.

– Надеюсь, ты не слишком многое ей доверял…"

Щелкнула кнопка под пальцем генерала, кассета выскочила.

– Техника! – мечтательно протянул Ветлугин. – Только ей и можно полностью доверять. Ну, что ж, спасибо тебе, Саша. А Оля, как дочь моего старого товарища…

– Вы предали моего отца! – не смогла сдержать негодование Ольга.

– Поверь, девочка, в конечном счете мы служим одной цели – остановить распад и грядущие бунты. Колесо истории движется неумолимо, хотя и печально, когда на его пути оказываются порядочные люди. Хотя… Ты, голубушка, когда путалась с иностранцами, чтобы вытащить из-за решетки своего милого, конечно, не думала, что не сможешь это осуществить без нас. А ведь это так. Без нас тебе даже на панель толком не выйти. В лучшем случае – до сих пор ублажала бы грязных сутенеров.

– Как? И Женя? Так это вы толкнули меня на связь с ним?

– Успокойся. Друмеко – не сутенер в тривиальном смысле этого слова, хотя, возможно, и мерзавец… Это все – в прошлом. А деньги, которые он получил от тебя, пошли на доброе дело – в фонд нашей партии. А вот свои личные доходы Евгений Павлович таки припрятывал, и за это поплатился.

– Не слишком ли много смертей, товарищ генерал? – голос Кронова был совершенно спокоен.

– В конце концов вся эта история – дело рук твоей бывшей супруги. Женщина она, несомненно, незаурядная, но большие траты, в первую очередь на наркотики, никогда до добра не доводили. Приблизил ее Гусь к себе, поручился за нее, и оба мы с ним на этом попались. Гусь сдуру и сунулся в одиночку, не информировав организацию, исправлять ошибку. Ведь Нина обратилась с предложением купить кассету к старому школьному приятелю – Вене Сероусову. Веня немедленно сообщил Гусю, а Гусь, уже после, – нам. Наркоманы неважно соображают, особенно когда вот-вот ломка.

– Но вы же сами ее на иглу посадили!

От этой реплики даже квадратные лица охранников дрогнули. С лица Ветлугина сползло благодушное выражение.

– Довольно, Кронов. Ты, однако, нахал. По крайней мере, Олю пожалей. Тебе в любом случае конец: хоть сейчас, хоть через полгода – по приговору народного суда. Зачем ты девочку за собой тащишь?

– Да вы нас давно уже приговорили. Я скажу только две вещи. Резину вы тянете, потому что боитесь, что где-то еще одна кассета гуляет. И кончать нас, пока это не выяснится, вам не с руки. Вы правы, стоит только глянуть на кассету. Ведь ваши девочки «Сони» не пользуются. У вас идет «Голд стар».

Ветлугин мельком глянул на кассету, лежащую на столе, и напряженно уставился в лицо противника.

– Ну, дальше?

– А вот это с глазу на глаз. Прикажите своим мальчикам погулять в коридоре.

Кивок шефа, короткий обыск – и охранники удалились.

Генерал упер локти в стол.

– Придется тебе, Кронов, выложить все. И про друзей, и где оригинал кассеты, и куда девалось табельное оружие и похищенные удостоверения…

– Не похищенные. Изъятые у бандитов.

– Но-но, полегче. Не забывай, что и Оля, и твой сын в наших руках.

– Да… с Алешкой это вы ловко провернули. А что касается кассеты, то об этом не со мной говорить надо. Возьмите трубку. – Александр набрал номер.

На другом конце провода откликнулись сразу же. Этого звонка ждали. Голос был с легким иностранным акцентом, но это не мешало понять смысл сообщения. Ветлугин молча положил трубку, ненавидящим взглядом сверля Кронова. Пауза затянулась.

– Так значит, с иностранцами снюхался, Кронов? Против своих работаешь, против родины?

– Э, нет! Перебор! Родину оставьте в покое. Вы меня сами к этому вынудили. Да, оригинал кассеты у Саймона, он хоть и мягко стелет, зато на нары спать не укладывает.

