Текст книги "Слово о князе Владимире"

Автор книги: Владимир Руднев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

Эпизод войны с печенегами

По данным летописей, печенеги впервые появились в южнорусских степях в 915 году. «Придоша печенези первое на Русскую землю и, сотвориша мир с Игорем, идоша к Дунаю».

По свидетельству Константина Багрянородного, еще намного ранее этот кочевой народ, обитавший между Волгой и Уралом, пробился через землю хазар и устремился против мадьяр, живших тогда у Волги. Следом за снявшимися с места мадьярами печенеги прошли на Дунай, оттеснив их в среднее его течение. Печенежская орда состояла из восьми колен, представители одной половины которых кочевали между Дунаем и Днепром, а другой – между Днепром и Доном.

Со времени княжения Игоря Киев и печенеги, стоявшие на великом пути в Русское (Черное) море, вели войны, заключали договоры и союзы. В XI веке другой кочевой народ – половцы подчинили себе печенегов, и те, постепенно переходя к оседлости, стали тяготеть к Киеву, наниматься к нему на службу. Основные их поселения находились по берегам Роси. Во второй половине XI века они превращаются в вассалов Руси, обязываясь охранять южные ее границы и участвовать в походах киевских князей. Оседлых печенегов называли на Руси не только торками, но и берендеями или черными клобуками, то есть черными шапками, черными колпаками. После золотоордынского нашествия часть их смешалась с русским населением, часть откочевала в среднеазиатские степи и далее в бассейн Сырдарьи, где и осела окончательно, перемешавшись с другими тюркскими народами и получив новое имя – каракалпаки.

Весь десятый век, ставший веком расцвета Киевской Руси, обозначен не только созидательными деяниями, но и непрерывными войнами как с Византией, так и кочевыми ордами печенегов, которые использовались империей против Киевской Руси, стремившейся выйти на Черноморское побережье и Дунай. Русским дружинам, сопровождавшим караваны торговых судов по Днепру, приходилось постоянно преодолевать печенежские заставы и с боем пробиваться сквозь них. Впрочем, печенеги опасались вступать в соприкосновение с крупными воинскими силами русских, так как хорошо знали силу и мощь их оружия, стойкость и отвагу воинов в ближнем бою. Но как только становилось известно об ослаблении защиты русских рубежей, кочевники спешили немедленно воспользоваться этим, чтобы разграбить города, угнать в полон их жителей для распродажи на причерноморских торгах.

Некоторые эпизоды военных стычек с ними нашли отражение в «Повести временных лет», а отдельные случаи стали хрестоматийными, запечатлены в картинах русских художников. Один из таких случаев оброс легендой и известен как поединок русского силача Яна Усмаря (Усмошвеца) с печенежским богатырем.

Это произошло весною 992 года. Печенеги двинулись на Киев от берегов реки Суды, а Владимир, узнав об угрозе нападения, выступил с дружинами им навстречу и встал на реке Трубеж. Так русские и печенежские рати выстроились друг против друга, выжидая удобный Момент для нападения. Конечно, печенегов такое положение не устраивало, ибо они рассчитывали внезапно осадить Киев, а тут им противостоял столь мощный заслон. Обычно в подобных ситуациях устраивалось единоборство наиболее ловких и сильных бойцов – представителей враждебных сторон, а иногда и самих предводителей воинских отрядов.

Так было и на сей раз. С предложением о поединке выступил печенежский князь: «Выпусти своего мужа, а я своего, и пусть борются. Если твой муж победит, то не будем воевать три года, если же мой победит, то будем воевать три года». Как же понимать выдвинутые условия? Думается, за этим крылся понятный обеим сторонам смысл: кто бы ни взял верх, в бой вступать не будем, а разойдемся либо на три года, либо на неопределенное время.

Владимир согласился и приказал найти такого молодца, который бы не ударил лицом в грязь. Однако в дружине такого не сыскалось, а печенеги уже выставили своего бойца устрашающего вида и большой силы. Загрустил киевский князь и огорчился: «Да неужто нет на Руси никого, кто бы вышел против того печенега?» И тогда подошел к нему седой старец и молвил:

– Не тужи, княже, есть у меня один сын меньшой дома. Четыре сына мои в твоем войске, а этот дома остался. С детства никому не удавалось его победить. Кожемяка он, и силища у него в руках неимоверная. Пожурил я его однажды, так парень в сердцах взял и порвал кожу руками. Кто еще сумеет сделать такое?

