Текст книги "Путь к колодцу (СИ)"

Автор книги: Владимир Середа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

   Толпа чертей вокруг нас тоненько повизгивала, не спуская с него угодливых глаз, не смея выразить свой восторг, без его команды, громче.

   Оглянувшись, я заметил, что идём мы уже сквозь выстроенную неровными рядами боевую технику: шеренги тяжёлых танков, теряясь вдали, чередовались с шеренгами приземистых пятнистых тягачей с пушками на прицепе, грузовики с различной амуницией следовали за бронетранспортёрами, амфибии и разнообразные самолёты тянулись бесконечными рядами, теряясь за горизонтом. Глаз не успевал рассмотреть всего разнообразия техники, различия между нею, а количество её превышало всякое воображение, и, чем дальше мы шли, тем меньше интервалы становились между рядами, и всё уже промежутки, через которые уже приходилось протискиваться по одному. И вот ряды совершенно сомкнулись, танки и тягачи, самолёты и броневики всё это уже взгромоздилось друг на друга, и идти пришлось, пользуясь узкими проходами среди завалов техники, пролазить под угрожающе нависшим танком, подныривать под искореженным крылом многомоторного бомбардировщика.

   А вскоре подошли мы к сплошному валу, состоящему из наваленной в несколько десятков слоёв боевой техники. Поражающее воображение сооружение это топорщилось стволами пушек, автомобильными раздавленными кузовами... Чего только не лежало, раздавленное, вмятое одно в другое... Свисали ленты разорванных гусениц, клочья колючей проволоки...

   Массируя затёкшую шею, я рассматривал нелепо-грозное это сооружение, двух одетых в невообразимо грязное рваньё часовых, застывших в карауле у завешенного лентами танковых гусениц входа в эту пародию на пирамиду, наваленную из оружия.

   Породистый, поигрывая мускулами на волосатой руке, отклонил одну из свисающих танковых гусениц, закрывающих вход, пропуская меня в сумрачное гулкое помещение, в которое зашли только мы вдвоём. Здесь он, усевшись на помост из снарядных ящиков, обратился ко мне, угодливо улыбаясь:

   – Ну и молодец ты, Жека, Не ожидал от тебя, старик, такой прыти.– он угодливо захихикал: – Здорово ты их – от лица и по поручению... Одобряю! Ты, того... Прости, что я тебя там того, малость... – он красноречиво ткнул кулакам, подмигивая и кривляясь.

   – Да чего уж там... – буркнул я, решив не вникать в детали. Он снисходительно покровительственно похлопал меня по спине:

   – Уважаю...Уважаю...

   Ошарашенный переменами, осматривал я огромное помещение, вероятно, своеобразную пещеру, в этой пирамиде оружия и боевой техники, смотрел на мрачные груды оружия и боеприпасов, нагромождённых у стен.

   – А что это за враги, о которых вы говорили? – кивнул я, ни чего не понимая, на оружие подбородком. Он загоготал весело, повалившись спиной на помост и дрыгая голыми волосатыми ногами в воздухе:

   – Какие там враги, ты ж сам понимаешь! Это ж что бы породу заводить! Ей без этого нельзя. А мы-то знаем толк в жизни. Как надо красиво жить!

   Заговорчески подмигнув мне, он трижды звонко хлопнул в ладоши, принявшись принимать одну из своих величественных поз. Но кроме эха, ответа на его хлопки не последовало, он долго напряжённо прислушивался, потом повторил хлопки, но и на этот раз ни кто не отозвался. Тогда он начал хлопать особенно, не считая количества хлопков снова и снова. Но когда и на это ни какой реакции не последовало, он заорал капризно:

   – Эй, Козочка моя, приди, приди к твоему Козлику! Ему грустно без тебя!

   В ответ донеслось, от куда-то из глубины помещения, глухое, но вполне внятное:

   – Пошёл ты козёл..!

