Текст книги "Тафгай (СИ)"

Автор книги: Влад Порошин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

Глава 21

В десять часов утра, на заводе, предварительно послав подальше надоедливого мастера Ефимку, мы вместе с соседом Василием направились в приёмную директора этого крупнейшего предприятия Ивана Ивановича Киселёва. При этом два обстрелянных в хоккейных баталиях вратарских шлема, предварительно обернув прошлым номером «Советского спорта» мы захватили с собой.

– Сейчас в заводоуправление зайдём, – широко вышагивая, скорее себе проговаривал я. – В директорскую дверь пробьёмся и расскажем наше, точнее твое коммерческое предложение. Такие вопросы надо ставить ребром и решать быстро. А то я эту бюрократию знаю, с ними нужно как в хоккее, сначала впечатываешь в борт, а затем уже бьёшь в челюсть. До них так всегда лучше доходит.

– А если не пустят? – Семенил рядом Василек, неся под мышками оба ценных вратарских шлема, которые издалека напоминали два больших обёрнутых газетой яйца.

– Ясное дело не пустят, – я резко остановился, потому что в голове родилась смелая и рискованная идея. – Ты сейчас главное молчи и ничему не удивляйся. Чуть что скажешь, что видишь мою дебильную физиономию в первый раз в жизни! Ну, как говорится: «К чёрту пух и перо!» Пошли!

В чистеньком коридоре заводоуправления, где работяга в моей тёмно-серой робе выглядел, как раб, случайно заглянувший в жилище плантатора, я почувствовал себя словно голый. А раз так, то я счёл возможным позволить себе любую, даже самую дикую выходку. «На крайний случай, пусть думают, что немного ненормальный», – решил я, входя в приёмную директора горьковского автозавода.

– Здоров! – Гаркнул я опешившей секретарше, женщине в очках лет сорока пяти, одетой в серый деловой костюм. – У себя? – Я кивнул на директорскую дверь с таким видом, что пришёл почти к себе домой.

– Стойте! – Взвизгнула деловая тётушка. – У Иван Иваныча совещание.

– Жаль, хы, хы, хы, придётся прервать, – я скорчил тупое непробиваемое лицо, немного выпучив глаза. – Я ждать не могу, у меня, точнее у него, – я кивнул на Василька, – бомба с часовым механизмом. Хы, хы, хы. Не урони! – Шикнул я на соседа, руки которого принялись вибрировать как старая стиральная машина.

– Туда нельзя, – уже не так уверенно пролепетала секретарша.

«Для плотских утех на директорском столе не годится», – высказался вдруг проснувшийся голос в голове.

– Ну, ты, мать, даёшь, тебе же человеческим языком говорят, бомба с часовым механизмом, открывай, – я решительно попёр на дверь.

Однако деловая помощница директора меня всё же опередила и дверь к ответственному работнику товарищу Киселёву открыла первой.

– Давай за мной, – скомандовал я соседу, который готов был уже всё бросить и бежать, куда глаза глядят. – Здоров, мужики! Хы, хы, хы, – в кабинете действительно совещались трое мужчин.

Кто из них директор я догадался лишь по месту расположения. Ведь лауреат Ленинской и государственной премии, как писала неоднократно многотиражка, сидел там, где и полагается в основании длинного тэобразного стола.

– В чём дело, товарищи?! – Грозно глянул на меня Киселёв.

Монументальная обстановка всего помещения, а именно: красная ковровая дорожка, книжный шкаф во всю стену, портреты Брежнева и Ленина, бархатные шторы, мощный стол и целый ряд тяжелых с кожаной обивкой стульев, буквально всё говорило, что никаких новых идей здесь терпеть не станут. «Тяжёлый случай», – пронеслось в голове.

– Бомба с часовым механизмом, – пройдя на середину кабинета, сказал я, показав рукой на полуживого соседа. – Хы, хы, хы. Да держи крепче! Едрён батон.

– А вы, – директор, нервно ослабил петлю на галстуке и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, – откуда будете, товарищи?

