Текст книги "Тафгай (СИ)"

Автор книги: Влад Порошин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)

– Оригинально, – обрадовался корреспондент, конспектируя мой бред в записную книжку.

– Пиши дальше, – я махнул пальцем. – Мечтаю пройти на лыжах до Северного полюса и обратно.

– А почему именно такой маршрут? – удивился борзописец.

– Потому что туда через полюс нельзя, там Канада и Америка. Наш идеологический враг, – я махнул рукой вперёд. – И наконец, хочу пожелать всем заводчанам, чтобы Горьковское «Торпедо» в этом году стало чемпионом СССР по хоккею!

– Скажите тоже, – промямлил «шпингалет». – Не вылететь бы из Высшей лиги.

– Я тебе вылечу, – я показал пареньку кулак размером с его же, возможно не глупую, голову.

Глава 7

Уже на подходе к любимой общаге, я понял, что веселье по поводу первого сентября вылилось на улицу. Потому что метров за пятьдесят я услышал гитару и нестройный рев нетрезвых глоток:

Для меня нет тебя прекрасней,

Но ловлю я твой взгляд напрасно,

Как виденье неуловима

Каждый день ты проходишь мимо…

– Мимо не проходи! – Окрикнули меня пацаны.

– У нас тут это, – один парень очень радостный от первого учебного дня, проведённого в вечерней школе, показал на три трёхлитровые банки, которые стояли под скамейкой.

По цвету содержимое ёмкостей чем-то напоминала мёд. Но то, что это был не мёд, я мог ручаться на сто процентов. Это было настоящее советское баночное пиво – производство, разливка и разбавка исключительно отечественная, без всякой иностранной интеграции.

А я повторяю вновь и вновь:

Не умирай любовь!

Не умирай любовь…

– Иван тобой тут интересовались, – доверительно сообщил мне черноволосый парнишка с моего этажа, когда я подошёл поздороваться.

– Из академии наук? – Решил уточнить я.

Мужики тут же поймали ха-ха и перестали терзать плохо настроенную гитару, у которой под гриф был просунут простой карандаш, а переднюю деку украшали две ГДРовские наклейки с красивыми тётками.

– Новый классный руководитель спрашивал, грозился прийти на производство с разборками, – ответил мне черноволосый.

– Рисковый мужик, наверное, – хмыкнул я. – Лады! Передайте, что загляну на днях. И это, чтоб в одиннадцать ноль-ноль были у меня по койкам. Иначе спущусь сюда и сам разнесу всех по палатам.

– А может с нами? – Робко предложил гитарист.

– В зявазке, – буркнул я.

Когда я поднялся на крыльцо и скрылся за дверью, мне стало интересно, что про меня народ местный думает, я остановился и прислушался к разговору под пивасик.

– Говорят, Иван целый стакан бензина на спор выпил, – поведал один голос. – И после этого у него с головой не порядок.

– Да не пиз…и! – Ответил другой. – Не бензина, а одеколона. И не на спор, а просто, чтобы догнаться. Но головой-то он точно двинулся.

– Мужики у нас полчаса осталось, – заволновался третий голос. – Давай уже разливай!

На вахте, неожиданно для меня, не в свою смену дежурила не злая бабушка, а добрая и послушная Катюха.

– А я твои упражнения делала, – заискивающе заулыбалась женщина.

«Чё смотришь, веди её кипятильник чинить – срочно! – Заголосил во мне чужой мозг. – С кобылкой-комсомолкой облом вышел по твоей вине! Теперь как ночью спокойно спать?»

Я кисло улыбнулся и, пытаясь унять сексуального маньяка во мне, медленно пошёл на лестницу.

– А ты, правда, мужа мне найдешь? – Остановила меня внезапным вопросом Катя.

– Есть один хороший мужик на примете, но он в разводе, и женщин побаивается, – ответил я, стараясь как можно быстрее покинуть неспокойное место.