– То есть, ты хочешь сказать, что если я вас с Ольгой…

– И ребенка.

– Если я всех вас выпущу, то вы уничтожите кассету?

– Врать не буду, на вашу кассету концерт Сероусова не запишут. От меня это теперь не зависит.

– Слушай, Кронов, в конце концов, я исполнитель. Ты и представить себе не можешь, кто здесь стоит на самом верху. И лучше бы ни тебе, ни кому-либо другому этого не знать Сын твой сейчас не у меня…

– Вам, видимо, хочется, чтобы весь мир узнал о том, что вы занимаетесь похищением детей, да и о прочих ваших подвигах. Думаю, пора вам, генерал, уходить на покой и держаться подальше от политики. Это вам дадут сделать, причем без особого шума…

– Эх, Кронов… Ты молокосос еще. Здесь ведь речь о судьбе державы. – Ветлугин махнул рукой и, горбясь, будто сразу постарев на десяток лет, поднял трубку третьего, особо редко используемого телефона. Аппарат без диска и кнопок немедленно отозвался. Голос генерала стал почтительным и немного заискивающим.

– Это Ветлугин говорит. Чрезвычайно занят? Нет, всего на минуту: у нас по-солдатски. Вот и отлично… – он сокрушенно покачал головой, взглянув на Ольгу и Кронова, и продолжил: – Ветлугин беспокоит. Да, кассета сейчас у меня, так что дублирование не понадобится. Вариант с сыном сработал. Теперь уже все в порядке. Так я пришлю за мальчиком. Доставим, разумеется… Нет, не в лучший мир, к родным, конечно. К тете. Да, под мою ответственность. У меня все. Какая там рыбалка…

С тяжелым вздохом Ветлугин опустил трубку. Глаза его смотрели ненавидяще.

– Все. Дай нам Бог больше никогда не встречаться. Поедете с моими парнями. Ребенка вам отдадут. Об одном прошу – дайте мне выйти из игры без проблем. И уходите быстрей, исчезните, затеряйтесь. Времени у вас еще меньше, чем у меня.

* * *

Майор Строкач, вызванный к высокому начальству, без особого сожаления узнал, что хлопотное и запутанное дело у него забирают. Спецслужба, поначалу подсовывавшая улики и диктовавшая версии, взяла расследование в свои руки. Угрозыск на простои не жаловался, и через считанные дни Строкач и его коллеги, вертевшиеся как белки в колесе, и думать забыли о Кронове и обо всем, что с ним было связано.

Старался забыть об этих тягостных днях и сам Кронов, пребывавший далеко за пределами страны. Во второразрядном отеле из теленовостей он случайно узнал о том, что в городе с деловым визитом находится бизнесмен Карасов. Выпустили-таки власти злополучного дельца! Можно только воображать, во сколько ему это обошлось. Знал он много, а убирать его – накладно по нынешним временам. Карасов жил с комфортом, ворочая большими делами, и время от времени из своего далека принимался учить неразумных соотечественников уму-разуму. Для себя же Кронов за счастье почитал, что удалось ноги унести.

Получить заграничный паспорт удалось только при поддержке тестя, который, узнав об образе жизни дочери, из двух зол предпочел меньшее. Политическая борьба требовала независимости от всяческих уз, в том числе и родственных. Здесь, как и в повседневной жизни, Михаил Степанович делал выбор раз и навсегда.

Однако и ему довелось выступить в несвойственной ему роли, когда из офиса демократической партии ему позвонил новоиспеченный зять, незадолго до того преподнесший ему кассету с фантастическими разоблачениями. Факты были столь поразительными, что Гудин не смог отказать Кронову в просьбе – от лица некоего иностранного гражданина побеседовать с давним приятелем. Несколько фраз солидным басом с английским акцентом, два-три фрагмента пленки, вот и все. Вышло как нельзя лучше, и потом он помог молодоженам покинуть многострадальную родину, утешаясь тем, что даже деятели самого верхнего эшелона власти не считают для себя зазорным поступать точно так же.

