Текст книги "Путь к колодцу (СИ)"

Автор книги: Владимир Середа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

   Г-н Сибуй терпеливо с вниманием выслушал и продолжил:

   – Породистый в своём поиске руководствуется простым критерием, что приятно – то хорошо, что не приятно – плохо. Причём ему этот критерий кажется совершенно независимым от него – данным ему самою природою. Не правда ли?

   Я пожал плечами: – Но ведь это именно так и есть. Против природы не попрёшь, только она может сказать нам, как выжить, что бы не погибнуть преждевременно...

   – А с этим и ни кто не спорит, но это следует воспринимать всего лишь как начало. Первый критерий в длинной их череде. А строить всю жизнь, руководствуясь стремлением к удовольствиям? – Артур, хмыкнув, покачал отрицательно головой: – И русалка на ветвях, и Болото прекрасно иллюстрирует результат такого выбора. – он легонько хлопнул ладонями по подлокотникам: – Это слишком элементарный уровень мышления, в котором имеется только, да и нет, хорошо – плохо! Безусловная категоричность в оценке происходящего, обусловлена однозначностью критериев. Здесь не учитывается даже такой параметр, как время. Нет учёта последствий события, а если привлечь и время – то всё, элементарная логика, основанная на «хорошо-плохо» рушится. И уже однозначность исчезла, что сейчас плохо, завтра оказывается благом...

   Подошедшая Лайф, став за спиной у г-н Сибуй, взглянула серьёзно на меня:

   – И уже ненависть мачехи оборачивается добром для Золушки.

   – Нет худа без добра, как и добра без худа. – буркнул, не глядя ни на кого, Анатолий Иванович, с шумом сербанув из бокала: – Это старая истина.

   – А третий уровень мышления, – продолжил мысль Артура г-н Сибуй: – Когда воспитывает в себе человек веру, – он сделал многозначительную паузу: – Веру в то, что мир с самого своего зарождения связан в тугой ком, своими причинно-следственными связями. И то, что кажется нам сейчас мерзким и вредным, является основой для будущего добра... Не случайно из навоза прорастают самые красивые цветы.

   Артур сдержанно засмеялся: – Это напоминает мне стремление человека к сладкому, на первых порах оно влечёт его и кажется добром, но последствия неумеренного потребления приведут его к крупным неприятностям со здоровьем.

   Но меня поразило несколько другое во всём этом объяснении:

   – Так что же – всё будущее уже жёстко обусловлено?

   – Понимаете ли, Евгений, есть вопросы, отвечать на которые бессмысленно. – заговорил в ответ Артур: – Наше мышление не способно решить некоторых парадоксов, что обусловлено уровнем его развития, как говорится в таких случаях «сие таинство есть».

   Г-н Сибуй предостерегающе поднял палец вверх:

   – Нельзя же первоклассника заставлять решать задачи из высшей математики, ему ещё предстоит освоить множество разделов элементарной математики. Но кое-кто очень ловко пользуется этим. Пользуясь тем, что в мире всё взаимосвязано, они выделяют некоторую взаимосвязь, доказывают всем остальным необычайную важность её, требуя от остальных безусловной веры и верного служения. Это типично для демагогов, и лежит в основе политеизма– язычества.

   Не смотря на то, что разговор уже уходил в дебри абстрактных понятий, я уже начал кое в чём разбираться и теперь даже попытался уточнить:

   – А Породистый уверовал в интересы своего пуза, без труда доказал это остальным и в результате...– задумался я над последствиями.

   – А в результате они живут в Болоте. – жестко закончил Артур. Г-н Субуй удивленно озабочено приподнял брови:

   – Артур, вы слишком жестоки к ним. А в чём их вина? Имели ли они доступ к истине?

   – Это уже очень сложно. – задумался Артур: – Легко научить человека любому действию, используя собственный наглядный пример... Но мыслить? Сесть, и, горестно подперев голову, уставиться умным взглядом в стену? Ученик только заснуть может, в подобной позе...

   – А кто возьмётся учить мыслить? – спросила вдруг Лайф: – У кого хватит наглости, что бы поверить в собственное умение мыслить?