– После одиннадцати-то зайдешь? – Этот вопрос вахтёрши долетел, когда я уже ускорившись, добежал до второго этажа.

«Зайдем после отбоя, куда мы денемся, – не успокаивался мой чужой мозг. – Не в женскую же общагу через окно карабкаться!»

«Это мы ещё поглядим!» – шикнул я на него.

В комнате молодой специалист Василёк, разложив на столе какие-то схемы и чертежи, яростно теребил себя за волосы. Я зашел, переоделся, выпил пять сырых яиц, отварил макароны с тушёнкой. Сдвинул бумаги будущего изобретателя автомобильного колеса в сторону, и поел. А сосед всё так же смотрел в одну точку на чертеже.

– Чё там, тараканы случайно линию какую-то важную отъели? – Попытался я развеселить парня.

– Что? – Он, наконец, поднял голову. – А? Здорова. Ошибся в расчётах, – всхлипнул «без году неделя» инженер.

– Да, к нам в цех ваших ошибок каждый день с десяток приходит, ничего, где надо просверлим, шлифанём, фрезернём, чего сейчас убиваться-то? – Я подмигнул Васильку. – Тебе нужно просто отвлечься. Ты мне вот что расскажи, у вас в конструкторском бюро работает такая комсомольская активистка: глаза – во! Грудь – такая хорошая и аккуратненькая, попка – сочная. Волосы тёмно-русые где-то чуть ниже плеч. И ещё, по совместительству – заместитель секретаря комсомольского комитета нашего завода.

– Яна Снегирёва, – расплылся в мечтательной улыбке совсем молодой специалист. – Звезда нашего КБ.

– В том смысле, что много интересных технических решений предлагает? – Задал я вопрос на уточнение.

– В том смысле, что красивая, принцесса, – Василёк расслабленно развалился на кровати. – Одевается всегда так, что глаз оторвать нельзя. А духами от неё пахнет, м-м-м, исключительно французскими.

– И кто же такую красоту еб, – я запнулся на полуслове. – То есть с кем она встречается?

– Ну, уж не с такими как ты и я – голодранцами, – вмиг загрустил мой сосед. – У неё родители – шишки, а встречает её у проходной на своей машине сын самого главного человека в городе. И цветы почти всегда охапками шлёт на работу. А она ходит рядом с нами, простыми инженерами и посмеивается. Я ведь из-за неё и напортачил сегодня, отвлёкся.

Василёк выговорившись снова углубился в чертежи.

А я хоть и устал, как чёрт после гиревого спорта, долго уснуть не мог. Снилась мне сначала врачиха, затем Зинка, потом Катька, ну и конечно кобылка-комсомолка. Что характерно все в неглиже! И все лезли ко мне целоваться, ну и я тоже не терялся. Мне семь раз объяснять не надо, с какой стороны женщину брать. А потом выскочила Светка, дочка физорга, с деревянным веслом в руках и давай им размахивать. Всех разогнала, и мне тоже прилетело за компанию в лоб. На этом сон с эротическими вставками оборвался, я тихо выругался, встал с кровати, натянув трикошки, взял банное полотенце.

– Ты куда? – Вдруг пробудился Василёк.

– В душ схожу, охлажусь, – пробурчал я.

«Заодно и кипятильник починим», – загундел под ухо мозг моего нового тела.

***

На заводе до обеда рабочая обстановка была тихой мирной и спокойной. И пока мой организм сам что-то там сверлил и фрезеровал, периодически посматривая в чертежи, я обдумывал несколько вопросов. И самый глобальный – нужно было с работой что-то решать. Ведь вот так стоять изо дня в день за станком, наблюдая со стороны как мои рабочие руки сами собой трудятся, я долго не смогу. Вникать же в технические тонкости профессии фрезеровщика вообще не хотелось. Мне бы в руки клюшку, на ноги коньки, а на голову каску, вот тогда бы я показал чего стою на самом деле. Ну, нельзя быть счастливым по жизни проживая её, скользя по течению, в роли кого-то другого.

