Текст книги "Очищение тьмой (сборник)"

Автор книги: Владимир Безымянный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 31 страниц)

– Уютный здесь дворик. Прямо тебе пейзаж Поленова. Одна эта скамеечка, утопающая в зелени, чего стоит. Ага, там и наша почтенная Октябрина Владленовна, бессменный часовой. А почему не открываете? Воздух свежий, дождик прошел…

– Инструкция запрещает. Раньше, бывало, детвора открывала, но теперь – ни-ни. Такое время.

Спустились, и Строкач внезапно спросил:

– А что, Владимир Лукич, здорово вы удивились четыре дня назад, когда внезапно обнаружили, что окно открыто? Да не суетитесь, спокойно. В этом я вас не виню. К чему бы, казалось, вам выпускать незваных гостей в окно, если в вашем распоряжении дверь? Здесь, правда, Октябрина Владленовна начеку, но и она может отвлечься…

Обреутов слушал молча, виновато кивая. Строкач гнул свое:

– Ну, конечно, что хорошего, если некий подозрительный субъект незамеченным ушел из охраняемого вами дома. Можно ставить вопрос о профессиональной пригодности. А это весьма и весьма неприятно и может иметь далеко идущие последствия…

Наконец Обреутов глухо отозвался:

– Ясное дело, как бы оно ни повернулось, а стрелочник всегда под рукой. Да, шпингалет я закрыл, когда мы с вами сразу после убийства поднимались наверх. Кому охота оказаться на улице? Если бы вы меня тогда спросили – я бы и сказал сразу, а так – не хотелось лезть под горячую руку.

– Ладно, проехали, – Строкач махнул рукой. – Вообще, в таких ситуациях надо поменьше темнить. Я еще раз наверх пройдусь, а вы пока поразмыслите, может, еще что вспомните…

– Да чего сидеть? Сейчас время самое тихое – одиннадцать, народу нет вовсе.

– У вас часы отстают. Семь минут двенадцатого, подведите. И подумайте, разговор наш еще не закончен.

Одним махом майор взлетел на четвертый этаж позвонил, вызвав собачий лай и не слишком радушное "Кто там?" за дверьми.

Мария Сигизмундовна выглядела неважно и на вопросы отвечала каким-то сырым, болезненным голосом.

– Мужчина? В это время? Ну, разве что сын. Но и его не было. Если угодно, поинтересуйтесь у вахтера, как раз Владимир Лукич дежурил, как и сегодня. Это серьезный человек, порядок знает.

– Скажите, Мария Сигизмундовна, а бывает, что Обреутов заходит к вам в квартиру, или вы встречаетесь только внизу, у вахты?

– Ох, какое слово – "встречаетесь", – пожилая дама рассмеялась, но чувствовалось, что она недовольна поворотом разговора. – Уж не решили ли вы, что у нас с Владимиром Лукичом роман? Увы! Мы действительно по-приятельски знакомы, он иной раз забегает чайку попить, поболтать.

– А в тот день, когда обнаружилось преступление, Обреутов был у вас?

– Да, где-то в половине девятого. Я встаю рано, а чай предпочитаю покрепче и в компании. Сын ушел раньше.

– То есть Обреутов находился у вас в рабочее время?

– Ах, вот вы о чем… Ну, да ведь он ненадолго, а подъезд заперт. Дверь оставалась приоткрытой, так что и звонок слышно, а если кто выходит из подъезда, то сами управятся…

Торопливо распрощавшись, Строкач сбежал по лестнице. Но здесь его ждал сюрприз. Обреутова не было! За столом вахтера восседал высокий, костлявый старик с оттопыренными ушами и вислым носом, посверкивая угольками черных глаз. Сменщик! Строкач взглянул на часы – двадцать минут двенадцатого. Это не осталось незамеченным. Вахтер сурово сдвинул кустистые брови, но промолчал.

– Где Обреутов? Ведь смена в двенадцать!