   Г-н Сибуй устало улыбнулся:

   – Как говорят буддисты – «Глупец, познавший меру собственной глупости, это и есть мудрец!».

   – Позвольте, буддизм буддизмом, но, а как же добро и зло? – с подковыркой спросил Анатолий Иванович: – Вы, конечно, ловко ушли от этих коренных вопросов, но я бы хотел понять, что вы предлагаете взамен?

   – Но если всё взаимосвязано в этом мире, если всё гармонично и взаимообусловлено, то о каком добре и зле может идти разговор?– удивился г-н Сибуй: – Добро и зло в нашем сознании, в эмоциональной окраске, которой наделяются события окружающего мира нашим подсознанием. Одно вызывает злобу и ненависть, а другое вызывает желание обладать, и формируется это в глубинах психики и главную роль в этом играет вера!

   – Есть зависимости очевидные, но не афишируемые. – подхватил мысль Артур: – Вот, например, все знают, что для нормального развития в стране экономики необходимо обеспечить в стране порядок. И коррупция, и беззаконие ведут экономику к развалу, это очевидно. Но порядок обеспечивается политической системой страны, которую составляют, конечно же, люди, нуждающиеся в понимании того порядка, который от них требуется. Для этого формируется законно-процесуальная база страны. Но закон предназначен для обеспечения именно справедливого порядка, а вот откуда у человека берётся представление о справедливости? Это уже духовная жизнь человека, мир его эмоций. Когда неловкое слово заставляет человека краснеть, а несправедливость вызывает негодование и ярость, под воздействием которых человек способен на многое...

   Я уже начал разбираться в сути разговора и смог сделать вывод:

   – То есть главную роль начинает играть взаимоотношения между сознанием и подсознанием. Получается, что духовная жизнь человека – это как раз стремление активно участвовать в формировании этих отношений.

   – Долго я вас слушал, – вдруг вступил в разговор Анатолий Иванович: – Конечно, вы лихо можете цеплять слово за слово, только вот кое-что выдаёт вас с головой. – в наступившей тишине он обвёл всех высокомерным взглядом, толкнув меня под столом ногой, продолжил: – Старая песня – нет добра, нет зла, всё что происходит – «взаимообусловлено и неизменно». – перекривил он презрительно: – Женю вам удалось охмурить, а меня ... Я не пацан и такими песнями меня не соблазнишь. – он грозно нахмурился, пронизывая всех подозрительным взглядом: – И знаем кому это выгодно, уж тут далеко причину искать не надо... Белыми нитками шито-крыто...

   Глава 16

   И вдруг, что-то произошло. Анатолий Иванович мгновенно побледнел, не отводя наполненного ужасом взгляда от чего-то у меня за спиной, у него из рук вывалился и с тихим звоном разбился бокал. Все застыли, глядя мне за спину, откуда до меня вдруг донеслось тихое стрекотание. Ужас холодным своим дыханием парализовал меня.

   «Не оглядываться! – Закрыть глаза и не оглядываться..!» -заколотились упругими шарами мысли у меня в голове: – «Не смотреть..!» Артур, не отводя сосредоточенно-напряжённого взгляда из-за моей спины, в замедленном жесте положил свою ладонь мне на локоть, чуть сжав его. И я закрыл глаза, вместе с теплом его ладони я ощутил уверенность – всё хорошо...

   Стрекотание походило на шелест крыльев огромного насекомого, оно несколько усилилось, и я ощутил, как лёгкие порывы воздуха коснулись моих волос, вслед за этим стрекотание начало затихать, удаляясь... И вскоре уже ни что не нарушало тишины, и только гупал тревожно пульс в ушах. Я открыл глаза, смертельно бледный Артур виновато и почему-то беспомощно улыбнулся, убирая свою руку с моего локтя.

   -Что это было? – осипшим голосом спросил я, расслабляя сведенные судорогой страха мышцы. Анатолий Иванович странно хмыкнул, подозрительным взглядом обводя г-на Субуй и Артура.

   – То, чего мы не понимаем. – отрывисто и хмуро сказала Лайф.