– Ну, зови сына сюда! – обрадовался Владимир Святославич.

И вот явился кожемяка перед лицо князя. «Сможешь ты победить вон того печенега?» – спросили его. Тот замялся, отвечая: «Не знаю, могу ли я сладить с тем печенегом. Пусть меня испытают. Нет ли где быка у вас побольше, да посильнее?» Скоро нашли такого быка, разъярили и пустили на парня. Юноша не дрогнул, изловчился, ухватив его руками за бок, вырвал кожу вместе с мясом и повалил животное наземь.

– Вижу, можешь сразиться с печенегом! – порешил Владимир.

А в стане противника уже устали ждать: «Ну, где же ваш боец? Наш-то уже давно готов!» Выпустили они на поле своего великана. Когда против него вышел приземистый русский боец, стали печенеги смеяться над ним: куда, мол, ему против нашего!

Размерили место для поединка. По обе его стороны расположились печенеги и русские. Воины пошли друг на друга. Схватившись мертвой хваткой, начали жать один другого, и русский силач стал брать верх: оторвал печенега от земли, а затем сдавил его в своих могучих руках так, что из того дух вышел вон. Тут раздался крик в обоих станах, и печенеги побежали прочь. А русские гнали их до самой засеки…

Эта легенда явилась живым отголоском реального факта и стала сюжетом не одной народной сказки, где героем выступал русский мастеровой Кожемяка. Именно с событиями тех лет связывает летописец основание крепости Переяславля, которую заложил Владимир в честь одержанной победы над печенегами. Согласно летописи, кожемяку по имени Ян Усмошвец и его отца князь будто бы пожаловал в бояре.

По свидетельству письменных источников, мир с печенегами действительно длился в течение трех лет, а по истечении срока кочевники снова объявились у города Василева в 995 году, угрожая напасть на Киев. В этой войне Владимира Святославича постигла полная неудача. Может быть, сказалось отсутствие незадолго перед тем умершего Добрыни или самонадеянность князя, привыкшего довольно легко отбивать вражеские набеги. Выступив на сей раз с малыми силами, он был разбит наголову и спасся по чистой случайности, укрывшись от преследования под мостом.

На радостях по поводу своего чудесного спасения Владимир пировал в Василеве восемь дней. Было изготовлено триста провар меду, созваны бояре, посадники и старшины со всех городов. Веселился и весь городской люд. Ну, и конечно, попы постарались внушить князю, что своей жизнью он обязан не кому иному, как своему божественному покровителю – святому Василию. В честь святого Владимир Святославич закладывает в Василеве церковь Преображения. А возвратясь в Киев, празднует и пирует еще восемь дней, собрав бесчисленное множество гостей в «оттином» доме.

Это лишний раз свидетельствует о том, что Владимир, как подчеркивает летописец, не становится ни святошей, ни церковным фанатиком. Напротив, он в своей жизни остается приверженным старославянским обычаям отцов и дедов. Данное обстоятельство наложило на всю последующую его политику определенный отпечаток. Князь не только не стал преследовать язычество, скоморохов и лицедеев, к чему его подталкивали митрополиты и черноризцы, но всячески поощрял возрождение народных традиций, устраивал большие праздники, привлекая в Киев таланты из низов.

Время князя Владимира, кроме всего прочего, примечательно и тем, что оно явилось своеобразным рубежом в развитии языческой культуры Руси, вершиной ее расцвета, когда новые феодальные отношения и соответствующие им духовные ценности еще не упрочились, а старые традиции и представления не только не исчезали, но получили дополнительный животворный импульс в связи с достижением политического единства славянских племен, сохранивших демократические общинные порядки. Киев становится центром общерусской культуры – языческой по духу. К Владимиру Красное Солнышко в «стольный град» сходились гусляры, рожечники, скоморохи, фокусники, плясуны, известные борцы и силачи, наездники, лучшие стрелки из лука и метатели копий, чтобы принять участие в праздничных представлениях и состязаниях. Особой любовью и почетом пользовались народные сказители и песенники, услаждавшие слух легендами о богатырской славе былинных героев, их боевых подвигах, походах за моря и горы.

