Текст книги "Очищение тьмой (сборник)"

Автор книги: Владимир Безымянный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 31 страниц)

– Кого вы имеете в виду, Иван Петрович? Меня? Но я вовсе не врач.

– Я готов ответить на любой вопрос. Главное – услышать.

– Что ж, рад. – Строкач говорил вполне искренне.

А Засохин и не стремился что-либо скрыть или уклониться. Об этом можно было судить и по его странноватым ответам на вопросы следователя.

– Иван Петрович, речь идет об убийстве. Нравятся или не нравятся вам мои вопросы, но ответы на них вы должны дать.

– Я никогда не лгу. И не лгал, потому что за свои поступки несу ответственность перед высокой инстанцией. Верьте и вы мне. Недоверие ваша профессиональная болезнь, вы пропускаете через себя огромные массы лжи, и у вас повреждена духовная основа. Подобно тому, как сапожник, протягивая через передние зубы дратву, с годами теряет их. Я всегда стараюсь думать о светлом, потому что, думая о черном, люди влекут к себе силы зла. Страх и зло неразделимы, потому что сознание, напитанное страхом, создает образы, которые получают воплощение, начинают жить. Образ, как и слово, – материален, и с его помощью можно исцелять и умерщвлять, возвышать и втаптывать в грязь…

Строкачу было любопытно, но в то же время необходимо было направить разговор к вещам конкретным. Засохин же, похоже, был убежден, что говорит нечто предельно точное и определенное, то есть то, что требуется майору.

– Даже слепой видит жизнь. По-настоящему слеп лишь тот, кто отказывается видеть.

– То есть как это? – спросил Строкач.

– Если видят те, кто рядом с тобой, – видишь и ты. Если чувствуют чувствуешь и ты.

– Вам не пришлось сегодня посетить городскую квартиру? Я имею в виду ваше материальное тело.

– Я вас понимаю. Нет, отсюда я не выезжал. Если нужны подтверждения поговорите с ребятами. Со вчерашнего вечера никто из нас никуда не отлучался…

– Как поездка, Павел Михайлович? – Родюков позевывал, глаза у него слипались.

– Так себе. Побеседовали. В поселке Засохина и его команду знают, относятся с уважением, но, как бы это поточнее, – побаиваются. Даже бабки, которых хлебом не корми – дай язык почесать, на вопросы отвечают только "да" и "нет".

– А, может, все проще, Павел Михайлович? Алиби это стопроцентное… По-иному посмотреть – шайка, черт-те чем занимающаяся, подтверждает, что их главарь никуда не отлучался…

– Погоди, Игорь. Так далеко забираться мы можем только в предположениях. Во всяком случае, не установлено, что в убийстве замешан кто-то еще кроме Усольцева. Всего лишь версия, и довольно шаткая, основывающаяся на анализе поведения Усольцева. Нет ни мотивов действий, ни факта чьего-либо присутствия. Откуда он взялся, куда делся, что, наконец, конкретно сделал? Убил ли, и если убил, то кого именно? Кстати, что там по этим восьми страничкам?

– Семи, Павел Михайлович.

– Восьми, – Строкач посмотрел на лейтенанта, слегка прищурившись, потер подбородок. – Восьмая страница существует, и о ней забывать не следует. Так что там?

– Все – и ничего.

Строкачу были предъявлены три супружеские измены, два разоблачения вероломных деловых партнеров, одна операция по охране и еще расследование по подозрению в слежке, оказавшейся плодом расстроенного воображения задерганного бизнесмена.

– Довольно-таки подозрительный тип. Хотя и имеет легальное прикрытие. Копнуть бы там поглубже, – заметил лейтенант.

– И это кое-что. В сфере деятельности Усольцева появился сомнительный фигурант, и это необходимо отработать до конца. Как ты разобрался в записях? Насколько я помню, ни адресов, ни фамилий там нет. Шифр?

– Тайнопись, но простенькая, на дилетантов, – Родюков слегка напыжился, гордясь проявленной сметкой. Строкач улыбнулся. – Молоком писал. Нагрели – проявилось: телефоны и адреса, на пяти страницах фамилии фигурантов, на трех – имена. Конечно, побегать пришлось, да и не очень-то всем им хотелось делиться сведениями.

