Текст книги "Новая жизнь Димки Шустрова"

Автор книги: Владимир Добряков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

Круг интересов

Писем в своей жизни Димка еще не писал.

Домашние задания каждый день писал в тетрадях, диктанты писал, даже сочинения, а вот писем не приходилось. В прошлом году, когда в лагерь поехал, мама и конверт ему с обратным адресом дала – просила сообщить, как пойдет у него там жизнь. А все равно не написал. Так обратно конверт и привез. И вовсе не потому, что лень было десяток строк написать, – просто случая не вышло. Мама сама два раза приезжала к нему. И даже про этот лагерь напечатала в газете на четвертой странице веселую зарисовку. Димка, когда читал ее, улыбался и все ждал, не мелькнет ли его фамилия – он же был победителем соревнований по ориентированию. Нет, не мелькнула…

И вот пришло время написать первое в своей жизни письмо. Чего же Марина понапрасну будет на почту бегать!

Но не так-то просто, оказывается, написать письмо. Тем более, если хочешь, чтобы получилось хорошее и чтобы не подумали о тебе: «Ну и бестолковый! Двух слов связать не мог!» А бестолковым в глазах Марины выглядеть не хотелось. Она-то сама вон какое интересное прислала.

И еще письмо хорошо писать, когда настроение есть, когда все мирно дома и дела ладятся.

А у Димки и настроение было неважное, и всякое дело из рук валилось. Посидел он без толку над чистой страницей и решил: будет что-нибудь интересное – тогда и напишет.

Вышел утром в субботу во двор, а там ребята на рыбалку собираются. Он побежал домой, удочки схватил (вовремя подготовил!) и Дымку еще успел несколько слов сказать:

– Сиди, усатый, жди меня! Обед тебе такой принесу – лапки оближешь!

И усатый терпеливо ждал. Но когда за окном потемнело, пошел дождь и на небе засверкали молнии, а от страшного, раскатистого грома звякнула в буфете посуда, то Дымок уже не думал ни о вкусной рыбке, обещанной молодым хозяином, ни о нем самом. В великом страхе вспрыгнул бабушке на колени и сжался, притих, только ушами пошевеливал, когда за окном вновь и вновь что-то рычало, взламывалось, грохотало.

Елена Трофимовна гладила перепуганного любимца и со страхом посматривала на серые, клочковатые тучи, плывущие за окном.

– Делается-то, что делается! Батюшки-святы, да где же он, Димочка наш? Промокнет, иззябнет. А то и вовсе… на реке-то… Господи, как сверкает! И надо ж было в такой час на рыбалку собраться!..

Прибежал Димка, и правда, – сухой нитки нет. Где ни пройдет – там и следы мокрые. С рубахи капает, со штанов, с волос, с носа.

И хоть бы плотвичку или захудалого пескарика принес!

Но усатый Дымок, с сочувствием глядя на вымокшего хозяина, простил ему хвастливые утренние речи. Понятно: это ж рыбалка, да еще погода…

Бабушка поскорее теплой воды в ванну набрала, сама и вымыть иззябшего внука хотела, но Димка заявил, что уже не маленький, и закрылся на крючок.

Вышел румяный, в сухой одежде. Бабушка тотчас за стол его. Жует Димка, причмокивает, сказки коту рассказывает – как клюнуло, да повело, вот такая рыбина! Жалко, что сорвалась.

Усатый зеленые глаза уставил на Димку, слушает. Верит или не верит – другой вопрос.

И бабушка слушает. С удовольствием, с любовью, еще и улыбается, думает про себя: «Веселый будет мужик. Складно рассказывает». И еще бы слушала, да телефон зазвонил.

Взяла Елена Трофимовна трубку, и лицо у нее сразу погрустнело, осунулось. По первым ее словам Димка понял: звонит Борис Аркадьевич. Удивился: неужели он ничего не знает?.. Минут пять Димка сидел внимательно прислушивался. А потом сердиться начал: ну для чего она докладывает? Разве приятно дяде Боре слушать?.. Иногда бабушка умолкала и лишь чему-то поддакивала:

– Да, Борис Аркадьевич, да. Спасибо. Дай-то бог, чтобы вышло по-вашему…

Когда она положила трубку, Димка недовольно сказал:

– Зачем все рассказываешь?