Разоблачительная информация, в несколько усеченном виде, была опубликована через три дня после того, как Кронов с Ольгой пересекли рубеж.

Купюры в тексте несколько смягчили удар. Ветлугин благополучно перебрался из одной партии в другую, расположившись теперь между демократами и красными. Так сказать – шаг назад. В очередной раз отрекся от заблуждений и вскоре снова выдвинулся в качестве признанного лидера.

Накопления Гуся вручили семье покойного. Некоторая их часть послужила компенсацией за потерю кормильца, остальное же было «добровольно» передано ими в фонд нового движения, так как передача денег непосредственно в секретное ведомство выглядела бы как-то неуклюже. Впрочем, зачем лицемерить? Суть-то одна.

Маньяк

"Среди восьмисот тысяч заключенных – несколько десятков тысяч тюремных париев. Целая каста неприкасаемых.

Это нарушители неписаных законов неволи, пешки в чьей-то кровавой игре, симпатичные юноши, не сумевшие уберечь себя от изнасилования. Абсолютное большинство так называемых «обиженников» – славяне. Из около семисот воров в законе со славянскими именами, фамилиями, лицами – всего сто восемьдесят. Кто остальные? Много выходцев из Средней Азии. Но подавляющее большинство – кавказцы. Прежде всего, грузины, армяне, азербайджанцы.

Еще два года назад во Владимирской тюрьме отбывала наказание большая группировка грузинских воров в законе.

Но вот одного затребовали по спецнаряду, другого, третьего… И пошел поток. Ну а там, в родных краях кто-то вдруг сбежал, кому-то вдруг сократили срок до отбытого, кого-то вдруг помиловали.

Где же они сейчас, выпущенные с формальным соблюдением буквы закона? Снова там, где им понравилось. В российских городах и поселках. Уже останавливают поезда (совсем как в годы гражданской войны) и грабят пассажиров.

Не нужно быть большим провидцем, чтобы предсказать, что будет дальше. Налеты на банки и склады, на магазины и офисы, террористические акты (по тайному заданию некоторых политиков) против тех, кто опасен или неугоден. Сегодня едва ли не каждый среднеазиатский или закавказский уголовник имеет автоматическое оружие, гранаты. Завтра их бандгруппы почти наверняка завладеют минами, бомбами…

Совершивший преступление в России и успевший скрыться на том же Кавказе почти автоматически избегает уголовной ответственности. Местные милицейские органы не отвечают на запросы, не помогают в розыске, а чаще всего даже препятствуют ему.

«Ну взяли их, а дальше что?» – спрашивал я начальника Владимирской тюрьмы Виктора Горшкова.

"Ума не приложу, – отвечал он. – Если они у нас совершили преступление, значит, у нас должны и наказание отбывать. Но если на них придет спецнаряд от МВД их республики, мы просто обязаны будем их этапировать…

Может быть, поэтому они и ведут себя так нагло?! Это в русском характере – терпеть голод и холод, убивать и умирать за убеждения, какими бы ложными они ни были. А те ребята берегут себя, любят комфорт, достаток. И в общаковой кассе у них куда больше денег. Добавим к этому, что их вытаскивают отсюда, а нашим никто не помогает выбраться. Славянские воры в законе пока что терпят, стараются, как они говорят, не выносить свои противоречия на общую массу заключенных. Но мы-то чувствуем, что рано или поздно терпение лопнет, и тогда…"

Виталий Еремин. «Крытая» (Размышления во Владимирской тюрьме). «Неделя», 1992, N_11

Все смешалось в Белом доме и на площади перед ним. В этом доме, который был исконно советским и исконно российским, да и на всей этой земле, исконно российской и, кажется, уже в прошлом советской. Смешались в кучу люди, техника, выкрики мегафонов, выхлопная гарь, дождевые потоки. Бог миловал, без «рева тысячи орудий» дело обошлось. Хотя «орудий» хватало – ими щетинились «бэтээры» и танки, боевые машины пехоты и моторизованные патрули ОМОН.