– А я всегда чуть пораньше прихожу. У меня электричка, вот и получается – прихватываю чуток. Посидим, бывает, с Володей, покалякаем. Дома скучно. Вот только сегодня он что-то заспешил, не с кем старику и словом перемолвиться. Вы ведь следователь? Ну, тогда угощайте куревом да спрашивайте…

– Боюсь, придется брать и Обреутова под наблюдение. – Строкач сидел на подоконнике в кабинете, за спиной у него шумела улица.

– А при чем тут этот парень, который выпрыгнул из окна лестничной клетки? Тот, которого видела Октябрина… как ее…

– Владленовна. Да, прыгун этот, конечно, задачка. Жигареву прыгать было незачем – внизу дверь свободна. Разве что не хотел Турчину компрометировать, а это уж вовсе чушь… Не те нравы.

– Прыгуна видела только Скалдина. Зрение у нее, мягко говоря, не очень, – протянул лейтенант.

– Да ты за нее Бога должен молить! Пятьдесят метров, вполоборота, со спины, да тебе еще и словесный портрет подавай. Ну, ты, брат, совсем заелся. Короче, Жигарев или кто другой прыгал, давай организовывать за ним наблюдение, но и Теличко нельзя из виду упускать.

– Ты Засохина имеешь в виду? Пустим и за ним. Ничего себе подъезд как один просятся под наблюдение. Один майор не подкачал, железное алиби Варшава. Но на его счет есть у меня любопытное соображение. Как там у нас насчет уголовного прошлого фигурантов?

Родюков открыл папку, лежащую перед ним на столе, извлек тонкую стопку исписанных листов. На самом верху – серая поблекшая листовка с фотографией в левом верхнем углу под броской шапкой "Разыскивается преступник".

"Управлением внутренних дел… области разыскивается особо опасный преступник Теличко Николай Васильевич… года рождения, уроженец г. …, житель г. …

Его приметы: рост 182 см, телосложение плотное, лицо продолговатое, лоб покатый, брови прямые, глаза серые, нос прямой, губы тонкие, подбородок выступающий, уши средние, волосы темные, голос глухой.

Был одет в черные брюки, синюю рубашку, черные туфли. Преступник может менять одежду и внешность.

Если вам станет что-либо известно о местонахождении преступника, просим сообщить в милицию удобным для вас способом.

Уголовный розыск".

Дело особо опасного преступника было довольно типичным для своего времени.

Статья 86-прим, хищение государственного имущества в особо крупных размерах, срок – десять лет. По этой статье шли в зону тысячи людей, и прежде всего те, кого именовали "работниками временных коллективов, занятых в сельскохозяйственном производстве". По договорам с совхозами и колхозами они выращивали лук, арбузы и прочие трудоемкие культуры. Вынужденные работать по законам рынка, они оказывались в ловушке плановой социалистической экономики и подогнанных к ней статей уголовного кодекса. Люди получали за труд в соответствии с договорами, а некие эксперты пересчитывали все по госрасценкам и разницу между тем, что было выплачено, и тем, что, по их мнению, следовало выплатить, называли хищением.

Бригада Теличко работала в совхозе "Ленинец" в Крымской области, выращивала арбузы. Когда урожай созрел, директор заявил: вы их, ребята, соберите, вывезите, продайте, а потом уж поговорим и об оплате… Каждый год ему спускали план, те же арбузы сеяли, но ни разу и килограмма не собрали: весной засеют бахчу – осенью запашут. Не растут – и весь сказ. И вдруг – урожай вдесятеро против плана. Сотни тонн – что с такой прорвой делать?

Людей на уборку нет, транспорта тоже, о горючем и говорить не приходится.

Договор с бригадой был заключен только на выращивание, но условия директора пришлось принять – куда денешься? На рынках десяти областных городов они распродали арбузы, привезли в совхоз выручку. Кому-то показалось, что привезли мало. Было возбуждено уголовное дело, приглашены эксперты, которые подсчитали, что бригада похитила у совхоза около миллиона рублей.