– Да, мы тутошнии, здешние, отсюдошние мы, хы, хы, хы, – я почесал богатырскую грудь своей пятернёй через робу. – Жарко, что ли стало? – Я, улыбнулся во все свои тридцать два пока целых зуба, оглядев встревоженные и мигом покрывшиеся потом лица, всех троих деловых мужчин за столом. – Айн момент, щас окно открою, глотнёте нашего фирменного заводского кислорода! В раз все хвори снимутся, у нас на производстве кислород целебный, вся полезная таблица Менделеева до последнего стронция в него всосана.

Я откинул одну тяжеленную шторину и что есть силы, предварительно сдвинув шпингалет, отварил створку пыльного окна. Судя по треску застывшей краски, его очень давно здесь не открывали, а возможно и вовсе – никогда.

– Лепота, хы, хы, хы, – я вобрал полной грудью вонючий запах, который распространяли заводские трубы. – Пиши директор приказ, а то мне бумажки перебирать здесь с вами некогда, там, в цеху план горит, квартальный!

– Какой ещё приказ? – Немного приободрился директор Киселёв, видя, что я не совсем ещё «поехавший».

Я подошёл к одному товарищу, который сидел ближе всех ко мне и похлопал того по плечу:

– Ты бы друг подвинулся, а то замараю ненароком. Хы, хы, хы.

Незнакомый мне начальник какого-то подразделения, громко икнул, и без возражений мгновенно переместился на пару стульев ближе к выходу. Я же уселся по-хозяйски на нагретый его задницей кожаный стул и скомандовал:

– Пиши, диктую, – затем директору крупнейшего завода страны ткнул я пальцем в фирменный бланк. – Я бы и сам накарябал, но у меня образование всего семь классов, запятые ещё не там поставлю: «Казнить, нельзя помиловать!» Хы, хы, хы. Значит, так. Приказываю создать экспериментальную группу по мелкосерийному производству хоккейных шлемов. Руководителем группы с окладом в триста тридцать рублей, назначить инженера Плотникова Василия Васильевича. Коему в подчинение придать мастера широкого профиля. Желательно не пьющего.

– А кто такой этот Плотников? – Оторвался от написания важной бумажки директор завода и посмотрел на меня. – Он вам родственник?

– Мы все на этой земле братья и сёстры, – я выпучил глаза, как идиот. – По крайней мере, так утверждал Чарльз Дарвин. Вот он, Плотников Василий, – я показал на соседа пальцем. – Разворачивай бомбу!

– Зачем сразу же разворачивать? – Пролепетал вновь сильно вспотевший товарищ Киселёв. – Если хотите, я оклад до четырёхсот рублей увеличу.

– Нам чужого не надо, – я двинул рукой так, как будто мне поднесли стопарь палёной водки, затем встал и подошёл к белому, как мел Васильку, вырвал у него из рук завёрнутый в газету шлем и резко разорвал обёртку. – Это хоккейный шлем, бомба с часовым механизмом. Через год так рванёт! И шведы сюда приедут и финны, и канадцы с американцами потянутся. Это престиж! – Я поднял элемент вратарской защитной амуниции высоко вверх. – Кстати, один экземпляр нужно срочно подарить товарищу Коноваленко, а то у него на лице живого места нет. А без вратаря нам в этом году первенство не взять, снова ЦСКА тарасовский обойдёт. Поэтому чтоб с этим делом, – я постучал по шлему, – без бюрократической волокиты обошлись! Ясно?

– Ху-у-у. Зачем же вы нас тут так напугали? – Встал с кресла директор Иван Иванович Киселев, и, подойдя к графину, прямо из горлышка большими глотками стал пить. – Так бы сразу и сказал, что у вас деловое предложение.

– А я так сразу и сказал, – я тоже сделал пару шагов навстречу к директору и взял из его рук ценный графин, после чего влил в себя минимум грамм двести, а то и двести пятьдесят.

«Прямо как на стрелке в девяностых, когда рэкетиры хотели отжать партию товара, – подумал я, глотая живительную влагу. – Довели суки до нервного истощения! Крючкотворы-бюрократы хреновы!»

– Ну, – я поставил полупустой хрустальный сосуд на стол, – я бы ещё с вами чаю попил, но не могу. У меня в цеху план догорает! И мастер уже весь изошёл на это самое. Ах, да, если чё надо профрезеровать, то вы обращайтесь, свои люди, договоримся! Хы, хы, хы.