Мирные легковушки с трудом пробирались к этому месту. Кто их знает – какие там они «мирные». Из сумрака салона в любую минуту могло полыхнуть огнем очереди. На «жигули» и «волги», припаркованные с еще большим, чем обычно у столичных жителей, пренебрежением к запрещающим знакам, с опаской косились с «бэтээров» крепкие парни в форме. Защитники…

«Что они защищают? Каменные физиономии… Хотя, не такие уж и каменные. Озираются, нервничают. И, конечно, готовы стрелять. Готовы, но боятся – ответить придется. Это хорошо: если совести нет, по крайней мере страх остался. Знают или нет, кто их послал? Что ж, и наручников, и камер, и деревянных бушлатов – этого добра у нас всегда на всех хватало. Без дефицита».

Размышления Сергея Углова, крепкого мужчины в самом начале того возраста, что принято называть «средним», грубо оборвал автомобильный клаксон. Наплодили итальяшки сигналов – теперь чуть ли не у каждого музыкальный! Когда-то у него был один из самых первых. «Король ламбады!» – усмехнулся Углов невесело. Однако улыбка его застыла и вовсе испарилась при взгляде на беспардонно проталкивающуюся в толпе машину. Ничего особенного – белая «девятка». Здесь ведь и иномарок хватало – разный люд поднялся на защиту Белого дома. И не бесцеремонностью водителя ошарашен был Углов – дни не располагали к церемониям. А уж эта «девятка» и вовсе не отличалась почтительностью ни к пешеходам, ни к своим четырехколесным собратьям. Кто-кто, а он это прекрасно знал, потому что еще час назад эта машина принадлежала ему, Сергею Углову. Сейчас за рулем уверенно развалился тощий, с длинными, свалявшимися в жирные сосульки волосами, в компании такого же засаленного ублюдка. Заметив кипящего яростью Сергея, экипаж белой «девятки» среагировал моментально – выпуклость черного пластмассового бампера машины надвинулась прямо на ее хозяина. Сергей, однако, успел отпрыгнуть, щупая в кармане купленный недавно по случаю «макаров». Рядом посматривал с «бэтээра» узкоплечий солдатик, ворочая над толпой стволом крупнокалиберного ДШК. Не хватало только этого! Углову, лицу, так и не обретшему определенных занятий, вовсе не улыбалось поймать свинцовый «гостинец».

Под подозрительными взглядами патруля Сергей улыбнулся, пожал плечами и отошел в сторону. Из-под стволов автоматов, с пути собственной «девятки». Бывшей. Проводил ее взглядом. Что-что, а вернуть ее сейчас не светило. Если и повезет, то позже, когда пойдет другая борьба за одну-единственную человеческую жизнь.

* * *

Дмитрий Юрьевич Шевцов вышел на балкон, чтобы немного размяться после сидения перед ночным телеэкраном, вовсе не по неодолимой потребности, но скорее по привычке. Вопреки врачебным рекомендациям зарядку делал он не только утром, но и поздним вечером. На крепость бицепсов Дмитрий Юрьевич не жаловался. Но не по себе стало и ему, когда возле своих «жигулей» он увидел копошащуюся в едва разжиженной околоподъездным фонарем тьме некую троицу. Близкий к пенсионному возрасту, Шевцов вовсе не отличался легкомыслием, но позднее возвращение домой с еженедельного преферанса, необходимость завтра рано подняться и удаленность гаража сделали свое дело. К политике Дмитрий Юрьевич относился с легким пренебрежением, как к неподходящей для солидных людей теме для разговоров. Политика – дело забавное, пока она не постучалась к тебе в дверь или не вломилась в окошко, что случается чаще. Однако под балконом девятого – последнего – этажа тихо возилась вовсе не политика.

Работа велась профессионально, и подготовительный этап в целом близился к завершению. Красная, надраенная «семерка», словно на поводок, была уже взята на трос. Возившийся с креплением негодяй привычно, будто в свою, нырнул в машину, салон которой был ухожен и вылизан Шевцовым. «Не роскошь, а средство передвижения!» С той поры, когда его рыночная цена (а иной, можно сказать, и не существовало) окончательно стала шестизначной, даже последняя развалюха превратилась в предмет роскоши.