Расчеты велись способом умножения гектаров на килограммы и затем на рыночную цену. По мере продвижения дела кое-что пришлось вычесть. Нельзя было не признать, что за перевозку и погрузку-разгрузку следует платить, что за время хранения могла произойти порча, что реализаторы бесплатно не торгуют, так что сумма вышла не столь грозной…

По пути из горотдела Строкач заскочил к Теличко, не особенно, впрочем, надеясь, что застанет того дома. Деловой все же человек. Но Теличко – вялый и заспанный – оказался на месте, а тема разговора не вызвала у него никакого энтузиазма.

– Приговор? Ага, помню: имея многолетний опыт хищения, создал преступную группу и, вступив в сговор, похитил у совхоза миллион. Это при том, что фактически я и рубля не получил за работу, да своих денег сколько ушло. Из моей зарплаты высчитывали за продукты для бригады, я же заплатил за семена на опытной станции… Свой трактор пригнали, машину для полива, да и натуроплаты я выдал бригаде меньше, чем полагалось: три процента. А между прочим, как раз в этом году прошел майский пленум ЦК, и там говорилось, что мы имеем право получить пятнадцать процентов от плана и треть сверхпланового урожая. Так что на самом деле не я был должен совхозу, а совхоз – мне. Мы же им еще и помогали: собирали подсолнечник, заготовляли сено, работали на току, который дождем залило, – все бесплатно. Совхоз получил от нашей работы полмиллиона прибыли, а сколько добра из-за его же нерасторопности на поле погнило… Когда меня судили, начальник конвоя не выдержал и сказал судье, указывая на меня и на директора совхоза: "Хорошо бы их местами поменять, был бы толк".

Теличко откинулся в кресле и на мгновение прикрыл глаза. Строкач негромко сказал:

– Я не в восторге от таких хозяйственных дел и никогда их не приветствовал. Но не угрозыск дает сроки.

– Ага, – казалось, Теличко совсем отрешился от происходящего. – Где же вы раньше были?

– Там, где и сейчас. Делал свое дело.

– Бежал, куда укажут, сажал, кого прикажут, – все так же горько усмехнулся Теличко.

– Нет, за такие дела, как ваше, я никогда не брался. Правдами и неправдами, но находил способ уклониться. А вот ваш нынешний бизнес, пусть и трижды легальный, меня очень и очень интересует.

Теличко выстрелил взглядом из-под ресниц – твердым, полным недоброй энергии.

– У вас неверная информация, майор. Освободившись, я снова занялся арбузами. Нашел знакомую бригаду и стал с ними работать.

– Хороший получился урожай?

– Сумасшедший. Тридцать тонн с гектара считается очень хорошо, а у нас вышло – шестьдесят пять на круг.

– Вот я и говорю, – Строкач ухмыльнулся. – Вы не только опасный расхититель, но еще и рецидивист.

– Ну уж, нет. С арбузами я завязал. Наглухо. Раньше как было: нашел босса в райкоме, смазал – и все вопросы решены. А сейчас на каждом углу по чиновнику от демократической администрации, и попробуй хоть одного пропустить! Надо мной уже братва смеялась – бесплатный пахарь продовольственной программы.

– А бывали у вас неурожайные годы? – неожиданно спросил Строкач.

– Не было. Потому что я знаю агротехнику и особенности почвы в любой точке юга – от Одесской области до Крыма. Меня что в земле привлекало? Воля. А если еще и это потерять, тогда все. Хватит, нема дурных. Ну, а здесь меня знают, взяли в дело. Большого ума не надо: медь оттуда, висмут отсюда. Всего этого – валом, предложений – гора.

– В основном, наверное, от руководства заводов?

– Не только. Кругом тащат, сами знаете. Хотя, без экспортных лицензий мы ничего не берем.

– То есть, все сугубо по закону?

– А как иначе! Таможня…

После визита к Теличко путь Строкача лежал к заводскому клубу, еще за квартал до которого красочный щит сообщил ему, что целительные сеансы психотерапевта-биоэкзорциста Хотынцева-Ланды может посетить любой желающий практически во все дни недели, уплатив незначительную сумму.

Однако тратиться майор не стал: парень на входе удовлетворился лицезрением красной книжечки, и через минуту Строкач уже осматривался в довольно просторном зале, с креслами, обитыми вытертым бордовым плюшем.