   Породистый, поднявши указательный палец, внимательно прислушивался к ответу на свой зов, услыхав такой ответ, умилённо улыбнулся:

   – Во, эхо даёт! Иной раз как ответит, так ответит...– хихикнул он скабрезно, удивив меня своей наивностью. В этот момент откуда-то из глубины помещения вышла полуобнажённая чертовка, вихляя соблазнительно полными бёдрами, несла она поднос с бутылкой и щербатым граненым стаканом. Формы её тела привлекали и даже увлекали взгляд, не портил вида и пикантно вздёрнутый пятачок, вызывая какие-то смутные воспоминания и надежды.

   Увидев её, Породистый сразу же засуетился, принявшись устраиваться в тронную позу восточных владык, с трудом подсовывая ноги под зад, и на конец, упершись ладонями в широко разведенные коленки, принял он к её приходу эту позу персидских шахов. Когда же она подошла, он величественным плавным жестом указал ей, куда поставить поднос, но только наклонилась она, повернувшись к нему задом, как он, лихо, подмигнув мне, нагнулся к ней, игриво хлопнул по упругому заду и заржал радостно диким жеребцом. Взвизгнув, она стремительно выпрямилась, испугав на мгновенье меня неимоверной жестокостью, сверкнувшей в глазах, в улыбке, больше похожей на оскал, и кинулась на Породистого, вцепившись как кошка... Что тут началось: – они начали гоняться друг за другом по всему помещению, хлопать друг друга откуда-то взятыми подушками, и всё это делалось под аккомпанемент диких воплей и смеха, пока не повалились в обнимку на помосте. После этого она мило устроилась у него на коленях и, обняв за шею, пощипывала за пятачок:

   – Ах, ты мой шкодливый козлик...козличёночек...– ворковала при этом.

   – Бэ..э..э..э! Бэ...э...э! – бекал он в ответ и норовил, шутя боднуть её своим рогом, торчащим из кучерявых тронутых сединой волос:

   – А? Какова – Козочка! – глянул гордо он на меня, а Козочка захихикала, прижимаясь плотнее к нему.

   – Ты, Женя, подсаживайся к нам. – рокотал он сдерживая бас: – А ну, Козочка, плесни нам... – и полный удивления, глянул на Козочку: – Ты чё, только один стакан принесла? – в голосе его звучала неподдельная обида. А Козочка, отвернувшись, капризно надула губки.

   – Ладно. – успокоился он: – Жека и из горла хватит. Да, Жека? – обратился он ко мне заговорчески подмигивая: – Ни чего, не отчаивайся, и у тебя скоро такая будет. Козочка подругу позовёт... Да, Козочка? – склонился он к ней.

   – Хм! Конечно! – Козочка, вывернувшись, в свою очередь настолько мастерски подмигнула мне, что можно было не сомневаться, свои рога Породистый носит вполне заслужено. Но я только вздохнул в ответ на их намёки... Слов нет – Козочка, конечно, славная... Но...

   – Знаю, знаю твою беду. – нахмурился Породистый: – Но ты не переживай. Я и сам в своё время... – намекая на что-то, выразительно покосился он на приникшую к нему Козочку, но та едва заметной снисходительно-презрительной гримасой дала мне понять, что это для неё не тайна.

   – забудется. Время и ... – улыбаясь, погладил он красноречиво выгибающуюся под его ладонью Козочку. И тут же небрежно сбросив с коленей, сверкнувшую глазищами Козочку, вновь принимая, кажущуюся ему величественной позу. Пока Козочка наливала ему в щербатый покрытый отпечатками грязных пальцев стакан матово-мутную жидкость из такой же грязной бутылки. Приторный запах сивушных масел не оставил сомнения в её содержимом, самогон явно был самого низкого сорта.

   – Понимаешь, Женя, – при этих его словах, мгновенно, неизвестно откуда, возле него оказалось несколько угодливо изогнутых стенографистов, мусоля усердно языками огрызки чернильных карандашей, царапали они ими слова Породистого в свои грязные измятые блокноты.

   – Трагедия гиганта мысли заключается в непонимании, – продолжал Породистый, слегка касаясь в замедленном плавном жесте кончиками пальцев своего виска, как бы приглаживая волосы назад: – В непонимании всего величия его замыслов низкой толпой. В том, что он...– выдержав драматическую паузу, продолжил он: – Именно он, понимает и выражает желание самой толпы, лучше, чем она сама... – снисходительно улыбнулся: – Парадокс? Ни сколько! – Именно в этом и заключается величие гения!

