Текст книги "Очищение тьмой (сборник)"

Автор книги: Владимир Безымянный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 31 страниц)

– А, Игорь, привет. Ты уже здесь? – Строкач как бы удивился.

Родюков отреагировал верно:

– Да, Павел Михайлович. Проходите. Октябрина Владленовна – свидетель, о котором можно только мечтать.

– Ох, это просто ужасно! – дама охотно двинулась по второму кругу. Такая молодая, красивая! Я, конечно, далеко не все в ее журналистской работе принимала. Но в каждом монастыре свой устав. И в нашей молодости мы тоже живо интересовались политикой, общественной жизнью, но у нас, что ни говори, была цель, идеалы. Да и быт был чище, нравственнее. Некогда было подолгу задумываться о себе. Вся жизнь – борьба, стремление, и вот – на старости лет одиночество. Даже детей не удосужились завести… Помрешь никто и не вспомнит, въедет сюда какой-нибудь воротила, вроде этого Теличко…

Пространные излияния Октябрины Владленовны следовало направить в нужное русло. Строкач спросил:

– Если не ошибаюсь, вы и сегодня с утра гуляли, Октябрина Владленовна?

– Да, вышла в девять, как обычно. Я ведь уже говорила лейтенанту. С девяти до половины десятого я полчаса гуляю с Риком, но не больше – устаю. Этот молодец довольно шустрый, – она кивнула на лохматого рыжего кокер-спаниеля, уже принимавшегося за штанину майора. – Герой! Ох, что же это мы в коридоре стоим? Идемте в комнаты, – спохватилась женщина.

– Прошу прощения, но у нас очень туго со временем. В другой раз мы непременно побеседуем обстоятельно…

– Да-да, я понимаю. Так вот, что касается сегодняшнего утра. В полдесятого я отвожу Рика домой, и снова вниз – моцион, продолжение зарядки. Нужно держать себя в форме, меня этому муж научил, он был военный… Кстати, парень, который утром вошел в дом, тоже, знаете ли, знаком со строем, выправку за версту видно.

– В котором часу, не припомните? – спросил Строкач. – Это важно.

– Очень просто. Было это в девять часов пять минут, – готовно отрапортовала женщина, зачем-то взглянув на крохотные золотые часики на полном запястье. – Привычка к порядку, знаете ли, потому и запомнила. В это время у нас малолюдно. Кто работает – уже на месте, кто неизвестно чем занимается, те еще почивать изволят. Вон Дмитрий Дмитриевич – с раннего утра в бегах. И все на своих двоих, не считает зазорным. Представляете, такому человеку для работы выделили три несчастных комнаты в заводском клубе. Клиника! Смех и грех. А люди к нему за полгода на прием записываются. Да намекни он только – его бы озолотили из одной только благодарности! Сколько народу к нормальной жизни вернул! И ни минуты свободной – как раз мимо дома проходил, не мог даже заскочить чашку кофе выпить. У него обычно с одиннадцати прием, но он уже за час до того на месте… Они с Марией мне все равно, что родные, особенно с тех пор, как жена от Дмитрия Дмитриевича ушла. Мелочная, корыстная особа, знаете ли…

– В котором часу сегодня вы видели Дмитрия Дмитриевича?

Вспыхнув девичьим румянцем, Октябрина Владленовна не раздумывая отчеканила:

– Ровно в девять тридцать. Как раз в церкви зазвонили. Дмитрий Дмитриевич из магазина возвращался, попросил меня взять купленное масло и положить к себе в холодильник – вечером, мол, заберет. И убежал… Да! она спохватилась, словно вспомнив что-то значительное. – Тут как раз это и случилось… Как же я раньше-то не сказала?! Я, конечно, не все видела отчетливо…

Октябрина Владленовна задумалась, томительно ползли секунды. Строкач подстегнул:

– Ну, что же вы, Октябрина Владленовна? Говорите, если что не так разберемся.

– Я, знаете ли, люблю во всем порядок, а тут… У меня любимая скамейка не рядом с парадным, а ближе к углу дома. Но и окна лестничной клетки тоже неплохо видны. Там что-то мелькнуло, – да нет, я просто уверена, – из окна между вторым и третьим этажом выпрыгнул парень. Вы представляете? Это чтобы вахтер не заметил. Какой все-таки кругом развал! Еще пять лет назад и подумать о таком невозможно было…

– Вы лица его не запомнили?