– Вы что, мерзавцы, делаете? Убирайтесь, пока милицию не вызвал!

Возмущенный окрик вызвал некоторое замешательство, однако никого особенно не испугал. Те, что копошились внизу, испытали скорее досаду, чем трусливую дрожь.

– Побойся Бога, дядя! Какая сейчас милиция? Все на площади! – гнусная физиономия показалась из салона «семерки». – Их оттуда сейчас за уши не оттащишь – куски делят! И какого пирога! Сколько ты там отстегнешь за свою тачку, старый пердун? Вот то-то! Так что, давай, звони. А то могу и к тебе подняться. Откроешь? Пошуруем, хотя и работа не по профилю!

Донеслось утробное ржание, хорошо слышное с высоты, и внезапно оборвалось – Шевцов не промахнулся, седин не посрамил. Пришлось угонщикам по достоинству оценить результаты поздней зарядки. И соответствующий инвентарь…

Пудовая гиря со свистом прорезала ночной воздух. Грохот при ее приземлении вполне мог посоперничать с разрывом ядра средней убойности. По счастью, осколков не было. Водитель светлой «девятки» – «зубила», взявшего машину Шевцова на абордаж, оказался везунчиком. Не хватило нескольких сантиметров. Пробив капот, вывалив двигатель и едва не взломав слой асфальта, гиря даже не деформировалась при ударе.

Как заяц, до инфаркта перепуганный ружейным выстрелом, рванулся прочь из салона красной «семерки» зубоскал-угонщик, забыв о напарнике, сидевшем за рулем «зубила». Впрочем, водить тому уже было нечего. Откинув дверцу, он буквально выпал из машины, пошатываясь, добрел до бетонной опоры фонаря и вцепился в нее. Постоял, а затем медленно двинулся вслед за пустившимся наутек дружком…

Милиция, поголовно задействованная в районе площади, тем не менее появилась, хоть и не скоро. Видимо, просто патрульная машина проезжала мимо, а руины «зубила» нельзя было не заметить… Но патруль не прогадал – работы хоть и прибавилось, но началась она неожиданно удачно и в дальнейшем особых проблем не сулила.

* * *

Неспроста не ночевал дома Сергей Александрович Углов. Правда, по имени-отчеству называть его стали совсем недавно, со времени вступления в должность директора. Только что толку от этого? Слишком многое пришлось перетерпеть. Страх, колебания, тоска – то, что было внутри, не было никому доступно и касалось его одного, – теперь становились реальностью.

«Ох, не вовремя это с машиной! Ладно – дорого. Да груз куда дороже! Не деньгами – развеянными жизнями меряется. Да и на это плевать, если бы не развеял он только одну, ту, что всех важнее… собственную, его, Углова. Такую не круглую…»

Сергей криво усмехнулся, вспомнил, как на скорой на выдумки «малолетке» ему, мальчишке, чуть не навесили кличку «Круглый». На жаргоне это означало человека, «опущенного» до самого дна. Педика, голубого, петушка – любовника изобретательных тюремных весельчаков. Но Сергея не удалось «округлить». Умел постоять за себя. А эта способность, если сразу не «обламывают», она только крепнет. Кое-кому не на радость.