– Не печалься, Димочка, может, и вернется твоя мама. Борис-то Аркадьевич умный человек! Не станет, говорит, Надежда Сергеевна жить с Сомовым. Разный, говорит, круг интересов. Месяц-два поживут, да и расстанутся. А потом и развестись недолго. Ах, – вздохнула бабушка, – каким человеком погнушалась! Как любит ее! Из Москвы вчера вернулся, книжек редких купил Надежде. А она-то, господи, выбрала…

После таких слов и Димка приободрился. Вдруг и в самом деле недолго проживет мама у Сомова. Хорошо, если бы все-таки инженер стал его отцом. Машина у него еще получше, чем у Марининого отца.

Гроза отшумела, скрылась за крышами. Постепенно и дождь утих. Но двор был в лужах – ни с мячом, ни с великом не выйдешь.

Часов около пяти снова зазвонил телефон, и Димка опрометью кинулся к аппарату – мама!

Ошибся. Где-то, на другом конце провода, тоже был родной человек, но не мама.

– А, это ты, Дима? Ну здравствуй, сынок! Батьку-то узнаешь своего?.. Это я, я. Живой, не битый, в штанах и бритый!..

Димка сначала подумал, что отец пьян.

– А мама дома? – уже тише, без шуточек, спросил отец.

– Мамы нет, – сказал Димка.

– Вот так фокус! И в какой такой она стороне?

– Совсем нет.

– Обожди, стой… – растерялся Федор Николаевич. А Димка решил, что главного скрывать не надо.

– Нет ее. Замуж вышла.

– Да ты что!

– Правда. На другой квартире теперь живет.

Отец молчал так долго, что Димка подумал, не положить ли трубку?

– Эх, жизнь ты жестянка! – тяжко вздохнул Федор Николаевич. – Да я ж для нее… Эх, сынок, зачем она? Да мы бы так жили! Люди бы завидовали. Вот шубу ей присмотрел. Новая шуба. Хотел обрадовать… Из самой Канады шуба. И цена сходная. Да что цена! Я для Нади… Да ничего мне не жалко! А деньги – вот они, в бумажник не лезут. Вчера телескопов сдал. Хорошие деньги получил. Еще доложить столько – каракулевую шубу можно купить. Или мотоцикл с коляской. Тебе и купил бы. Эх, Димка, пронеслись бы с ветерком! А хочешь, велосипед куплю?

– У меня есть, – сказал Димка.

– Эх, мамка, мамка! И когда же она… замуж?

– Недавно.

– Эх, жизнь жестянка!

В трубке послышались гудки.

«Вот как расстроился», – пожалел Димка отца.

Под утро ему приснилось, будто мчится он со страшной скоростью на мотоцикле, и под колесами не земля почему-то, а вода. Только бешеному Димкиному мотоциклу и вода нипочем! Летит стрелой. По морю. По волнам.

Утром долго вспоминал сон и поражался фантастическому видению. А потом, поразмыслив, решил, что не такое оно и фантастическое. Если на доске плавают по морю, то почему нельзя на мотоцикле? Не плыть, а помчаться на большой скорости. Колеса надо пошире сделать, может, и с лопастями.

Плохо, что Любчика нет, – с ним бы обсудить эту идею. А что, великие идеи и во сне приходят. В какой-то передаче по телевизору говорили об этом.

И все-таки главное, чем был занят Димка в тот воскресный день, – ждал маму или хотя бы ее звонка. Правда, еще и учился стоять на руках. Возле стенки хорошо получалось. Мог бы маме продемонстрировать. Но мама не пришла, не позвонила.

И письмо он не написал. Хотел про вчерашнюю грозу написать, как ловили рыбу и вдруг налетел ветер, все круглые листья на воде поднял, а у Сережки из седьмой квартиры панаму сорвал с головы и унес в реку. Впечатлений было много, но как об этом написать? Он и бумагу приготовил, да так и не решился начать письмо. Только напрасно язык ручкой насинил.

Мама пришла!

А в понедельник мама пришла. Как всегда, в обычное время – около шести часов.

– Уф-ф! – сняла в передней туфли. – Здравствуйте! Здравствуйте, мои дорогие! Вот и я!