   В помещении уже было не протолкнуться, открыв рты и забыв обо всём, застыли черти, внимая его откровениям, затолкав меня куда-то в угол и придавив к холодному угловатому неподатливому металлу какой-то машины.

   В лёгком жесте он вырвал к себе из толпы на помост маленького грязного чертёнка, который суетливо пытался спрятать длинное шило в прозрачном пластиковом пакете.

   – Ведь знаю я, именно такие мальцы,– Породистый одной рукой поглаживая мелкие кудряшки на голове чертёнка, другой поднёс ко рту стакан, наполненный Козочкой, и сделал несколько шумных глотков, в наступившей при этом тишине было отчётливо слышно, как толпа завистливо сглотнула слюну вслед за ним. Крякнув, он смахнул выступившую слезу и понюхал собственный кулак: – Именно они... – просипел он, закашлявшись и отчаянно вращая выпученными глазами.

   – Воды! – истошно заорал кто-то из толпы, и тут же все подхватили этот вопль: – Воды!

   Породистому тут же из толпы услужливо подали флягу, и он жадно припал к её горлышку, забулькав: – Благодарю вас порода! А ведь именно такие мальцы, доживут до того счастливого момента, когда будет, наконец, достигнута наша, но сформулированная именно мною... – он обвёл враз посуровевшим взглядом толпу: – Мною! Вековечную нашу мечту – осушено и засажено бураками это болото... – нагнетая напряжение, он выдержал достаточно долгую паузу: – И сколько первоклассно первача будет при этом получено...

   Стоны и жадное кряхтение раздалось в толпе в ответ на его обещания, эхом отзываясь под куполом помещения. Голос Породистого приобрёл решительность и твёрдость, утратив мечтательную задумчивость доверительной беседы, как-то незаметно избавился он и от чертёнка.

   – А лес, весь лес, будет пережжен на древесный уголь, и через его будут отфильтрованы, я уверяю вас, друзья, – обвёл он одухотворённым взглядом толпу: – Будут отфильтрованы! Сивушные масла, которые так мешают нам жить. – этот последний тезис его был произнесён настолько доверительно, что повсеместно в толпе послышались приглушённые стенания и плач. А Породистый вновь наяривал:

   – И если бы не проблемы обороны, насколько раньше б грянул, сей светлый миг торжества моей мысли! Но не можем мы позволить себе расслабиться – враг хитёр и коварен. Любой из нас должен в совершенстве владеть военным делом, и в любой момент быть способным дать отпор наглым проискам врага! – при этих словах он резко ткнул пальцем в стоящего под ним с раззявленной пастью здоровенного Чертища, приказал: – А ты готов к обороне?

   В тот же миг Чертище, скривив зверски туповатую рожу свою, дико взвизгнул, заскрежетал зубами и рывком оглянулся, упершись взглядом в ближайшую кучу оружия. В два прыжка, опрокидывая и расшвыривая всех на своём пути, достиг он её, выхватил из кучи пулемёт, начал всё вокруг поливать смертоносным свинцам. Озаряя помещение вспышками выстрелов, Чертище метался, резко отпрыгивая назад и мгновенно разворачиваясь. Он, перебрасывая грохочущий пулемёт с руки на руку, демонстрировал высочайшее мастерство, стреляя из любой руки, из любого положения...

   К таким демонстрациям смертоносного искусства здесь видно уже привыкли, потому что не успел ещё Породистый ткнуть пальцем, а толпа уже привычно валилась на пол в грязь, и я вмести со всеми, подчиняясь общему порыву. Мозг мой давно отказался что-то здесь понимать и удивляться, я даже не пытался постичь логику происходящего, каждое событие порождало совершенно неожиданное следствие, за которым следовало ещё более невообразимое продолжение. Вероятно, так себя чувствовал первобытный человек, дикарь живущий по запретам-табу, он даже не пытается связывать события причинно-следственными связями, он не видит ни причины, ни следствия, а просто исполняет все табу.