   – Кое-кто очень даже хорошо понимает... – с угрозой протянул Анатолий Иванович, поднимаясь и кивая мне, приглашая за собой на выход. Ни чего, не понимая, обвёл я всех вопрошающим взглядом и поднялся. Ни кто не сделал попытки мне что-то пояснить или задержать. Во взглядах г-на Сибуй и Артура читалась спокойная уверенность. Лайф же смотрела с явным осуждением. И всё же, преодолевая непонятное внутреннее сопротивление, я пошёл к ждущему у выхода Анатолию Ивановичу. Он увлёк меня за собой, молча шли мы сумраком теперь уже зловещих коридоров, пройдя лестничный марш, вошли в комнату, уставленную высокими застеклёнными стеллажами. Анатолий Иванович обернулся ко мне:

   – Усёк, что происходит? – нервно потирая руки, забегал он по комнате: – Разворачиваются кошмарные события... Кто бы мог подумать... Бры... – передёрнул он плечами от омерзения.

   – Что это было? – спросил я его, пытаясь от него получить внятный рассказ о прошедшем: – Хоть вы внятно объяснить можете?

   – Что было, что было? – досадливо поморщился он, и вновь исказила его лицо гримаса омерзения: – Ужасно было! – как бы пытаясь стереть липкую паутину с лица, он несколько раз провёл по нему ладонью: -Такая гадость... Бр...р...Чему и названья нет. И странно, что при этом ни чего не произошло..? Казалось бы, столь явные намерения..? – он зябко передёрнул плечами:– Лучше не вспоминать. – Решительно обернувшись ко мне, вдруг заявил: – Это предупреждение. Надо срочно принимать меры, – оружие? Конечно же, нужно вооружаться! – и кинулся к стеллажам.

   – Вот это, то, что надо... – послышался восторг в его голосе, с хрустом раскрывал он дверки стеллажей, доставая оттуда отблескивающие полированными ложами винтовки, с недовольным видом осматривая их и отбрасывая в сторону. Оглянулся недоумённо на меня:

   – Иди сюда, чего ты там ждешь? Пока эта гадость и сюда явится?

   Подойдя ближе, я заглянул в поблескивающее тусклой воронённой сталью оружия нутро стеллажа. В оббитых чёрной тиснённой кожей фигурно вырезанных гнёздах стояли винтовки, ружья и карабины – разнообразие их поражало: тут были и снайперские армейские винтовки, и коллекционные с богатой золотой чеканкой охотничьи ружья, и многозарядные автоматические винтовки всех времён и различных армий... В нижних выдвижных ящиках стеллажей высланных золотистой замшей, покоились пистолеты и револьверы, удивляющие филигранной отделкой и богатством украшений, больше похожие на ювелирные украшения, чем на оружие...

   От многообразия оружия у меня захватило дух, забыв на мгновение обо всём, как мальчишка приник я к стеллажам. Вскидывая винтовки к плечу, вглядывался в прицелы, ловя на мушку различные предметы, прикасаясь к курку пальцем, ощущая сладость могущества, таящегося в тяжести оружия в вере в его совершенство... Восхищала меня совершенная оптика с переменным фокусным расстоянием, удивляла новизна и необычность лазерных прицелов с вмонтированными микропроцессорами... Скользили мягко и вкрадчиво упруго податливые затворы, открывая тёмное нутро, золотящееся глуповато-сонным патроном, услужливо выпрыгивающим из подающей кассеты. С отрывистым злым лязгом вгонял его затвор в ствол, и уже совсем другое возникало ощущение в руках, иная тяжесть напрягала мышцы, волнуя кровь...

   – Но зачем? – подумал я вдруг:– Зачем нам оружие?

   Оторвавшись от созерцания его, я повернулся к Анатолию Ивановичу: -Против кого мы собираемся воевать? Разве поможет оно против этой стрекотящей гадости?

   – Зато хорошо поможет против тех, кто посылает эту мерзость. – зловеще скалился Анатолий Иванович, подбирая с азартом пистолеты: – Не ужели не понимаешь, чьи это проделки? Думаешь, даром тебя тебе это непротивление вдалбливают? – он презрительно покрутил пальцем у виска: – Промывание мозгов, это называется. И цель у этой операции очень простая, не бойсь сам помнишь. Да что с тобой, Женя? – повернулся удивлённый он ко мне: – Да тебя всю жизнь готовили к этому! Ты присягу давал!