Димку обняла так, что у него кости хрустнули. Бабушку поцеловала. И тоже – звучно, сочно, не просто ради приличия – лишь бы губами коснуться.

Димка во все глаза смотрел на маму. Нет, не заметно, чтобы скучала в эти три дня.

– Я коза-дереза, детушкам да бабушкам молочка принесла! – пропела мама и внесла в кухню сумку с продуктами. А еще там были коробка конфет и кулек с печеньем. – М-м, – смешливо поведя носом, протянула она, – какие борщевые запахи! Если бы меня покормили в этом доме!..

Хоть дочь и поцеловала ее, хоть и обрадовалась Елена Трофимовна, однако с языка едва не сорвалось: «Что, в том-то доме неважно покормили?»

И хорошо, что не сорвалось. Не следовало портить радостных минут.

Накормила Елена Трофимовна маму и сама конфету с душистой начинкой попробовала. И печенье взяла, пожевала медленно, оценивая его качество. Ничего, одобрила:

– Сдобное тесто. И пропечено. Из магазина? В какую цену?

Надежда Сергеевна хитровато посмотрела на нее:

– Не покупное.

– Сама, что ль, испекла?

– Не сама, – улыбнулась мама. – Алена.

– Дочка, значит, его? – уточнила бабушка.

– Его, Владимира Ивановича. И моя тоже.

Тут выдержка все-таки изменила Елене Трофимовне:

– Чему улыбаешься? Сына, значит, оставила, а там… дочку завела?

Раньше мама наверняка вспылила бы, а сейчас только бабушкину руку погладила, белую, полную.

– Димку-то! Да разве я оставлю его, шалопутика, губастика! – Она и сына погладила. – А дочка – это разве плохо? Я всегда мечтала о дочери.

Из кухни перебрались в большую комнату, мама села с ногами на диван и Димку рядом усадила.

– Сегодня-то… – помешкав, спросила бабушка, – дома будешь ночевать или…

– Дома, дома, – закивала мама и Димку – пальцем в бок: – Ну, как тут жил?

Димка о рыбалке рассказал, о грозе, что Любчика проводил, что начал учиться ходить на руках, но получается еще плоховато. А потом подумал и сказал о звонке отца: как тот шубу собирался купить ей канадскую, а ему настоящий мотоцикл.

Мама печально усмехнулась:

– Ничего-то не может до сих пор понять. Разные мы, сынок. И в шубе разве счастье…

– В уважении, да? – спросил Димка.

– Именно. А ты молодец. Думать начинаешь.

– Значит, ты его уважаешь… Владимира Ивановича?

– Очень уважаю.

Елена Трофимовна, сидевшая неподалеку на стуле, осторожно спросила:

– А ведь он же… ну, рабочий просто. При железе. Мозоли, поди, на руках. Не заскучаешь?

– С Володей? – удивилась мама. – Заскучать? Да это невозможно! Выдумщик ужасный, фотограф, изобретатель, заводила, каждое лето путешествует с Аленой на байдарке. Нет, мне очень интересно с ними, весело. Не замечаем, как и часы бегут.

– А что же, если он такой веселый, один-то жил? Или разведенный недавно?

– Владимир Иванович не разведенный. Жена его умерла четыре года назад. Привлекательная была женщина. Я фотографии видела умное лицо, глаза просто удивительные. Историю в школе преподавала. А вот болезнь…

Бабушка помолчала и прямо свернула на то, с чего начала:

– Поначалу, дочка, все огнем золотым сияет. Как бы следом за этим не потемнело у вас. Вот поживете, поглядите друг на друга, у горячей плиты похозяйствуете, а там и скажешь – хороший ли. Рабочий, он, конечно, всякий бывает… Только круг интересов больно разный у вас. Об этом подумай.

– Ну, мама, тебе с лекциями выступать, – одобрительно сказала Надежда Сергеевна. – Такая стала подкованная.

– А я, дочка, всегда такая была. Просто не замечала ты меня… Еще звонил Борис Аркадьевич. Привет тебе большой и всякие слова хорошие. В Москве был. Книжек редких привез тебе.

– Спасибо ему, – сказала Надежда Сергеевна.

– На работу ему позвони, поблагодари.

