Текст книги "Слово о князе Владимире"

Автор книги: Владимир Руднев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

Христиане и язычники в Киеве

Всецело полагаясь на прочность обычаев и традиций своих предков и на могущество своего покровителя – Перуна, Владимир стремился воссоздать во всей полноте языческие культы, устраивал всенародные культовые торжества и игрища, сопровождаемые жертвоприношениями и пирами, состязаниями и поединками.

Особенно широко отмечался купальский праздник и Перунов день. По древнему славянскому обычаю, Перуну – богу неба, громовержцу – когда-то приносились умилостивительные человеческие жертвы. Ко времени Владимира об этом почти забыли и ограничивались жертвоприношениями быков и других животных. Однако теперь князь в целях укрепления своих подданных в старой вере решает восстановить кровавый ритуал, выступив в качестве ревнителя дедовских законов и традиций.

Так, летом 983 года, возвратившись из похода на ятвягов (литовцев), Владимир решает отпраздновать свою победу человеческим жертвоприношением, как это делалось при Святославе. Обычно во время военных походов жертвой становился кто-либо из военнопленных, а в мирное время ее определяли по жребию. В присутствии князя и его дружины, располагавшейся но кругу, на ровной поверхности стола кидали кости (кубики) представители от каждой городской слободы или улицы и таким образом устанавливали дом, в котором проживал юноша, еще не посвященный в воина.

Так было и на этот раз: бросили кости и жребий пал на юношу из семьи купца-варяга, оказавшегося христианином. Возможно, в данном случае намеренно выбрали представителя противной, христианской веры. Не исключено, что Владимир именно таким образом хотел устрашить киевских христиан, в лице которых видел оппозицию своей власти, не подозревая, к каким трагическим последствиям это может привести.

Оставалось привести замысел в исполнение. К дому купца по имени Иоанн направился наряд дружинников, чтобы схватить купеческого отрока Федора и доставить его к месту жертвоприношения перед статуей Перуна. Но не тут-то было: двери оказались накрепко запертыми и выломать их никак не удавалось, а отец Федора наотрез отказался выдать сына на заклание Перуну. Находясь за дверьми, он пытался обличать язычество и самих языческих богов: «Не боги это, а простое дерево: нынче есть, а завтра сгниет; не едят они, не пьют, не говорят, но сделаны человеческими руками из дерева. Бог же один, ему служат греки и поклоняются; сотворил он небо и землю, и звезды, и солнце и человека и предназначил его жить на земле. А эти боги что сделали? Сами они сделаны. Не дам сына своего бесам!» Вот какие поучения вложил в уста первого на Руси христианского мученика Иоанна наш летописец.

Толпа язычников стала рубить углы дома топорами, и скоро крыша и стены обрушились на головы несчастных, запершихся изнутри. Итак, жертвоприношение не состоялось, но сама гибель двух человек явилась причиной больших волнений и столкновений между христианами и языческим населением Киева. Эти события показали, что христианство прочно укоренилось в столице и в самом княжеском окружении – среди бояр и дружинников, и заставили Владимира крепко задуматься. У него могло возникнуть соображение о целесообразности новых реформ в религиозной области и о возможном признании христианства как государственной религии.

К такому выводу князя могли привести сторонники новой веры из его ближайшего окружения, которые, возможно, представили ему убедительные доводы в пользу христианской церкви, доказательства ее преимущества перед язычеством в вопросах не только государственного устройства, но и отношений Киевской Руси с европейскими государствами, и прежде всего с Византией.

О том, что события, приведшие к столкновениям и гибели христиан, действительно происходили в тот период, свидетельствует то, что о них сохранились устные и письменные предания, вошедшие в церковные анналы. Варяг Иоанн и его сын Федор, наделенные христианскими именами авторами их жития, а не летописей, были объявлены церковью мучениками. В житиях говорится о том, будто бы Владимир приказал над их могилами построить церковь Богородицы – Десятинную церковь, а потом, уже гораздо позже, неизвестно почему останки убиенных якобы перенесли в Антониеву пещеру Киево-Печерской лавры. К ним обычно прикладывались не имеющие детей люди с молитвой «о чадородии».

Конечно же, ни о каких мучениках и праведниках Владимир в то время не помышлял, все еще оставаясь сторонником язычества, а церковь Богородицы была возведена лишь годы спустя и посвящалась она не этим «мученикам», а взятию князем Корсуни и его женитьбе на греческой царевне Анне.