   В помещение же события разворачивались своим чередом, несмотря на предусмотрительность упавшей на пол толпы, первые же выстрелы исторгли множество стонов и предсмертных хрипов. Огненные точки трассирующих пуль самым причудливым образом пронизывали пространство, рекошитируя от бронированных стен.

   Породистый дал ему возможность вдоволь потешиться, не менее трёх, четырёх двухсотпятидесятипатронных лент пропустил взмокший от усердия Чертище через раскалённый пулемёт, прежде чем с помоста донеслось:

   – Хватит! Орёл! А ну поди сюда, я тебе лично всё рыло грязью обляпаю!

   Чертище, отбросив дымящийся пулемёт, на карачках, подобострастно хихикая, подполз к помосту, где Породистый снисходительно оскалившись, зачерпнув с полу жижи, небрежно ляпнул тому в рожу. Толпа завистливо взвыла.

   – А теперь прочь, скоты! – заорал Породистый истошно, дико перекосив морду. Толпа с таким энтузиазмом кинулась исполнять его приказ, что раздавили не менее десятка чертей только в одном проходе. Каждый из них разыгрывал роль старательного исполнителя и выталкивал окружающих и пинками, и подзатыльнами, зрелище было не для слабонервных. Но зал очистили довольно быстро, утащив и несчастных, пострадавших во время всех этих демонстраций.

   -А! Каково, Жека? Какую речугу толкнул! А мысль-то, мыслища!– забегал он по залу, потирая довольно руки и хихикая: – И удумал же? Ну, даю, ну и сукин сын! А если и вправду осушить? – хлопнул он, задумавшись кулаком по ладони: – Абсурд конечно! Но порода млеет! – и громко загоготал: – Но каков я! Ой, не могу! – смеясь, перекатывался он по помосту с боку на бок и дрыгал в воздухе ногами: – Болото осушить! Ой, держите меня! Ой, не могу!

   Глава 10

   Заражённый его смехом заулыбался и я, сам не понимая чему, а он зашёлся:

   – Да мы без этого болота сразу все передохнем! Да мы без этой грязи,– не мы! – орал он во всю мощь своей огромной глотки, швыряя во все стороны грязью, всё вокруг покрывающей.

   С ужасом я смотрел на него и думал: «Да что же это со мной происходит?» Нормальная жизнь уже казалась мне таким далёким светлым сном, навевая слёзы... Я уже привык к этой всепоглощающей вездесущей грузи, к этим свиным рылам вокруг, осторожно я ощупал свой нос.

   – Знаешь чем я подлинно велик, Женя? – успокоившись, с грустью спросил Породистый.

   – Чем же? – вежливо поддержал беседу я, довольный ревизией собственного носа.

   – Тем, что понимаю идиотическую глупость собственных идей. – тяжело вздохнул он: – А вот как только перестану понимать это – превращусь в самого тривиального тирана – уверую в свою непогрешимость... – с неподдельной грустью в голосе добавил он, подозрительно оглядевшись вокруг, добавил: – Боюсь я, Женя, боюсь... – потряс он головой: – Боюсь сдуреть здесь полностью, превратиться в самовлюблённого царька, навеки утонуть в треклятом этом болоте.

   Схватив меня за плечо, подтянул ближе и зашептал на ухо, ожигая горячим дыханием: – Вот думаю выбрать моментик и свалить... Знаю я тут одно местечко и с Главарём уже переговорил. – невольно передёрнул он плечами, что-то вспоминая, и испугано обернулся: – Серьёзный мужик...– и тут же прикрыв рот ладонью, скрабезно захихикал, стреляя бегающими глазами по сторонам: – Во... Там житуха... Почище твоей Русалки, и уж не чета Козочке...

   Он взгрустнул, усаживаясь на помосте и свешивая ноги вниз: – Только туда так просто, танком не подъедешь, чего-то надо, что бы попасть туда? А вот чего?– почесал он озабоченно свой затылок: – Намекают, мол, с головой должно что-то случится...? Или в голове..? Главарь тот только улыбается... Бры...– передернул Породистый плечами, вспоминая улыбку Главаря: – А подручный, что с ним был, начал было объяснять, да и сам запутался. А, знаешь что? – он рывком спрыгнул с помоста и, схватив меня за руку повлёк за собой в тёмную глубину помещения: – А я тебе чёто покажу!