Напоследок я похлопал соседа Василия по плечу и помахал здоровенной ладонью руководителям крупнейшего предприятия города. Из заводоуправления на улицу, где располагались цеха и дул свежий заводской кислород, я вышел мокрый как из литейного цеха. Если бы курил, то точно бы закурил. Я медленно прогулялся по алле вдоль здания Кузовного корпуса и присел на скамеечку, где ещё недавно с волосатиками Толей и Колей обсуждал безобидные волейбол. Вдруг дверь со скрипом отворилась, и на меня вылетел с испуганными дикими глазами физорг Самсонов:

– Где, бл…ть, кубок?!

– А поздороваться, а поинтересоваться как у меня дела, а спросить о моём самочувствии, это дядя посторонний должен? – Я вальяжно откинулся на скамеечке, вытянув вперёд длинные и мощные ноги.

– Здаров, как дела, как сам? Где, бл…ть кубок!? – Взвыл Палыч, угрожающе нависнув надо мной.

– Всё под контролем. Ты его вчера пивом залил, окурков внутрь набросал, и спрятал в какой-то из шкафчиков для переодевания, – я подмигнул психованному физоргу. – Поэтому если его в раздевалке не нашли, то он там до сих пор и стоит. Ждёт.

– А если нашли? – У Самсонова нервно дёрнулся глаз.

– Тогда могут выбросить, – я почесал затылок. – В мусорке около стадиона нужно будет порыться. Но вот если и мусор уже увезли, то теперь только на городскую свалку ехать искать нужно будет.

– Так, стадион открывается в одиннадцать, а сейчас уже почти одиннадцать, – застыл на месте Олег Палыч, как шахматист, просчитывая варианты. И вдруг как почесал по внутризаводской аллее.

– Палыч! – Крикнул я ему в спину. – Ты если в мусорном баке его не найдешь, то без меня на городскую помойку не езди. У меня там парень знакомый работает, он подскажет, какую кучу лучше всего раскапывать.

– Иди ты Тафгаев на хер! – Выкрикнул, тряся кулаком физорг. – Не мог проследить! И правильно, что моя Светка тебя бросила! Потому что ты мудак!

После последнего обидного и очень спорного вердикта, Самсонов рванул с удвоенной скоростью. «Ничего, пусть побегает, полезно, – ухмыльнулся я про себя. – Всё равно ко мне вернётся, когда остынет. Ведь этот кубок у меня в общаге на столе. Самолично его от окурков и пива отмывал, ради чего и встал ни свет ни заря. А сторожу катка сразу дал рубль и наказал, чтоб тот послал Палыча с расспросами куда подальше».

***

После обеда и небольшой политинформации, на которой мы с Казимиром отпаивали чаем ветерана хоккейного мяча Данилыча, я снова забил на производственный процесс. А когда мастер пригрозил увольнением, если сейчас же не включу станок, то я сразу его и обрадовал:

– Вот, Ефимыч, принимай технику, – я показал на механизм, который был изготовлен ещё при товарище Сталине. – Зверь, а не машина. Гудит как трактор, фрезерует все, что сунешь под фрезу. Сверлит, шлифует. И никакой у этой железяки нервной системы нет! Одни провода. А у меня нервы есть, и они не железные, и уже разболтанные. Увольняюсь. Радуйся.

Я приподнял мастера за подмышки и переставил на деревянную подставку, на которой по технике безопасности обязан вкалывать каждый станочник. Хлопнул его по плечу и пошагал в отдел кадров.

– Иван, да ты постой! – Бросился за мной Ефимка. – Хорошо же работал, что случилось? Может тебе путёвку в санаторий выбить? Минералочки там попьешь, походишь на массаж, электрический сон опять-таки нервы лечит.

– Сам, сам себе купи путёвочку в санаторий, а то пенсией из-за нас раздолбаев на свободе и не попользуешься, – я подмигнул мастеру.

– Ты учти, две недели ещё должен отработать! – Обречённо крикнул Сергей Ефимович.