   Он выхватил из ящика, взвешивая в руке огромный автоматический пистолет: – У, красавчик! – он аж захрюкал от удовольствия, целясь в восторге, то в одну, то в другую сторону: – Женя, быстрей ориентируйся, смотри какое разнообразие. – кивнул он на стеллажи с оружием. Эти его восторги вокруг оружия настолько были неестественны для Анатолия Ивановича, предпочитавшего всегда обходиться без оружия. Меня прямо таки этот его восторг возмутил, я демонстративно вынул из стеллажа тяжёлый штурмовой автомат с плоским светло-жёлтого полированного дерева прикладом. Анатолий Иванович удивлённо взглянул на автомат:

   – Здесь? В помещении? – скривился: – Удобно ли? Да и прятать, как ты его будешь?

   – А мне не от кого прятать, – твёрдо взглянул я ему в глаза. Он вдруг отвёл взгляд, подкидывая пистолет на ладони: – Не узнаю я тебя, Женя, вспомни, где мы находимся!

   – Не верю я что есть здесь враги. – ответил я, чувствуя, что начинаю в этом сомневаться. Перекидывая автомат с руки на руку, я невольно передёрнул затвор, загнав патрон в патронник и сняв с предохранителя. Я держал автомат на изготовке, ощущая сладостное напряжение от чувства вдруг умножившейся моей силы.

   Есть всё-таки странная необъяснимая энергия, в вещах нас окружающих, один вид некоторых вещей меняет наше настроение, направляя мысль нашу видом своим, ощущением обладания. И оружие особенно иллюстрирует это свойство человека. Сила его воздействует на нас, вызывая ответное наше действие, пропорциональное чему? Во втором законе Ньютона ускорение, с которым начинает двигаться тело под воздействием силы, пропорционально самой силе и обратно пропорционально массе тела. А здесь..? А в психике – обратно пропорционально интеллекту, силе воли... Что можно говорить об этом..? Только то, что на каждого эта энергия действует по своему... И вдруг:

   – Стреляй! – гаркнул истошно, выпучив в напряжении глаза, Анатолий Иванович, рывком выкинув руку, указывая мне за спину. С разворота, в падении, со всей силы вцепился в спусковой крючок, цепенея от ужаса...И только когда забился в упругих толчках автомат в моих руках, когда полетела сколотая пулями щепа от деревянных панелей и наполнилась комната грохотом и пороховым пьянящим дурманом, я увидал, как перерезанная цветными трассерами светлая фигура, неудобно подламываясь, падает на пол у входа.

   – Артур! – кувалдой хватило меня по голове, отбросив горячий автомат, я кинулся к нему, осторожно повернув, положил его голову к себе на колени. Он пытался улыбнуться и что-то сказать, но только судорожно сглотнул...

   – Врача! Врача..! Ради бога, ну кто-нибудь! – в безумии закричал я, глядя, как тускнеет голубизна в его глазах.

   – Брось его. С ним всё кончено! – Анатолий Иванович, подскочив к двери, выглянул в коридор, и довольный потирал руки: – Ни кого, болван, он сам следил за нами... Идём, идём же скорее от сюда... – за руку поволок он меня к двери.

   – Ах, да надо труп спрятать..! – торопливо бросился он выдёргивать дорожку и, набросив её на Артура, стал закатывать его в неё, вырывая у меня из рук: – Да помоги мне, чего расселся!

   Совершенно бездумно помог я ему затолкать страшный этот свёрток за стеллаж.

   – Вот, часть работы сделана. – захихикал он, хлопая меня одобрительно по спине и обтирая мои руки платком от крови. Потом подошёл к двери, настороженно осмотрел коридор:

   – А теперь уходим. – повернулся ко мне: – Да куда ты? Автомат свой возьми... Ты что, обалдел совсем..? – глянул он мне в глаза, толкая в руки автомат: – Ни чего, привыкнешь...