Народу набралось порядочно. При всех различиях в возрасте, жизненном опыте и роде занятий было в этих мужчинах и женщинах нечто общее. Строкач чувствовал себя здесь белой вороной – вокруг изможденные, исстрадавшиеся лица, едва различимый шелест голосов…

В это время на сцену легко взбежал сам Дмитрий Дмитриевич, расточая налево и направо улыбки, остановился на середине, коротко кивнул залу, и плавно полилась мягкая, обволакивающая речь. В середине одного из закругленных периодов целитель заметил присутствие майора, остановился на полуслове и сделал приглашающий жест. Волей-неволей Строкачу пришлось под перекрестными взглядами публики пробраться вперед и расположиться в середине второго ряда. Хотынцев-Ланда округло повел кистями – и все вошло в обычное русло.

Строкач расслабился, поддаваясь потоку слов, откинулся, устраиваясь поудобнее. Рядом сидела молодая женщина, не отрывавшая неподвижных глаз от лица целителя. На коленях у нее стояла двухлитровая банка с прозрачной жидкостью. Вода… Верно – в афишке значилось, что доктор сообщает целебный заряд разного рода предметам, в особенности жидкостям, которые сохраняют его продолжительное время. И действительно – Строкач только теперь заметил – бутыли, банки, бидоны имелись у многих.

Он вслушался.

– А сейчас расслабьтесь, и пусть мои слова достигнут самых тайных глубин вашего сознания. В ваши души вливается покой, словно густой золотистый мед, злые силы отступают, приходит чистота и свет. Мои слова входят в ваши сердца, наполняя их энергией, и даже простая вода, которую вы принесли, становится живительным эликсиром!..

На сцене происходили чудеса. Проделывая магические пассы, Хотынцев-Ланда усыплял пациентов, в одних вселяя бодрость, других буквально размазывая в креслах, лишив воли к сопротивлению. Он читал прошлое и вел по запутанным лабиринтам будущего, предсказывая ключевые моменты каждой судьбы с такой же легкостью, с какой огородник может предсказать урожай моркови на своей сотню раз перекопанной и знакомой до мелочей грядке. Люди шли и шли к нему на сцену – завороженно, беспомощно, как на заклание, в каком-то слепом экстазе. Близок к экстазу был и весь зал.

Голос целителя стал выше, зазвенел, как перетянутая струна:

– Человек должен оставаться верен себе, непрерывно вслушиваться в то, что подсказывает ему сердце. Тот, кто жил в чистоте, избегая слепых и неверных шагов, – сам гигантский источник энергии… – искреннее волнение, казалось, сжимает его горло. – Но если кому и случилось упасть – я подниму его к новой жизни, волью в него силу, открывающую путь к новым безоблачным небесам…

Странное возникало ощущение. Неважно, что там говорил Дмитрий Дмитриевич, но сердце сладко сжималось, дышать становилось легче, словно легкие наполнялись воздухом альпийских лугов. Однако засиживаться Строкач не мог. Впрочем, сеанс близился к концу – об этом можно было судить по состоянию зала. Многие находились в трансе, там и сям слышались кликушечье кудахтанье и визг. Досадуя, что не сообразил сесть с краю, майор начал пробираться к выходу, подгоняемый негодующими восклицаниями. У дверей его перехватил тот же крепенький, как боровичок, борцовского сложения юноша, который проверял билеты.

– Дмитрий Дмитриевич просит вас остаться. Сеанс заканчивается через несколько минут. – Заметив колебания на лице Строкача, он добавил: Пожалуйста, он ведь редко кого просит. Ему очень небезразлично ваше мнение. Вот сюда, в кабинет пройдите.

– А сколько еще до конца э-э… представления?

Юноша был возмущен, но сдержался:

– Минут десять, не больше. У нас это называется сеанс группового исцеления.

– Ясно. Однако передайте доктору мои извинения, – крайне спешу. Было необыкновенно интересно, спасибо, но – время. – Строкач виновато развел руками и покинул очаг нетрадиционной медицины.

Побеседовать с "биоэкзорцистом" Строкач планировал на следующее утро, но планы его изменила красная "восьмерка", стоявшая на улице близ знакомого подъезда. Именно поэтому майор остановился на площадке второго этажа.