Вопрос более мелкий – вахтёрша Катя. Опять не удержался этой ночью, как следствие целый час подсобное помещение использовалось не по назначению. Потом в душевой кабинке руки очень горячей и ненасытной женщины тоже мне не спинку тёрли. Если срочно не найду ей мужика, то в дальнейшем за себя ручаться не смогу. Это конечно пока сам холостой, то есть без постоянной подруги.

– Иван, – ко мне подошёл Казимир Петрович. – Ты давай закругляйся, во-первых: пошли на обед, во-вторых: притормози ты чуть-чуть с производственным рвением. Второй день стоишь за станком и как робот – долбишь без передышки. Другие мужики уже обижаются.

– Извини, задумался, – виновато пробубнил я. – Завтра принесу будильник, чтобы точно отсекать полезное рабочее время от бесполезного.

Заводская столовая, я вам скажу – это особое место любого предприятия. Так как во время смены особенно по цехам не погуляешь, каждый стоит по семь часов в своем рабочем уголке, и только здесь происходит настоящее единение пролетариев. Можно и с барышнями парой слов перекинуться, да и с мужиками разные деловые вопросы порешать, чтобы заработать лишнюю копеечку.

А какие страсти здесь порой разыгрываются, в театр ходить не надо. Кто в долг просит, кто дефицитные конфеты предлагает, кто хвастается обновкой, а уж слухи – кто с кем, где и когда, разносятся быстрее, чем в сети интернет. И если голодная толпа бурлит возбуждённо у раздачи, доказывая, что за мной занимали, то сытая расслабленно сидит за столиками и спичками в зубах ковыряет.

– Да, бл…ь, хорошо! – Заулыбался раскрасневшийся Данилыч, проглотив тарелку борща и пюре с котлетами. – Иван, может, ты навестишь Ольгу Борисовну. А то волнуется женщина, второй день, как голодная кошка мимо нас бегает.

– Да, – тяжело вздохнул Казимир, – политинформацию проводить на сухо – это не то.

– Не тот эффект! – Поддакнул ему политически подкованный коллега. – Как боль за весь мировой пролетариат прочувствовать, когда закусывать-то и нечего? И с врачихой опять-таки неудобно получается. Она же ждёт.

– Спелись? – Хмыкнул я. – А у меня может быть настроение на полшестого, что тогда? Конец дружбе? В общем так, я взял пачку чая, если хотите – можете чифирнуть. А с Ольгой Борисовной я поговорю, чтоб она не расстраивалась, но потом.

– Уже поели?! – Вклинился с подносом в разговор физорг Самсонов. – Тогда освобождай сиденье. Ванюша, а ты погодь. Пошептаться бы.

Данилыч с Петровичем грустно поплелись с грязной посудой к окошку в перегородке, которое заглядывало напрямик в моечную комнату.

– Мужики, у меня в тумбочке, чай и тушёнка, – сказал я им вслед.

Физорг же разложил на столе целую портянку из бумаги, что была расчерчена по линейке снизу доверху и справа налево. И в каждом прямоугольнике как курица лапой было что-то мелко нацарапано. Олег Палыч за два укуса умял пирожок с яйцом, что-то помычал, кивая на свои иероглифы. И лишь когда чай помог отправить остатки непрожёванной пищи в пищевод я разобрал, чего он от меня хочет.

– Сегодня волейбол, – прокашлялся Палыч. – Нужен ещё один игрок для команды. Ты как?

– Силовую подачу могу выполнить, – пожал я плечами. – Над сеткой играю в принципе сносно.

– Вот это нам больше всего и надо – сильная подача и игра с сеткой! – Заулыбался он. – Молодец, записываю. В воскресенье турнир по теннису. Тоже играть не кому, – пожаловался физорг.