– Нет, да я и фигуру не рассмотрела. Сначала подумала, что показалось – так, тень какая-то. Хотела Дмитрию Дмитриевичу крикнуть, но он уже за ворота свернул. И как-то я засомневалась, да и дико мне все это показалось. И уж потом вахтер мне сказал, что вызвал милицию, и намекнул, что с Лерой беда… Вы к соседу моему заглядывали? Думаю, вам будет любопытно…

Не мешкая, Строкач нажал черную кнопку звонка по соседству. Потом еще и еще, пока не услышал сиплое "Кто?", казалось, исходившее прямо из двери.

Переговорные устройства, ловко упрятанные в коробку кнопки звонка, майору случалось встречать и раньше. Следующая фраза оказалась подлиннее:

– Может, ты и майор, у тебя на лбу не написано.

– Так откройте, вот мое удостоверение.

– Э, нарисовать все можно. Да и какая разница! Как по мне, так хоть генерал. Вызывай в управу повесткой, там и потолкуем под протокол. А лясы точить – уволь, у нас с тобой разные компании. Или у тебя санкция имеется? Тогда свети бумаги да зови понятых.

– Нет у меня санкции.

– Нету – до свиданья. Повестку в ящик опустишь или вахтеру отдашь. Приду.

– Постойте, Теличко. Лучше бы вам все-таки открыть. Соседку у вас убили сегодня утром.

– Это, конечно, плохо. Но все равно я через дверь не вижу – кто да что.

– Может, мы все-таки поговорим?

– Может. Зовите соседей или из ЖЭКа кого – тогда открою. – Голос за дверьми был спокоен, чувствовалось, что хозяин квартиры на своем настоит.

Строкач не стал спорить.

– Вахтер подойдет? Обреутов, вы его должны знать.

– Хрен с ним, зови Обреутова.

Однако, когда Строкач вернулся с вахтером, дверь уже была распахнута. За ней, бронированной и снабженной сейфовым замком, виднелась другая также впечатляющая своей мощью. И в этой, второй, двери имелось переговорное устройство. На этот раз из него донеслось предупреждение:

– Не знаю, кто вы там такие – пока еще не убедился. Так что, пожалуйста, без глупостей. Если жить не надоело.

Вторая дверь плавно приоткрылась. И снова тот же уверенный голос:

– Вахтер – первым… Так… Можешь возвращаться на пост… Теперь удостоверение.

Строкач терпеливо выполнял все требования. Что его ждет внутри, он примерно представлял, и потому нисколько не удивился, когда его документы перешли в лапы кряжистого мужчины, с двухстволкой в руках.

– Что ж, заходите, поговорим.

Теличко одним движением переломил ружье, разделив его на три части, и уложил их в серый металлический ящик, повернул большой ключ в скважине, сунул его в карман спортивной куртки. Откуда-то извлек типографский бланк и предъявил его майору:

– Все легально. Прошу – разрешение на оружие.

Строкач просмотрел – нет, не "липа", все чин чином.

– Я и не сомневался. Но у нас другая тема.

– Тогда давайте на кухню. Не возражаете?

– Отчего же. Вы хозяин.

– Бросьте.

Кухня сверкала отделкой и чудесами импортной техники. Усевшись, Строкач откинулся, ощущая затылком холодок черной керамической плитки, огляделся.

– Красиво живете, Николай Васильевич.

– Вы за этим пришли?

– А вам даже не любопытно узнать, кого убили?

– Я это и так узнаю. Не горит. Да я и вообще не любопытный. Чужие дела – потемки, а сплетни мимо меня не пройдут. Тут по этой части профессионалы. Номера квартир знаете или подсказать?

– Чем вы занимались сегодня утром? Кого-нибудь видели?

– Спал. Никого не видел. Вы меня и разбудили.

– Девушка от вас ушла в восемь?

– А что, в такое время это запрещено?

– Нет, пожалуйста.

– Спасибо.

– Но, может, из окна что-нибудь?..