   Жутким оцепенением заморозило мой разум это убийство, как во сне делал я всё, выполняя команды Анатолия Ивановича. Мне всё ещё казалось, что у меня на руках умирает Артур, и невольно сгибались мои руки в попытке удержать его голову...

   Анатолий Иванович почти бегом тащил меня за руку через комнаты, по коридорам, я только успевал переставлять ноги, и вялые мысли медленно проплывали у меня в голове: – Вот стул, – вялая мысль проявилась в моей голове, когда увлекал он меня мимо стула: – И коридор весь красный... – всё так же лениво перетекала мысль, в вдруг толчок:– Как кровь! И сразу же осознание всего ужаса убийства..!

   Я резко остановился, вырвав руку, стуча зубами в нервном ознобе:

   – Он мёртв? – спросил повернувшегося Анатолия Ивановича, тот, оскалив зло зубы, подпрыгнул ко мне и... Ослепительная вспышка испепелила весь мир в моих глазах.

   – Да пойми, дурак, если ты будешь так себя вести, то через пару минут мёртвым будешь ты! – склонившись надо мной, орал он мне в лицо, брызгая слюной. Я с трудом, превозмогая тошноту, уселся, саднила нудно ушибленная скула:

   – Зачем вы меня ударили? – насилу ворочая онемевшим языком, спросил я: – Что я вам сделал? – сорвался я вдруг на плач, чувствуя, как текут по щекам слёзы: – За что Артура? – всхлипывая, спрашивал я, сам, не зная у кого: – Почему я? Я..? – орал я уже во всё глотку, захлёбываясь в слезах и срывая голос.

   Анатолий Иванович, сидя на корточках передо мною, остервенело хлестал меня по щекам:

   – Прекрати истерику! Баба! Заткнись! Когда ты уже от своих иллюзий избавишься? – кричал он мне в лицо, а потом, опасливо озираясь по сторонам, повалил меня на пол, затыкая ладонью рот. Я не сопротивлялся, только слёзы текли и текли из моих глаз...

   Это уже была не истерика, с необычайной ясностью понял я, объятый ужасом, что убил себя, какую-то, быть может лучшую частицу души своей и теперь оплакиваю невозвратность происшедшего... Во имя чего я убил? Только сейчас разглядел я трясущегося от страха лицо напротив, с непонятно откуда взявшейся силой я оттолкнул его, отлетев к противоположной стене, сидел он вытаращив на меня округлив от удивления глаза.

   – Отстать от меня! – зло рыкнул я на него, как будто пелена спала с моих глаз, сущность сказанного Амвросиевной начала доходить до меня болью утраты, ужасом убийства... Что слова..! Что видим мы за ними..? – с ужасом думал я: – с ужасом думал я: – Только то, что уже знаем мы, что уже пережито и прочувствовано, и не возможно понять в их смысле то, что ещё не пережито, не прочувствовано болью...

   Анатолий Иванович, глянув мне в глаза, сразу как-то сник, отводя взгляд свой виновато в сторону:

   – Я тут... – поднявшись, он неопределённо махнул рукой вдоль коридора: – Это... Пару ящиков подтяну...

   Не вслушиваясь в слова его, смотрел на него, с отчётливой ясностью понимая его ненастоящесть, даже внешнее сходство и то весьма отдалённое... Но не это удивило меня, уж слишком я хотел увидеть это сходство, что даже этот муляж принял за него. Глядя в след этому жалкому подобию Анатолия Ивановича, попытался я понять судьбу и остальных обитателей дома этого – души моей...

   С брезгливой жалостью смотрел я, как он удаляется по коридору, уж не знаю, как и называть оборотня этого, после этого открытия его сущности, да пускай и останется Оборотнем – как раз по нём кличка...

   За него можно было не беспокоится – уж с ним-то ни чего не случится... Тут охватило меня беспокойство за Лайф, о г-н Сибуй... И, вскочив, я кинулся по коридору, но, сделав уже несколько шагов, вернулся, подняв брошенный автомат, и пошёл в гостиную. Какое-то чувство опасности зародилось во мне, что-то изменилось, своим поступком, вольным или невольным, я произвёл какой-то толчок, и теперь из глубин странного этого мира катится грозная лавина событий, грозящая смять весь этот дворец с его обитателями.