Строкач уже не слушал. Он листал страницы тетради, лишь на мгновение задерживаясь на каждой, впитывая расплывающиеся записи. На деле же его интересовало одно – восьмая, и только привычка к порядку удерживала его от того, чтобы начать именно с нее.

Вот и она. Знакомая единица с четырьмя нулями, а справа – коричневая пометка: "Валерия". И – уже известный адрес.

Этот небольшой уютный магазинчик в центре города Строкач хорошо знал. Полгода назад заштатный гастроном перешел на какую-то новую форму работы, не то арендную, не то подрядную, – в детали майор не вдавался, – и с товарами стало полегче. Цены, конечно, стремительно взлетели, и оттого посетители больше толпились возле изобильных прилавков, чем покупали. Сливочное масло, однако понемногу брали – куда деваться. Румяная продавщица работала споро, с ловкостью фокусника, и довольно неохотно откликнулась на просьбу майора отвлечься на минуту.

– Дмитрий Дмитриевич? Как же, вчера брал масло. Ну, кто его у нас не знает! Знаменитость. Он у меня свекровь лечил от нервов, да я и сама к нему хожу. – Она залилась свекольным румянцем. – Худею… Он такой умный, Дмитрий Дмитриевич, так говорит!.. "Золотые иглы из храма Лотоса"…

Продавщица мечтательно вздохнула, но довольно быстро вернулась к будничной прозе.

– А вот в котором часу – не упомню. После открытия торговли уже около часу, – значит, в начале десятого… И ведь я его всегда примечаю – он еще сказал что-то такое… Подождите! – встрепенулась толстуха. – Точно, про участкового нашего. От него, говорит, иду. Подрайон-то рядом… Участковый у нас умница – участок знает как свои пять пальцев, память – компьютер! Он сам совершенно точно скажет, когда Дмитрий Дмитриевич был…

Вывеска подрайона виднелась буквально в двадцати метрах от магазина, и участковый оказался на месте. Солидный, начинающий полнеть капитан Самохвалов стремительно поднялся навстречу коллеге из угрозыска.

– Павел Михайлович, рад видеть! Как у вас? Что-нибудь выяснилось с этим детективом?

– Работаем. С этим и к вам. Кто еще так знает район!

– Верно, верно, – довольно пророкотал капитан. – Усольцева я, правда, знал неважно, но в его "агентстве" как-то побывал. Любопытно стало, каково это нынче – частным порядком с преступностью бороться.

Как бы подчеркивая контраст, капитан широким жестом обвел просторную комнату – одну из трех в подрайоне, – давая возможность оценить два телефонных аппарата, большой сейф в углу, дюжину вымпелов и грамот на стене, и бархатное знамя на мощном древке за шкафом.

– А с Хотынцевым-Ландой, целителем, вы тоже знакомы?

Участковый как бы даже и возмутился:

– Дмитрий Дмитриевич? О чем речь! Гордость наша. Блестящий врач, а какой человек!

– Но ведь тоже своего рода частник? – съязвил Строкач.

– Ну-у, скажете… Между прочим, он заходил вчера. Утром, где-то без двадцати девять. Я тоже только что прибыл, мы у дверей столкнулись. Побеседовать с Дмитрием Дмитриевичем – одно удовольствие, от него такая энергия исходит, потом целый день легко дышится.

– И долго вы заряжались?

– Не понял, – удивленно вскинул седую голову Самохвалов.

– Сколько вы беседовали с Хотынцевым-Ландой?

– Это проще простого, – участковый ткнул кургузым пальцем в черный раструб радиоточки. – Как раз "Маяк" девять пропикал, он и заспешил. Занятой человек.

– Значит, в девять?

– В четверть десятого – мы с ним уже на ходу потолковали кое о чем. А в чем, собственно, дело?

– Павел Михайлович, вы это серьезно насчет целителя? – в голосе Родюкова слышалось такое наивное удивление, что Строкач расхохотался.

– Ну, Игорь, ты у нас прост. Я лично вполне допускаю, что все действующие лица уже на том свете.