– Да поймите же – спал! Жену с дочкой отдыхать отправил, расслабился. Ладно, идемте в комнату!

Прошли в спальню. Пустые бутылки, остатки обильной закуски, окурки тонких черных сигарет в пепельнице, запах сладкой парфюмерии…

– Удивительно, как я еще услышал ваши звонки. Вы, наверное, весь дом подняли. Хотите посмотреть квартиру?

После беглого осмотра Строкач спросил:

– Хорошо зарабатываете?

– В устах следствия это звучит угрожающе. Живу, как видите. Возглавляю общество с ограниченной ответственностью. Ответственность – в пределах уставного капитала, это всего пятьдесят тысяч. Так что если меня и прихлопнут, с вашей, например, подачи – невелика беда. Шмоткой меньше, бутылкой больше.

– Смело.

– Говорю же – бояться мне нечего. Все в соответствии с законом, а в честно-нечестно я уже больше не играю. Надоело комедию ломать.

Отметив про себя, что необходимо сегодня же забежать к обэхээсникам, Строкач попробовал с другого конца.

– Ладно, оставим в покое вашу хозяйственную деятельность. Убита ваша соседка с четвертого этажа…

– Лера? – лицо Теличко окаменело, напряглось, под опухшими веками прорезались острые, серо-стальные зрачки.

– Да. А вы что думали?

– Думал, это старуху, мать этого… добросеятеля.

– Вы Хотынцева-Ланду имеете в виду?

– А то кого же. Навидался я таких сеятелей в зоне. Посмотришь тихоня, очкарик, а как узнаешь, за что сел… Леру я знал немного – как-то встретились в центре, я ее подвез, поболтали. Интересная девушка. Вроде бы – журналистка. Мне даже ее как-то жалко стало: сегодня иной раз прочтешь статью в газетке и чешешь в затылке – жив ли еще автор или уже шлепнули? Ну, да чего мне совать нос куда не просят… О! А ведь я ее и вчера подвозил, между прочим. Ехал из казино – что-то быстро проигрался, – а она черт ее знает откуда, возле автовокзала я ее и подобрал, на остановке. Была она какая-то сразу и веселая, и дерганая, злилась. "Прав ты, говорит, – Николай. Сплошная мразь да тупость вокруг. По большому счету, так и прислониться-то некуда. Вроде и человек хороший, а глядь – рукав в дерьме". И смеется. Я еще, грешным делом, подумал: насчет прислониться не обо мне ли? Так я хоть сейчас, рад стараться. Ан – нет. Столько, знаете, в этом смехе было такого… такого… – Теличко засмеялся, подбирая слово. – Короче, действительно, дерьмом надо быть, чтобы после этого жениться. Высадил я ее, развернулся и – назад в казино. Ну что вы так смотрите? Да, за блядью. Хотелось отключиться, не думать ни о чем. Я-то получше Леры, девчонки еще, знаю, что такое грести против течения…

В третью квартиру на этой площадке Строкач ломиться не стал. Придавил кнопку звонка на всякий случай, хотя и достоверно знал, что хозяева в отпуске, а квартира – на сигнализации. Этажом ниже тоже никто не откликнулся. Жильцы на работе, но до их возвращения весь дом должен оставаться под наблюдением. Следующая дверь также угрюмо молчала.

– Он в деревне, наверное, – бросил, пробегая мимо, немолодой подтянутый мужчина. Откуда он взялся? Родюков на месте, значит это свой, из жильцов. Дмитрий Дмитриевич?

Строкач крикнул вдогонку:

– Дмитрий Дмитриевич! Одну минутку!

Но там гремел ключ в замке, шумно открывалась дверь. Майор через две ступеньки взлетел на четвертый этаж, тем временем доктор уже был в прихожей, навстречу ему заспешила мать, обняла, припала к нему, зашептала в ухо.

– Дмитрий Дмитриевич, я вас попрошу… – Строкач шагнул в прихожую.

Хотынцев-Ланда повернулся к майору, взглянул с недоумением, – и тут же собрался.