Его визитом Засохин нисколько не был удивлен.

– Вы пунктуальны. Милости прошу. Час назад вернулся из поселка, служба наружного наблюдения может подтвердить. Аккуратный молодой человек, и на трассе держался корректно. Дело, конечно, ваше, я не возражаю. Если угодно – пусть зайдет, чашка кофе найдется.

– Благодарю, но, пожалуй, вдвоем будет удобнее. – Строкач не стал ни подтверждать, ни отрицать очевидное.

– Мне ведь скрывать нечего. Да и что можно утаить в этом мире, где идет непрестанный обмен информацией, где слово – материально до осязаемости. Я мгновенно ощутил обратную связь с вашим сотрудником, буквально читая его мысли.

– И мои, следовательно, тоже? – живо поинтересовался Строкач, проходя в скромно обставленную гостиную.

– Может быть, и ваши. Но – в следователи я не гожусь. Кто может взять на себя право судить дела людские?

– Не судимы, значит, будете? А ведь вам это на себе испытать пришлось, Иван Петрович.

– А я и не отрицаю, – все так же спокойно и с достоинством ответил Засохин, поглядывая на висящую в углу темную икону. – Но меня ведь не Бог – люди осудили. А людской гнев часто избирает неверную мишень.

– То есть, вы хотели бы, чтобы дело двадцатилетней давности было пересмотрено?

– Ничего подобного. Прошлого не вернешь, и роптать на него ни к чему. И случается, что ошибка странным образом может привести человека к истинному пути. В некой неведомой точке противоположности сходятся. Вы не согласны со мной, не спорьте, я это чувствую. Главная беда нашего времени то, что религия и наука – враждебные силы, разделенные меж собой, и потому зло неодолимо просачивается во все умы, как тонкий яд, вдыхаемый вместе с воздухом. Греховность помыслов искажает души, а следовательно, превращается во зло общественное.

– Погодите, Иван Петрович! – растерянно запротестовал Строкач. – Зло общественное – это как раз то, с чем мы боремся. Во всяком случае, ко мне это имеет прямое отношение. Так что мы с вами как бы на одном полюсе.

– А все люди и должны быть на одном полюсе.

– А на другом? – ухватил, как ему показалось, мысль Строкач.

– На другом человека в нашем понимании нет. Мы сами плодим зло и вызываем силы тьмы, когда оступившегося человека метим каиновой печатью. Чего после этого от него приходится ждать? В Древнем Египте выбивали зуб преступнику, греки и римляне выжигали на плечах клеймо, в средние века в Западной Европе ворам отрезали уши, разбойникам – носы, клятвопреступникам – пальцы, а то и руку целиком, мошенникам надсекали ушные раковины. Когда безухий попадался на краже – его казнили. Подняться из такого положения мог только очень сильный человек.

Строкач промолчал, раздумывая, наконец спросил:

– Когда вы видели последний раз Валерию Минскую? Расскажите поподробнее.

– Мы говорили с ней о вещах довольно отвлеченных. В частности, о праве того или иного учения вмешиваться в течение живой жизни. Также и о праве судить, которого не имеет никто, ибо действенное учение заключается вовсе не в словах. Это сила, которая ведет множество душ, сливая их в одну…

Когда Засохин закончил излагать содержание бесед с Валерией, в голове у Строкача образовался такой винегрет, что оставалось только изумляться. Он чувствовал себя измочаленным, и не стал подниматься к Хотынцеву-Ланде, тем более что сейчас его занимали вовсе не экстрасенсорные и парапсихологические занятия последнего, а история одного небольшого уголовного дела, имевшего место два десятилетия назад.

В архиве Строкач всегда бывал не без удовольствия. Его никогда не переставало изумлять, до чего устойчивая штука – человеческая психика, как она многообразна и в то же время консервативна. Так, в какой-нибудь пропыленной папке сороковых годов можно было отыскать ключик к новейшим уголовным "подвигам" или объяснение загадочного поведения подследственного, которого в те поры и на свете-то не было.