– Ну, Минская, во всяком случае, оборонялась…

– И потому выхватила из кармана халата "вальтер", которого у законопослушного гражданина быть не может? Пистолет был наготове – на ткани следы смазки, на оружии – ворсинки.

– Тогда, может, она выстрелила сначала…

– А Усольцев, мгновенно скончавшийся от трех пуль, прыгнул к Минской, ударил ее ножом и убрался в свой угол. Любопытная версия. Растешь… Ладно-ладно, не дуйся, – кивнул Строкач, посерьезнев. – Не было у меня причин грешить на Дмитрия Дмитриевича. Нет мотива, а кроме того – алиби, все состыковалось. В восемь тридцать вышел из дома, вахтер подтверждает. Десять минут ходу до подрайона. Сорок минут с участковым. В это время Усольцев пришел к Минской, уже оба были мертвы. В семнадцать минут десятого Хотынцев-Ланда входит в магазин. Две минуты на покупку масла совпадает с показаниями продавщицы и ее напарницы из соседнего отдела. В девять тридцать он уже возле дома, отдает соседке покупку и спешит на работу. В клинике появился, когда еще не было десяти.

– Что это за время такое – "не было десяти"? Как-то неконкретно, товарищ майор. – Родюков ухмыльнулся.

– Увы! – Строкач развел руками. – У него свой ключ, а уборщица пришла ровно в десять. Доктор уже был на месте, облачен в белый халат и что-то там колдовал со своей водой. Впрочем, все это не имеет значения – к тому времени, когда он вручил масло соседке, вахтер обнаружил трупы. Так что считаю излишним дальнейший анализ распорядка дня многоуважаемого психотерапевта.

– Вот и отлично, Павел Михайлович. Он у нас – положительный персонаж, даже чересчур.

– Дело в алиби, а не в этой сугубой положительности. Самое подозрительное, что может быть, – стопроцентная лояльность. Ведь вполне можно допустить наличие неизвестного нам мотива. Знаешь, как говорят: "если есть брак, есть и повод для убийства". То же самое и с соседями.

– Тогда можно допустить, что…

– Семидесятилетняя старуха мастерски зарезала молодую крепкую девушку, – подхватил майор. – С близорукостью минус восемь и ишемической болезнью второй степени. Наблюдается она, однако, в районной поликлинике, невзирая на фантастические способности обожаемого сына. Оставь Марию Сигизмундовну в покое. Идем дальше. Рядом у нас обитает очаровательная Светлана Евгеньевна Турчина, двадцати лет. С вечера к ней кавалер пожаловал. С ночлегом. А между тем утром никто не видел, чтобы он выходил, не оказалось его и в квартире.

– Так, может, поговорить с ней как следует, Павел Михайлович?

– Ты забыл, Игорь, кто у нас папа, и, как тебе известно, Светлана Евгеньевна проводила своего знакомого по имени Олег, фамилии и адреса которого она не знает, вечером, и если вахтер в это время отлучался по своей надобности, ее вины в этом нет.

– Но она же явно смеется над нами. Подъезд запирается…

– Изнутри дверь можно открыть одним движением пальца. Это войти в подъезд без помощи вахтера невозможно, а товарищ Обреутов – страж надежный, отставной военный, такие порядочек держат. Тем не менее, он действительно один раз отлучался в туалет. В принципе, можно допустить, что кавалер Турчиной ушел именно в это время. Попробуй-ка ты его разыскать, а я пока займусь архивом Минской. Похоже, что там кое-чего недостает.

Вечер и большую часть ночи Строкач провел содержательно. Он улегся, когда за окном начало сереть, но и в предсонье его не оставляло ощущение, что он слышит голос Леры Минской.

Кое-что из того, что ему пришлось просмотреть, оказалось просто скандальной хроникой, черновиками и набросками, заметками для памяти. Попадались также и вырезки – статьи самой Валерии. Нечто о свободной торговле – ничего нового, обычные факты рыночного беспредела, грязь, скотство, разгул "карманников" и "сумочников"… Репортаж "Воровской сход в детском санатории". Запомнилось – потому что Строкач и сам принимал участие в событиях.