– Вы, если не ошибаюсь, следователь? – он говорил быстро, с ощутимым волнением. – Мама мне позвонила, сказала, что случилось. Я просто место себе найти не мог. Немыслимо! Валерия, такая светлая, чистая – и вот ее нет с нами! Редкое существо – настоящий энергетический донор. От нее веяло ветром жизни. Бывало, придешь домой – усталый, выжатый как лимон, и внезапно тебя радостью отогреет. Значит, Лера дома. У меня ведь особое чутье, а эти вещи я и сквозь стены воспринимаю. Да-с, свершили-таки свой шабаш темные силы, недаром виделась мне демоническая тень над девочкой… – голос доктора ослабел, звучал печально, он смотрел на майора, но, казалось, не видел его.

Однако следствие если и интересовали демонические силы, то исключительно в их материальной ипостаси. Как раз с этим была полная неразбериха.

– Вы мне сказали на лестнице, что жилец пятой квартиры в деревне?..

– Я так полагаю. Мне порой словно бы кто-то подсказывает то, что я говорю. Присутствие человека в мире не бесследно. Биополе, взаимодействуя с другими полями, оставляет на них отметины, если можно так выразиться, метки. Вы уж мне простите этот профессиональный жаргон, но иначе и не объяснить. Живет в пятой квартире Иван Засохин, мой старинный знакомец, человек весьма незаурядный. Нельзя сказать, чтобы мы были очень близки, но так жизнь сложилась: начиная со школы мы двигались, так сказать, параллельно. И не чувствовать его состояния и местонахождения я просто не могу.

– Вы хотите сказать, что можете конкретно указать, где сейчас находится Засохин? – заинтересовался Строкач.

Дмитрий Дмитриевич сомнамбулически опустился на стул, спина его распрямилась, лицо расправилось, просветлело, а затем мгновенно застыло, словно обратившись в каменную маску. Это длилось мгновение, затем доктор поднялся, расправляя покатые плечи. Строкач втихую поразился, до чего заурядна внешность у этого человека, пользующегося довольно широкой известностью.

– Сейчас Иван находится среди людей, внезапно появившихся в его окружении. Это молодые люди, им не чужда горячность, но они полны веры. Они внимают тому, что говорит Иван. Странно… Вы знаете, я чувствую его недавнее присутствие здесь… Что-то осталось, какое-то дело, его интересующее. Но – стоп. Это пока еще неясно, и может быть неправильно истолковано.

– Ваня Засохин человек высоко одухотворенный, – вмешалась Мария Сигизмундовна. – Он ведь на моих глазах рос. А потом случилось это несчастье, он попал в тюрьму. И однако у меня никогда не было сомнений в его порядочности. Когда он вернулся – возмужавший, взрослый и сильный дух его окончательно укрепился. Появилась в нем какая-то особая сила, чистота…

– Я вижу, вы верите, что Засохин…

– А какой врач может быть до конца уверен в поставленном диагнозе? заметил Дмитрий Дмитриевич.

– Однако, если это так, как он может лечить? – спросил Строкач.

– Высший смысл в том и заключается, чтобы взваливать на себя тяжкий крест ответственности за человеческую судьбу…

Строкач опустил веки.

– Хорошо, а четвертая квартира? Там тоже никто не открывает. Где обретаются тамошние души вместе с их биополями?

Дмитрий Дмитриевич скупо улыбнулся неуклюжей попытке майора воспользоваться терминологией.

– Видимо, вас все-таки больше интересуют их тела. Странно, что вахтер вам не сообщил. Они, как говорится, в зарубежной командировке. Попросту отдыхают в Италии вдвоем с женой.

– Кстати, мне стало случайно известно, что и вы собираетесь за отеческие пределы.

– Да-да, в Исландию, верно. Это для меня куда заманчивее итальянских красот. В Рейкьявике недавно состоялась конференция по физике мозга. Я буквально упивался тезисами докладов, прочитанных там. В результате создано наконец Международное общество по изучению проблем психотроники, так сказать, междисциплинарный форум специалистов-парапсихологов, и я счастлив, что мне предложили принять участие в его работе. А Италия… Дмитрий Дмитриевич неожиданно закончил: – Что касается Италии, то пока что моя мама кормит соседских рыбок и поливает там цветы.

Пожилая женщина согласно кивнула, а майор немедленно поинтересовался:

– А где находятся ключи от этой квартиры?