Перекидывая воображаемый мост через все русское средневековье, мы открываем для себя многое из того культурного наследия, дошедшего до нас в виде памятников литературы и устного народного творчества. Необыкновенно жизнеутверждающим предстает эпос наших предков, бурно равивавшийся на стыке двух исторических эпох – родового и феодального строя. Народные певцы и сказители прославляли и князей, и простых людей из низов – оратаев (пахарей), мастеров-ремесленников, героев-богатырей, защитников Отечества.

Своеобразен и демократичен сам дух русских былин, героями которых являлись не только богатыри и добрые молодцы, но и молодицы, или «поляницы», не уступавшие в отваге и ловкости персонажам мужского пола. Как те, так и другие были всегда готовы встать «за други своя», прийти на помощь обиженному, защитить народ от «Идолища поганова», Соловья-разбойника или Змея Горыныча и Тугарина Змеевича, олицетворявших орды нападавших со стороны Поля кочевников.

В образе отважных «поляниц» запечатлелись черты реальных героинь, которые участвовали в боевых походах и войнах Святослава и других князей или с оружием в руках отражали атаки врагов на русские города. В роли богатырей, как правило, выступали выходцы из отдаленных мест, из «засельщины». Наиболее ярким персонажем во все времена оставался Илья Муромец из села Карачарова.

О том, каких высот достигло песенно-поэтическое искусство в Киевской Руси, красноречиво свидетельствует безвестный автор «Слова о полку Игореве», говоря о том, что его вдохновляло творчество великих русских песенников, живших задолго до него. И среди них выше всех он ставит Бояна:

О Боян, о вещий песнотворец,

Соловей времен давно минувших!

Ах! Тебе б певцом быть этой рати

Лишь скача по мысленному древу,

Возносясь орлом под сизы тучи,

С древней славой новую свивая…

Автор «Слова» называет Бонна внуком Велеса, соловьем старого времени, вещим певцом, воспевшим и Ярослава Мудрого, и Мстислава Удалого, и Романа Красного, некогда вдохновлявшим дружины на ратные подвиги. Не подлежит сомнению, что первые наши летописцы – Никои, Иван, Нестор при составлении своих сводов также использовали устные предания русских сказителей.

Логично предположить, что Боян – собирательный образ легендарного песнопевца, в котором воплотились черты не одного поколения слагателей былин и сказаний, чьи имена канули в Лету. Вероятно, «боянами» называли дружинных певцов-бардов времен Олега и Святослава, поднимавших в походах боевой дух князей и воинов. Но это нисколько не противоречит известной точке зрения, что Боян – лицо реальное, гениальный поэт-песенник, «русский Гомер». Вполне возможно, что он действительно существовал и в своем творчестве свел воедино устные творения живших в разное время отдельных сказителей-«боянов».

Н. М. Карамзин в своем «Пантеоне российских авторов» говорит о нем следующее: «Может быть, жил Боян во времена Олега, может быть, пел он славный поход сего Аргонавта к Царю-граду, или несчастную смерть храброго Святослава, который с горстию своих погиб среди бесчисленных Печенегов, или блестящую красоту Гостомысловой правнучки (основателя Новгорода. – В. Р.) Ольги, ее невинность в сельском уединении, ее славу на троне».

Видимо, и при блистательном дворе Владимира находились златоустые песнопевцы-«бояны», пользовавшиеся среди всех почетом и уважением, украшавшие многодневные пиршества, воспевавшие богатырские подвиги великих предков киевского князя и славные победы его самого над греками, ляхами, печенегами, ятвягами, волжскими болгарами.

Бруно-Бонифаций
в гостях у Владимира

Мерзебургский архиепископ Бруно-Бонифаций в 1006 году совершил миссионерскую поездку в страну печенегов. Его дорога пролегала через Киев. Перед тем как отправиться пропагандировать католичество среди кочевников, он прожил здесь целый месяц, пользуясь расположением и гостеприимством князя Владимира. По всей видимости, персона Владимира Святославича интересовала архиепископа не меньше, чем печенеги, ибо германский император Генрих II дал ему наказ еще раз попытаться склонить Киевскую Русь к союзу со Священной Римской империей, а самого князя – к католичеству. В своем подробном послании Генриху II о пребывании в Киеве Бруно дает интереснейшие сведения о Владимире. Это письмо впервые перевел русский историк-археограф Н. Н. Оглоблин с латинского текста в 1876 году.