   Ни с чем не сравним был этом наш путь по проходам внутри горы оружия. Шли мы узкими коридорами, со стенами, топорщащимися различными деталями раздавленных машин, оружия, какой-то проволокой, кабелями и тросами. Да и на коридоры эти проходы были похожи так же, как настоящие пещеры с их сталактитами и сталагмитами, поэтому приходилось следовать за Породистым, петляя, вслед за их причудливыми изгибами, подниматься и спускаться, спрыгивать в неглубокие колодцы, перебираясь с уровня на уровень, цепляясь везде за торчащее из стен угловатое железо, и натыкаясь повсюду на обитателей этих коридоров. То они вповалку лежали у стен, где позволяла это ширина этих пещерных проходов. То их храп и сонные стоны доносились из мрака ниш и ответвлений. Толпились они и на стыках коридоров, в царящем сумраке трудно было разглядеть их лица, неясными тенями мелькали они в зловонном, наполненном запахом перегорелого машинного масла и давно немытого жилья воздухе.

   Породистый, не обращая на них ни малейшего внимания, бесцеремонно расталкивал, я почти бежал за ним, боясь отстать и потеряться в страшном этом лабиринте, и лишь краем уха улавливая недовольное бурчание, вызываемое толчками и пинками, щедро раздаваемыми Породистым. С пронзительным визгом с усилием открывались медленно под могучим напором Породистого зловещие округлые крышки люков, изредка перегораживающие эти проходы. Проскакивая вслед за Породистым через эти люки, я сначала не уловил смысла белых пятен среди бурых потёков ржавчины на поверхности люков, только потом понял, что вся их поверхность густо изрисована мелом. Внимание моё привлекла чётко наведенная мелом надпись – «Скоро уж, Породистый, обломаем мы тебе рога!».

   «Ни чего себе!» – подумал я, карабкаясь за ним по торчащим из стенок обломкам, куда-то вверх. «Не так уж тебя здесь и любят!». Я начал внимательнее приглядываться к надписям и рисункам, а они покрывали, чуть ли не любой гладкий участок стенки, а уж поверхность люков с угрожающе торчащими рогами задвижек, были покрыты им сверху донизу, тут же были и мастерски выполненные рисунки, на которых Породистый весьма выразительно корчился в предсмертных муках. Ни в каком кошмарном сне не возможно увидеть более изуверских пыток, чем те, что терпел Породистый на этих рисунках. С невольным ужасом, остановившись, рассматривал я их.

   – Да чего ты там возишься. – Породистый нетерпеливо стучал пятой, остановившись за люком в ожидании меня: – Скорее, чёго ты там увидал?

   – Да вот. – я кивнул на поверхность только что пройденного им люка, исписанную проклятьями по его адресу.

   – А...– пренебрежительно протянул он, не обращая внимания на надписи и рисунки, увлекая меня за собой по открывшемуся за люком коридору, тускло освещённому желто-красным светом небрежно прицепленных по стене лампочек.

   – Нравится?– обернувшись на мгновенье, с гордостью взглянул он на меня: – Уж очень меня порода любит, позволь я им, так только б и делали, что рисовали б меня да достоинства мои описывали.

   – Странная у них какая-то любовь.– думал я безо всякого интереса и удивления, разглядывая на разлезшуюся у него на спине толи шинель, толи пальто, из-за въевшейся в каждую её пору грязи, сказать об этом одеянии что ни будь более определённое не представлялось возможным. В прочем, на фоне всех остальных он, в своём заскорузлом рванье, до самых пят, одетом на голое тело, выглядел ещё и франтом.

   Вскоре мы вышли, открыв очередной скрипучий люк, в широкую и высокую галерею, выводящую круто вверх, уставленную сплошь рядами, теряющимися в тумане тусклого освещения, новеньких танков, бронеавтомобилей, пушек и прочей военной техники. Вся эта техника, влекомая силой конвейерных цепей, двигалась с грохотом и скрипом из глубины в медленном, но неудержимом стремлении вверх.