"Ради чего встал в разгар лета на ремонт единственный в районе детский санаторий? Оказывается, не так уж и обветшали его стены, и персонал на местах, и оборудование функционирует нормально. В чем же дело?

…Полчаса назад в горотдел поступила информация, что на территории детского санатория проходит воровской сход. По тревоге были подняты угрозыск и ОМОН. Без шума было нейтрализовано кольцо охраны, обеспечивавшее ход "мероприятия", блокированы подходы.

Выстрелы в воздух, команда "Оставаться на местах!" – и молодые, превосходно одетые парни послушно кладут руки на затылок, бросая недобрые взгляды на сотрудников милиции. Мошенники и грабители, карманщики и автомобильные воры… Их личным транспортом уставлен весь периметр санаторского забора.

Цель "форума" – выработка активной воровской политики. Существование сплоченного и организованного воровского мира сегодня не секрет. У подножия структуры – "рабочие" воры. В их группах действуют свои "авторитеты". В районах – фигуры покрупнее, а на самой вершине – считанные "воры в законе". Чем выше "чин", тем он опаснее. "Воры в законе" сами не участвуют в "делах", но они – носители воровских традиций и идеологии, ими вырабатывается политика преступной деятельности в регионе, они держат "общак", "греют зону" наркотиками и деньгами, разрешают споры, воспитывают новое поколение. "Авторитеты" преступного мира – опухоль, непрерывно дающая метастазы, и потому борьба с ними требует принципиально иного подхода, чем тот, который утвердился сегодня…"

Было еще несколько страничек на машинке – странноватая притча, поворачивающая старую сказку об Иванушке, Марье-красе да Кощее совсем неожиданной стороной…

– Ба, Светлана Евгеньевна! Ну и встреча! – Родюков запнулся, подыскивая продолжение разговора, но ничего подходящего не успел придумать.

– Неужто неожиданная? – девушка сухо улыбнулась.

Не составило труда довольно быстро выяснить, что Турчина всем остальным предпочитает это кафе неподалеку от дома, причем именно в утренние часы, когда народу немного. Лейтенант встал за девушкой в коротенькую очередь к стойке, и когда пришел их черед, даже попытался уплатить за ее кофе и орешки. Светлана пренебрежительно дернула плечом и ядовито заметила:

– Это вам по инструкции положено? Теперь, вероятно, вы попытаетесь приударить за мной? – она подхватила свою чашку и быстро направилась к столику в углу. Родюков догнал ее, расплескивая кофе.

– Послушайте, Светлана… – на его веснушчатых щеках пылал румянец.

– Бросьте, лейтенант. Дохлый номер. Вас ведь мой парень интересует? Или решили за меня взяться вплотную?

– Нет, – лейтенант помотал головой. – Вы тут ни при чем. Нас действительно интересует Олег. Необходимы его показания, и я хочу просить вас передать ему, что нужно встретиться.

– Я, кстати, и не отказывалась. Передам как только он позвонит. У нас, к сожалению, только односторонняя связь, познакомились мы случайно в кафе-автомате. Я была одна, мы оказались вместе за столиком… Так с самого начала и сложилось: никаких компаний, шумных вечеринок. С ним легко – никто больше не нужен, – девушка улыбнулась, смутившись.

– С деньгами у Олега, видимо, нет проблем? Где он работает, вы не интересовались?

Лицо Светланы стало жестким.

– Работает? Бизнес. Ну, как все сейчас – какие-то трансферты, конвертации – я в этом не смыслю. Деньги – да, с этим свободно. Я сама не бедствую – папа с мамой не заставляют ждать милостей от природы, – но у него большие обороты. А впрочем, я девушка легкомысленная и потому предпочитаю тратить, а не задавать глупые вопросы – что да откуда. В любом случае к вашим делам Олег не имеет отношения, и все, что я раньше вам сообщила, я повторю еще и еще. А неприятности доставлять ему я не собираюсь.