– Я не знаю, играл пару раз на грунте. Тут ведь, наверное, придётся в зале ракеткой махать. А какой от паркета отскок, Бог его ведает, – я развёл руки в стороны.

– Причём здесь паркет и грунт? – Возмутился Самсонов. – На столе играть будем, тут главное знать какой отскок от стола. Теннис-то отстольный, темнота!

– А? – У внутренне улыбнулся. – Если отстольный, то записывай, я после силовых тренировок всегда за стол вставал, полезно для реакции. Но против КМСа, как в гирях, не потяну.

– Н-да-а, – задумался на несколько секунд физорг. – За заводоуправление играет мастер спорта, а за конструкторское бюро – КМС. Эх, всё равно играть некому, записываю. А в баскетбол играешь?

– Если только под кольцом потолкаться, врезать кому-нибудь. Рукам меткости не хватает, – признался я.

– Записываю. Тоже играть некому. Народ спивается, почти у всех – руки трясутся! Жаль, что ты на коньках не стоишь, за хоккей-то в зачёт «Спартакиады» больше всего очков дают. А так молодец выручил, – Самсонов протянул мне ладонь для рукопожатия.

– Кто сказал, что не стою? – Я чуть не подпрыгнул на стуле. – Вот в хоккей я как раз и играю по-настоящему, а в остальном так – полулюбитель.

***

На «политинформацию» в наш заводской кружок по интересам я пришёл с большим опозданием. Мужики уже чифирнули и вновь общались на разные философские темы. О смысле жизни, о загадках египетских пирамид, о Бермудском треугольнике и светлом будущем, которое, возможно, не за горами.

– Что там Самсонов тебе наплёл? – Развалился, как барин на поломанном кресле Казимир Петрович.

– Да много разного, – ответил я с грустинкой в глазах. – В профкоме хотят борьбу устроить против разведённых мужиков. Налог обещают ввести новый – за разведённость.

– Враньё, – махнул рукой Данилыч, которому как человеку женатому – было пофиг.

– Ага, как тридцать процентов вычтут из зарплаты, потом не делай вид, что не слышал, – я обречённо махнул рукой и потянулся к заварнику. – Осталось что глотнуть?

– Как тридцать! Не имеют такого морального права! – Заголосил Казимир. – Я законодательство от корки и до корки! Наизусть!

– Бесполезно, – я подмолодил заварку водой из тёплого чайника и налил себе в стакан напиток чайного цвета. – Если успеешь до конца месяца расписаться с кем-нибудь, то наоборот десять процентов доплатят. Тут уже весь завод гудит. Спешить надо Петрович, иначе даже страшненьких разберут. Останется одна бл. ь Марухина, что тогда делать будешь?

– Я так это дело не оставлю! – Взвыл Казимир и рванулся, надо полагать, в профком.

Не знаю, что ответили Казимиру в профкоме, но остаток первой смены мужик бегал весь зелёный. Несколько раз останавливался около меня, но поговорить о чем-то важном не решался. И где-то за час до конца, когда я, смахнув стружку и прибрав рабочее место, уже листал книжку, учебник «Новой истории», из нашей заводской библиотеки, Казимир Петрович пошёл на серьёзный разговор.

– В профкоме сказали – так нам разведённым и надо, – тяжело выдохнул он. – Может, ты подсобишь? Ну, это, сам знаешь, что. У тебя опыт большой в таких делах.

– Есть одна женщина порядочная, серьёзная, – с ленцой кивнул я. – Но в таком виде я тебя представить ей не могу.

– В каком таком? – Казимир растерянно посмотрел на свою, замызганную масляными пятнами, робу.

– Нужно побриться, подстричься, – я стал загибать пальцы. – И не мелочись, сделай стрижку модельную, а не полубокс какой-нибудь. Костюм купи новенький. Ботинки почисти. Возьми два билета на вечерний субботний сеанс. Но есть одно главное условие. Говорить? – Спросил я, посмотрев по сторонам.

