Текст книги "Слово о князе Владимире"

Автор книги: Владимир Руднев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

Документ устанавливал и церковный суд в соответствии с правилами «Номоканона» для разбора дел о разводах, нарушении супружеской верности, похищениях невест, семейных драках, ведовстве-колдовстве, словесном оскорблении, тяжб в наследовании имущества и т. д.

В соответствии с уставом вводилось и новое сословие – духовенство, к которому причислялись «игумен, игуменья, поп и попадья, попович, чернец, черница, диакон, дьяко-нова, проскурница, пономарь, вдовица, калика, стороник, задушный человек, прикладник, хромец, слепец, дьяк и все причетници черковнии…» Все эти люди были подвластны митрополиту и епископам и подлежали их суду: «Аще их кто внидеть в вину, судити тех митрополиту и епископом опроче мирян».

Таким порядком учреждалась государственная церковь на Руси, включившаяся в процесс формирования русского феодализма и во многом определившая все его последующие законодательные акты и правовые институты.

Крещение новгородцев
«огнем и мечом»

Крещение под видом купальства удалось провести лишь в самом Киеве, где значительная часть жителей исповедовала христианство, но в иных весях и городах Киевской Руси попытки христианизации встречали упорное сопротивление со стороны языческого населения вплоть до изгнания воевод и присылаемых епископов и попов. Тем не менее православие целенаправленно и настойчиво насаждалось и учреждалось на всем великом днепровском пути и в Приильменье. Вскоре оно достигло и берегов седого Волхова, где язычество сохраняло господствующее положение. Сюда был направлен внушительный экспедиционный корпус из дружин под командованием самого новгородского посадника Добрыни и большого числа священнослужителей во главе с назначенным епископом Новгорода Иоакимом.

Новгород X столетия хотя и считался вторым по значению городом Киевской Руси, был еще сравнительно невелик и молод. Он возник у истока реки Волхов из озера Ильмень. Датой его основания считается 859 год. Согласно древней легенде, его заложили два брата – Словен и Рус. В поисках новых земель они отправились от берегов Черного моря на север по рекам, плыли до тех пор, пока не достигли озера Моиско, из которого вытекала река Мутная. Здесь братья основали город Словенск, назвав озеро в честь дочери Словена Илмером, а реку – в честь его сына Волховом. По истечении некоторого времени край поразила моровая язва, и жители покинули эти места. Лишь много лет спустя сюда пришли новые славянские племена. И вблизи старого города был построен новый, получивший имя Новгород.

Приведенная легенда – отголосок процесса колонизации Поильменья славянскими племенами в VIII веке, двигавшимися из Поднепровья и балтийского Поморья. Доказано, что на боярской, или кончанской, стороне, позже названной софийской, размещались кривичи, а на сотенной, или княжеской, – другие славянские и местные племена. Здесь впоследствии образовался торг и она стала называться торговой. В X веке обе стороны состояли из ряда концов – кварталов, в которых люди селились по профессиональному признаку. Так, в Неревском конце жили кожевники, кузнецы, красильники, Словенском – сапожники, Гончарском – гончары и ткачи.

В Новгороде проживало немалое число христиан и имелись христианские храмы, но большинство его населения являлось язычниками, в каждой семье был свой волхв и поклонялись всяк своему богу. Новгородцев – и бояр, и посадских людей, и простых смердов вполне устраивала старая вера в Волоса, Перуна и других богов, а также старые общинные вечевые порядки свободного торгового города, связанного с Киевом чисто коммерческими интересами, выплачивавшего ему ежегодную дань. Отсюда поставлялось в Киев множество изделий новгородских кустарей и ремесленников – кожи, ладьи, кольчуги и украшения, а также товары из прибалтийских земель. Но новгородцы не желали поступаться своими свободами и любое нововведение киевского князя воспринимали как посягательство на свои права.