Самому себе Родюков мог признаться: большинство из этих кафе и баров вовсе не выглядели отвратительными притонами. Спокойная, расслабляющая атмосфера, негромкая музыка, мягкий свет нравились лейтенанту, и затеянный им обход всех этих заведений, расположенных в центре города, можно было считать отдыхом от нескончаемой собачьей беготни.

Если верить Светлане Турчиной, ее возлюбленный любил хорошую тонкую кухню, а мест, где таковая водилась, в городе, и уж тем более в районе, было раз-два и обчелся. Грело и то, что фоторобот этого самого Олега, пожалуй, удался, хотя девушка и помогала в этом крайне неохотно. Даже Обреутов тотчас опознал парня и внес некоторые коррективы. Что касается имени, то, судя по всему, оно либо подлинное, либо постоянно используемое в злачных местах, и под ним его должны знать официантки и бармены. Покрывать его им нет резона – всегда существует риск оказаться замешанными в чужие и опасные дела.

"Олега" опознала в седьмом по счету кафе рыжая разбитная буфетчица с родимым пятном на левой щеке, похожим на раздавленную смородину. Познакомившись с удостоверением Родюкова, она выказала просто-таки небывалую готовность к сотрудничеству.

– Олег? Знаю, конечно. Неужели что-то натворил? Денег у него, конечно, невпроворот, только не похоже, чтобы это был ваш клиент. Скорее, мой.

– А чем он вообще занимается? – Родюков окинул взглядом сдобные плечи рыжей и могучую грудь, распирающую полупрозрачную блузку.

– Да кто его знает… Их разве сейчас поймешь? Посредничество, что ли… Но в "Бизнес-клубе" его наверняка знают. Вроде бы через их фирму товар на барахолку поступает, кое-что из гуманитарной помощи тоже.

– Торгуют, значит?

– Вроде того, но сами, конечно, на барахолке не стоят. У них киоски на каждом углу, по коммерческим магазинам товар разбрасывают… Вы все-таки поспрашивайте в "Бизнес-клубе". А я всегда рада помочь, если что, всегда ко мне обращайтесь. Все-таки получше, чем я к вам. – И словоохотливая буфетчица томно вздохнула.

Долго рыться в архиве Строкачу не пришлось. Недаром показалась ему знакомой фамилия одного из самых приметных обитателей третьего этажа респектабельного дома. История была настолько громкая, что даже Строкач спросил себя – это тебе ничего не напоминает? Ведь не так уж часто встречаются дела, когда преступники попадают в руки следствия в виде трупов.

Тома уголовного дела повествовали о случившемся подробно, но сухо и бесстрастно. Хотя о таких событиях, казалось, должны кричать и бумажные листы.

Отбыв наказание за хищение в особо крупных размерах, гражданин Теличко год назад был освобожден из колонии строгого режима. (Строкач отметил – не забыть познакомиться с первым делом, статья серьезная). Упомянутый гражданин, в эпоху развитого социализма испытывавший неодолимую тягу к подвигам на ниве альтернативной экономики, в годы реформ развернулся во всю ширь, возглавив фирму, гордо поименованную "Примэкс" (Производство, Импорт, Экспорт). Всеведущий отдел по борьбе с экономическими преступлениями дал справку: "Примэкс" за время своего существования не произвел даже пуговицы, но с экспортом и импортом был полный ажур. Из страны уходили цветные металлы, назад тек ручеек трикотажного белья, шоколада, жвачки. Обороты фирмы, по самым скромным оценкам, превышали ущерб, который причинили городу все вместе взятые воровские шайки со дня его основания.

Но пришла-таки к лидеру "Примэкса" настоящая беда. Теличко, бывший зек, всегда очень заботился о безопасности жилища. Но сколько ни возводи бронедверей и сигнальных устройств, рано или поздно приходится покидать дом. И это самый опасный момент, особенно если это происходит ежедневно в одно и то же время.