Но теперь он испугался сам. Давно этого не было. Но давно не было и полной уверенности в себе. Она ушла вместе со вступлением в «козырную» должность. Казалось бы, все должно быть наоборот – ан нет! Раньше и статьи полегче висели, из тех, по которым к «стенке» не прислоняют! Всегда старался держаться подальше от политики – лошадка темная, случается, насмерть лягает. Теперь куда ни кинь – всюду клин. Не выйти на площадь – придется подыхать. И не в одиночку – всем «стенка» построится. Хватит каменщиков. Эта площадь – она же «золотым» кольцом была опоясана. Не голытьбой, которой терять нечего, которая жизни свои на танковые гусеницы мотала, а людьми солидными, серьезными. И помогали они, хоть и не последним, но крепко, так, как мелюзге не по карману. Иначе откуда бы взяться всему этому – от железобетонных блоков до ящиков с шампанским, оружия и самого дорогого, того, что дороже всего стоит, – людей. Тех, кому отступать некуда, у кого за спиной – смерть. Смерть и впереди, если только не свернуть с пути, на который трясущимися руками взялись выводить страну «путчисты». Но уж верная гибель – бездействие. Одно успокаивало – наши бестолочи даже переворот как следует организовать не могут. Решимости, что ли, им не хватило? Могли бы у блатных призанять, коль самим слабо. Жулики бы поделились – хватило бы на дюжину ГКЧП. Только они всегда подальше от политики держались. Но и это кончилось. Хватит. Так на горло наступили, что и мертвый встрепенется…

* * *

Углов сидел дома и пил горькую. Правда, карабахский коньяк не горчил – темный, маслянистый. Да и дачка в уютном Заречье если и могла назваться домом, то, увы, лишь временным. Не всегда эти стены радушно принимали Углова. Но в этот раз молодая хозяйка пустила. Друзья посоветовали по месту прописки даже и не соваться, как и во все те квартиры, где его привыкли видеть. Все угодило «под колпак». Благо, в органах остались еще надежные люди, которые думают не только о политических амбициях, но и о том, что семью кормить надо.

«Всех, кто дома, Сережа, приберут. Уже прибирают. Списки без дырок. Так что, в Баланцево и духу твоего быть не должно. Уходи в какое хочешь подполье, причем завтра уже может оказаться поздно. Домой и не заглядывай». Любят, однако, сволочи, живую копейку. Ладно, пусть и не задаром, да вовремя. Впрочем, не исключено, что за свою шкуру трясутся. Покрывать-то их, краснопогонных, – с какой стати? Да, не без головы «гражданин начальник», недаром крупные звезды на плечах носит…

Свет в бревенчатой дачке горел теплый, манящий. И не обманул. Приняла Аленка, не оттолкнула. Еще мягче стала, уютней. Однако пластиковые пакеты из машины не стал вынимать. Не то чтобы побоялся, – девка проверенная, не воровка, – а уж очень ладно умостился под капотом белый порошок, если что – все наготове. Так, с пакетами, и на площадь поехал. События такие, что не до бизнеса – шкуру бы спасти. Только когда угнали машину – вскинулся. На очень большую сумму порошка пропало. Сразу подумал – все, с концами. Однако следы отыскались. А лучше б и не отыскивались. Переворот ли, путч ли, – эти наркотик из рук не выпустят…

Лежал на диване опустошенный. Вяло тянулись мысли. Не хотелось ни коньяку, ни ласки. Хотя Алена это умела, и, как казалось, искренне. Жалела его, интересовалась. Завидная девка. Не верилось, что живет без мужика, одними его нечастыми гостеваниями. Еще работая в гостинице, редко получал от ворот поворот, а если и получал – не больно-то и расстраивался. Когда дела в порядке – ворот много. Это сейчас все кувырком…

– Сережа, ну что ты киснешь? Все образуется! Хуже бывало – ну подумаешь, машину у него угнали! Делов-то! Жил и без машины…

– Машина!.. Много ты понимаешь! Стал бы я из-за этой жестянки дергаться! Хоть и в цене они сейчас, а жизнь дороже… Не пустая она была, Алешка.

– Господи! Запаска в багажнике…

– Не спорь, не заводи ты меня. И тебе бы не говорить, да больше некому! Обложили меня! Да нет, сам… Сам облажался, как щенок…

– Не убивайся ты так, Сережа. Все утрясется. Как в песне: «Все вернется, обязательно вернется. А вернется – значит, будем жить». Ты же любил ее. Помнишь пели…

Устало уронил голову на сомкнутые руки, так, что она едва не провалилась между широко раздвинутыми коленями, просипел глухо, через силу, словно горло стягивало петлей:

– Жить… будем! Хорошо тебе, несмышленой. Позавидуешь… Лишнее там было, в машине. Меня и без того мутило… ну да это от путча, не меня одного – всю страну пучило. Знаешь же – на миру и смерть красна. А тут в одиночку гнут. Хорошо, если этих щенков-угонщиков не повяжут с моей «девяткой». Только начнут номера сверять на двигателе – а там пакеты… Под капотом искать не долго. А если сопляки еще и в аварию влипнут – совсем класс. Уж наверняка не корма у них пострадает. До тюрьмы, разумеется.