«Сегодня у нас понедельник 13 сентября, – начал я прикидывать по дороге в отдел кадров как распределить оставшиеся дни. – Значит 24, в питницу, устрою мужикам небольшой сабантуй. А чемпионат СССР начинается уже 1 октября. Времени – в обрез. Поэтому в тот же день должен ехать в Челябинск. Если «Трактору» не подойду, то двину в Екат, то есть в Свердловск или в Пермь. Там команды из первой лиги: «Автомобилист» и «Молот», тоже сгодятся для старта карьеры. Ничего, пробьёмся! То, что родному «Торпедо» не понравился ещё не конец Света».

В отделе кадров, как всегда кипела неторопливая бумажная жизнь. Кто-то увольнялся по разным причинам, кто-то наоборот нанимался, чтобы внести свой вклад в отечественное автомобилестроение и продвинуть его вперёд, дальше, выше, в бок и назад. В общем, каждый день здесь решалась чья-то человеческая судьба.

– Ты это, увольняться или устраиваться? – Спросил меня немного косоглазый мужичок, склонившийся над чистым листком белой бумаги.

– Директор сказал, что хреновый из меня фрезеровщик, – тяжело вздохнул я. – Поэтому пойду на руководящую работу. Людей толковых не хватает, а с организаторскими задатками, как у меня, вообще единицы. Дают квартиру, машину и оклад в два раза выше, о!

– Хе-хе, – хохотнул косоглазый. – Заливаешь. Да людей везде полно, только свистни! А за квартиру очередь вырастит в километр.

– Не веришь? – Хмыкнул я, заполняя заявление на увольнение, сверяя его с образцом, который специально для самых умных положили на столе и спрятали под стекло. – Ну как знаешь, а то мне ещё зам по новой должности полагается. Оклад – триста тридцать пять рубликов с премией ежемесячной.

– Да? – У мужика от сильной задумчивости глаза сами собой сошлись практически на переносице. – Ладно, уговорил, – махнул он рукой, как бывший боец из Первой Конной армии. – Диктуй на чьё имя заявление сочинять.

– Пиши на имя директора ГАЗ Киселёва И.И. Прошу приять меня на должность заместителя директора в отдел продажи прикладных резинок, – я задумался на пару сек, что бы ещё такого придумать? – С должностным окладом не ниже трёхсот тридцати трёх рублей.

– Пяти! – Вскрикнул мужичок.

– Ты мне тут ещё поторгуйся! – Я аккуратно стукнул кулаком по столу. – Пиши дальше. А так же с предоставлением отдельной однокомнатной квартиры и машины премиум класса в шестимесячный срок.

– Хе-хе, – мотнул азартно головой косоглазый, вписывая специальные требования к работодателю.

– Поставь дату и подпись, – я ткнул пальцем в бумагу. – Ну, всё, – я встал и протянул руку ценному производственному кадру. Мужичок тоже, с громким скрежетом сдвинув стул, приподнялся и пожал мою ладонь. – Завтра, захвати ещё диплом из ИНЯЗа, нужно чтобы было знание японского языка. И поедешь в Токио наводить «мосты дружбы». Мы эти резинки специальные для страны восходящего солнца клепаем, чтобы они там помедленней размножались. Что? Японского не знаешь?

– Не успел пока выучить, – промямлил косоглазый.

– Плохо, – я почесал затылок. – Тогда давай поступим так. Ты, пока пиши заявление на приём в ремонтно-инструментальный цех, на почётную должность фрезеровщика четвёртого разряда. А как только японской мовой овладеешь, сразу к себе возьму, в замы. Коннитива до дэс ка.

– Чё? – Спросил погрустневший мужичок.

– Это японская мудрость, – соврал я. – И далёкий путь начинается с близкого. А если сказать по-нашему по-простому: «Не угробь станок, парень!»

Глава 22

На первое занятие в школу рабочей молодёжи после сегодняшней смены я готовился как на свидание. Хотелось произвести хорошее впечатление на одноклассниц, ведь могу оказаться за одной партой и очень даже приятные во всех отношениях барышни. Потом учительницам особенно молоденьким всегда приятно, когда двоечник и прогульщик, аккуратно одет, выбрит, поглажен, отутюжен, и не распространяет вокруг себя пары отравленные алкоголем.