Как показал на следствии Теличко, открыв дверь, он увидел четырех лиц кавказской национальности, которые, не медля ни секунды, бросились на него, совершенно безоружного и не готового к обороне. Однако он успел схватить тяжелый секач для рубки мяса, оказавшийся почему-то не на кухне, а здесь же, в тамбуре, под рукой. Нанес удар на поражение одному из нападающих – в живот, и бросился в квартиру. Бандиты, прыгая через труп сообщника, ринулись за ним. Однако Теличко успел добраться до своего "зауэра", и заряд картечи достал в дверном проеме сразу двоих. Того, который оказался впереди с наганом в руке, разнесло буквально в клочья. Бандиту, прикрывавшемуся его телом, повезло больше – рана в плечо лишила его возможности действовать. Из всех нападавших только ему и удалось уцелеть. Замыкавший группу рослый господин с аккуратными усиками, в строгом костюме, при галстуке и шляпе, ринулся вперед, паля на ходу из "макарова", – вовсе уже не за тем, чтобы грабить. Гордый житель гор, впервые за свою преступную карьеру столкнувшийся с отпором, фактически уничтожившим с таким трудом сбитую банду, жаждал мести.

Теличко, абсолютно хладнокровно сориентировавшийся в обстановке, уже лежал на полу в дальней комнате. Он осторожно перекатился по паркету в сторону коридора и выставил руку из-за угла. В ту же секунду пуля из "макарова" пробила ему бицепс. Теличко ответил жаканом из второго ствола. Бандит промучился минут пять с развороченным животом – как раз до приезда милиции – и началась агония.

Грабителю с простреленным плечом тоже не удалось уйти далеко. Он успел выбраться из подъезда и упасть в стоящую рядом машину, на которой приехала банда. Здесь он и потерял сознание, а лечиться пришлось уже в тюремной больнице.

Судили их вместе – Николая Теличко за неумышленное убийство троих бандитов и Роберта Гардабадзе за разбойное нападение. Теличко освободили из-под стражи в зале суда, приговорив к трем годам условно, зачтя восемь месяцев пребывания в тюрьме под следствием день за три, причем оставшийся год, как прикинул Строкач, истекал буквально на днях.

Гардабадзе получил восемь лет строгого режима. За ним волокся такой "хвост", что майор даже подивился мягкости приговора. Конечно, и Теличко отделался, можно сказать, легким испугом. Как ни крути, а три трупа!

Горфинотдел, как и прочие основные учреждения городской власти, как бы сгрудившиеся в центре, в кольце радиусом метров триста, находился в пяти минутах ходьбы. От такой скученности связи между всякого рода контролирующими инстанциями лишь крепли и множились. Люди одного круга, их сотрудники цепко держались друг за друга, и невзирая на всякого рода пертурбации в верхах, составляли бессменную обойму.

Заведующую Строкач тревожить не стал. Передав привет от часто посещающих финотдел инспекторов службы по борьбе с экономическими преступлениями, в ответ он получил улыбку смешливой белокурой Верочки и в придачу всю необходимую информацию.

– Технология здесь простая, Павел Михайлович. Действуют совместные предприятия очень активно, но поступлений в бюджет от них почти нет. Налоги взыскивать не с чего. За что куплено – за то и продано.

– Бескорыстные ребята, значит? Странная торговля выходит. Я тоже одного такого альтруиста знаю. Психотерапевт и сеятель добра в районном масштабе.

– А, Хотынцев-Ланда. Любопытную он себе фамилию выбрал. Звучит. Между прочим, он уже и паспорт поменял, и все бумаги – он ведь тоже к нам в финотдел заглядывает – новой фамилией подписывает. Ну, у него тоже не разживешься. Маленький секрет – отсутствие фиксированной платы за вход на сеансы: кто сколько даст.

– А вы сколько дали? Или фининспекторам бесплатно?

– Я? – изумилась Верочка. – У меня на эти штучки времени нет, но судя по тому, что мне подруга рассказывала, так ему едва хватает, чтобы за аренду рассчитаться. За весь прошлый год четырнадцать тысяч. Я их ему в декларацию и вписала, когда он "Волгу" покупал.

– Так ведь "Волга" тогда пятнадцать стоила.