– Какое условие? – Тоже зашептал Петрович.

– Нужна будет психическая атака, – я чуть-чуть помолчал, чтобы мои слова были восприняты максимально серьезно. – Когда после киношки в комнату её к себе приведёшь, прямо с порога, жёстко нагибаешь буквой «г», и тут уж так отодрать постарайся, чтоб в глазах потемнело. И после этого проживёте долго и счастливо. Будешь у неё, как сыр в масле кататься.

– Боязно что-то, – промямлил Казимир.

– А кому в этой жизни легко, Казимир Петрович, – вздохнул облегчённо я.

Глава 8

Если собрать волейбольную команду из шести случайных людей с пляжа, то вышло бы не хуже, чем наша ремонтных цехов дружина. Два бывших ПТУшника, один отец большого семейства, два высоких и худых хипаря, которые когда-то чем-то таким занимались. И я – бегаю по всей площадке красный как наш государственный флаг, с которым брали Берлин, и на всех ору.

Кстати сегодня прибарахлился. На часть последних денег купил прямо у нас на районе в магазине: новые кеды, китайские «Два мяча», трусы спортивные черные тканевые и футболку серую. А говорили в будущем, что в СССР был один сплошной дефицит. Враньё! Всё это валялось на полках без очереди. И продавщицы тоже попались обходительные, одна даже на кино намекала после рабочей смены.

«Ничего жить можно, сейчас ещё с волейболом разберусь, а там и до хоккея рукой подать. Ну, Самсонов, ну сукин сын! Втравил в гиблое дело!» – лихорадочно ругался я, принимая очередную подачу. И хоть с той стороны натянутой сетки тоже не боги волейбола, но они хотя бы все сегодня трезвые!

– Валерий Петрович! – Крикнул я на нашего разыгрывающего, за которого сегодня пришло поболеть целых пять детей и одна жена. – Вы же видите, я защитника играю, так что ж вы мне мяч над сеткой накидываете? Пасуйте чуть назад, на линию нападения!

– Виноват, – пробубнил полненький и абсолютно лысый мужчина.

– Толя! Коля! У вас же вроде есть разряд юношеский, должны представлять с какой стороны по мячику бить! Что ж вы его через сетку перекинуть не можете? – Шикнул я на двух патлатых хипарей примерно моего возраста.

– «Make love, not war!» – Улыбнулся Колян, что в его интерпретации звучало примерно так: я занимаюсь дрочкой, а не игрой.

– Всё, встали! Работаем на приём! – Рыкнул я, чуть не вписав обоих неформалов на фак.

Судья, который сидел на стремянке строго по центру площадки, над сеткой, посмотрел укоризненно на меня и свистнул новую подачу команды сборочного цеха № 2. Крепенький мужичок с той стороны, невысоко подкинул мяч и его рука, описав половину воображаемой окружности за спиной, звонко залепила волейбольный снаряд на нашу половину.

Я такие подачи даже в школьные годы щёлкал как орешки. Но сейчас, когда один бравый ТПУшник кинулся на мяч как под танк, и при этом лёг мне под ноги, принять нормально не получилось. Зато повалялись на паркете и повеселили зрителей, которые от всей души гоготали стоя на балконе. Лишь одна дочка физорга, Светка, отчаянно сжимала за нас маленькие кулачки.

– Тринадцать – три в пользу цеха номер два, – безучастно прокомментировал счёт рефери.

– Товарищ судья, давай тайм-аут, а то все нервы закончились, – прорычал я, поглядывая на свою случайную команду.

– Соберитесь там! – Крикнул с балкона Олег Палыч, чтоб ему пусто было.

И по совету физорга мы собрались в кружок. ПТУшники виновато чесали затылки, Валера был спокоен, как удав, у него семья большая, ему волноваться нельзя. Хипари, Толя и Коля смотрели на меня почему-то с обидой, с безразличием и жалостью.