– А ты сказала обо мне?

– Да мне зачем это? Так, два слова. Сама расскажешь… Позвони, дочка, не забудь.

Надежда Сергеевна натянула на коленях платье, пожала плечами:

– Если уж так жаждет меня увидеть – сам и позвонит в редакцию. – И, словно желая прекратить неприятный разговор, сказала Димке: – Алена очень серьезный и положительный человек. Цветы выращивает. Весь палисадник в цветах.

– Я видел, – сказал Димка.

– Мечтает какой-то необыкновенный тюльпан вырастить. На станцию юннатов ходит… Не хочешь познакомиться?

– Она же в седьмой класс перешла.

– Что, думаешь, разный круг интересов? – улыбнулась мама. – Не бойся. Общий язык нашли бы, не сомневаюсь…

В ту ночь Димка спал спокойно, будто помнил, что за стенкой, в соседней комнате, на своей тахте лежит его мама. И снов никаких не снилось. А может, какой-нибудь удивительный сон просто еще не успел прийти к нему.

Разбудила мама Димку рано, поцеловала и, прощаясь, напомнила:

– А с Аленой советую познакомиться. Не пожалеешь. Ты не сможешь выбраться сегодня? Дорога тебе, как опытному разведчику, знакома. Подумай. Мы будем ждать.

Письмо

А Димка-то эти три дня, пока мамы не было, оказывается, ужасно хотел посмотреть, хоть одним глазком взглянуть, как она там? Хорошо ли ей? И каков этот самый Владимир Иванович – слесарь завода, имеющий дело с железками и всякими станками, который так понравился маме, что она решила выйти за него замуж? О семикласснице Алене Димка не думал. Вообще-то можно, конечно, и познакомиться, тем более, что эта Алена теперь маминой дочкой стала. А ему, выходит, сестра? Чепуха какая-то! И без сестры мог бы обойтись!

Но понять, что он так хочет все это увидеть своими глазами, Димка по-настоящему смог только утром, когда мама поцеловала его и сказала: «Мы будем ждать».

«Надо съездить, – решил Димка. – Но ведь мама только к вечеру придет туда… Ну и что, с Аленой поговорю. Цветы посмотреть можно. И какой двор у них там, что в комнатах…»

И такое вдруг нетерпение охватило его – хоть сразу и беги. Но тут Димка вспомнил о письме, сжал губы и сурово подумал: «Пока не напишу письмо – из дома ни шагу!» В самом деле, неудобно, даже смешно – за столько дней не собрался ответить! Марина, может, и на почту уже ходить перестала, обиделась.

Димка рассердился на себя, сел после завтрака за мамин стол, положил рядом чистый лист и выдвинул синий стерженек в трехцветной ручке.

Лист-то положил, ручку приготовил, а что писать? Димка на окно смотрел, на стену с маминой фотографией – стоит, подняла руку с газетой, кому-то улыбается. Маме легко: подумает пять минут и на машинке – цок-док!

Наконец сверху на листе Димка вывел: «Здравствуй, Марина!»

А потом потихоньку и дальше:

«Я давно собирался написать тебе, но у меня никак не получалось. Ты о море замечательно написала. А мне о чем? Как в грозу рыбу ловил? Хотел написать про грозу, а сейчас не хочется. Я теперь про людей думаю. Трудно их понять. У меня отец, который родной, – хороший человек, только несчастный. Мне жаль его, а почему он несчастный, я еще не понял. И бабушка. Я привык, что она вареники подает и вообще на кухне. А бабушка замечательный человек. Она иногда плачет. Из-за мамы. Я жалею бабушку, но еще сильнее жалко маму. И мама нас жалеет, но больше всего она хотела найти такого человека, чтобы могла его уважать. И любить тоже. И вообще я теперь думаю: может, это самое главное – найти такого человека? А как ты считаешь? Любчик сейчас тоже на море. Если увидишь на сёрфинге худенького мальчишку, это он и будет. Жуть какой упрямый. В три дня доску оседлает! И я, может, поплыл бы, даже на мотоцикле, но я же далеко от моря. Сейчас я еду к тому «волшебнику». Посмотрю, что за человек, раз мама его нашла.