– А он не новую – в комиссионном. В конце концов, не каждый же ищет выгоду. Ну, тешит человек самолюбие – и счастлив. А, может, я чего-то не понимаю? Как бы там ни было, он не чета некоторым моим "клиентам". Те знай гонят за рубеж медь, никель, хром, ванадий, получая за них валютой, на которую ширпотреб закупают. Здесь продадут – глядишь, и кое-какая прибыль получается. Но основные суммы за металл, "вершок", оседают на заграничных счетах бизнесменов. Ни налоги, ни декларации им не страшны.

– А я-то по-дилетантски считал, что самое надежное вложение недвижимость: дома, участки, квартиры.

– Я понимаю, – Верочка прыснула. – Действительно, чем не помещение капитала – дачка на берегу Средиземного моря…

– Это вы фирму Теличко имеете в виду? – поинтересовался Строкач.

– Нет, те еще более-менее. Да и сам он человек незаурядный, сильная личность, как говорится. А от этого и апломба поменьше, чем у всех этих владельцев ларьков да уличных прилавков. Нет, Павел Михайлович, не может существовать здоровая экономика за счет дырок в законе. Иной раз кажется, что те, кто такие законы принимал, и все эти обиралы и жулики – из одной компании.

– Трудно сказать, Верочка. Тут один путь – обратиться к общественности, как можно полнее публиковать статистические данные…

– А кто их будет публиковать, если большинство газет живут за счет спонсорских вливаний да солидных рекламодателей? Кому охота терять поддержку. Тут, между прочим, приходила девочка из газеты, тоже Теличко интересовалась, – а толку?

– Какая девушка? Что ее интересовало? Вера, милая, тут каждая мелочь на вес золота. Может быть вы заметили что-нибудь необычное, странное…

– Ее ко мне моя подруга направила, просила помочь. Ручалась, что девушка хорошая. Звать ее Валерия, Лера. Вы ведь понимаете, мы кому попало информацию не даем – особой секретности нет, но кому из бизнесменов понравится, скажем, если будут преданы огласке сведения о том, что в делах его фирмы приносит наибольшую прибыль. Прямая подсказка конкурентам. По платежкам также видно, откуда поступают сырье и товары. Рэкетирам тоже любопытно, кто списывает большие суммы на зарплату. А что-нибудь случилось?

– Нет, Верочка, вам беспокоиться нечего. Вот, взгляните-ка, – майор протянул фотографию.

– Она, конечно. Только, кажется, чуть постарше, серьезнее.

Строкач вздохнул и спрятал в папку снимок, сделанный пять лет назад. Лера Минская, студентка второго курса, беззаботно улыбалась.

Вывеску "Примэкса" – синюю стеклянную дощечку – не сразу можно было отыскать в скоплении таких же у подъезда ампирного четырехэтажного особняка с фасадом, обремененным массой лепных украшений.

Вахтер в подъезде, даже не взглянув на удостоверение майора, равнодушно махнул – мол, проходите, какие у нас секреты.

"Примэкс" занимал почти весь третий этаж. В конце коридора Строкач почти сразу приметил табличку "Н.В.Теличко" и зашагал прямиком туда. Дверь оказалась открытой, а сам Николай Васильевич, попивая кофе, резался в нарды с хорошенькой блондинкой лет восемнадцати в кожаной мини-юбке. На доску девушка смотрела с унынием, ей уже надоело, а появление нового лица вносило все-таки некоторое разнообразие. Сам же Теличко не обратил на следователя никакого внимания, продолжая угрюмо изучать позицию на доске.

Строкач не обиделся.

– Прошу прощения, Николай Васильевич, отрываю. Но поговорить необходимо.

Теличко поколебался, не поднимая глаз, наконец буркнул:

– Ступай, Вика. После. С этим дядей не стоит шутить.

Девушка послушно вышла, покачивая туго обтянутыми бедрами.

– Солидный офис у вас, Николай Васильевич. – Строкач уселся, потирая запястье. – Как бизнес?

– Двадцать процентов зарплаты перечисляю в доход государства, если именно это вас интересует.

– А меня все интересует. Профессия, знаете ли.

– Мне больше нравится, когда проявляют личную заинтересованность.

– А почему, собственно? Все законно, такой товарообмен, как у вас, вполне отвечает сегодняшним общественным потребностям.