   Лавируя между конвейерными цепями и огромными непонятными станками, почти бежал я за Породистым, прыжками мчащимся вниз по галерее, которая с глубиной всё увеличивалась в размерах. И вот уже не галерея, а огромный мрачный цех-завод с неправдоподобно низким угрюмым потолком-сводом из груды всё той же передавленной военной техники и стенами, срытыми нагромождением деталей и оборудования, окутанных мрачно-туманным сумраком скверного освещения, погружающего перспективу во мрак.

   – Так у вас и промышленность..?– не удержался я от возгласа, подавленный зловещей обстановкой завода-цеха, и муравейной суетой ведущихся работ. С ужасом увидел я, как из медленно ползущего по конвейеру танка, из под груды тел, барахтающихся на нём, вытащили нечто растерзанное, дико верещащее и отбросили в зловонную яму под стеной.

   – У нас самая развитая, самая передовая промышленность – подобострастно перекосившись в угодливых поклонах, скрипучим слащавым голосом заговорил, неизвестно откуда появившийся рядом с нами, толстый лысый чёрт с обломанным правым рогом: – Мы производим всё самого высшего качества.

   Породистый, при этих словах, свирепо ухмыльнулся и подтвердил зловещим тоном: – Уж это точно, чего хочь сделают. Уже такого наделали...! – покачал он зловеще головой. Однорогий на эти слова смущённо закрутил головой, как будто ему начал жать шею зачем-то подцепленный туда засаленный до нельзя когда-то оранжевый галстук-бабочка. Лицо Породистого перекосила злоба:

   – Я тебе второй рог обломаю! Я тебя наизнанку выверну..! Я тебя...– угрожающе заворочал он выпученными от злобы глазами, багровея, схватил он Однорогого за грудки и затряс так, что у того зубы затарахтели, перекрывая хрустом своим непрерывный скрежет и гул, доносящиеся со всех сторон от работающего оборудования.

   В этот момент все работающие на конвейере прекратили работу и радостными криками приветствовали расправу над Однорогим. Вскоре, правда, Породистый успокоился и, отпустив Однорогого, спокойно, как – будто и не было с ним этого бурного приступа, спросил:

  – Ну что?

   Однорогий угодливо хихикнул, поправляя дранную свою жилетку и обмусоленную бабочку на голой шее, которой видно очень дорожил, и начал, заикаясь, рассказывать что-то о производстве, беспрерывно, через равные промежутки времени, дёргая головой, подмигивая и перекашиваясь в нервном тике, его нервная система, судя по всем этим спазмам и тикам, не годилась никуда.

   – У гад..! – донеслось злобное шипение у меня из-за спины, я, испуганный злобой наполнявшей это выражение, оглянулся. С непередаваемой злобой смотрел из-за моей спины на Породистого, занятого беседой с Однорогим, худой чёрт в вывернутом наизнанку драном в клочья овчинном полушубке.

   – Тебя б, морда породистая, да на конвейер...! – шипел он с ненавистью, укрываясь за ближайшим огромным станком. Эти слова были по мне, это именно то, чего не хватало здесь, как воздуха. Я немного отступил назад, приближаясь к Худому:

   – Так любят же его все, на руках носят?

   Худой досадливо поморщился, бросил на меня насмешливый злой взгляд:

   – Любят? Как собака палку. Попробуй не понеси... не похлопай во время...Враз в яму улетишь, и пикнуть не успеешь! – кивнул он под стенку, куда опять кого-то волокли.

   – Так в чём дело?– удивился я – Парочку ребят поотчаяннее, пулемётик надёжный... _ зашептал я, не спуская глаз с увлечённых разговором Породистого и Однорогого.

   – И что делать? Делать-то что? – быстро склонившись ко мне, азартно зашептал Худой.

   – Да и покончили бы с тираном! – удивлённо оглянулся я на Худого, дивясь его непонятливости. Породистый в это время махнул мне рукой, приглашая за собой, потом повернулся и, не говоря ни слова, затопил со всего размаха Однорогому в рыло кулаком, но то, влетев под какой-то станок, продолжал угодливо улыбаться и кланяться.