Решив христианизировать новгородцев, Владимир и Добрыня полагались на их поддержку, так как считались в городе своими людьми. Добрыня к тому же являлся новгородским посадником, здесь же в просторном доме жила его семья. Но этим надеждам не суждено было осуществиться.

Как только горожанам стало известно, что к ним идут Добрыня и воевода Путята с попами и войском, они собрались на вече, где учинили великий шум и ропот. Волхв Богомил призвал народ не пускать непрошеных гостей и не давать своих богов на поруганье. Решено было выставить побольше людей для защиты города. Чтобы отрезать подходы к нему с посадской стороны, разобрали мост через Волхов, а со стороны, обращенной ко рву, спешно сооружали новые земляные насыпи с частоколом.

Подойдя к Новгороду, Добрыня сразу же оценил обстановку и понял, что ему не удастся приступом овладеть городом. Тогда он принялся уговаривать новгородцев покончить дело миром. Те в ответ начали обстреливать противоположный берег из камнеметных орудий, вызвав переполох в стане противника. Все попытки пришельцев переправиться через Волхов и высадиться на боярской стороне ни к чему не привели.

Защитой города руководил все тот же Богомил, прозванный за красноречие Соловьем. Ему во всем помогал тысяцкий Угоняй. Он появлялся то здесь, то там и призывал людей стоять насмерть за старую веру и старые порядки: «Лучше нам помереть, чем дать богов на поруганье!» Распаленные его призывами и горячими речами защитники города бросились к дому Добрыни, убили его жену вместе с домочадцами, а избу сожгли дотла.

Тем временем прибывший сюда епископ корсунянин Иоаким, не теряя времени даром, ходил по домам посадской стороны и уговаривал жителей принять крещение. Ему удалось обратить в новую веру два-три десятка людей, но он, по-видимом. у, отлично понимал, что окрестить всех новгородцев одним махом, принудив их купаться в Волхове, невозможно. Поэтому надеялся заручиться поддержкой хотя бы части населения, рассудив, что сейчас главное – начать здесь свое епископское служение, а там станет видно, как ему поступить лучше.

А Добрыня, узнав о гибели жены, перешел к решительным действиям. Дождавшись ночи, он снарядил пятьсот воинов под началом Путяты, поручив им переправиться на лодках на другой берег Волхова. Ночью, переплыв реку, отряд ворвался в город, захватив Угоняя и волхва Соловья вместо с другими главарями и зачинщиками бунта, которых доставили на расправу к Добрыне.

Наутро разгорелась жестокая битва новгородцев с отрядом Путяты. Часть народа бросилась громить христианскую церковь и убивать тех, кто пытался ее защищать. Тем временем Добрыня переправился на другой берег вместе со своей дружиной. Чтобы положить конец разыгравшейся стихии народного восстания, а также спасти отряд Путяты, оказавшийся в критическом положении, он велел поджечь дома на боярской стороне, где проживало большинство городского населения. Увидев, что огонь охватил жилища, люди бросились спасать свое имущество, и сопротивление прекратилось.

Только к концу дня, когда пожары поутихли, к Добрыне пришла депутация, собранная из самых именитых людей, и стала просить его о заключении мира и согласия. Тот в ответ на это потребовал уничтожить статуи языческих богов и их требища. Статую Перуна он порушил самолично, изрубив ее топором, после чего, обращаясь к толпе, сказал: «Нечего вам их жалеть, если они сами себя защитить не могут. Нет вам от них никакой пользы!»

В описываемых событиях Добрыня проявил себя как упорный и стойкий проводник новой политики киевского князя. Когда с языческими идолами было покончено, дядя Владимира попытался принудить новгородцев к массовому крещению в Волхове. Однако здесь купальских обычаев, подобных тем, каких придерживались славянские племена в Поднепровье, не существовало, и никто по своей охоте не желал лезть в холодные воды Волхова. Не помогли и уговоры одного из посадских – Воробья, принявшего сторону Добрыни и убеждавшего толпу только разок окунуться в воде. Люди отчаянно упирались. Тогда строи дружинников начал теснить их к берегу и сталкивать в реку. Тем, кто, выйдя из воды, поднимал руку, надевали на шею крест, а тех, кто пытался бежать, хватали и снова бросали в Волхов. Только тогда, когда таким образом искупалось значительное число жителей, Добрыня объявил, что крещение состоялось и что в Новгороде учреждается на служение епископ Иоаким, подчиненный киевскому митрополиту. Так новгородцы стали христианами.