– По сколько перед игрой накатили? – Спросил я неформалов, от которых немного веяло характерным запашком.

– По две бутылочки «Жигулёвского», – честно признался пацифист, а точнее пофигист Колян.

– Имеем право после работы, – робко добавил Толик, который одним местом правильно чувствовал, исходящую от меня угрозу.

– А вы, студенты ПТУ первый раз сегодня в волейбол играете? – Глянул я на юных пролетариев.

– Почему? – Обиделся один. – Через сетку – первый. А так в «картошку» – мы часто играли.

– Ладно, – я махнул рукой. – Зрители смеются, и нам весело. Я тоже не прав, не работает здесь силовая подача. По новым правилам, то есть по старым, где за касание сетки наказывают, она не годится. Буду подавать планер. А расстановку сделаем следующую: Коля, Толя и ПТУ встаёте, как можно ближе к краям. Валера – при подаче соперника сразу бежишь к сетке и накидываешь мне на линию нападения и повыше. Буду бить пайп.

– Пайп? – Переспросил один студент технического учреждения.

– Это атака из шестой зоны, или по-русски – «эшелон», – пояснил я. – Конечно для нормального пайпа нужна обманка с первым темпом, но после «Жигулёвского» нам не до волейбольных изысков. Так ведь, Коля и Толя?

– А кто за всех принимать будет? – Поинтересовался пофигист Колян.

– Вы уже сегодня своё на грудь приняли, я буду и принимать, я буду и атаковать, – подмигнул я приунывшим ПТУшникам.

Судья с вышки свистнул командам – приготовится к подаче. Вообще в волейболе вся расстановка на площадке делается по номерам, не тем, которые на майках, а тем, на которые условно разделены игроки и игровые зоны на поле. Например: шестой номер – это центральный защитник, и его зона ответственности от лицевой лини до линии нападения по центру. Или, например, второй номер – это правый нападающий. И он играет справа примерно от линии нападения до сетки. А после потери подачи все игроки переходят с номера на номер по часовой стрелке. И судья за этим всем строго бдит! Чуть что может наказать за ошибку в этой несчастной расстановке.

Зачем такую никчёмную ерундистику придумали создатели игры – сказать сложно. Ведь кто-то лучше атакует, взлетая «орлом» над сеткой, а кто-то наоборот лучше принимает мяч, ныряя на паркет «рыбкой». Кто-то лучше пасует, кто-то лучше подаёт. Но все вынуждены придерживаться глупых формальных правил, которые после подачи испаряются.

Поэтому сейчас я, играя первого номера, то есть правого защитника встал чуть ближе к центру и сдвинул немного в левый край шестого и пятого номеров, чтоб под ноги не бросались.

– Виталич! Забей ремонтникам ещё парочку! – Крикнул сверху раскрасневшийся болельщик второго сборочного цеха. – Пора кончать эту волокиту! Трубы уже горят!

– Иди газировки пока попей! – Ответили нетерпеливому любителю спорта с другого края балкона.

– Подача цех № 2, счёт 13 – 3, – сказал судья и дунул в свою противную свистульку.

И волейбольный снаряд с громким ударом по низкой траектории юркнул прямо на меня. Я сделал небольшой шажок вперёд, и на чётко вытянутые руки, на нижнюю часть предплечий, принял чуть обжигающий кожу мяч. Примерный отец большого семейства Валера, хладнокровно сместившись под сетку, тоже ударом снизу подбил его метра на четыре вверх и на два метра назад. Я легко взмыл ввысь и от души расстрелял противоположную половину волейбольного поля.

Мужики из второго цеха к единичной удаче своих соперников, то есть нас, ремонтников, отнеслись с философским безразличием. Подумаешь, переход подачи, когда разница в целых десять очков. Самсонов крикнул, что мы молодцы, а Светка громко похлопала в ладоши.

– Счёт 3 – 13, подача ремонтников, – устало пробормотал главный судья, который сегодня уже обслуживал четвёртую игру подряд.