Рассказ летописца об избиении христиан язычниками явился свидетельством все более возрастающего расслоения киевского населения на имущих и неимущих, на господ и холопов. Рост противоречий между ними принимал религиозную окраску и выливался в открытые столкновения. Становилось все более очевидным, что старая языческая вера, которая всего прочнее держалась в среде коренного населения и беднейших слоев, не могла быть опорой боярской верхушки, обратившей свои взоры к христианской церкви. Не мог не прийти к аналогичному выводу и Владимир после того, как испытал грозную стихию городских волнений.

Вместе с тем на него оказывали сильное влияние присутствовавшие в Киеве церковные послы, которых засылали Константинополь и Рим с целью обращения Руси в свою веру. Таким образом, Киев стал ареной борьбы между двумя мировыми христианскими центрами за преобладание во всей Восточной Европе. С этого времени христианская экспансия, направленная на Киевскую Русь, не только не ослаблялась, но принимала самые различные политические формы.

Вопрос о «выборе веры» действительно стоял перед князем и боярством, но смысл его сводился к тому, насколько новая религия послужит укреплению власти и какие экономические выгоды она принесет. Все преимущества здесь были на стороне греческой церкви. Оставалось найти наилучший способ или предлог для учреждения ее на Руси. Разговор об этом возникал не раз на боярском совете, и принимались решения об отправке специальных посольств в Константинополь для ведения переговоров об установлении греческой церковной митрополии на Руси, что нашло отражение в наших летописях, содержащих легенду о «выборе веры». В ней запечатлелась более чем вековая история христианизации Киевской Руси, которая пришла в соприкосновение с множеством племен и народов, государств и империи, живших по разным законам и имевших разные религии. Киевским князьям со времени Аскольда приходилось многократно задумываться о том, какую форму правления избрать и чью религию предпочесть. Сама же по себе летописная легенда о «выборе веры» представляет большой интерес как шедевр ранне-средневековой русской литературы.

Легенда о «выборе веры»

Почему легенда? А разве не было на самом деле выбора веры, когда приспела крайняя необходимость замены язычества тем или иным видом наиболее распространенных мировых религий? Похоже на то. Ведь при сложившихся к тому времени на Руси условиях этот выбор был предрешен всем предшествующим периодом существования Киевского княжества, его вовлеченностью в отношения с христианскими странами и народами, и прежде всего Византией. Греко-православная церковь уже занимала прочное положение в княжестве среди иных вер и религий. Распространение православия шло через Болгарию, в киевских церквах главенствовали болгарские священники. И все же легенда о «выборе веры» представляется нам исключительно интересной и не только как шедевр летописной литературы, но и как философско-политический трактат о значении религии и церкви, об их роли в развитии Русского государства.

Первое десятилетие своего княжения Владимир, опираясь на боярскую верхушку и военный совет дружины, употребил на создание органов управления городами и землями своего обширного государства, на укрепление военной и экономической основы власти. Были созданы боярская дума, волостные и городские управы, возглавляемые княжескими наместниками, городские ополчения во главе с княжьими воеводами. Вводились новые виды подушных податей и налогов с дома, сохи, торгов и доходов купечества. Одновременно с этим назрела необходимость и религиозных реформ, то есть легализации христианских общин и церквей и их централизации под эгидой княжеской власти по образу и подобию византийской церковной системы.

986 год, согласно «Повести временных лет», проходит под знаком религиозных диспутов и «испытаний» разных вер, организуемых якобы по инициативе самого князя. Не исключено, что его внимание привлекали и чисто религиозные вопросы, различия в доктринах ведущих вероисповеданий, тем более если учесть, что большинство западных славян склонялось к принятию католичества. Но на первом плане все же стояли экономические соображения, ибо в данном случае непосредственно затрагивались интересы боярства и купечества, теснейшим образом связанных с Византией.

Итак, обратимся к рассказу летописца. Картина «выбора веры» предстает в сценах последовательного приема и бесед с представителями разных вероучений в княжеском дворце на Горе. Первыми оказались посланцы волжских болгар, которые, в отличие от дунайских болгар, принадлежали к финно-угорским племенам и исповедовали мусульманство.

Предлагая свою веру, болгарские послы убеждали Владимира: «Ты, князь, мудр и смыслен, а закона не знаешь, уверуй в закон наш и поклонись Магомету».