Попытки крестить аналогичным способом население других городов более не возобновлялись. Распространение православия приобрело характер постепенного приобщения народа к новой религии, что достигалось через деятельность назначаемых на места священнослужителей и организацию церковных приходов. Вместе с тем процесс этот не был мирным, язычники повсеместно строго преследовались, подвергались гонениям и жестоким наказаниям. В действительности христианская вера не могла вытеснить полностью того, что было частью народной души. В одном из древних памятников русской литературы, который называется «Слово о том, како погане суще, языци кланялися идолам», его автор, ревностный сторонник православия, сетует по поводу стойкости языческих обычаев: «По святом же крещении Перуна отринута, а по Христа бога яшася (чуждаются. – В. Р.), но и поныне по украинам молятся ему, проклятому Перуну, и Хорсу, и Мокоши, и Вилу, и то творят отай (тайно. – В. Р.). Сего не могут ся лишить проклятого ставленья вторые трапезы нареченные Роду и рожаницам». Язычество, как отмечает историк Б. Д. Греков, веками создаваемое самим народом, было дорого народным массам, поскольку в нем, как в религии, выросшей в бесклассовом обществе, не освящались элементы классового угнетения, в отличие от религий более поздних.

Введение новой веры встречало повсеместно стойкое сопротивление населения. В Поволжье, вятских землях, в Приильменье вспыхивали восстания смердов и городских низов, возглавляемые волхвами. Истребляя каждого, кто упорствовал в языческих обычаях, церковь надеялась жестокостью, «огнем и мечом» искоренить «поганские» привычки. Вплоть до XVII века ею давались строжайшие указания о том, чтобы все жители «пересташа рекам и озерам требы класть, дуплинам древяным ветви и убрусы обвешивати и им поклонятися…». И все же люди не «пересташа» следовать своим обычаям и вплоть до начала нынешнего века все так же купались в святых языческих источниках и колодцах, кидали в них монеты и кольца, обвешивали расшитыми полотенцами деревянные колоды, украшали лентами обрядовые деревья.

Об этом свидетельствуют письменные источники. В Лаврентьевской летописи находим жалобу на то, что храмы пустуют, а народ упорствует в языческих традициях, за что бог наказывает его смертями, голодом и засухой.

Такое положение дел заставило церковь заново формировать свой православный пантеон богов и святых на основе языческих божеств и культов. Так, зимние языческие «святки» были заменены рождественской неделей, а весенние «святки» – пасхальной неделей. Цикл весенне-летних древнеславянских обрядов, называемых «семиком», посвящаемых культу предков и духам земледелия, перенесли на четверг седьмой недели после пасхи и приурочили, как мы уже говорили ранее, к «троице», в которой от «семика» остались элементы «зеленой магии» – завивание берез и украшение их ветками храмовых алтарей, посещение могил в «духов день» – канун «троицы», «угощение» предков, надмогильная трапеза и др.

Черты матери-земли и Ярилы были привнесены в образ богородицы, «конный» бог Хоре трансформировался в Георгия Победоносца, Перун – в Илью Пророка, Купала – в Ивана Крестителя, Волос – в святого Власия, богиня-пряха Мокошь – в Параскеву Пятницу, Сварог и Сварожич – в Козьму и Демьяна, а затем святые посыпались, как из рога изобилия. Всего же их накопилось свыше тысячи.