После витиеватого излияния верноподданнических чувств к императору и римско-католической церкви миссионер сообщает:

«Вот уже целый год прошел, как мы, после долгого, но бесплодного пребывания в Венгрии, оставили эту страну и направились к Печенегам – самым злым язычникам.

Русский государь (Владимир), известный могуществом и богатством, удерживал меня у себя целый месяц (как будто бы я по своей воле шел на гибель!) и противился моему предприятию, стараясь убедить меня – не ходить к этому дикому народу, среди которого невозможно отыскать ищущих спасения, а найти себе бесполезную смерть – всего легче…»

Как это непохоже на Владимира – поборника идеи распространения христианства среди язычников. Более того, оказывается, он считает миссионерство бесполезным предприятием. В последующих строках раскрываются человеческие качества Владимира:

«Но он не мог отклонить меня от моего намерения, и так как его страшило какое-то видение о мне недостойном, то он сам, с войском своим, два дня провожал меня до последних пределов своего государства, которые у него для безопасности от неприятеля на очень большом пространстве обведены со всех сторон самыми завалами (засеками).

На границе он слез с коня, я шел впереди с спутниками, таким образом мы вышли за ворота (укрепления). Владимир расположился на одном холме, а мы – на другом. Я держал в руке крест Христов, распевая знаменитую песнь: «Любишь ли меня Петр? Паси агнцы моя!» По окончании пения государь прислал к нам одного из старейших сказать: «Я довел тебя до того места, где оканчивается моя земля и начинается неприятельская. Именем бога умоляю тебя, не губи, к моему бесславию, своей молодой жизни! Я убежден, что завтра, раньше трех часов, ты, без цели и пользы, встретишь горькую смерть». Мой ответ был такой: «Пусть господь откроет тебе рай так, как ты открыл нам путь к язычникам».

Вот так участливо, со всей душой отнесся Владимир к представителю крайне враждебного православию направления в христианстве. Он делает все возможное, чтобы как-то обезопасить пребывание Бруно и его спутников в стане печенегов.

Далее архиепископ описывает, как с ним обошлись те, кого он собирался обратить в христову веру:

«Два дня шли мы без всякого препятствия: на третий день – это была суббота – нас рано схватили печенеги. В тот же самый день нас всех, с наклоненными головами и обнаженными шеями, три раза, т. е. утром, в полдень и к вечеру, подводили под топор палача. Но чудесной помощью божиею и св. Петра, нашего покровителя, мы избавились от неизбежной смерти. Было воскресенье, когда нас препроводили в главный стан Печенегов. Нам назначена была особая ставка и мы должны были там жить до тех пор, пока весь народ, оповещенный через нарочитых гонцов, не соберется на совет. В следующее воскресенье, при наступлении вечера, нас ввели в средину этого собрания, погоняя бичами нас и коней наших. Несметная толпа народа, с сверкавшими от злости глазами и пронзительным криком, бросилась на нас, тысячи мечей, простертых над нашими головами, грозили рассечь нас на части. Так нас мучили и непрестанно терзали до темной ночи, пока наконец печенежские старейшины не поняли речей наших и, убедившись по свойственной им прозорливости, что мы для их же пользы прибыли в их страны, не исторгли нас властию своею из рук народа. После этого, соизволением господа бога и святейшего апостола Петра, мы пять месяцев оставались среди Печенежского народа, объехали три части их страны, до четвертой же не могли дойти, но и из ней некоторые важнейшие обитатели прислали к нам своих поверенных…»

Из дальнейших объяснений становится ясно, почему печенеги не прикончили архиепископа и его компанию: в этом решающую роль сыграл не апостол Петр и не господь бог, а киевский князь Владимир.