– Да что ты заладил – тюрьма да тюрьма?

– И верно, чего это я? До тюрьмы еще и дожить надо. Товар не мой – платить за него придется. Не здесь, так на зоне. Москва – не Баланцево. Если я у себя в деревне авторитет, то там живо хвост обрубят, отучат перья подымать. Как чувствовал – с машины началось – машиной и кончилось…

* * *

Бурные августовские дни благополучно миновали. Впрочем, не для всех. Помимо растасованных по камерам самой известной в стране тюрьмы незадачливых спасителей отечества, пострадал и еще кое-кто. Разворачивался поиск пособников «хунты» – и важных, и помельче, а порой и вовсе мнимых. Не много, правда, отыскалось кандидатов из сфер высокой политики за решетку. Но количество компенсировалось качеством. Со сталинских времен не видывали тюрьмы столь представительных подследственных. Впрочем, были и иные, рангом пониже, но и они в камеры не рвались…

В кабинет следователя Углов вошел ровной, твердой походкой, как и полагается честному, ни в чем не замешанному человеку. Уселся на привинченный к полу табурет основательно, не делая попыток придвинуть его поближе к столу, как человек бывалый, не склонный к пустым усилиям. Однако поговорка «языком молоть – не мешки ворочать» здесь себя не оправдывала Каждое слово давалось с трудом, словно процеживаясь сквозь плотный фильтр. Любое лишнее могло стать роковым.

Майор Лобекидзе свое дело знал и умел обнаружить даже ничтожную зацепку. Известность среди криминальных элементов Баланцево он приобрел вполне заслуженно. Допрос вел ровно, не повышая голоса, но на эту обволакивающую мягкость беззаботно покупались лишь последние фраера. Да и то редко – Лобекидзе обычно принимал дела особой сложности, с серьезными фигурантами.

– Да, Сергей Александрович, вы совершенно правы – иной раз новички таких дел наворочают, что и корифеям уголовного мира эдаких дров не наломать. Обидно, конечно, что под вас, как вы выражаетесь, такой номер кто-то сооружает. Мало того, что угнали машину, так еще и наркотики подбросили. Два пакета. И, – майор назидательно поднял указательный палец свободной левой руки, – представьте, с вашими отпечатками пальцев.

– На наркотике «пальчики»? Впервые про такое слышу! – искренне удивился Углов, расплываясь в любезной улыбке. – Сдается мне, на номер убрать хотите. Только я локш не потяну – в признанку сроду не ходил. Могли бы и посвежее что-нибудь выдумать, а то зациклились – «пальчики», «пальчики»… С меня хватит и прошлой ходки. Только тогда вы не меня – судью убедили, что «на деле» я свечкой капнул на палец, и по капле воска..

– А что – что-нибудь напутали?

– Не напутали, а меня припутали ни за что. Ну да на пересуд после срока я уж подавать не стану, компенсацию не потребую. Однако хватит под меня капканы мочить. Неужто такой гладкий наркотик изобрели? Сам-то я не балуюсь, но вроде не лыком шит. Или ампулы какие-то стеклянные я щупал? Где там эти самые, потожировые?..

– Не надо, Углов. Чего лезть на рожон? Лучше дружить, чем ссориться.

– Я с вами не ссорюсь. Только и дружбе особой взяться неоткуда. Предпочитаю мирно сосуществовать. Я – обыкновенный, вполне лояльный гражданин…

– В машине у которого оказалась партия наркотика. Ну ладно, о лояльности мы еще поговорим. Так вот, отпечатки ваши обнаружены на полиэтиленовой упаковке…