Я взял в руки оранжевую кожаную сферу со шнуровкой наружу, которой можно было поцарапаться. И дважды сильно шлепнув по ней, по сфере, ладонью, с громким стуком ударил об паркет. Отошёл от края площадки на два метра, выдохнул, подкинул волейбольный снаряд, выпрыгнул и подрезал его ударом снизу. Мяч по пологой траектории долетел до сетки, камнем нырнул вниз и ударился об пол. Такая загогулина стала полной неожиданностью для мужиков со сборочного производства. Они немного поворчали друг на друга и тут же успокоились. Мало ли что с перепугу не бывает.

– Счёт 4 -13, подача ремонтников, – опять флегматично высказался рефери, сидя на стремянке.

«Не дошло, – ухмыльнулся я про себя. – Значит повторим». И я опять выполнил всё точно так же. Прыжок, удар, и подкрученный волейбольный снаряд как притянутый магнитом упал на свободный участок противоположной площадки.

– Мужики ближе к сетке вставать надо! – Первым подсказал, что делать болельщик, у которого трубы горели.

– Встали, собрались! – Прикрикнул капитан цеха № 2.

– 5 -13, подача ремонтников, – сказал человек со свистком.

Я чуть-чуть подправил траекторию, и запустил ещё один планер с таким расчетом, чтобы мяч нырнул вниз не сразу, а пролетев ещё пару метров после разделительной сетки.

– Серёжа, твой! – Крикнул играющий тренер работяг с той стороны, но видя, что партнёр не успевает, сам рванулся на приём.

Однако Серёже об этом сказать уже не успел. В следующее мгновения два лба встретились так, что минуту стоял громкий и изобретательный мат на свободно выбранную тему. Судья тут же счёл своим долгом предъявить желтую карточку команде матерщинников.

– 6 – 13, – сказал рефери, уже улыбаясь.

После счёта 10–13, цех номер два, чтобы как следует поорать друг на друга взял спасительный тайм-аут.

– Мужики! – Крикнул нам физорг, свесившись с балкона. – Запомните наша сила в подаче, а не в приёме. Нужно больше подавать и меньше принимать!

Я хотел было послать Палыча подальше, за такую «умелую» командочку, но при его родной дочери, которая возможно ещё с мужчиной не испытала интимной близости, передумал.

– Хорошо полетело, – хмыкнул пацифист Николай, проковырявший в носу последние десять минут игрового времени.

– Если сегодня победим, – я выразительно глянул на неформалов. – То завтра тех, кто придёт, приняв на грудь «Жигулёвского», собственноручно перестригу из Джорджа Харрисона в Михаила Суслова.

Судья вновь дунул в свисток, призвав команды на игровое поле, разделённое натянутой на высоте два метра сорок три сантиметра сеткой. Я взял в руки мяч, как следует пару раз ударил его об пол, и подумал: «Какая замечательная подача – этот планер. Легкая и хитрая в отличие от энергозатратной силовой. Прямо как в жизни, бьёшься что есть мочи в закрытую дверь, а рядом сбоку – свободный проход».

Я запустил ещё пять самонаводящихся планирующих подач, и первая партия закончилась со счётом 15 – 13. И если вначале публику веселили мы, падая, сталкиваясь, матерясь и ругаясь между собой, то в конце «отжигали» исключительно коллеги из второго цеха.

– Разговор ещё не кончен, – угрожающе рыкнул капитан и играющий тренер проигравшей команды, когда мы менялись сторонами площадки.

– Чё такой грозный? – Улыбнулся я. – Опять империалисты что-то натворили? Тогда к нам какие претензии?

– Мы за мир, – пробурчал пацифист Николай.

– Хватит слов, – вмешался судья со стремянки. – Приготовились, подача ремонтников, вторая партия счёт 0–0.