И вообще у человека всё должно быть на уровне. Брюки со стрелочками такими, чтоб порезаться можно было. Рубашка с чистым воротничком. И самое главное обувь, чтоб выглядела не как из глиняного карьера, а наоборот, как с витрины Универмага. Кстати, именно ботинки небольшим отрезом от вафельного полотенца я сейчас и надраивал.

«Вот и отрубил я все пути к отступлению, – думал я, ритмично двигая руками, чтоб кожа ботинок блестела как мои озорные глаза. – В отделе кадров долго отговаривать не стали. Кто я для них такой? Человек, который два года совсем не просыхал, ни передовик, ни стахановец, ни подлец-доносчик и ни комсомольский активист. Как сказала толстая тётка с бумажками: «Одним алкоголиком и бляд…ом меньше». Оказывается к двадцати пяти годам тот я, который был до меня, ничем хорошим и не отметился».

– Бум, бум, бум! – Вдруг кто-то нагло и нахраписто постучал в дверь.

– Щас руки-то вырву! Доколошматите у меня там! – Рявкнул я, после чего в дверь постучали более культурно.

– Это я, Самсонов, открывай! – Донёсся голос физорга из-за тонкого дверного полотна.

– Ну, – я отодвинул шпингалет и высунулся в узкую щелочку. – Ты что в помойке рылся? – Почувствовал я нездоровый запах гнили.

– Нет кубка, – зашептал Олег Палыч, – нужно на городскую свалку ехать.

– Сначала нужно научиться с людьми разговаривать по-человечески, – я загнул один палец, не впуская физорга внутрь комнаты. – Затем если пьёшь, то пить, зная свою норму и вообще кубок можно было заранее, перед пьянкой, куда-нибудь отдать в надёжные руки. Тогда не нужно было бы по помойкам лазить.

Я, наконец, открыл дверь, и кивнул головой на стол, на котором стоял главный приз за первое общекомандное место в заводской «Спартакиаде» рабочих, спортсменов и студентов. Самсонов, на секунду онемев, принялся грозить мне указательным пальцем, закатывая глаза вверх. Возможно, Олег Палыч намекал, что там, на высшем небесном суде, с меня за такой юмор серьезно спросят. Потом физорг, помассировав себя в области сердца, тяжело выдохнул, и устало улыбнулся.

– Ну, Тафгаев, ну сукин сын, воспитатель хренов, я ведь все картофельные очистки не первой свежести перекопал, сука! – Самсонов обессиленно махнул на меня рукой.

***

От моей общаги до вечерней школы № 30 было примерно пятнадцать минут в прогулочном темпе. Но я вышел немного заранее, так как по пути находилось одно из самых посещаемых мест Автозаводского района, Автозаводской универсальный магазин. Лично для меня, чисто внешне, он напоминал гигантскую ванну из стекла и железобетона. На коньке этого здания была гордая, изогнутая по огромному закруглению, надпись «УНИВЕРМАГ», из-за которой выглядывал маленький серп и молот. Был бы я архитектором, то на серпе с молотом, которые есть символ союза колхозницы и рабочего, экономить не стал бы!

В магазине я приобрёл пять плавленых сырков и кефир в треугольном картонном пакете. Кстати, все покупки были тут же уничтожены прямо на улице. Я даже немного опоздал, ведь тяга к знаниям пока, в моём сознании, проигрывала тяге, как следует пожрать. Итак, с одной общей тетрадкой на все случаи учебной жизни я влетел в коридор тогда, когда уже затихла трель школьного звонка.

«Куда бежать, куда податься?» – подумал я в поисках хоть, какой-нибудь живой души. И о чудо, она нашлась. Из учительской вышел прямо на меня Роман Петрович Нестеров, мужчина маленького роста, зато с большой скрученной в трубочку картой под мышкой.

– Давайте помогу, – улыбнулся я, забирая ценный учебный реквизит и шагая рядом. – Вы меня помните? В цех ещё ко мне приходили, агитировали за учёный образ жизни. На аспирантуру намекали, на разные профессорские степени. Говорили, что не хватает доцентов на душу населения. Вот я и пришёл.