– А какова же ваша вера? – спросил он.

– Веруем богу, и учит нас Магомет так: совершать обрезание, не есть свинины, не нить вина, зато но смерти, говорит, можно творить блуд с женами. Даст Магомет каждому по семидесяти красивых жен и изберет из них одну красивейшую, и возложит на нее красоту всех, та и будет ему женой.

Искажая преднамеренно самую главную суть ислама, летописец как бы смотрит на него глазами самого князя – жизнелюба и прелюбодея: «Владимир же… слушал их всласть. Но вот что было ему нелюбо: обрезание, воздержание от свиного мяса и от питья; и сказал он: «Руси есть веселие пить, не можем без того быть».

Таким образом, мусульманство отвергалось с порога как чуждый славянину образ жизни, который сложился на Востоке в среде кочевых племен.

Мусульманских послов сменили католические, присланные самим римским первосвященником. Такие посольства многократно направлялись в Киев и раньше, но они ничего не добились, ибо слишком явны были их намерения подчинить Русь римскому папе по примеру Чехии, Венгрии и Польши. Однако католики решили еще раз попытать счастья.

– Земля твоя такая же, как и наша, – сказали посланцы Рима. – А вера наша не похожа на твою, так как наша вера – свет; кланяемся мы богу, сотворившему небо и землю, звезды, месяц и все, что дышит, а ваши боги – просто дерево…

– Ну, а в чем заповедь ваша? – спросил их Владимир.

– Пост по силе, если кто пьет и ест, то все во славу божию, как сказал учитель наш Павел.

Кажется, и на сей раз миссия римских послов закончилась неудачей, о чем свидетельствовали заключительные слова Владимира: «Идите откуда пришли, ибо и отцы наши не приняли этого». В них содержался явный намек на прежние провалы католических миссий.

Менее всего князь и его бояре были склонны принять католичество. Здесь в Киеве еще хорошо помнили о великом посольстве во главе с гордым и строптивым рыцарем-епископом Адельбертом, которое прислал в 960 году германский король Оттон I. Епископ пытался беззастенчиво склонить княгиню Ольгу к согласию встать под покровительство германского короля и католической церкви. При этом давались заверения и обещания взять Русь под защиту от Византии и прочих ее врагов. Присутствовавший на церемонии приема посольства и на переговорах Святослав, сын Ольги, был вне себя от гнева и ярости. Каково было слушать эти наглые ультимативные предложения ему – сотрясателю Византийской империи и покорителю столь многих племен и народов? Он внезапно прервал переговоры и приказал Адельберту вместе с посольством немедленно убраться из пределов княжества, что те и сделали с великой поспешностью…

Католических миссионеров сменили «хазарские евреи». Так летописец называет представителей тюркской народности, которая обитала в границах Хазарского каганата. Значительная часть хазар исповедовала иудаизм, который был ими воспринят от еврейских купцов, переселившихся в период мусульманской экспансии из Сирии, Ирака и Ирана в земли каганата, где они постепенно стали занимать ведущее положение в торговле и ростовщичестве. Со времени княжения Олега и Игоря в Киеве обосновалась целая колония хазарских купцов и ростовщиков, которых здесь прозывали «хазарскими евреями». По-видимому, сведения об иудаизме были получены именно от них и положены в основу легенды о выборе веры.

Хазары заявили следующее: «Слышали мы, что приходили болгары и христиане, уча тебя каждый своей вере. Христиане же веруют в того, кого мы распяли, а мы веруем в единого бога Авраама, Исаака и Иакова».

– А что у вас за закон? – полюбопытствовал Владимир.

– Обрезываться, не есть свинины и заячины, хранить субботу.

– А где же земля ваша?

– В Иерусалиме.

– Точно ли она там?

Смущенные этим вопросом, посланцы отвечали:

– Разгневался бог на предков наших и рассеял нас по различным странам за грехи, а землю нашу отдал христианам.

– Как же вы иных учите, а сами отвергнуты богом и рассеяны? Если бы бог любил вас и закон ваш, то не были бы вы рассеяны по чужим землям. Или и нам того же хотите?