Если в письме заметишь ошибки, или запятых не хватает, или лишние, то не посмеивайся. Ведь знаешь мою отметку по русскому. Вот и все. Может, не так чего написал? Может, про рыбалку надо было? Ты напиши, про что писать. Я в следующий раз напишу, что надо. Дмитрий Шустров».

Димка перечитал письмо, вычеркнул пять запятых, показавшихся ему лишними, и подумал, что, возможно, Марине и понравится письмо. Не такое оно и глупое.

Димка сложил исписанный с двух сторон лист бумаги, заклеил конверт и четко написал адрес. А фамилию подчеркнул красными чернилами, чтоб долго не искали письма, когда Марина придет за ним.

А потом взглянул Димка на часы и удивился – больше часа просидел! А на уроке сорок пять минут едва высидишь.

Теперь предстояло щекотливое дело – сказать бабушке, что он собирается на Топольную улицу. А совсем не говорить нельзя: вдруг засидится поздно, и мама захочет, чтобы остался там ночевать? А телефона у них нет.

Помыкался Димка, возле бабушки постоял, зеленое перышко лука съел, кота поводил на задних лапах. А сказать все не решался.

И вдруг бабушка поглядела на него и, как бывало в минуты особой жалости, притянула лохматую голову внука к своей груди:

– Да сходи, Димочка, сходи. Чего ж маяться. Вижу: хочешь пойти.

Он обрадовался, но тут же спросил:

– А ты… одна останешься?

– Отчего ж одна! С Дымочком. По хозяйству управимся, отдохнем. А ты иди. Поздно будет, и заночуй там. При маме-то кто тебя обидит! Вот покормлю, и отправляйся. Поглядишь, потом и мне обскажешь.

Легко стало у Димки на душе. Ну и бабушка: все понимает!

Алена

Отправился Димка во втором часу. Когда проходил мимо дома Марины, то на балкон их посмотрел. Напротив, у входа в почтовое отделение, висел синий ящик. Димка оглядел его, поднял над прорезью козырек и опустил письмо. Козырек на место надвинул: вдруг, как в ту субботу, гроза налетит? Письмо намокнуть может, и адреса не разберут. Куда станут посылать? Нет, надо все как следует делать.

Знакомая дорога на этот раз не показалась далекой. Соскочил с подножки, переулком прошел – мимо крылечек и широких ворот гаражей, мимо зеленой сетки, за которой, разинув клыкастую пасть, бесновалась собака.

Впереди – коричневый особняк с крепким забором и высокой крышей… Это уже Топольная! Еще минута и… надо же! Димка вновь увидел рыжего, как огонь, парнишку. Ехал тот на велосипеде.

И рыжий заметил новенького, узнал. Затормозил, соскочил с седла и подозрительно спросил:

– Чего шныряешь? Своровать хочешь?

Хотелось сказануть Димке! Но улица не своя. Смотри и оглядывайся.

– Я вас тогда еще приметил. Выслеживаете?

– Тебе чего надо? – не стерпел Димка.

Его крепкие кулаки и решительный вид подействовали на рыжего. Оттолкнулся ногой с засученной штаниной и поехал. Как раз к особняку с высокой крышей. Но все же на ходу крикнул:

– Чего у кого пропадет – будем знать!

Укатил рыжий, а Димка подошел к серому дому за проволочной оградой.

У Димки хватило смелости показать кулак рыжему придурку, а вот открыть калитку с огромным почтовым ящиком – на это непросто было решиться.

«Пройдусь немного, – подумал Димка. – Чего это я – девчонки испугался? Ведь только Алена дома, наверно. Смешно! За сиренью лазал, драться не боюсь, а сейчас… Любчик – и то не стал бы трусить. Все! Пойду и открою! Подумаешь! К матери своей иду!»

Он повернул обратно и, когда поравнялся с оградой, увидел рослую, повыше себя девчонку, босую, в красном, коротком платьице. Она стояла у водосточной трубы и кружкой набирала из большого бака в зеленое ведро воду.

И опять Димку покинула решимость. Это и есть, наверно, Алена. Он замедлил шаг, и девчонка с любопытством оглядела его. Димка совсем смутился. А она положила на воду кружку и подошла к ограде:

– Мальчик, ты не Дима?

– Ну… Дима, – хмуро ответил он.