– Ох, не стоит, вот ей-богу, не стоит. Я наперед знаю, что вы скажете, да только много ли толку в том, что все, что мы теперь вывозим, погниет по складам да заводским дворам?

– Так уж и погниет? Тогда тем более честь вам и хвала.

– А мне не нужно. Честь, кстати, я вроде тоже не терял. А медь – она, если и не погниет, так ее, матушку, кто-то другой продаст. Сами видите, что творится – за объедки вся эта шушера, которая сидит в аппарате, пуговицы от штанов продаст.

– Что, много давать приходится?

– Мои проблемы.

– Известно, вы за помощью не бегаете.

– Само собой. – Теличко умолк, выразительно, чуть искоса, глянул в глаза Строкачу.

– Что было, то прошло, Николай Васильевич. Никто вам старое вспоминать не станет.

– Надеюсь. Дважды за одно и то же не судят, хотя в этой стране всякого можно ожидать.

– Почему вы поменяли квартиру, Николай Васильевич? – спросил Строкач как бы без связи с предыдущим разговором. – Прежняя была вроде побольше, да и отделана превосходно.

– Тюрьма учит быстро соображать. Думаете, жалею, что "зверей" кончил? Ни на копейку. Доведись еще раз – ни одного бы в живых не оставил. Они ведь, гады, мочить меня шли – за паршивые пятьдесят тысяч, да цацек еще на столько же набралось бы. Им это в кайф, они и за обручальное колечко могут, – голос Теличко сел, последние слова он просто выхрипывал, сцепив зубы. – А вы думаете, в "сизо" от меня отстали? Другого бы точно "нагнули". Только нашла коса на камень, отбился.

– Так что, выходит, пожалели вы Гардабадзе?

– Да чего там, разбежались наши дорожки. Ему – в лагерь, мне – домой. Но я еще из тюрьмы жене отмаячил, чтобы с квартиры съезжала. Здесь вахтер, да и найдут, может, не вдруг. Не рвать же сходу на пустое место. Если так рассуждать, то и вовсе податься некуда – вам бы у них розыску поучиться. А дома все-таки и камни помогают, и люди. Если кто начнет в городе справки наводить – до меня до первого дойдет. А я, вы знаете, замочиться не боюсь. Слыхали, как лиса блох выводит? – Теличко неожиданно широко улыбнулся. – А я своими глазами видел. Берет в зубы клочок мха и начинает медленно-медленно заходить в воду. Так и идет, пока над водой один мох не останется, а все блохи туда не перебегут. Тогда она его отпускает плывите, мол, ребятки, бог с вами, – а сама галопом на берег, обсыхать, он умолк и как-то разом потемнел: – Это ведь конченые парни, их кроме пули ничего не остановит…

– А Лера Минская расспрашивала вас об этой истории?

Теличко сплюнул на ковер.

– Все-таки на меня списать хотите? Да какой смысл, а? Там же полный комплект. Ну, лезла девчонка куда не следует, нарывалась, но не таких же, как она, мне бояться? Зачем тогда вообще было с "Примэксом" заводиться? Ладно, тыл у меня прикрыт надежно, так что можете начинать рыть. А с той бойней суд уже разобрался. Мне с Лерой нечего было делить, ее всякая экзотика интересовала, а меня – она сама, в известном смысле. Но это в конце концов ничего не значит…

Каменные желваки заходили по скулам Теличко, но он быстро овладел собой. Всякая видимость контакта исчезла, и Строкач решил, что пора прощаться.

В отдел борьбы с экономическими преступлениями Строкач, как обычно, явился на поклон. Инспектор Максим Куфлиев, высокий, тощий и желчный, проработав здесь после института восемь лет, любил пожаловаться, что за эти годы так вымотался, что в любую минуту готов к уходу на пенсию. Его всегда можно было застать обложенным грудами бумаг, над которыми он близоруко склонялся, словно обнюхивая длинным унылым носом этот кишащий муравейник бухгалтерской цифири. Однако работа инспектора вовсе не была такой однообразной, как могло показаться: в поисках этих своих бумаг Куфлиев неутомимо рыскал по городу, успевая, между тем, занимать призовые места в соревнованиях по стрельбе.