– Вот мы и пришли, – учитель истории остановился около какой-то деревянной двери. – Ничего я тебе такого говорить не мог – это раз. Иди в класс…

– Это двас, – закончил я фразу за товарищем преподавателем. – Но хотелось бы закончить среднее образование минимум на трис.

Я широко улыбнулся и вплыл внутрь учебного помещения, как белый теплоход в неизвестную пока гавань. Мельком скользнул по лицам своих одноклассников и остановил внимание на очень хорошенькой барышне, которая на мою удачу сидела одна. Решение присесть и познакомиться с великовозрастной девятиклассницей созрело молниеносно, поэтому я уселся на первый ряд от дверей за четвёртую парту. Странно, но по классу поползли смешки вперемешку с усмешками, и либо мне сейчас позавидовали, либо посочувствовали.

– Привет, – шепнул я, – меня зовут Иван.

– Тоня, – представилась красавица со светло-каштановыми волосами и небесно-голубыми большими глазами.

Затем весь класс встал, так как следом появился Роман Петрович, и громко задвигав стульями, жаждущая знаний молодежь, рухнула обратно. Я выложил на плоский стол единственную свою общую тетрадь, которую вынул из-под ремня.

– Лайфхак, – улыбнулся я Тоне. – С одной стороны можно писать лекции по одному предмету, с другой по-другому и с середины по третьему, и четвёртому.

– А по пятому? – Серьёзно спросила девушка.

– А с пятым буду тренировать память, – я, наконец, посмотрел на историка.

«Хороша, кобылка, – забубнил голос в голове. – И грудь имеется».

«И без тебя, неуч, вижу», – ответил я ему.

А между тем Роман Петрович, наверное, чтобы не портить сегодня себе настроение, проигнорировал опрос вечерних школьников по прошлой теме, сразу же перешёл к объяснению нового материала: «Политический строй России к началу 20 века». И понеслось, смерть Александра третьего, воцарение Николая второго… И мне сразу же захотелось уложить Тоню под одеялко и заняться с ней более интересными вещами.

– Вам что-то не понятно? – Почувствовав подсознательно, что я сейчас уткнусь лбом в парту, спросил меня историк.

– Цифра одна не ясна, – я потряс головой, прогоняя предательский сон. – У вас на плакате написано, что рабочий день сократили в 1897 году до 11,5 часов. А ещё раньше работали по 14 часов в день.

– А что в этом не понятного? – Удивился историк.

– Ну, вот смотрите, – я встал из-за парты. – Допустим я хозяин завода. Если у меня рабочий будет пахать по 14 часов в день, я как коммерсант вылечу в трубу. Разорюсь. Давайте считать: первые семь часов человек отработает, как положено, а вторые семь часов, измотавшись физически, он мне столько брака наляпает, столько инструмента перепортит, что лучше бы вообще не приступал. И на следующий день трудиться нормально не сможет. И это если рабочая операция относительно простая. А если ремесло сложное, допустить литьё. Представим, что работник в литейке пашет ежедневно 14 часов, то он помрёт через полгода. А чтоб нового специалиста обучить на эту должность потребуется несколько лет. Кто в здравом уме забивает гвозди микроскопом? Почему мы априори считаем, что люди прошлого были глупее нас? Я не вижу ни логики, ни правды в этих цифрах. Спасибо за внимание, – я сел обратно к красавице Тоне.

– Кто хочет ответить, товарищу новенькому ученику? – Ловко перевёл стрелки Роман Петрович, затем посмотрел на несколько поднятых рук и сказал, – отвечает Сидоров.

С третьего ряда подскочил высокий и прыщавый парень лет двадцати с хвостиком:

– Поэтому и свершилась Великая Октябрьская революция, чтобы облегчить жизнь нам, рабочему классу!

Ответ прыщавого был встречен дружными аплодисментами. И даже Тоня посмотрела на меня как триумфатор на поверженного врага.

– Теперь вам всё понятно? – Хитро улыбнулся историк.

– Гениально, – хмыкнул я. – Если меня вдруг спросят, как пройти в библиотеку, я так и отвечу, что именно для этого и свершилась революция, чтобы люди могли ходить в читальный зал. И вообще – это же универсальный ответ на любой исторический вопрос. Спасибо, Сидоров!

В классе раздались редкие смешки, поэтому Роман Петрович постучал указкой по своему учительскому столу.