«Обративши к христианской вере, по указанию божию, около 30 душ, мы, от лица русского князя заключили с печенегами мир, которого, как они меня уверяли, другой никто, кроме нас, заключить не мог бы. «Мир этот – говорили они – есть твое дело. Если он будет прочен, как ты нам обещаешь, мы все охотно сделаемся христианами. Но если повелитель Руси поколеблется в исполнении своих обещаний, в то время нам не до христианства будет: мы тогда только о войне помышлять будем». С таким ответом мы прибыли к русскому князю, и он, снисходя к моей просьбе и имея в виду прославление имени божия, дал Печенегам, в заложники мира, сына своего. Посвятивши во епископы одного из монахов наших, мы отправили его вместе с сыном князя в глубь Печенежской земли. Так, к наибольшей чести и славе господа бога, избавителя нашего, было тогда посеяно христианство между грубым и самым свирепым, какой только есть на земле, языческим народом…»

Итак, используя имя Владимира, немецкий архиепископ пытался обратить целый народ в христианскую веру, но этого все же не случилось. Подтвердилось то, о чем предупреждал его князь: распространять среди кочевников христианство – дело бесполезное, а опасность поплатиться за это жизнью очень велика. Как видно, Владимир Святославич имел трезвый взгляд на вещи, не тешил себя иллюзиями в отношении даже самых благих предприятий и при всей противоречивости своей натуры отличался исключительной рассудочностью.

Не мог не видеть Владимир Святославич и того, что миссия Бруно-Бонифация преследовала цель окатоличивания сопредельных с Русыо земель, и то, что эта миссия направлялась германскими императорами Оттоном III и Генрихом И, римским папой Сильвестром II и польским королем Болеславом I.

После всех неудач с обращением печенегов в христианство Бонифаций с теми же целями направляется своими патронами в 1009 году в земли пруссов и ятвягов, где и находит свой бесславный конец вместе с девятнадцатью своими сподвижниками: всем им пруссы отрубили головы. Римская церковь объявила Бонифация святым великомучеником и тем самым положила начало новому этапу борьбы за овладение прибалтийскими землями.

6

В Берестовском замке

В летописях подробно освещается главным образом «языческий» период жизни Владимира, что создает впечатление, будто после «крещения Руси» он отстраняется от активной политической или государственной деятельности. Почему так скупы дальнейшие сведения? Может, его увлекли идеи религиозного подвижничества, заставив отгородиться от мира? Ничуть не бывало. Все объясняется несколько иначе.

Князь стал избегать контактов с присылаемыми из Константинополя митрополитами, которые при нем менялись трижды: в 992 году на место Михаила пришел Феофилакт, в 997 году главой русской церкви был назначен Леонт, а в 1108 году – Иоанн. При этом каждый митрополит, вступая во владение пожалованными киевским князем городами и землями, хоть и становился, как феодал, вассалом Владимира, но как лицо религиозное был независим, подчинялся Вселенской константинопольской церкви, преследовавшей на Руси собственные интересы, проводил ее политику. Вряд ли такое положение дел устраивало Владимира, но приходилось терпеть. В его отношениях с церковными иерархами явно наметился разлад.

Кроме того, к концу X века получила широкое распространение раздача земель и вотчин в собственность бояр, воевод и пастырей, стала развиваться удельная система хозяйствования, способствовавшая усилению власти отдельных крупных собственников на местах. Одновременно возрастало значение городов как самостоятельных центров с правом наследования в них княжеской и боярской власти и имущества, возникла государственная система, построенная па независимости суверенных князей и их вассалов. Все вместе это вело к децентрализации княжеской власти и ослаблению политических и экономических связей между отдельными городскими центрами и землями. И если некоторые города и области богатели и процветали за счет эксплуатации городского и сельского населения, то в целом наметилась нисходящая тенденция в развитии Киевского государства.

Теперь Владимиру приходилось не только считаться с волей церкви, усилившейся боярской верхушки и княжеских наместников – своих сыновей, но и ожидать мятежей с их стороны. Князь ясно видел и хорошо понимал происходящее, испытывал горькое разочарование и вряд ли надеялся на покровительство бога и святых православной церкви.