Коренной переделке подвергся похоронный обычай, однако и в нем сохранились многие языческие элементы – кутья, колево и др. Сожжение мертвых заменено полностью трупоположением, или погребением, в гробах в одиночных могилах. Но богатых и знатных хоронили, как и язычников, в роскошных одеждах, с оружием, сосудами, пищей и вином. При отпевании и погребении над ними совершали те же магические заклинания против злых духов и гадания, только теперь не по «птичьему граю», а по Псалтыри.

Особые трудности у церковников возникали при пересмотре брачных обрядов. Свадебная обрядность древних славян строилась на богатейшей эпической основе, народных поверьях и искусстве, которые прочно укоренились в массах, поэтому удалось лишь заменить венчание молодых венками у берез или иных деревьев церковным венчанием. Но несмотря на это, свадьбы, по сути, так и остались на долгие века языческими со всей их демократической и патриархально-общинной атрибутикой. Об этом ярко и образно повествует автор Лаврентьевской летописи: «Имяху бо обычаи свои и закон отец своих и предания каждо свои нрав…» Там же говорится, что поляне (жители Киевского княжества) чтут обычаи отцов своих, «кротки и тихи и уважены, стыд имея к снохам и сестрам, к матерям и родителям. Имеют свой брачный обычай: не ходит зять по невесту в ее дом, а встречается с ней и проводит вечер, а назавтра приносит за нее выкуп ее родителям». А древляне, пишет летописец, «живяху зверипским образом, живуще скотски, и убиваху друг друга, ядаху все нечисто и брака у них не бывше, но умыки-ваху у воды девиця». Что касается радимичей и вятичей, характеристика дается еще более сокрушающая: «А радимичи и вятичи, и север одни обычаи имяху: живяху в лесс, якожс и всякий зверь, ядуще все нечисть, и срамословие в них перед отцом и перед снохами, и братцы (свадьбы, – В. Р.) не бывает в них, но игрища мсжю селы, схожахуся на игрища, на плясание и на все бесовские игрища и ту умыкаху жены себе с нею же кто свсщалися (договорился, – В. Р.) имяху же по две и по три жены…» Вот как, намеренно сгущая краски, подает монастырский писатель претящие ему обычаи славян – сговор, увод и умыкание как элементы свадебных игр, когда «водят невесту на воду, даюче замуж, и чашу пиют бесам и кольца (венки. – В. Р.) мечут в воду и поясы». Однако эти и многие другие древние славянские обычаи выражали дух, нравы, чувства народа, и их нельзя было ни отменить, ни искоренить. Поэтому они сохранились в сфере народного быта вплоть до начала XX века.

5

Владимир открывает
книжное обучение

Реформы Владимира набирали силу целенаправленного движения – одно новшество вызывало к жизни другое, возникали дотоле невиданные учреждения княжеского управления.

Наиболее замечательным нововведением Владимира Святославича было его распоряжение «собирать у лучших людей детей и отдавать их в обучение книжное». Как видим, сам князь выступает в качестве русского просветителя, проявляя при этом волю и настойчивость настоящего государственного реформатора. Заметим и то, что учреждалась им первая светская школа, столь необходимая для подготовки грамотных людей, в которых нуждалось государство. Нечто похожее происходило много столетий спустя при Петре I, когда в обучение наукам насильно определяли боярских и прочих детей. Как и при Петре, при Владимире «матери же детей этих плакали о них, ибо еще не утвердились они в вере и плакали о них как о мертвых».

Сложность и многотрудность затеянного князем мероприятия нетрудно представить, если учесть, насколько сложно было преодолеть вековую традицию и весь семейный уклад русских людей, еще вчера поклонявшихся Перуну и Даждьбогу. Проводя реформу, Владимир опирался на сложившиеся к тому времени условия и возможности, ибо уже тогда на Руси имелось немало грамотных люден, существовала русская письменность и книжное богослужение во многих городах. В связи с этим возникает необходимость рассказать читателю, как и когда возникла русская письменность и кем была создана русская азбука, ставшая основой русской, украинской и белорусской письменности.