– А почему не заходишь?

– Я же иду! – дернул плечом Димка и направился к калитке.

Она открыла калитку и оглядела его с еще большим любопытством.

– Интересно… – протянула она. – А я Алена.

– Знаю, – буркнул Димка. Потом посмотрел на цветы, на малинник у изгороди, на деревья, на сам дом, показавшийся вблизи более внушительным и высоким. Спросил: – Здесь и живете, значит?

– Не нравится? – Алена подняла длинные, почти прямые брови: кажется, такой вопрос ее задел.

– Почему не нравится? Просто спросил. Нельзя, что ли, спросить?

– А ты бука, – примирительно улыбнулась Алена.

– А сама! – чуть снизу взглянул на нее Димка. – Что тебе «интересно»? Я – уссурийский тигр, да? Дикобраз с колючками?

Димка сам удивился – что это его понесло! Еще и про кенгуру из Австралии хотел вспомнить.

– Ты не дикобраз с колючками, – засмеялась Алена. – Ты – ёршик. У ёршика тоже колючки, но поменьше. А «интересно» потому сказала, что мне в самом деле интересно. Ты же мне… ну, родня, что ли. Брат. А я тебе – сестра. Старшая сестра.

– Я должен, значит, тебя слушаться?

– Как хочешь, – улыбнулась Алена. – Если мне что-то дельное говорят, я слушаюсь. Только спасибо говорю. И тебе скажу. Если будет за что, – добавила она.

Димка не знал, что возразить. Вроде, нормальные отношения.

– Так что, заключаем мир? – спросила Алена.

– Давай.

Она протянула руку, и Димка почувствовал: рука у Алены твердая, сильная.

– Что тебе показать? Цветы покажу.

Босыми загорелыми ногами Алена привычно ступала по траве, между кустов. На ходу подняла упавший стебель с цветком, в нескольких местах вырвала сорную траву. Объясняла, какие это цветы, когда сажала, сколько времени будут цвести.

– А зачем так много цветов? – спросил Димка.

– Разве плохо? – удивилась она. – Ведь красиво? Скажи: нравится тебе?

– Ну, красиво, – вынужден был признаться Димка.

– Не ну, а красиво! – сказала Алена. – Зачем опять колючки выставил! В дом хочешь зайти?

На крыльце у порога Алена ополоснула в ведре измазанную землей ногу и стала вытирать ее тряпкой. Димка посмотрел за дверь, на блестящие, крашеные половицы.

– И ты сними тапочки. Видишь, какой чистый пол. Втроем мыли.

– Втроем? – переспросил Димка.

– Да, и тетя Надя мыла.

– Моя мама?

– Удивился? – Алена весело наморщила нос. – Сама захотела. Папа говорил, что без нее управимся, а тетя Надя и слушать не стала. Схватила тряпку, – и давай мыть! На веранде вымыла, в спальне. Папа рассердился, хотел отнять тряпку, а тетя Надя – скорей во двор и за кадушку спряталась. Папа побежал туда, а тетя Надя водой его облила. Мы так смеялись!

Димка посмотрел на оживленное лицо Алены и нахмурился..

– Ты снова обиделся? – Алена взяла его за плечи и затормошила: – Дима, Дима! За маму обиделся?

– Ничего не обиделся.

– Не обманывай! Я вижу. – Алена вытерла тряпкой другую ногу и сказала: – А думаешь, мне не обидно было? Хочешь, признаюсь: когда папа познакомился с тетей Надей, я плакала. И жить не хотелось.

– Почему? – спросил Димка.

– Думала: он совсем меня забудет. Только и говорил о тете Наде, будто лучше, чем она, на свете никого нет. Сказала бы тетя Надя: достань солнышко – он бы полез доставать. – Алена вдруг улыбнулась и добавила: – А теперь и я бы полезла вместе с ним. Тетя Надя – замечательная. Мы подружились. Дочкой меня называет. Я иногда смотрю на нее и даже плакать хочется – так мне хорошо. И тете Наде у нас хорошо. Вот! А ты обиделся… Идем, покажу комнаты.

Димка снял тапочки и ступил босыми ногами на прохладные, гладкие половицы.