– У мамы, где же им быть. – Доктор как бы даже изумился.

– Да-да, – снова закивала Мария Сигизмундовна, – в прихожей, в прихожей.

Действительно, в прихожей на тумбе, накрытой кружевной салфеткой, с которой Строкач уже имел сегодня соприкосновение, лежали две связки ключей.

– Вот они, – Мария Сигизмундовна взяла связку поменьше, в которой поблескивали довольно затейливые ключи с необычными формами бородок.

– Надеюсь, вы не будете возражать… – начал было Строкач, испытывая некоторую неловкость. – Короче, я хотел бы осмотреть эту квартиру.

– Нет, конечно. Идемте. Или я помешаю?

– Ни в коем случае. Наоборот, ваше присутствие необходимо.

Осмотр просторной квартиры, где в избытке было цветов и несколько больших аквариумов с довольно редкими обитателями, не принес никаких сюрпризов.

Когда они уже запирали двери, произошел маленький инцидент. По-видимому, известие о смерти Валерии Минской глубоко задело впечатлительного Дмитрия Дмитриевича. Пальцы его подрагивали, и он не сразу смог попасть стержнем круглого, с боковыми нарезами ключа в скважину, смешался, ключ скользнул, и вся связка упала на пол, зазвенев на кафеле.

Снизу послышались шаги. Наверх торопливо взбежал Обреутов. Смущенно улыбаясь, Дмитрий Дмитриевич поднял ключи – и на этот раз все вышло как надо. Щелкнул язычок, запор сработал. Вахтер покачал головой:

– А я-то думаю – кто это у меня на втором этаже расхаживает? А свои.

Видно было, что Обреутов не прочь еще поболтать с представителем власти, с которой он привык себя отождествлять.

Строкач был готов слушать, но прежде кивнул Дмитрию Дмитриевичу:

– Спасибо вам огромное. Не стану больше вас отвлекать.

– Всегда рад помочь. Жаль только, что повод такой прискорбный.

Когда Хотынцев-Ланда удалился, Строкач повернулся к Обреутову и они спустились по лестнице туда, где помещалось рабочее место вахтера, преклонного возраста письменный стол, на котором стоял черный старомодный телефонный аппарат и лежала потертая общая тетрадь поверх томика каких-то военных мемуаров, – майор успел взглянуть на корешок.

За столом по-хозяйски расположился лейтенант Родюков. Увидев вахтера, сопровождаемого майором, он поднялся.

– Павел Михайлович…

– Погоди, Игорь. С первым этажом все?

– Да, конечно. Все осмотрено, восприняли с пониманием.

– Ладно. А вас я попрошу, – он уже обращался к вахтеру, – поделитесь с лейтенантом всем, что знаете о жильцах вашего "серьезного дома", и не упускайте мелочей.

С этими словами он и покинул бывшее "Дворянское гнездо".

Нескончаемая серая пятиэтажка изгибалась клюшкой в окружении мусорных контейнеров и ржавых сборных гаражей. Усольцев обитал в одном из подъездов, расположенных вблизи излома "клюшки", на третьем этаже. Дверь отворилась сразу же, но лишь настолько, насколько позволяла стальная цепочка. Надоевшим жестом Строкач вдвинул в щель удостоверение.

– Что-нибудь с Лешей? – тревожно спросила хрупкая девушка с льняными, коротко остриженными волосами.

– Случилось несчастье. – Строкач терпеть не мог сообщать худые вести, но, если уж приходилось, предпочитал не рассусоливать.

Девушка охнула, сбросила цепочку и впустила гостей. Строкач качнулся с носков на пятки, шагнул и коротко сказал:

– Ваш муж, Алексей Усольцев, погиб сегодня утром.

Девушка привалилась к стене прихожей. Мгновение казалось, что колени ее вот-вот подломятся. Однако ей удалось довольно быстро взять себя в руки. Может быть, потому, что в комнате, в плетеной кроватке заходился криком годовалый мальчишка. Похож на отца – машинально отметил Строкач.

Обыск прошел быстро. В этом доме к вещам относились как к неизбежному злу, и обстановка была скорее спартанской. Из роскоши был только небольшой деревенский пейзаж хорошей работы в тяжелой резной раме да серый фарфоровый слон, с унылым видом уткнувшийся хоботом в бок телевизора.