   Убийство Артура... Это только начало – первое ступень моего падения, в прочем, началом, наверное, было то жуткое стрекотание, поселившее во мне ужас и недоверие. Как права была Лайф, говоря о поведении детей... Непонимание, страх и недоверие. Но почему возникает он этот ужас при встрече с неведомым. Ведь именно ужас заставил меня, не думая, не разбираясь, жать на спуск... Могу ли я сказать, что делал это я? Соображал ли я в этот момент хотя бы что-то? Но кто делал это, кто управлял мною? Поражённый догадкой, я вдруг остановился:

   – Боже праведный, да ведь это то, о чём только что говорили...– Я даже не пытался исследовать и понять природу этого стрекотания, сразу же испугавшись его, уверовав во враждебность. А дальше, Анатолий Иванович, я только досадливо поморщился – Оборотень! Оборотень – только сыграл на моём страхе и подозрительности...

   Одна ошибка порождает лавину новых ошибок, калечащих жизнь, и исправить уже ни чего нельзя!

   Я медленно двигался к гостиной, а мысли мои были о разговоре с Мудрецом. Жуткий этот разговор, подобный обучению плавать, когда бросают человека в стремнину и наблюдают, подавая советы, управляя моими мыслями. А как мне быть, когда даже в этих советах я не в состоянии разобраться. Да будь что будет! – в отчаянии думал я, не зная как привести в соответствие поступкам мысли, или мысли в соответствии с поступками, я уже совершенно запутался.

   В гостиной ни кого не было, растерянно оглядываясь, я подошёл к окну, бездумно глядя на огромные платаны в парке за окном, застывшие в вопросительной неподвижности.

   – Артур!

   Резким толчком забилось сердце, тяжёлыми молотками ударило в виски, я застыл в страхе, не в силах повернуться на голос Лайф.

   – Это вы..? -растерянный её голос, заставил меня обернуться.

   – А где Артур? – в голосе её послышалась растерянность и тоска, с ужасом я искал ответ, не в состоянии солгать: – Он... Ушёл... Я... – мямлил я невнятно, сам не понимая что, с ужасом глядя, как темнеют от тоски её глаза, и как медленно накапливаясь вытекают слёзы из её глаз... Она всё знает – почему-то с облегчением понял я.

   – Лайф, Лайф! – заговорил я торопливо, схватив её за локти, и пытаясь поймать ускользающий пустой взгляд её: – Этого не вернуть! Но я всё понял! Я понял, что происходит... Я больше ни кого в обиду не дам! Поверь мне...

   Осторожно обняв её, испытывая непередаваемую щемящую нежность к хрупкой этой девушке, бесконечно зависимой от меня, чувствуя непостижимую свою зависимость от неё.

   – А где г-н Сибуй? – спросил я тихо, Ещё одна жизнь нуждалась в моей защите, в моём внимании.

   – Его там... Убивают...– полный печали ответ её, донёсшийся из моей груди, буквально взорвал меня: – Веди, быстро...– почти заорал я, схватив её за руку и увлекая за собой в коридор.

   – Лайф, ради бога, только не отставай и не теряйся. Будь всё время возле меня. – остановившись в коридоре, инструктировал я её. Глядя на меня широко открытыми печальными глазами, послушно кивала она мне в ответ.

   Из-за поворота с грохотом опрокидывая стулья, появился Оборотень, подтаскивая с трудом несколько длинных плоских ящиков. Повернув ко мне покрасневшее потное от усердия лицо, доложил угодливо:

   – Вот тут, в ящиках... Я для вас старался... Глянь.

   Тусклые блики играли на рифленой поверхности автоматных кассет, наполненных патронами, на ребристых боках зелёных гранат...

   – Бери сколько сможешь унести и за мной! – скомандовал я ему, увлекая за собой Лайф: – А главное за Лайф следи, головой ответишь мне за неё! Понял! – дёрнул с озлоблением я его за воротник, остановившись. Он угодливо закивал головой.