Впрочем, в деле Засохина ничего необычного не обнаружилось. Обычная история, без всякой "изюминки". В некий день восемнадцатилетний гражданин Засохин И.П. встретил на улице свою бывшую одноклассницу Лушину И.С. Спустя некоторое время к ним присоединился некто Ивочкин А.А., несколько дней назад уволенный в запас из рядов советской армии, и попросил у Засохина закурить. При этом он, как засвидетельствовал оказавшийся поблизости Лелето Д.Д. – еще один бывший одноклассник Засохина, – Ивочкин осыпал Засохина и девушку нецензурной бранью и угрозами. Когда выяснилось, что у Засохина сигарет нет, Ивочкин схватил его за ворот и ударил по лицу. Ответный удар Засохина оказался последним в этой стычке. Экс-десантник рухнул, ударившись затылком о ступень парадного, и потерял сознание. Засохин остановил такси, и вместе с Лелето они доставили пострадавшего в больницу, где он через три часа скончался от кровоизлияния в мозг. Экспертиза определила, что Ивочкин находился в состоянии опьянения средней степени тяжести. Засохин был задержан прямо в больнице – там в приемном отделении случайно находился лейтенант Самохвалов, недавно вступивший на должность участкового инспектора.

Дело ясное, как божий день. Суд длился всего несколько часов, вынеся приговор – четыре года общего режима. Кассационная жалоба осталась без удовлетворения. Засохин не стал добиваться пересмотра дела и через полгода после рокового происшествия с хмельным десантником отправился отбывать срок. За время содержания в следственном изоляторе взысканий не имел.

– Таким образом, Павел Михайлович, человек, в прошлом совершивший убийство, ныне проповедует что-то вроде непротивления злу насилием.

– Это не совсем так, Игорь. Я еще не вполне разобрался, но мне кажется… Хотя об этом после. Что там наши подопечные?

– Олег Жигарев оказался натурой разносторонней. Взять сегодняшнее утро: с семи – полтора часа тенниса на корте, к девяти уже был на базаре, ходил по рядам радиолюбителей, приценивался к каким-то микросхемам…

– Может, случайно забрел?

– Какое там! С завсегдатаями здоровается по-свойски. Один даже обронил: "Что это тебя вчера не было?"

Строкач протянул:

– Значит, интересовался, но ничего не купил? Ну-ну. Во всяком случае, если на рынке его знают, это уже хорошо. Там у нас информатор на информаторе. И вообще – я говорил тебе, что обандероленные пачки по десять тысяч с подписью кассира Ивановой, известные тебе, были выданы в банке директору одного очень малого предприятия, которое и в самом деле состоит из одного человека – его самого. Так вот, он мне доверительно сообщил, что этими упаковочками он рассчитался при покупке долларов в скверике напротив Внешэкономбанка у незнакомого ему кавказца, которого опознать вряд ли сможет, потому что всех примет у того – вид человека с рынка, ну, там щетина, запах псины и прочее.

– Кстати, я заметил и еще кое-что необычное. Среди этих радиоторговцев шныряют и ребята с Кавказа, чего раньше не бывало. Тоже приглядываются, перешептываются о чем-то. Но эти с Жигаревым не заговаривали, хотя и поглядывали на него как на известную особу. Точнее, как на врага, с которым заключено перемирие.

– То есть, как на конкурента, – заключил майор. – Ну, что ж, поглядим, что там за конкуренты…

И действительно, не потребовалось и получаса для того, чтобы выяснить, что Жигарев известен на рынке довольно давно, но скупка ворованных микросхем, содержащих около миллиграмма технического золота каждая, – одно из его последних увлечений.