На лице хозяйки не отражалось ничего, кроме бесконечной усталости. Строкач и не пытался как-то утешить ее – что можно сказать в таких обстоятельствах. Все слова кажутся пустышками.

Были, однако, и кое-какие результаты. Конечно, по нынешним временам, десять тысяч – не бог весть какая сумма. Но эта пачечка сторублевок несла на себе банковскую бандероль со знакомой подписью и штампом. Такими же, как и на пачках, которые имелись у Валерии Минской и у самого Усольцева в кармане пиджака. Деньги лежали в тумбе под телевизором, здесь же хранилась и документация частного детектива.

Все записи сводились к восьми страницам общей тетради, пронумерованным и разделенным на три колонки: две первых – узкие, содержащие одни лишь цифры, третья – испещренная сокращениями и недописанными обрывками слов. Изредка и здесь мелькали цифры. Судя по всему, в первую колонку заносились суммы гонораров, полученных от клиентов, вторая подводила итоги расходов, связанных с каждым делом, а третья, самая обширная, переваливающая на оборот листа, – содержала суть дела, зашифрованную домашним способом.

На последней странице стоял в углу номер восемь, а под ним, в первой узкой колонке, аккуратно выведено – десять тысяч. В правой – всего три буквы: "дев", а за ними неуверенный знак вопроса.

Жена Усольцева на деньги взглянула совершенно равнодушно, но когда Строкач спросил, не заметила ли она каких-либо отклонений в поведении мужа в последние дни, расплакалась.

– Я как чувствовала… Нет, еще когда он только начинал – странно казалось: что это за профессия у нас – частный детектив… Друзья тоже подсмеивались: Нат Пинкертон! Алеша всегда добросовестно относился к делу… Я поначалу липла к нему – что, мол, чужих жен разыскиваешь? Но он никогда ни слова не говорил, дескать, тайна клиента. Я и решила: наиграется в сыщики-разбойники, а потом пройдет. Занят был по-разному, иной раз и не ночевал, а иной – по неделе дома сидел… – Усольцева всхлипнула. – Зарабатывал кое-что, я не скрываю. Радовалась…

Больше ничего от нее не удалось добиться. Шок миновал, и глаза у женщины не просыхали.

Кабинет был открыт, и Родюков уже восседал за столом. Неплохо изучив повадки лейтенанта, Строкач сразу мог сказать по некоторым знакам, что Родюков только что вошел. Тот это и сам подтвердил первыми же словами.

– Ну буквально ничего, Павел Михайлович! Я прямо перед вами прибежал! Обшарил всю эту его контору вдоль и поперек. А что там обшаривать: письменный стол, телефон, три папки бумаг.

– Принес?

– Ну! – кивнул Родюков довольно уныло.

Строкач оценил его выражение, взглянув на содержимое папок. Это были вырезки из газет со всякими курьезными происшествиями, старые юмористические журналы, сборники кроссвордов.

– Лекарство от скуки, – Родюков кивнул на папку с польскими "Шпильками".

– Ну да, есть что полистать на досуге. И посетители видят, что специалист загружен – одних бумаг сколько на столе! Больше ничего существенного?

– Пусто. Контора – три на четыре.

– Вроде нашего кабинета. Но в центре, а это сегодня – мечта. Наш Усольцев парень был не простой, серьезный, можно сказать, парень.

– Вы у жены были, Павел Михайлович?

– Не только. Есть на Усольцева кое-какие материалы. Конечно, не бог весть что, но все же. Еще до начала его детективной карьеры знали его как человека весьма полезного, скажем, в щекотливых ситуациях. Ну, там обеспечить безопасность сомнительной сделки и всякое подобное…

– Значит, все-таки криминал?

– Трудно сказать, Игорь. А сделки с валютой сейчас криминал? Статью не отменяли, но и действовать она не действует. А спекуляция – криминал? Нет, Усольцев, конечно, не спекулянт, но обеспечить спекулянту безопасность в какой-то острый момент – это он мог. Да и не только банальному спекулянту. Была такая информация через третьи руки. Крепкий парень.