Русская письменность, но многочисленным свидетельствам ее исследователей, зарождалась на заре феодализации западных, южных и восточных славян, имевших на протяжении столетий тесные отношения как с Византией, так и с Западной Римской империей – двумя державами, ведшими между собой вплоть до эпохи образования первых славянских государств не прекращавшуюся и упорную борьбу за установление господства над всеми славянскими племенами и их союзами. Позже эта борьба с обеих сторон приняла, как мы уже говорили, характер религиозного соперничества за установление либо католического, либо греко-православного главенства в том или ином регионе обитания славян. В их землях работали христианские миссионеры. Именно поэтому среди населения издавна было немало людей, знавших и греческий, и латинский языки, как правило, состоявших на службе у князей в качестве писцов и переводчиков. Но сама славянская, и в частности русская, письменность изначально возникала в районах торговых центров, городов и морских портов Причерноморья, а торговцы или купцы стали первыми, кто создавал ее зачатки.

Об этом повествует черноризец Храбр в сказании «О письменах», относящемся к концу IX– началу X века: «Прежде убо словене не имеху книг, но чертами и резами чтеху и гатааху (гадаху)». Если же кто-либо из славян становился христианином, продолжает автор, то они «римскими и греческими письмены нуждахуся (писати) словенску речь без устроенна», то есть писали русские слова греческими или латинскими буквами из-за отсутствия собственного славянского алфавита. При этом черты (черточки) служили для счета, а резы (нарезки) – для «гадания», то есть для обозначения слов. От корня «чът» (считать) произошли слова «читать», «чтить», «почитать».

Итак, первоначально славяне пользовались фигурным письмом, и именно его черноризец Храбр противопоставляет фонетическому (звуковому) письму. Но по свидетельству других современников черноризца, у них имелось и собственное фонетическое письмо, в котором греческие буквицы перемежались своими собственными – славянскими, произошедшими от фигур, рисованных или вырезаемых на дереве (резов). Об этом мы узнаем из Паннонского (Моравского) жития Константина Философа – жителя города Солуня (Фессалоник), по-видимому, македонского болгарина, того самого составителя славянского алфавита (кириллицы), принявшего в монашестве имя Кирилла. Случилось так, что этот замечательный славист, будучи христианским миссионером, по поручению императора Михаила путешествовал по ряду стран Причерноморья и по пути в Хазарию посетил Херсонес. Там он повстречался с русскими торговцами и обнаружил у них богослужебные книги, выполненные «русьскимн письмены», теми самыми письменами, которыми писались договоры русских князей с греческим императором в X веке, составлявшиеся, как известно, «на двою хартью», то есть на двух языках – греческом и русском. Причем в русском тексте указывались имена греческих послов, а в греческом – русских. Отсюда явствует, что русская письменность уже существовала в дохристианский период и даже тексты завещаний при Олеге и Ольге писали по-русски.

Факт обнаружения русского письма Кириллом из Со-луня сыграл решающую роль в составлении славянского алфавита, ставшего основой болгаро-русской письменности и литературы, но это произошло много лет спустя после посещения монахом Херсонеса.

Начало деятельности Кирилла и его брата Мефодия как распространителей славянской письменности положило обращение моравского князя Ростислава в 862 году к византийскому императору Михаилу и патриарху Фотию с просьбой прислать миссионера для пропаганды христианства среди славянского населения, чтобы воспрепятствовать усилению активности немецко-латинских монахов. Византийское правительство направило туда Кирилла и Мефодия. Они происходили из высшего класса, их отец был военачальником в Солуне – городе со славянским населением. Кирилл имел богословское образование и являлся библиотекарем патриаршей библиотеки, а также преподавателем философии в богословской школе в Константинополе (отсюда и его прозвище – Философ). Он владел многими языками и в их числе славянскими, что определило его особый интерес к славянской филологии, которую изучал прежде в поездках в разные страны Причерноморья. Что касается Мефодия, то тот поначалу был далек от интересов своего старшего брата. До поездки в Моравию он занимал высокий административный пост в Македонии, а по стопам Кирилла пошел лишь после его смерти, когда служил в монастырях на Олимпе и в Малой Азии.