Таким образом, ему противостояла сильная церковнобоярская партия, поддерживаемая частью купечества. Интересы сторон во многом расходились. В этой ситуации, как ни старайся, вряд ли сумеешь представить Владимира в качестве не только основателя русского православия, но и убежденного религиозного подвижника. Здесь и кроются причины скудности информации о его жизни в конце X – начале XI века. Потому рассказ о «поганском» язычестве и «языческом» периоде правления у летописцев получился подробным, пространным и довольно живописным, а последующая деятельность главы Киевского государства оказалась как бы смазанной. Приводятся лишь краткие сведения о том или ином событии, о войнах, о смерти близких князя, о его сыновьях, поставленных наместниками в разных городах, и неожиданно сообщается о смерти его самого.

Чтобы воссоздать хотя бы в общих чертах картину последних 20 лет жизни Владимира Святославича, историкам приходилось по крупицам собирать факты в зарубежных исторических хрониках.

После смерти Добрыни в начале 90-х годов князь почти не вмешивался ни в дела боярского совета, ни тем более в дела митрополита. Он перебрался в сельцо Берестово, что находилось неподалеку от Киева на Печерских высотах, на крутом берегу Днепра, и обосновался в замке, сделав его своей резиденцией[10]10
  По соседству с ним при Ярославе Мудром возникла Киево-Печерская лавра. От самого же Версстовского замка ныне не осталось ничего, кроме церкви Спаса, построенной в середине XI столетия. Этот храм являлся усыпальницей Мономаховичей. Здесь был захоронен в 1157 г. сын Владимира Мономаха, основатель Москвы Юрий Долгорукий. Сейчас церковь Спаса входит в комплекс музея-заповедника Киево-Печерской лавры. Она была заново реставрирована после Великой Отечественной войны. В 1947 г. в связи с празднованием 800-летня основания Москвы внутри нее установили мемориальный саркофаг Юрия Долгорукого.


[Закрыть]. По сути, с этого времени Владимир занялся в основном защитой рубежей государства от вражеских нападений и войнами.

Как раз в тот период усилился натиск на русские земли закоренелых врагов Руси – печенегов, поляков, Византии. Особенно настойчиво добивался своих целей по овладению червенскими городами польский князь Болеслав Храбрый. Он плел заговоры, используя своего зятя, – приемного сына Владимира – Святополка, вокруг которого собиралась вся боярская оппозиция.

Почему Владимир покидает «отний» терем на Горе в Киеве и поселяется в Берестове?

Здесь, несомненно, сыграла не последнюю роль упомянутая нами растущая боярская и церковная оппозиция, и, чтобы как-то оградить себя от нее, он почел за благо последовать примеру своей бабки Ольги. Ведь и она в свое время обосновалась на постоянное жительство во вновь построенной крепости на Вышгороде, где и проживала до последних дней жизни. Такое положение, когда короли сооружали для себя «орлиные гнезда» – крепости и замки, характерно для всей феодальной Европы. По тому же пути следовали и многие удельные князья, создавая в подвластных им городах две или три территориально разграниченных зоны: замок, обнесенный стеной княжий город, или крепость, и незащищенный посад.

Итак, в Киеве образовались как бы два центра: один на Горе, в «киевском граде», вокруг митрополита и казначея Десятинной церкви Анастаса, и другой – в Берестове вокруг Владимира Святославича. При этом оппозиционная князю церковно-боярская партия вынашивала планы устранения Владимира и его замены Святополком – сыном убитого Ярополка, который вполне созрел для захвата власти и был готов на любые условия ради достижения заветной цели. Окончательный разрыв с православным центром подтверждается и таким фактом: в Берестове при князе разрешается находиться лишь одному русскому священнику Илариону – его верному сподвижнику. Правда, и ему не все было по душе в Берестовском тереме, и, чтобы спасти себя от постоянного многолюдья и потех, а наипаче от «бесовских наваждений», Пларион часто уединялся в располагавшейся неподалеку пещере, став основателем пещерного монашества на Руси[11]11
  Пещеры эти остались от времени неолита, когда они служили жилищем для первобытных людей. Несколько десятилетий спустя после смерти Владимира в них найдет пристанище первая монашеская братия во главе с Антонием и его преемником Феодосием – основателями скитов ближних и дальних пещер Киево-Печерской лавры.


[Закрыть].