   Тяжело затопал я по коридорам, спрыгивая неуклюже на лестницах, проскакивая торопливо комнаты и залы, и не до убранства их мне было, как в странном сне моём на сеновале у Амвросиевны, казалось кто-то управляет мною, каждым жестом моим, направляя к одному ему известной цели. А я только успеваю наблюдать за мельканием дверей, за быстрыми и решительными движениями своими.

   Глава 17

   И вдруг со всего разгона я налетел на вал низких и резких звуков. Странная музыка сотрясала помещение в равномерном гупающем ритме. Оглянувшись, я подождал Лайф и Оборотня, осторожно повёл их по коридору навстречу этому электронно-механическому рёву, назвать который музыкой мне было трудно.

   Легко разлетелись в стороны крылья золотисто-белых портьер, пропуская нам на встречу смеющуюся счастливую пару – высокого молодого парня, смерявшего нас холодным высокомерно-презрительным взглядом, одетого в элегантный тёмно-синий смокинг, и девушку, невероятно прекрасную в золотом нимбе пышных волос, в котором сверкала брильянтовая диадема. Она купалась в розово-белом платье, как в пене из кружев. Невольно посторонился я, прижавшись к стене, пропуская их, а они высокомерно замолкли, проходя мимо нас, но, отойдя на несколько шагов, парень склонился к девушке, тихо сказав ей что-то, рассмеявшись. Скрываясь за дверью, она оглянулась, скользнув по нам насмешливым взглядом.

   Я перевёл взгляд на Оборотня, тот облизывался, с завистливым восторгом глядя им в след, в глазах Лайф же я успел заметить брезгливую жалость.

   – Живут же люди! – почти простонал Оборотень, поймав мой взгляд.

   – За мной! – мстительно дёрнул я его, продолжая путь по коридору, и стараясь по незаметнее пристроить автомат за спиной.

   С каждым шагом рёв музыки усиливался, пока коридор, плавным изгибом не вывел нас в пронизанный метающимися разноцветными лучами, полумрак огромного зала, наполненного дёргающейся под электронно-синтетический рёв молодёжью. Лучи лазерных цветомузыкальных установок метались над головами танцующих, создавая мгновенной игрой своей причудливые объёмные структуры, виртуальные нереальные дворцы и замки, поражающие формой и цветом своим всякое воображение. Тускло высвечивая растрёпанные волосы окрашенные во всевозможные оттенки всех цветов радуги, перекошенные в каталептическом трансе лица, судорожные дёрганья тел... Всё это, при таком освещении, напоминало непрерывную череду стоп-кадров, какого-то апокалиптического фильма ужасов, пронизанного рёвом извергающегося вулкана.

   Оглушённый стоял я, на берегу этого океана безумия, прижавшись к стене, завороженный могучим ритмом его прибоя, корчащего тонущих в нём... Взглянув на Лайф, увидел я растерянность и страх в её глазах, и взял её за руку, меня пронизал мраморный холод её ладошки, отвернувшись на мгновенье от зала, уткнулась она лицом мне в плечо.

   А толпа бесновалась в диком угаре первобытных ритмов, закатив глаза, выгибаясь в конвульсиях, почти касаясь волосатыми затылками пола. Каждый агонизировал сам по себе, без видимой взаимосвязи с соседями.

   Кивнув Оборотню, который с раскрытым ртом ошалело, рассматривал происходящее, я, прижав к себе одной рукой Лайф, стал продираться сквозь бесчинствующую толпу, подчиняясь неведомому чувству, влекущему меня вперёд.

   Сплошное безумие окружало нас океаном со всех сторон – перекошенные лица, оскаленные, как у вампиров, зубы, остекленелые белки закатанных под лоб глаз, скрюченные в параличе пальцы тянулись к нам... И всё это в рёве угрожающей музыки и в противоестественном освещении. Казалось, все силы ада в единый миг бросились на нас, что бы разорвать в клочья...

   Отбиваясь, протискивался я сквозь толпу, утратив в этом пекле всякую способность соображать. Если бы не Лайф, не страх за неё, я бы и сам попал под гипноз бешеного ритма телодвижений, судорогой сводящего мои мускулы. Но достаточно было мне взглянуть на неё, заглянуть в полные сострадания глаза её, что бы вновь почувствовал я себя человеком в этом диком ужасе вожделения.