Олег Жигарев день провел не впустую. Намотался по городу сам, помотал и наблюдение. Строкач изучил отчет с особым вниманием. Из пяти адресов, по которым побывал Жигарев, поставил "галочки" против двух: частная квартира и ювелирная мастерская Дома быта Заводского района…

На втором этаже у выкрашенной суриком двери майор трижды нажал две из четырех кнопок кодового звонка. Едва слышно трижды промурлыкала мелодия. Минута прошла в ожидании, и это не понравилось Строкачу. Он довольно громко произнес, обращаясь к двери:

– Лев Георгиевич, это Строкач из угрозыска! Не валяйте дурака, я знаю, что вы дома. Я вам только что звонил по телефону…

– Ну конечно, какие же могут быть сомнения? Порядочному человеку всегда рады. – Обладатель тихого скрипучего голоса тем не менее приоткрыл дверь на короткую цепочку, всмотрелся, покачал головой, закрыл снова и наконец впустил майора. – Проходите. Сами знаете, какие нынче времена.

– Ну, у вас ведь превосходная пятизарядка… Я знаю, что зарегистрированная, и что охотник вы прекрасный – тоже.

– Ну, какая сейчас охота, Павел Михайлович? Смех да и только! А охотники?! С обрезом да исподтишка, а дичь – такие, как я. Вот и вы, небось, пришли не в гости.

– Я вам совет дать пришел, Лев Георгиевич. – Строкач притворил неожиданно массивную дверь. – Не связывайтесь вы с техническим золотом. Это раз. А второе – не забывайте старых друзей.

Старик взглянул на Строкача с упреком.

– Вот, а вы говорите. Всегда одни неприятности. Вы же знаете, что я ни с приисковым, ни с каким иным краденым никогда не работал.

– Всем известно, что вы, Лев Георгиевич, – человек уважаемый.

Старик кивнул, голова у него слегка тряслась.

– Не надо, майор. А с этим щенком я с самого начала не хотел дела иметь.

– Однако когда Жигарев пришел вчера к вашему сыну в Дом быта – он, говорят, неплохой ювелир, не позорит отца, – тот все-таки соблазнился крупным кушем. Да и чего ему было опасаться – они одноклассники, и вообще, Жигарев человек деловой.

– Оставьте вы его в покое, Павел Михайлович! Какой из него бизнесмен? Он ювелир, мастер. И потом – он ведь не знал, что это золото, как бы вам сказать… – старик замялся.

Строкач подхватил:

– Не знал, что золото – техническое, а насколько это выгодно – знал? – и, жестко: – Где металл, который доставил Жигарев?

Ответ последовал после секундного колебания:

– Должен привезти. Он за ним и поехал.

– Боится с собой возить? Приходил договариваться?

Пауза длилась чуть дольше.

– Говорит, что-то еще не готово. Сегодня вечером, перед приходом позвонит…

…Родюков прибыл сразу после звонка. Жигарева еще не было. Спустя минут десять появился и он – как всегда, веселый и небрежный, этакий баловень публики. Квартира ювелира была достаточно просторной, чтобы спрятать в ней взвод мотопехоты, но что-то с первых секунд насторожило осмотрительного "золотопромышленника" – скорее всего, это было выражение лица старика, причем Строкач не мог поручиться, что непредумышленное. Жигарев резко повернул к выходу, но его тут же подхватили под белы руки, заломив левую за спину, а правую выдрав из кармана пиджака.

Странное было у парня выражение лица – презрительно-недоуменное. Тем не менее на нем не было страха, как у многих мужиков покруче. Он резко шаркнул ногой – и из левой штанины выпал маленький, но увесистый нейлоновый мешочек. Жигарев проводил его печальным взглядом и успокоился окончательно.

Родюков потянулся было поднять, потом спохватился.

– Подними немедленно! Нечего тут сорить.

Жигарев улыбнулся.

– Что поднять? Свой срок? Нет уж, будьте любезны – сами.

– А не жалко, Олег Константинович? – Строкач достал из кармана носовой платок и потянулся за мешочком. – Давай, Игорь, пора. Зафиксируй эту потерю уважаемого бизнесмена.

– Докажите! – в голосе Жигарева не было привычного напора.

– Докажем. Сейчас пальчики откатаем, пробы ткани возьмем. Дело не новое.

– Не новое. Только все это косвенные улики!

– Поехали, мальчик. Я – главная улика против тебя. – Строкач был абсолютно серьезен.

– И что – так его и отпустим? – возмущенно спросил Строкача Родюков, когда они остались одни в их кабинете в горотделе.