– Так как же вышло, что его пристрелила девушка, вдобавок еще и смертельно раненная?..

– Ну, это дело нехитрое. Смущает меня другое. Почему он решился ударить женщину ножом? Ничего в его прошлом не говорит, что он мог сделать такой шаг. Из-за денег он бы не пошел на преступление. Да, было, участвовал в каких-то сомнительных акциях – но не более. Достоверно знаю случай, когда по ходу дела могла сложиться ситуация, требующая переступить закон. И Усольцев отказался, более того – сломал всю сделку.

– То есть фактически предотвратил преступление?

– Верно, причем рисковал он серьезно. Кстати, заглядывал я к экспертам. Частицы пороха на одежде имеются – выстрелы произведены с расстояния около метра. Странная штука получается, не говоря уже о том, что как-то глупо тащиться убивать человека, в чьем подъезде сидит вахтер, который обязательно тебя запомнит и опознает…

– Но, может быть, все случилось спонтанно?

– Хорошо. Предположим, Усольцев отправился к журналистке с тем, чтобы побеседовать. Скажем, возникла у него в ходе последнего расследования такая необходимость. Тут нам и одинаковые бандероли помогают, да и в предыдущих его записях Минская не упоминается. Возникает – нет, не ссора, – вытекающая из обстоятельств необходимость покончить с Минской. Усольцев наносит ей смертельный удар ножом – абсолютно хладнокровный и профессиональный, эксперт подтверждает. Та агонизирует, у нее не хватает уже сил, чтобы закричать, но их достаточно, чтобы сделать четыре прицельных выстрела и трижды попасть. Но "вальтер" – не то оружие, которое способно отбросить массивного Усольцева к стене. Для ближней стрельбы он еще кое-как годится, да и то в умелых руках. Люди типа Усольцева, когда понимают, что опасности не избежать, предпочитают идти ей навстречу. Так что, увидев в руке истекающей кровью девушки "вальтер", профессионал вряд ли стал бы пятиться, отступать, по сути, подставляя себя под пули. Он наверняка попытался бы выбить или выхватить оружие. В общем, не верю я в роль Усольцева в этом деле. Все это смахивает на какую-то подставку.

– Вы считаете, что это не он? Кто же тогда?

– В любом случае, Игорь, в мотивах еще предстоит разбираться, тем более что уж очень их хотят скрыть. Вот тогда и появится – "кто". И вообще, товарищ лейтенант, что это за жизнь – летом в городе? Жара, пыль, солнце палит… Махну-ка я в деревню! – и, перехватив недоуменный взгляд Родюкова, улыбнулся. – А тебе, чтоб служба медом не казалась, – бортовой журнал Усольцева. Займись, разбери, в чем там он в последнее время копался. Да и вообще – семь страниц, семь дел. Действуй!

Выходя на улицу к своим раскалившимся "жигулям", Строкач подумал, что на самом-то деле всему виной восьмая страничка, где стоит всего лишь одна цифра. Но не стоило расхолаживать лейтенанта.

Пригородный поселок располагался в довольно живописном месте, утопал в зелени, скрадывавшей размеры и пропорции солидных особняков. Практически за каждым забором в тени деревьев стоял автомобиль, кое-где и не один, из тех, что пригодны не только для перевозки пассажиров, но и для транспортировки грузов: "москвичи" и "нивы", "уазики", попадались и "волги". За невысокой оградой из штакетника под раскидистой яблоней виднелась темно-красная "лада", стоявшая на пригорке, вскинув передок к небу.

Номера Строкачу были уже знакомы – в ГАИ несложно выяснить, что за машину водит Иван Петрович Засохин, сорока лет от роду, без определенных занятий. Так же несложно оказалось отыскать и адрес дачи Засохина добротного "шале" с задорно скошенной односкатной крышей.

Собаки не было видно, и Строкач, не предупреждая хозяев, шагнул на бетонную дорожку двора.