Первое, что его поразило – портрет. Очень большой, как развернутый газетный лист. С портрета на Димку смотрела мама. Его мама. Смотрела и улыбалась, держа у лица садовые ромашки.

– Узнал? – нетерпеливо и радостно посматривая на гостя, спросила Алена. – Хороший снимок папа сделал. А ромашки я посоветовала взять. Правда, оживляют фотографию?

Наверно, оживляют… Но Димка не думал об этом. Глядел на мамино лицо, в ее счастливые глаза, и невольно ревнивое чувство поднималось в нем: это она им улыбается, Сомову и Алене, здесь, в этом доме. Но окрепнуть возникшему в его душе ревнивому чувству и разрастись, как сорняку на грядке, вдруг помешал… стол. Этот стол, похожий на тумбу, квадратный, возвышавшийся посреди комнаты, не заметить было нельзя. А самое интересное: из дырки в столе росло дерево, упираясь ветками в потолок. Листьев на ветках не было: на одной висела люстра, на другой – клетка с желтой птичкой, на третьей – два разноцветных надувных шара.

– Это не все! – сдерживая смех, сказала Алена. – Папа с работы придет – еще кое-что покажет.

Во второй комнате стоял чуть ли не в половину стены громадный аквариум. Димка не поверил, когда Алена сказала – сорок ведер воды входит. И каких только рыб не было там! Стаями плавали. Красные, голубые, полосатые, черные с вытаращенными глазами.

– Это черные телескопы? – спросил Димка.

– Да. А ты откуда знаешь?

– Слышал, – уклончиво ответил он. – А кто хозяин этих рыб?

– Папа. И я помогаю. С ними много возни. Чистить, растения промывать, сортировать, менять воду…

– А мальки есть?

– Конечно. Вот отсажены. – Алена показала на две полки, заставленные небольшими аквариумами, где среди зеленых водорослей поблескивали совсем малюсенькие рыбешки.

– И черные телескопы выводятся?

– Наверно, – сказала Алена. – Это папа лучше знает. У него тут планы прямо наполеоновские. Сам расскажет. А почтовый ящик на калитке видел?

– Слепой не увидит! – сказал Димка.

– А надпись на ящике видел?

– Ну и что? – покривил он губы.

– Нет, ты заметил, что там написано?

– Ну и зачем это?

– Как зачем? Чтоб интересней было. Это я придумала. Сама!

– И ничего хорошего.

– Тебе, правда, не нравится?

– Правда.

– А может, опять ершики-иголочки показываешь?

– Ничего я не показываю! Ни у кого так не написано.

– А папа меня похвалил. Сказал, что остроумно.

– Мне не понравилось, – упрямо сказал Димка.

– А знаешь, Дима, ты на Яго похож.

– Какой еще Яго! – поморщился Димка.

– Петух у нас был. Папа так прозвал его. Ужасно коварный. Идешь, а он сзади крадется. Если засмотришься, не убежишь – в ногу клювом как долбанет! И ничего не боялся. Я рассердилась раз, палку взяла, иду, а он – ни с места. Я даже испугалась, палку бросила. Все равно, думаю, подстережет и отомстит. Лучше не связываться.

Хоть Алена и назвала Димку этим странным именем, но сам петух Димке понравился. И он обижаться не стал.

– А где этот Яго? Посмотреть бы.

– Убил кто-то. Прямо в голову попал. Наверно, из рогатки.

– Ого, такого Яго из рогатки! Кто же это? Силен!

– Да есть тут один, – Алена нахмурила строгие, длинные брови.

– Вы и кур держите?

– Конечно. Куры – такие интересные! И я ухаживаю, и папа. Новый насест им соорудил. И этот аквариум папа сам сделал…

– И ящик почтовый?

– Конечно! А кто же еще?

– Что ты все – папа да папа!

– Опять обиделся. Смешной! Он же и твой теперь папа.

– У меня есть отец, – сказал Димка. – Родной.

Алена вздохнула, сняла соринку с рукава, затянула потуже ленточку на толстой русой косе.

– Ты есть хочешь?

– Меня бабушка кормила.

Она посмотрела за окно.

– Тогда обождем, когда папа и тетя Надя придут… Скоро уже. Работа у папы раньше кончается, и он за тетей Надей в редакцию заходит.