Кстати, заметим, что иудаизм являлся религией сугубо национальной и распространялся главным образом среди евреев диаспоры (рассеянных за пределами Палестины еврейских общин), поэтому и не мог быть принят в качестве государственной религии не только славянским, но любым другим нееврейским народом. И все же нельзя было обойти молчанием эту религию ввиду того, что она стала истоком и христианства, и ислама – двух мировых религий. Что же касается самой характеристики иудаизма, данной посланцами хазар, то в ней отсутствуют главные его признаки – догмат о богоизбранности еврейского народа, об ожидаемом мессии, который должен спасти только евреев и собрать их воедино в Израиле – государстве евреев, разгромленном римлянами в I веке до нашей эры.

Наконец, на конкурсе различных религий была представлена и греко-православная вера в лице присланного из Константинополя ученого богослова и философа. В его уста летописец вложил все свои познания о вероучениях «ложных и истинных», противопоставляя им «единственно верное, истинное» вероучение, каким является греческое православие. Речь философа представляет собой образец богословской риторики, в которой излагаются основы Ветхого и Нового заветов, предается проклятию и осуждению язычество, а также всякое отступление от апостольских догм и истин, характерное для католиков и христианских еретических учений.

Свое выступление философ начинает характеристикой ранее представленных князю религий: «Слышали мы, что приходили болгары и учили тебя принять свою веру. Вера же их оскверняет небо и землю, и прокляты они сверх всех людей, уподобились жителям Содома и Гоморры, на которых напустил господь горящий камень и затопил их, и потонули, так вот и этих ожидает день погибели их, когда придет бог судить народы и погубит всех, творящих беззакония и скверны. Ибо подмывшись, вливают эту воду в рот, мажут ею по бороде и поминают Магомета. Так же и жены их творят ту же скверну, и еще большую…» Слушая это, Владимир якобы, плюнув на землю, сказал: «Нечисто это дело».

Здесь философ напоминает о проклятии богом рода человеческого за «первородный грех» и всяческое отступление от священных заветов. В число грешников он включает и мусульман, уподобляя их обитателям Содома и Гоморры – двух ханаанских городов, испепеленных богом за отказ жителей совершить обрезание. При этом господь дал возможность уйти лишь Лоту, его жене и дочерям, запретив им в пути оборачиваться назад. Но жена Лота, сгорая от любопытства, все же не утерпела, оглянулась и тут же превратилась в соляной столб. Поэтому дочери Лота заменили ему жену, и от них пошли маовитяне и филистимляне.

Однако, по мнению философа, не только мусульмане и прочие прокляты богом, но и те, кто верует в него иначе, нежели правоверные греки: «Слышали мы и то, что приходили к вам из Рима проповедовать у вас веру свою. Вера же их немного от нашей отличается: служат они на опресноках, то есть на облатках, о которых бог не заповедал, повелев служить на хлебе, и поучал апостолов, взяв хлеб: «Сие есть тело мое, ломимое за вас…» Гак же и чашу взял и сказал: «Сия есть кровь моя нового завета». Те же, которые не творят этого, неправильно веруют».

Здесь богослов говорит об обострении отношений между константинопольской и римской церквами за их главенство в странах Европы. Противоречия в основном касались богослужебной практики в обеих частях бывшей Римской империи, раскол которой произошел в 395 году. С этого времени постепенно формировались два основных направления в христианстве: римско-католическое и восточно-православное (греко-кафолическая церковь). По-разному складывалась в них система иерархии духовенства, а также порядок отправления так называемых святых таинств – крещения, миропомазания, причастия, исповеди, венчания (брака), священства и елеосвящения (соборования).

Наиболее сложным в христианстве всегда был вопрос о его связи с иудаизмом, об отношении к идеям Ветхого завета. Признавая еврейского бога – творца вселенной, земли и человека, а также всех ветхозаветных патриархов и пророков, христианское учение напрочь отрицает тот иудаизм, который основывается на концепциях еврейского мессианства и богоизбранности еврейского народа, которому якобы самим богом предназначено преобладать над другими народами и спастись в день «страшного суда». Эти же идеи лежат в основе современного иудаизма, идеологии и политики сионизма – крайне реакционного политико-религиозного национал-шовинистического течения.

Проблема отношения христиан к иудаизму – национальной религии евреев – в IX–X веках стояла весьма остро. Почему христиане веруют в того, кого распяли евреи? Отвечая на вопрос, философ пытался объяснить заблуждения древних евреев, создавших миф о своем мессии, который должен прийти от их бога Яхве и спасти только правоверных евреев и истребить всех неиудеев. Вследствие этого в Иудейском царстве избивали и истребляли еретиков и пророков, которые предсказывали появление божьего посланника (его сына) для спасения не только евреев, порабощенных Римом, но и неевреев – всех страдающих, угнетенных и обездоленных.