   Несколько раз приходилось мне вытаскивать из толпы Оборотня, который, уже, дыша взахлёб, дёргался всем телом в такт со всей толпой. Я бил его по лицу, а он, не чувствуя боли, продолжал дёргаться, подкатывая глаза под лоб.

   Даже приблизительно не могу сказать, сколько времени мы продирались сквозь джунгли из переплетённых тел, сколько раз приходилось мне проводить в чувство Оборотня, когда я почти терял сознание от страха, не находя рядом Лайф... Сколько раз я терял её и находил её... Страх за неё – это единственное, что владело мною тогда всецело, всё остальное утратило тогда всякий смысл, ни о чём другом даже мысли не возникало.

   Я уже настолько был уже задёрган, в самом буквальном смысле этого слова, что ровным счётом ничего не почувствовал, когда вдруг наткнулся на препятствие, поняв, что нахожусь уже у противоположной стены зала. Я только прислонился к ней спиной, улыбнувшись Лайф. Только благодаря ней удалось переплыть этот океан безумия, не сбившись с пути.

   Пройдя вдоль стены, мы вышли к широкой нише, со светящимся желтым электрическим уютом зевом коридора, в глубине её, и устремились по нему вперёд.

   Долго мы уже следовали его изгибами, уже даже самая низкочастотная составляющая музыкального рёва не беспокоила нашего слуха, когда вдруг раздалось сзади равнодушно-снисходительное:

   – Женя, куда же это ты?

   Я резко обернулся, сзади, у открытой двери, как в старых гангстерских фильмах, стояло трое парней с затенёнными полями шляп лицами, одетые в двубортные застёгнутые на все пуговицы пиджаки по моде сороковых годов. Один из них, Главарь, кривил губы в презрительной улыбке, уперев в меня равнодушный взгляд хищной рептилии. Остальные, тяжело ворочали челюстями, оценивая нас сонно-безучастными взглядами наёмных убийц.

   – Ты ведь нас разыскиваешь? Прошу...– Главарь широко распахнул дверь, лёгким кивком подбородка приглашая войти. Я почувствовал, как сразу вспотели от страха ладони, и защекотал холод страха между лопатками, перевёл взгляд на Лайф. Стояла она прижавшись спиной к стене и столько ненависти было в обращённом на них её взгляде... И мой страх прошёл... Взяв её за руку, я кивнул Оборотню, что бы шёл первым. В дверях Главарь галантно пропустил нас вперёд, и мы вошли в уютный зал небольшого кафе. Погружённый в полумрак, и только оббитая цветным пластиком стойка была ярко освещена, да выделялся световым пятном стол, покрытый зелёным сукном. Карточный – сразу же догадался я, вся остальная обстановка терялась в сумраке, отсвечивая тусклыми разноцветными бликами на потолке.

   Бармен в белой накрахмаленной куртке, неторопливо протирал бокалы за пустой стойкой. Тихо вскрикнув, Лайф бросилась в глубину зала, я поспешил за ней. У крайнего столика под стеной в глубоком низком кресле, скорчившись, неудобно лежал г-н Сибуй, с закованными руками. Лайф осторожно повернула его, удобней укладывая. Даже сумрак не мог скрыть кровь у него на лице, изорванную окровавленную рубашку... Его явно пытали, Лайф, став на колени перед креслом, принялась за его раны. А я, вспомнив о своём оружии, повернувшись, стал изворачиваться, пытаясь достать автомат из-за спины, но ремень оказался чрезмерно затянут, и мне ни как не удавалось протиснуться в оставшийся промежуток между ложем автомата и ремнём, цепляясь головой за приклад, ремнём за локти... Автомат ни как не хотел появляться из-за спины, и я выглядел нелепо и был совершенно беззащитен, запутавшись головой в ремне с задранными вверх локтями, изогнувшись в три погибели. Но гангстеры невозмутимо наблюдали за мною, и только у Главаря в глазах читалась ирония от жалких моих потуг вооружиться.