   – Пошли, братан!– повлёк меня вдоль конвейера Породистый. При нашем приближении работа на конвейере прекращалась, и все работающие радостными и угодливыми воплями стремились перещеголять друг друга в изъявлении своей преданности. Породистый чванливо надувался, изредка помахивал рукой, пробираясь среди куч хлама, загромоздившего всё свободное место между конвейерами, в которых были небрежно свалены различные детали, металлическая стружка, грязные клочья неясного происхождения.

   По мере нашего продвижения к Породистому, как мухи на мёд, слетались различного рода начальствующие, раболепно улыбаясь, бочком нерешительно приближались. В такие минуты, казалось, весь конвейер застывал в злобном предвкушении, со злорадством наблюдая, как Породистый свирепо скрежетал зубами, не вслушиваясь в жалкий лепет оправданий, хватал начальников за острые ушки, за рога, за лохматые загривки... И, как у марионеток, нелепо начинали мотаться их конечности, выписывая самые замысловатые траектории в вихре его гнева. Участок конвейера, перед которым разыгрывалось это представление, задыхался от радостного смеха, оттуда доносились одобрительные вопли и советы Породистому, как покрепче увалить того или иного ненавистного начальничка.

   Стиль его общения с руководящими кадрами разнообразием не отличался и проходил, по-видимому, по раз и навсегда освящённому обычаю, – завершаясь звонкой оплеухой, после чего он поворачивался к конвейеру, победно поднимая, как боксёр после эффектного нокаута, руки вверх и подпрыгивая. Избитый же, после этого, занимал место в хвосте уже значительной свиты битых начальников, и мы продолжали свой «победоносный» путь вдоль конвейера.

   Породистый подманил меня рукой, вызывая из толпы битого начальства, в которой я невольно оказался:

   – Братела, ты чё отстаёшь? – спросил довольный, широко улыбаясь: – Видал!– он окружающее в широком жесте: – Руковожу!

   Заговорчески подмигнул мне и, наклонившись, зашептал мне в лицо:

   – Присматривайся, чуток подучу и передам всё это тебе! – Он оглянулся с насмешкой на свиту: – Главное этих лупи немилосердно! Ох, и любо им это! – лениво ткнул он пальцем в свиту, вытягивая Однорогого с глазом уже заплывшим огромным багровым кровоподтёком: – А ну, смысл идеальной промышленности!

   Однорогий закашлялся, поперхнувшись от страха, при виде направленного на него грозного пальца, однако, услыхав приказ, встрепенулся, гордо выпрямившись, обвёл окружающих начальников уничтожающе высокомерным взглядом, гордый оказанным вниманием:

   – Прежде всего, ни какой стихийности, а значить причин её порождающих. Неуправляемый спрос – вот главная её составляющая -"хочу покупать – не хочу покупать, нравится – не нравится!"– перекривил он презрительно, продолжая напористо и убеждённо: – Мы раз и навсегда покончили с этим, полностью исключив подобного рода изделия из производства! – гордый он надулся и бросил презрительный взгляд своих коллег: – Теперь у нас есть угольные шахты, рудники, есть металлургические заводы, производящие различные высококачественные металлы. И, самое главное, имеются машиностроительные заводы, производящие оборудование для шахт и рудников, для металлургических заводов и для новых машиностроительных заводов. – он многозначительно откашлялся и добавил: – И кое-что ещё производят наши заводы, но это не для широкого круга. Главное всё это чётко работает по раз и навсегда определённой программе, и ни каких случайностей.

   Однорогий, закончив, не без кокетства поклонился, прижав с самодовольной улыбкой правую руку к груди. Я же только плечами пожал, подивившись самосебяпоглощающей промышленности.

   – И всё это создано и благополучно функционирует только благодаря невиданной мудрости государственной предусмотрительности военной гениальности нашего вождя и отца родного! – в поклоне эффектным широким жестом он указал на Породистого.