Строкач, перекладывая бумаги в папке, сухо заметил:

– Жигарева отпустит закон… если сочтет нужным. Пока что он задержан, и ты это отлично знаешь. И задержан не с поличным…

– Пять слитков – этого мало?

– Пойдут в госбюджет. Тысяч на двести потянут. Уверен, Жигарев мысленно волосы на себе рвет, для него это крупная потеря, ведь он, в сущности, мелкая пташка и к серьезным делам не имеет отношения. Между прочим, он и в утро убийства шлялся по рынку в поисках нужного товара. Можно, конечно, выделить все это в отдельное производство, перетрясти базар, может быть, в конечном итоге, выяснить, у кого Жигарев скупал микросхемы – там всяк донесет друг на друга, только не для протокола. Ну, поднажмем, кто-то даст и в суде показания, и что? Если на каждом углу спекулируют водкой и сигаретами, почему нельзя торговать и радиодеталями? Ведь не все же, в самом деле, добывают из микросхем золото, случаются и радиолюбители. Да и, честно говоря, золото для нас металл второстепенный. Нам бы что-нибудь попроще, не столь благородное.

– Теличко имеете в виду? Черт, что за дом – за кого ни схватись, все какие-то концы лезут. Хорошо, хоть Скалдина не было на месте. Польша есть Польша.

– Ты, видать, и доблестного майора в подозреваемые записать примериваешься? Нет, все-таки нагрузки у тебя маловато, – Строкач поостыл и, казалось, склонен пошутить.

– Майор, конечно, чист. Жигарев пока у нас, а на Теличко, по-моему, мы вообще напрасно время тратим. Пьет целыми днями взаперти.

– Но ведь вдрызг не напивается, не хулиганит – уже хорошо. Опять же и присмотрен. Не спеши. Есть у меня один канал, попробуем через него разобраться.

– Давно-таки не виделись, Павел. Ну как там Фемида, не балует, небось, своих служивых? – молодцеватый седой подполковник чувствовал себя совершенно раскованно в холостяцкой квартире Строкача. – Ты, однако, как погляжу, не бедствуешь. Торгаши сами таскают или приходится объезжать базы? Ага, физиономия кислая, значит на дом не несут. Сам виноват распустил сволочей, дал потачку.

Строкач, усмехаясь под нос, неспешно ворожил, накрывая стол, перемещаясь с салатами и соленьями из кухни в гостиную. Его кулинарные дарования были в новинку только для тех, кто редко с ним сталкивался как, например, подполковник Лютый, которого Строкач неожиданно разыскал и затащил к себе.

Столкнуться им пришлось пять лет назад в ситуации для Лютого критической и едва не закончившейся для подполковника сроком. Любовь к казенному имуществу в душе подполковника (тогда еще майора) пламенела с особенной силой.

Линейной милицией была задержана команда "корабейников", направлявшихся в Китай, в их багаже оказались вороха новенького армейского обмундирования – шинели, ушанки, кожаные ремни и прочее. Разведенные по разным комнатам, "коробейники" взахлеб торопились дать показания, чтобы поспеть раньше других и все-таки отправиться по своей турпутевке, а не в обратном направлении. От них потянулась ниточка к армейским складам, и в частности, к майору Лютому.

Дохлое это дело о расхищении армейского имущества Строкач дожимать не стал, как говорится, спустил на тормозах. Выпотрошив Лютого на допросе, как он один это умел, Строкач убедился в безнадежности дальнейшего расследования, которое обречено было неминуемо увязнуть в трясине армейской неразберихи. Дела накатывали одно за другим, и волей-неволей Лютого пришлось оставить в покое.

Как ни странно, и по прошествии пяти лет подполковник помнил, кому обязан свободой и погонами, а впрочем, мог полагать, что и материальчик кое-какой в отношении его сохранился. Самое главное во всем этом было то, что Лютый был начальником Скалдина, ведал командировками, и в его власти было отрядить офицера или в аул под Джезказганом, пусть и со всем известным наименованием Байконур, или за границу, где размещались российские воинские части. И, как водится, все упиралось в маленький презент и сообразительность командированного.