Всё же до конца первого урока я не досидел, уснул минут за пять, и чуть-чуть не рухнул на колени своей хорошенькой соседке по парте. И когда прозвенел звонок на перемену, я облегчённо выдохнул. «Надо же, устал от этой бессмысленной информации, как будто смену за станком отстоял, – мелькнуло в голове. – Какое-то накопление капитала, обострение эксплуатации. Весь мир его накапливал, и во всем мире обострялась эксплуатация. Но только в России к власти пришла группа человек без единого русского в её составе. Валить нужно из школы, пока мозги целы!»

– Зря ты со мной сел, – призналась Тоня, когда вокруг серьезные двадцати и даже тридцатилетние женщины и мужчины вмиг превратились в нашкодивших школьников из начальных классов. Кто-то просил списать, кто-то прыгал, как на танцплощадке, кто-то кого-то тыкал в спину шариковой ручкой.

– Не знаю, по-моему, ты тут самая красивая, – улыбнулся я, разглядывая симпатичное лицо девушки.

– Дурак, сейчас Субботин заявиться, что будешь делать? Кстати, вон он, – кивнула красотка на какого-то «Бармалея», что протиснулся в узкий для него проём дверей.

И вдруг в классе наступила тишина, весь народ напрягся, чтобы посмотреть, как это «чудовище» будет ставить меня на место.

– Не приставай к нему, – заступилась смелая соседка по парте, когда эта «образина» уставилась на меня, остановившись всего в паре метров.

– Это моё место, – прохрипел прогульщик Субботин тоном, не терпящим возражений.

– Твоё место, хрюндель, там, куда я тебе укажу, – я встал со стула, и кивнул головой на заднюю пустую парту. – Сегодня можешь посидеть вон там, у мусорного ведра. Только харю в него свою не суй. Как-никак находимся в храме науки, поэтому держи морду в чистоте.

Я заметил, как у этого бабуина сжались кулаки и быстро забегали маленькие злые зрачки. Не знаю чем, но этот невысокий коренастый и широкоплечий с большим брюхом мужик напомнил мне одного «долбня» из телевизора, из будущего.

– Пошли, – Субботин кивнул башкой и, издав неприятный цыкающий звук ртом, развернулся и, переваливаясь как медведь, пошёл на выход.

– Не ходи с ним! – Зашептала Тоня, и даже успела схватить меня за руку.

– Да парень, не связывайся с Субботиным, по нему давно тюрьма плачет, – сказала ещё одна девушка с передней парты. – Он в нашем Канавинском районе уже много дел натворил.

– Девушки милые, спокойно, – улыбнулся я, так как у самого кулаки зазудели, а тут такой до боли знакомый образ. – Сейчас я его в одно место макну головой, освежу ему причёску, глядишь и мозги на место поставлю.

– Куда это ты его макать собрался? – Заинтересовался «естествоиспытатель» Сидоров.

– Там, где будет в туалете свободная кабинка, туда и макну, – бросил я и поспешил за грозой Канавинского района.

«Не зря в школу пришёл», – радовался каждый кусочек моего тела. Поэтому в туалете долго махаться не пришлось. Сначала пробил Субботину в солнечное сплетение, затем добавил по печени и почкам. Он конечно кабан здоровый, но руки его коротки против Вани Тафгаева.

– Куда, сволочь толстая, макаться предпочитаешь? – Спросил я, держа хулигана за воротник и поставив его на четвереньки, чтобы даже и не думал отмахиваться. – Есть одно отделение почище, и есть немного неаккуратно-обработанное.

– Отцепись сука, – прохрипел хрюндель.

– Учитывая, что это твой первый залёт, окуну тебя там, где почище, я ведь не зверь, – я залепил Субботину ещё один хлёсткий удар в бочину, и пока он хватал ртом воздух, резко подтащил его макнул и смыл. Туалетный чугунный сливной бочок, который хитроумные сантехники прикрепили под потолком, сработал как точнейшие швейцарские часы. Вот что значит советская техника!

– Красавец, – ухмыльнулся я, посмотрев на высунувшуюся обратно красную и грустную харю. – В следующий раз зубы выбью, нос сломаю, и ухо одно откушу. Запомнил? Онемел что ли? Тогда хоть кивни, я чужие мысли на расстоянии не читаю.