   – А жить то как? Питаться, одеваться? – спросил я, понимающе рассматривая невообразимое рваньё на них одетое. Вся толпа взорвалась гомерическим смехом. Породистый нахмурился, недовольно пожевав губами: – Чего тут непонятного? – толкнул он меня локтем в бок: – Сказано же ни какой стихийности! Молчать!– гаркнул он на не в меру расходившуюся в своих издевательствах над моим непониманием свиту. Сразу же вперёд опять выступил Однорогий:

   – Благодаря столь мудрому решению...– он сделал глубокий благодарный поклон в сторону враз гордо раздувшему щёки Породистого и продолжил: – Удалось избавиться от воровства и коррупции и полностью удовлетворить все потребности в деньгах и драгоценных металлах, после чего изъять их из обращения за ненадобностью.

   Демонстрируя это достижение, он подошёл к стоящему невдалеке огромному металлическому изрядно помятому и закопчённому шкафу и завозился, открывая его массой различных ключей. Открыв же на мгновенье, показал тускло блеснувшие в глубине шкафа слитки золота.

   – Это уже ни кого не интересует!– пренебрежительно махнул он рукой и спрятал, тщательно закрыв шкаф, старательно цепочку со множеством фигурных ключей под рваную жилетку.

   Не понимая ни чего, я оглянулся на Породистого. Склонившись, он слушал шептавшего что-то ему на ухо Худого, не спуская с меня досадливо-укоризненого взгляда, потом, буркнув тому что-то недовольно, громко произнёс:

   – Да он же человек!

   Но вся толпа чертей дёрнулась возмущённо, даже с конвейера кое-кто подбежал ближе, теснее меня, обступая и заходясь негодующими криками, покрывающими царящий в цеху шум.

   Глава 11

   Породистый шагнул ко мне, и все расступились, пропуская его:

   – Разберёмся, вникнем...– хмуро бросал он по сторонам отрывистые фразы, направляясь ко мне и не отрывая взгляда от пола. Подойдя, с сожалением взглянул на меня и укоризненно покачал головой:

   – Что ж ты, братец?– и дёрнул нервно уголком рта, отворачиваясь недовольно: – Взять!

   В раз десяток умелых услужливых рук скрутило меня, щёлкнули на запястьях наручники.

   – Увести! – и не успел я ещё ни чего сообразить, как уже кто-то резко дёрнул меня за ноги, и со всего размаху полетел я лицом в пол, извоженный грязью.

   Долго волокли меня за ноги, ударяя лицом обо все выпуклости пола и дверные пороги. Разбитое в кровь лицо болезненно саднило, боль была такой, что иной раз мне казалось, я теряю сознание. А потом меня бросили, сняв почему-то наручники, и я смог обтереть кровь с лица, заметив, что вновь нахожусь в том же зале у делящих его пополам груды снарядных ящиков. Вскоре вошёл и Породистый, недовольно кривя губы, плюхнулся на ящики:

   – Ну и дурак ты оказывается...Ведь сказал же я тебе – всё отдам, всё передам, только подучу малость! – хлопнув в досаде по коленям ладонями, он поднял вверх, страдая, глаза, разыгрывая образ мученика.

  – Так нет же лезет, заговоры устраивает...Клюёт на самую идиотскую провокацию! Чёрт попутал, черт попутал! – перекривил он издевательски кого-то, с укоризной глядя на меня: – Так на то он и чёрт, что бы путать, он только этим и занимается, должность у него такая! Соображать надо! – покрутил он выразительно указательным пальцем у виска и задумался:

  – А может, это я сам виноват? – он с удивлением взглянул на меня: – Братец, да ты ни как и впрямь поверил всем этим идиотским провокациям– надписям да рисуночкам на стенах? – с сожалением покачал он головой:

  – Вот дурак, да это же самая примитивная провокация! Дешёвка, а видишь, сработала...– задумался он над чем-то своим: – Я ему о промышленности распинаюсь, самым эффективным методам руководства учу, надеюсь,– замена нашлась. Тихо мирно, думаю, бразды в руки друга передам... Эх! А теперь шлёпнуть тебя дурака придется! – с неприкрытым сожалением сказал он и цыкнул зубом, скривившись:– Ни как нельзя не шлёпнуть... Можно было бы повесить, да какая-то скотина верёвку с виселицы спёрла, кто-то слух распустил, что её какой-то дурак салом натирал.