«Когда же сбылись пророчества их, когда сошел он на землю (имеется в виду Иисус Христос. – В. Р.), был он распят, и, воскреснув, поднялся на небеса, ожидал бог покаяния от них (евреев. – В. Р.) сорок шесть лет, но не покаялись, и тогда послал на них римлян, и римляне разбили их города, а самих рассеяли по иным землям, где и пребывают в рабстве».

Свое выступление посланец Константинополя завершает объяснением того, зачем «сын божий» сошел на землю и принял тяжкие муки и страдания во имя спасения всех грешников на земле, обещая им воздать по заслугам при втором своем пришествии. Богослов живописует, как грешники, стеная и плача, идут в ад, а праведники, радостные – в рай. «Если хочешь с праведниками справа стать, – обращается философ к князю, – то крестись». На что тот ему уклончиво ответил: «Подожду еще немного».

Только спустя год Владимир возвращается к тому же вопросу и созывает боярский совет и городских старейшин. Но не для того, чтобы обсуждать преимущество той или иной веры, а, скорее, для выработки каких-то условий принятия греческой веры и определения структуры соответствующих церковных органов. Однако летописец представляет дело так, будто на совете было решено избрать мужей славных и умных, числом десять и послать их и к волжским болгарам, и к немцам, и к грекам, дабы еще раз «испытать» их веру. Через какое-то время князь снова созвал свой совет, и на нем был заслушан подробный отчет об итогах этих своеобразных «научных командировок».

Те, кто ходил к болгарам, сказывали: «Ходили в Болгарию (Волжскую. – В. Р.), смотрели, как они молятся в храме, то есть в мечети, стоят там без пояса; сделав поклон, сядет и глядит туда и сюда, как безумный, и нет в них веселья, только печаль и смрад великий. Не добр закон их. И пришли мы в греческую землю, и ввели нас туда, где служат они богу своему, и не знали – на небе или на земле мы: ибо нет на земле такого зрелища и красоты такой, и не знаем, как и рассказать об этом, – знаем мы только, что пребывает там бог с людьми, и служба их лучше, чем во всех других странах. Не можем мы забыть красоты той, ибо каждый человек, если вкусит сладкого, не возьмет потом горького; так и мы не можем уже здесь пребывать в язычестве».

Мы отлично понимаем, что эти описания различных вер и культов сочинялись авторами, жившими в XI–XIII веках, когда христианство прочно утвердилось в Киевской Руси. Естественно, монастырский писатель постарался, не жалея красок, изобразить райские красоты своей религии. Но справедливости ради следует сказать, что византийские храмы действительно превосходили всякие другие своей архитектурой, внутренним убранством, обилием золота и драгоценных камней. Поражала своей красочностью пышно обставленная литургия, заимствовавшая каноны античного греческого театра. В храме с его клиросами, притворами и амвонами, царскими вратами, голосистыми дьяконами и торжественными хорами, как на подмостках, разыгрывались уже не сцены из жизни царя Эдипа или Агамемнона, а мистерии, посвящаемые Иисусу Христу и его апостолам, а также трагедийные эпизоды «крестного пути», распятия и воскрешения Христа.

С пышностью византийского богослужения не способно было соперничать мусульманское храмовое богослужение, проникнутое суровым духом жизни кочевников – обитателей пустынь или горных селений Востока. В нем нет ни хоров, ни яркой живописи, ни того возжигания множества свечей и светильников, какое присуще греческим храмам, которые не могли не восхищать всякого «варвара», впервые увидевшего эту «неземную» красоту.

Теперь, после того как мы ознакомились с содержанием этой пространной легенды о «выборе веры», важно выяснить, когда и кем она была составлена и кому адресована?

Ясно, что ее рождение произошло не при жизни князя Владимира, а гораздо раньше. В ту пору христианство в Киевской Руси уже имело довольно широкое распространение, а в самом Киеве со времен княгини Ольги в православных церквах велось книжное богослужение на славянском языке. Так что у князя было полное представление о христианской вере, но он противился ее принятию но завету своего отца Святослава – непримиримого врага Византии и христианства.