Жития святого Владимира представляют его в этот период как кроткого и смиренного христианина, предавшегося молитвам и покаянию за прежние грехи. Но этот образ далек от действительности. Князь и теперь не слезает с боевого коня, устремляется с дружинами отражать набеги своих врагов, усмирять восставшие племена. Таким он оставался до последнего часа жизни, бросая вызов любому врагу: «Мостите мосты, расчищайте дороги, иду на вы!»

Однако с каждым годом ему становилось все труднее. Не было рядом ни Добрыни, ни иных верных соратников и боевых товарищей. А на Горе богатели и набирали силу бояре и бывшие его воеводы – Вратислав, Волчий Хвост, Нутята и другие. Они отстраивали себе златоверхие терема, наполняли их золотом, драгоценными каменьями, мехами, съестными припасами, медами и заморскими винами. Все более богател и епископ Анастас, пряча в подвалах Десятинной церкви набитые сокровищами сундуки и ожидая своего часа, чтобы умыкнуть их.

Сам же князь живет просто и скромно в своем Берестовском тереме, отдыхая в перерывах между битвами и походами. Он во всем уподобляется своему отцу Святославу: носит простую льняную одежду и легкие козловые сапоги, ест и пьет скромно, как простой гридень. Теперь его более не интересуют евангелия, и священник Иларион читает ему книги Царств, повествующие о жизни царей Саула, Давида и Соломона, или книгу Иова, содержащую размышления о суетности и бренности земного существования. Таким перед нами предстает Владимир в описаниях Илариона – автора «Слова о законе и благодати».

Этот церковник – живой свидетель событий истории времен Владимира и Ярослава, явление в русской истории и литературе уникальное. Он обосновался в Киеве в конце 90-х годов X века после возвращения из Византии, где проходил многотрудный путь усвоения богословских наук и монашеского испытания. Его скоро заметили в церковной среде и в окружении самого киевского князя. По прошествии короткого времени Иларион становится первым русским священником в церкви княжеского Берестовского замка, а также духовным наставником Владимира, его советником, толмачом и книгочеем. С его помощью Владимир Святославич усваивал основы и догматы новой веры, воспринимая их со всем простодушием язычника.

Многие новшества князя, как, например, учреждение органов церковного управления в городах и весях Киевской Руси, строительство церквей и организация книжного обучения, вводились не без участия Илариона, отстаивавшего идею независимости Русского государства и его церкви от Византии или Рима. Данная мысль с большой силой выражена в его «Слове о законе и благодати» – церковно-политическом трактате, прославляющем Русскую землю и ее князей. Этот литературный памятник ставит Илариона в один ряд с выдающимися писателями Киевской Руси – Никоном, Нестором, Владимиром Мо-номахом. Знаменательно, что в 1051 году князь Ярослав самочинно поставил Илариона первым русским митрополитом за великие заслуги перед отечеством и государством.

«Слово о законе и благодати» – это изложенная на бумаге речь Илариона, произнесенная им на торжествах по случаю завершения строительства киевских оборонительных сооружений и Золотых ворот в 1049 году. В ней он предстает перед нами как страстный проповедник-патриот, призывающий радеть о нуждах Руси, о ее единстве и сплоченности, необходимых, чтобы прогонять посягающих на русские земли врагов, утвердить мир в княжестве, «укротить» соседние страны, «умудрить» бояр, укрепить города.

Автор «Слова» сумел нарисовать реалистический образ князя Владимира – великого деятеля своего времени, показать противоречивость его натуры, в которой уживались ум, доброта, великодушие, неуемная энергия, пагубные привычки, низменные страсти. Владимиру Святославичу дается характеристика мудрого политика, которому удалось понять требования времени и многое совершить во имя процветания государства. Ведь это он по собственному побуждению сделал «великое и дивное дело – крестил Русь» и стал «учителем и наставником» Русской земли. Владимир «равноумен», «равнохристолюбен», уподобляется самому Константину Великому – императору «двух Римов», а потому достоин быть названным «святым» и «равноапостольным, равным апостолам Иоанну, Фоме и Марку – основателям христианских церквей в различных странах и землях». Он также «единодержец земли своей», сумевший покорить соседние страны, кого «миром», а кого «мечом», и утвердить авторитет Руси среди других государств Европы.