Главная ставка как на дипломата и миссионера делалась на Кирилла, и сам император Михаил якобы говорил ему, что никто кроме него не может удовлетворить просьбу Ростислава, так как в нем, Кирилле, заключены «дары мнози», что только он обладает всеми качествами для выполнения столь сложной миссии – распространения христианства среди дунайских славян: «Вы бо еста Селунянин, да Селуняне вся чисто словеньски беседують». Готовясь к поездке, Кирилл уже хорошо представлял себе: без наличия у придунайских славян собственной письменности обращение их в христианство невозможно, для этого прежде всего необходимо создать славянскую азбуку. Имея же то, что обнаружил в Херсоне-се, он мог приступить к выполнению задуманного.

Кириллу удалось на основе той самой корсуньской изначальной русской азбуки создать обобщенный ее вариант из 38 знаков, в который вошли и русские, и греческие буквы. Так была создана славянская кириллица.

Подтверждение этому мы находим в уже упоминавшемся сказании «О письменах» черноризца Храбра: прежде чем отправиться к славянам, Кирилл «сложи и устроив письмена… Ова убо по чину греческих письмен, ова же по словентии речи». О том, что в основу своего алфавита он положил русскую азбуку, говорится и в одной из русских летописей, так называемой «Толковой Палее»: «А грамота русская явилася, богом дана, в Корсуни, от нее же научился Философ Константин, и оттуда сложив и написав книги русскым языком».

Все это нисколько не умаляет заслуги самого Константина как составителя славянской азбуки, способствовавшей возникновению книжного богослужения и самой древнеславянской литературы одновременно во всех странах славянского мира, хотя миссия ее распространения среди западных славян и окончилась неудачей. Деятельность Кирилла и Мефодия в Моравии вызвала незамедлительную реакцию со стороны римско-католических кругов. Ее объявили еретической, так как перевод литургических книг на славянские языки и богослужение на этих языках считались нарушением церковных канонов и традиций, допускавших богослужение лишь на греческом, латинском и древнееврейском. Таким образом, догматические распри вылились в политическую борьбу, которая закончилась тем, что Кирилл и Мефодий были изгнаны из Моравии и их место заняли католические миссионеры. А затем началась экспансия в западнославянские страны немецких церковных феодалов, положивших конец византийскому влиянию. Католицизм стал все более распространяться и в Чехии, и в Моравии, и в Польше.

После смерти Кирилла в 869 году и Мефодия в 885 году пропаганда славянской письменности среди западных славян прекратилась, и всякая попытка обращения к ней пресекалась как злокозненная ересь. Римский папа проклял богослужение на славянских языках, а написанные на них богослужебные книги сжигались и уничтожались. Последователи Кирилла, преследуемые католиками в Моравии и Паннонии, уходили в Болгарию и Сербию, и благодаря их деятельности в этих странах впоследствии утвердилась христианская вера, воспринятая от Византии. Есть предание о том, что Мефодий во время посещения Болгарии в 882 году оставил там своих учеников и свои книги, что одному из его учеников болгарский царь Борис-Михаил (885–888) поручил миссию распространения письменности в западной части Болгарии – Охриде. Наивысший расцвет болгарской раннефеодальной литературы падает на конец IX века, на годы царствования Симеона (893–927), которое называют «золотым веком» болгарской культуры. И ныне свободолюбивый болгарский народ, следуя народной традиции, ежегодно 19 апреля широко отмечает День славянской письменности и литературы, чтит память двух великих болгарских просветителей – Кирилла и Мефодия. Их почитают также и в Советском Союзе, где с 1988 года этот праздник отмечается как общенародный.