Субботин, гроза Канавинского района, обречённо мотнул здоровенной, но, наверное, туповатой башкой.

Пока вымыл руки, пока вытер их влажным полотенцем, на второй урок тоже опоздал. Поэтому как примерный двоечник я очень вежливо три раза постучал, а когда вошел, сделал виноватое лицо и сказал:

– Здравствуйте, разрешите войти в класс?

– Садись, – мельком взглянула на меня очень красивая женщина с черными короткими волосами примерно лет тридцати, которая затем снова углубилась в журнал. – Итак, девятый «Б», кто сегодня у нас отсутствует?

«Зря раньше в школу не ходил, – высказался голос в голове. – Какие тут кобылки, хорошенькие! И светленькие и тёмненькие».

Я вернулся на своё законное и отвоёванное место, подмигнул, не ожидавшей меня уже увидеть в целости и сохранности, Тоне, и внимательно посмотрел на доску. Судя по теме урока, написанной белым мелом, сейчас у нас литература, или как раньше говорили – литра. Девушка, которая сегодня была дежурной, произнесла несколько неизвестных мне фамилий и закончила перечислять отсутствующих парой фраз обо мне:

– И ещё Виктория Тихоновна у нас сегодня в классе новенький, и Субботин, где-то задерживается.

Я поднял руку, чтобы сделает кое-какое уточнение. Дождался, когда на меня посмотрит литераторша с персидскими карими глазами и добавил:

– У Субботина что-то с пищеварением, он там, в одном месте застрял, поэтому на уроке может и не появиться.

Народ в учебном помещении захихикал, а некоторые барышни посмотрели на мою, немного раскрасневшуюся от удовольствия соседку Тоню уже с завистью. Ведь сегодня именно из-за неё один парень набил фейс другому.

– А у новенького есть имя и фамилия? – Улыбнулась Виктория Тихоновна.

– И отчество, и год рождения и паспортные данные, – сказал я, вставая. – Имя моё – Иван, фамилия – Тафгаев.

Учительница посмотрела в журнал, перелистнула несколько страниц и вновь подняла голову на меня.

«Грудь, хороша!» – брякнул не мой голос.

«И попка тоже – что надо, и кольцо обручальное на нужном пальце, так что забудь!» – ответил я.

– А вы уверены, что из моего класса? – Виктория Тихоновна приподняла удивлённо одну бровь.

– Подождите, – я немного растерялся. – Ну, вот сейчас была история, которую нам рассказывал Роман Петрович, мой классный руководитель. В этом я точно уверен.

Великовозрастные школьники дружно и весело заржали.

– Товарищ Нестеров классный руководитель девятого «А», – показала свою белоснежную улыбку литераторша. – А я классный руководитель этого девятого «Б». У вас сейчас урок истории, кабинет на третьем этаже прямо над нами.

– Значит, я удачно зашёл, – пробубнил я, и под гогот всего класса забрал свою тетрадь, подмигнул Тоне и вышел из кабинета.

«Ну историк, ну шутник, – думал я, засыпая на втором подряд рассказе о накоплении капитала и обострении эксплуатации. – Я можно сказать, одного хулигана чуть в больницу не оправил, а ему всё – хихоньки. Ну, погоди у меня! И как я мог перепутать классы? Ведь видел же, что лица все не знакомые, все из другого района. А здесь, наоборот физиономии самые родные. Вон – парни с моего этажа. Вон – девчонки из женского общежития, соседки моих близких подружек. А вон и бездельник из соседнего цеха, обиженно на меня косится, из-за того что выгнал его с последней парты. Теперь это моя территория. Ведь именно на последней парте мозг не перегружается всякой ненужной в нормальной человеческой жизни информацией».

– Есть вопросы? – Спросил после звонка на всякий разный расслабон затюканный жизнью историк.

– Мне бы товарища директора посетить, – сказал я, подняв руку. – Хотелось бы сразу обозначить угрозу дисциплине, которое может нести мое появление в учебном заведении. Чтоб значит, наряд милиции всегда ездил где-нибудь неподалёку.