У освещенной солнцем стены вокруг низкого овального стола, опирающегося на отрезки толстых бревен, собралась группа мужчин, собственно – еще мальчишек, лет по восемнадцать – двадцать, коротко стриженных, в просторных рубахах из белого полотна. И хотя майор приближался нарочито твердо ставя каблуки на бетон, никто не повернул к нему головы, кроме сидевшего вполоборота к калитке темноволосого человека с короткой, прошитой нитями седины бородкой, сухим, с тонкой переносицей и легкой горбинкой носом. Не меняя положения, он протянул вперед руку, слегка отставив локоть; темные, посаженные в глубь глазниц радужки остро взблеснули под сросшимися бровями:

– Садитесь с нами. Вы ведь по казенной надобности, а мы здесь по-свойски. Чаю?

Вопрос был риторический, ибо Строкач еще не успел опуститься на скамью, а ему уже наливали зеленоватый, терпко-пахучий напиток, весьма отдаленно напоминающий чай. Первый глоток майор отпил не без настороженности, затем продолжил со все большим удовольствием. Что бы это ни было, во всяком случае жажду утоляло отменно.

Осматривался Строкач исподволь, стараясь не выказывать особого любопытства. Однако уже через минуту почувствовал, что таиться вовсе незачем. Вокруг него были открытые, дышащие весельем лица, естественная простота речей и движений.

День за днем работа сводила майора отнюдь не с ангелами, и эта обнаженность, прозрачность каждого душевного импульса заставила его остро ощутить себя человеком, глубоко испорченным необходимостью каждый день ломать дурацкую комедию перед людьми, которые в свою очередь только и глядели, как бы половчее надуть следователя.

Он посмотрел в глаза Засохину – и удивился спокойной твердости и силе ответного взгляда. Казалось, из темной глубины зрачков в него испытующе вглядывается существо иной, особой породы, которое о нем, майоре, знает больше, чем он сам.

Привычной дуэли, из которой Строкач обычно выходил победителем, не получилось. Поэтому майор постарался расслабиться, расстегнул ворот рубашки, повернул взмокшей шеей. Черт побери, со всех сторон на него глядели дружелюбные, мягкие, без малейшей настороженности к чужому глаза.

Казалось, они стараются не замечать чужака, продолжая короткими редкими глотками прихлебывать зеленый чай – помалкивали, но вместе с тем было ощущение, что люди эти понимают друг друга и без слов. "Все, все, сказал Строкач себе. – Кончаем играть в гляделки", – и обратился к Засохину:

– Иван Петрович, я следователь уголовного розыска…

– Ну разумеется, Павел Михайлович, – улыбнулся Засохин, уперев локти в стол.

– Вы меня знаете? – Строкач был совершенно уверен, что прежде Засохина не встречал.

– Да.

– Ясно. Но об этом позже. Причина моего визита очень серьезна.

– Смерть – что может быть серьезней?

– Я так и полагал, что вы знаете немало. Вот поэтому и хотел бы поговорить с вами с глазу на глаз.

В ответ – снова молчаливая улыбка, жесткие скулы пришли в движение, и мальчики, сидевшие за столом, словно растворились в воздухе.

На Строкача начинала действовать эта атмосфера.

– Что вы знаете о смерти, Иван Петрович?.. – начал было он, и тут же спохватился, осознав, что взял не ту интонацию, которую следовало бы. Обычно он избегал отвлеченностей, но сейчас его сковывала странная улыбка, не покидающая лица собеседника.

– Смерть – избавление от физической оболочки, сковывающей и тяготящей наше истинное "я".

– В вашем подъезде убита девушка, Иван Петрович.

– Жаль. Всех, кто убит, поистине жаль. Хотя не все понимают, что порой быстрый переход – благо. Но Лера… Лера была нужна здесь.

– Откуда вы знаете, что убита именно Минская?

– …

– Пожалуйста, конкретно.

Засохин развел руками с искренним огорчением.

– Боюсь, я не смогу вам ответить.

– Вам не кажется, что сейчас не стоит напускать туману?

– Дело не в том, что я не стану говорить. Просто вы меня не услышите. На уровне подсознания нужен иной слух, иной язык…

– То есть, вы считаете, что у меня с этим непорядок? Странно, но раньше я этого не замечал.

– Ни один врач не может быть абсолютно уверен, что его диагноз истинный. Если это действительно врач. – Засохин все так же прямо смотрел в глаза майору. Строкач невольно отвел взгляд. Ему начало казаться, что нечто подобное он уже слышал сегодня.