По своему содержанию и структуре легенда о «выборе веры», безусловно, относится к более раннему периоду русской истории, точнее, ко временам Аскольда – 60-м годам IX века. А наиболее пространная ее часть, поучения греческого философа, выдает с головой «анонимного» творца – константинопольского патриарха Фотия, автора известных бесед «По случаю нашествия россов на Константинополь» (860 г.). Этот святитель являлся наиболее ярким обличителем язычества и распространителем греко-православной веры среди восточных славян. Ему же принадлежала инициатива обращения киевского князя Аскольда в христианство, а также крещения славянского населения в Херсонесе и других причерноморских городах и селениях. А наставления о христианской вере (речь философа) могли быть прочитаны Аскольду перед заключением договора об учреждении православной епархии в Киеве в 867 году. Конечно же, Аскольд и его окружение имели довольно слабое представление о христианстве, поэтому наставления Фотия пришлись как раз ко времени и к месту. С этого момента и начался процесс христианизации восточных славян под влиянием Константинополя. Одновременно происходила христианизация и западных славян под влиянием римско-католической церкви.

Перед тем как принять новую веру, Владимир должен был решить для себя множество вопросов, в том числе и весьма щекотливого свойства. Как известно, христианская религия требует строгого соблюдения и выполнения ряда предписаний, регулирующих поведение человека в быту. В частности, не допускается прелюбодеяние и многоженство. Князь же, усиливая свою власть и распространяя ее на все Поднепровье и Поволжье, по свидетельству летописца, умножал и число своих жен и наложниц.

В церковной литературе обходят этот факт либо молчанием, либо обвиняют летописи в предвзятости. Но какой смысл было автору изображать Владимира в столь невыгодном для него свете? Не он ли признает его заслуги в принятии христианства и распространении новой веры на Руси? Думается, в основу изложения легли действительные события и сведения из надежных источников.

А сообщается о князе следующее: «Был же Владимир побежден вожделением, и вот какие были у него жены: Рогнеда, которую поселил на Лыбеди, где ныне находится сельцо Предславино, от нее имел он четырех сыновей: Изяслава, Мстислава, Ярослава, Всеволода, и двух дочерей; от гречанки имел он Святополка, от чехини – Вышеслава, а еще от одной жены – Святослава и Мстислава, а от болгарыни – Бориса и Глеба, а наложниц было у него триста в Вышгороде, триста в Белгороде и двести на Берестове, в сельце, которое сейчас называют Берестовое».

Летописец характеризует Владимира как несусветного женолюбца и развратника: «И был он ненасытен в блуде, приводя к себе замужних женщин и растляя девиц. Был он такой же женолюбец, как и Соломой, ибо говорят, что у Соломона было семьсот жен и триста наложниц. Мудр он был, а в конце концов погиб. Этот же был невежда, а под конец обрел себе вечное спасение». Свой рассказ автор заключает рассуждениями о «добрых» и «злых» женах, но, обвиняя Владимира как язычника-блудодея, противопоставляет ему Владимира-христианина, обретшего с принятием православия и свое спасение.

Здесь необходимо кое-что пояснить. У восточных славян к тому времени уже существовала моногамия, то есть парный брак. Однако полигамия, или многоженство, еще оставалось привилегией, правом племенных вождей, которые во время войн захватывали пленных и превращали на определенный срок плененных мужчин в своих рабов, а женщин – по выбору – в жен или наложниц. Следует еще учесть, что в те времена во всех странах Востока имела широкое распространение торговля рабами и рабынями. Особенно доходными являлись женские торги в городах Хазарского каганата, на всем Черноморском побережье и в самой Византии. Вот почему было принято иметь как можно больше рабынь и наложниц. Этим подчас определялось богатство и славянских племенных вождей или князей.

Как истинный представитель своего времени, Владимир тоже не ударил в грязь лицом, заведя столько жен и наложниц. Впрочем, торговлей ими он, кажется, не занимался, а без дарения их приближенным или иноземным гостям дело не обходилось. Наличие у него такого гарема можно объяснить еще и тем, что тогда существовал обычай, согласно которому победитель брал от каждого покоренного им города не только вещественную или денежную дань, но и женщину как заложницу. Таким образом, у Владимира Святославича, покорившего множество русских и нерусских городов, могло скопиться значительное число жен. А то, что их у него было немало, сам за себя говорит следующий факт: князь имел двенадцать законных сыновей и не меньшее количество дочерей, из которых известны имена только двух: Предславы и Доброгневы.