Вторая партия явилась продолжением первой, особенно второй её части. Подача у меня полетела замечательно, а морально сломленный соперник всё больше ругался и расстраивался. Правда, семь раз им всё же удалось перекинуть мяч на нашу сторону. Но, во-первых: ПТУшники сыграли самоотверженно, а во-вторых: Толя и Коля постепенно протрезвели и вспомнили, что когда-то кое-что умели. А Валера – так вообще золотой человек, молчаливый, исполнительный, и как старый конь борозды нашей игры не испортил.

– Виталич, кончай эту волынку! Трубы горят! – Кричал болельщик второго цеха капитану своей команды, когда счёт второй партии остановился на обидных цифрах 15 – 0.

К сожалению, третью, заключительную партию так лихо отыграть не вышло, так как рука после вчерашней гири стала побаливать и давать сбои. Мяч всё меньше слушался меня и улетал, то в сетку, то в аут. Но мужики вовремя включились, да и моральное состояния соперника было не на высоте.

– Поздравляю! – Святился счастьем физорг. – Благодарю за игру! Ты тоже молодец. Держи пять. А ты чей? – Обратился он к мужику, который рядом с нами устало держался за стенку. – Ну, так иди к своей команде, там они в раздевалке всё еще разливают! Поздравляю, молодец! – Пожал он мою горячую, от шлепков по мячу, ладонь.

– Палыч, – остудил я маленько триумфатора. – Завтра перед игрой нужно хоть полчаса над тактикой поработать. Боюсь, во время матча нервы – сорвутся, рука – не выдержит, а мужики потом зря обижаться станут.

– Пойдём, по дороге обсудим, – почесал он свой затылок.

Я хотел сказать, что нам не по пути, но увидев нашу отчаянную болельщицу, Светку, передумал. На улице уже давно потемнело, но городское начальство, не поскупившись на освещение центральных улиц, сделало всё, чтобы люди могли спокойно добраться со второй заводской смены до своих квартир и комнат. Ещё меня удивило несколько встреченных нами с красными повязками дружинников, которые держались по трое. Вообще множество гуляющей весёлой молодежи, и огни города создавали ощущение всеобщего праздника, который моментально растворялся, когда пешеходный тротуар заворачивал в проулок.

– Ты просто не понимаешь, как нам повезло с жеребьёвкой! – Громко говорил командным голосом Олег Палыч. – Двадцать команд разбили на две группы. И в ту попали и заводоуправление и команда конструкторского бюро.

– А в чём удача? – Удивился я.

– В том, что за них перворазрядники и кандидаты в мастера играют, – физорг поднял указательный палец вверх.

– То есть и гирю тягают мастера, и в теннис – мастера, и в волейбол? – Спросил я. – Это же подстава!

– И в баскетбол, и в хоккей – тоже мастера! Наивный ты человек, как будто только вчера родился, – весело вышагивал физорг, ведя под ручку с противоположной стороны от меня свою дочь. – У нас же спорт – любительский! Это значит, мастера спорта должны же где-то числиться, чтобы работа тренировкам не мешала. Зато весь мир потом рукоплещет нашим победам. Поверь мне, спорт – это большая политика!

Тут мы миновали «Пельменную» и мой дремавший организм вдруг заблажи нечеловеческим голосом: «Скажи быстро до свидания и поворачивай к Зинке! Сколько можно издеваться? В женскую общагу не ходишь, врачиху не посещаешь, Катьку замуж выдал, комсомолку упустил! Протестую! Волюнтаризм! Зина-а-а!»

«Уймись! Схожу я завтра к Ольге Борисовне! – психанул я. – Голову с тобой покажу».

– А мы пришли, – улыбнулась Светка.

– Может, чаю поднимешься выпить? – Предложил на радостях физрук.

– В следующий раз, – откланялся я, пожав руку мужчине и кивнув девушке. – Дома сегодня студент, выпускник, сюрприз обещал приготовить, как бы чего не случилось. Он у меня ещё домашний, не перевоспитанный.