Текст книги "Цивилизация страуса (СИ)"

Автор книги: Виталий Фролов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)

  –        Мне кажется, вы сейчас что-то антинаучное рассказываете.

  –        Нет, я просто перелагаю это на доступный для обычного человеческого понимания язык, – сказал Кац. – Эволюция не стоит на месте и не всегда идет по прямой. Иногда она пробует обходные пути. Животные приспосабливаются к окружающему миру, человечество пытается изменить мир под свои нужды. Но, видимо, в двадцатом веке цивилизация достигла какой-то усредненной зоны комфорта. Изменять мир дальше оказалось слишком сложно, слишком дорого и никому не нужно. Раздвинуть границы в космос так и не удалось. Человек-творец оказался невостребованным, и а качестве антитезы ему природа создала вас. Вы, Антон Гусев, генетически совершенная, идеально продуманная, выдающаяся посредственность.  Вы никто. Вы никакой, поэтому можете приспособиться к любым условиям и везде сойти за своего. Я думаю, что если бы вы проснулись в обществе каннибалов, то все равно быстро бы заняли положение, гарантирующее вам стабильный и большой кусок мяса и не требующее от вас особого напряжения.

  –        Теперь, я так понимаю, эксперимент завершен?

  –        Да. Мы полностью подтвердили первичные результаты.

  –        И чего вы хотите от меня?

  –        Уже ничего. Просто оставьте нас в покое.

  –        Вы меня убили.

  –        Месть – это блюдо, которое пожирает самого повара, – процитировал Кац. – И потом, я уже устал напоминать вам, что вы живы.

  –        Вы испортили мне жизнь.

  –        Ничего мы не испортили. Ваша нынешняя жизнь ничуть не хуже предыдущей. Вы даже нашли женщину, на которой собираетесь жениться. В прошлой жизни этого вам так и не удалось.

  –        Может, и удалось бы. Но вы не дали шанса мне это выяснить.

  –        Вы хотите, чтобы я принес вам свои извинения?

  –        Нет, – сказал Гусев. – Я хочу сплясать веселый зажигательный танец на вашей могиле.

  –        Не дождетесь, – сказал Кац.

  –        Может быть, и дождусь, – сказал Гусев.

  Кац покачал головой.

  –        Вы мне не нравитесь, – сказал Гусев. – Вы используете людей, а потом выбрасываете их или убиваете.

  –        Это только высокие слова. Высокие и пустые.

  –        Я вас раздавлю, – пообещал Гусев. – Не знаю, как, но раздавлю. Даже если для этого мне действительно придется стать президентом.

  –        Не раздавите, – холодно и жестко сказал Кац. – И не станете. Вы же посредственность, и все, что вы делаете, весьма посредственно. Вы создали мелкую партию, выиграли пару ничего не значащих выборов, но это ничего не значит. Первый же серьезный вопрос, вынесенный вами на голосование, повис в воздухе. Сколько там сейчас у вас процентов? Восемнадцать? Рассказать вам про статистику относительно подобных законопроектов?

  –        Не стоит.

  –        Потому что вы и сами все понимаете, – сказал Кац. – Вы, как посредственность, не можете создать ничего значимого, вы не способны ни на что повлиять. И нас вы тоже не раздавите. Силенок не хватит.

  –        Я все же попробую, – сказал Гусев.

  –        Пробуйте, кто ж вам мешает, – сказал Кац. – Но что из всего сказанного вы можете доказать? Что вы вообще можете сделать? Сольете запись нашего разговора журналистам? Это будет конец вашей политической карьеры. Никто не пойдет за посредственностью, сколь бы идеальной она ни была.

  –        Плевал я на политическую карьеру.

  –        И потом, понимаете, за вами будут стоять ваши слова и какие-то нечетко сформулированные моральные принципы, которые меняются из поколения в поколение. А на нашей стороне играет самый большой человеческий страх – страх смерти. Никто против нас не пойдет.

  –        Вы не одни на этом поле.

  –        Но мы пришли на него одними из первых и первыми добились результатов, – сказал Кац.

  –        Незаменимых людей не бывает, и незаменимых корпораций тоже.

  –        Видимо, мы не договоримся, – сказал Кац.

  –        Зачем вообще договариваться с посредственностью, которая ничем не угрожает?

  –        Серьезно не угрожает, – поправил Кац. – Вы не можете нас раздавить, но мелкие неприятности таки доставляете, и я предпочел бы уладить дело миром.

  –        Не судьба, – сказал Гусев.

  –        Что ж, я хотя бы попытался, – Кац поднялся на ноги.

  Позже, на разборе полетов, они десятки раз пересматривали эту сцену с разных углов обзора, пытаясь понять, что же все-таки на самом деле произошло в небольшом скверике в спальном районе Москвы, и кто именно начал стрелять. Отдал ли Кац какой-то сигнал, или кто-то из его людей проявил инициативу, или просто нервы у кого-то не выдержали. По крайней мере, Тунец клялся, что его парни открыли огонь только в ответ.

  Гусев же склонялся к мысли, что концентрация оружия и нервов на одной весьма ограниченной площадке достигла критической массы, и стрельба началась просто потому, что она должна была начаться, неизбежная, как исторический процесс. В мире, в котором правило балом насилие, переход из стадии переговоров к силовому решению проблемы требовал совсем незначительного толчка.

  Может быть, поэтому его никто и не почувствовал.

  Глава двадцать пятая.

  –        Ложись! – скомандовал Тунец.

  Но лечь Гусев не успел.

  Его словно кувалдой в грудь ударили. Из легких вышибло воздух, в глазах потемнело. Словно в полубреду, он поднялся на ноги, но сразу споткнулся и в конечном итоге все же оказался на земле, хотя его личной в том заслуги никакой не было.

  Выстрелы были практически не слышны. Звуки, которые издавали, падая на асфальт, срезанные пулями ветки, и то были громче.

  Боль в груди была страшной, но стоило признать, что бронежилет Гусева таки спас.

  Кто-то закричал.

  Гусев с трудом перевернулся на живот, застонал от боли и оторвал голову от земли, как раз в тот момент, чтобы успеть заметить бегущего по аллее Каца. Мгновением спустя бегущий по аллее Кац превратился в падающего на асфальт Каца, а на груди его расплывалось красное пятно.

  За своим пистолетом Гусев даже не дернулся. В перестрелке явно участвовали профессионалы, и вряд ли его скромный вклад способен на что-то повлиять. Да и под ногами у команды Тунца путаться не стоило.

  Пули из крупнокалиберной снайперской винтовки прилетела в голову лежащего на асфальте Каца, и Гусев злорадно подумал, что никакой криокамеры тому больше не светит. Одно дело – восстанавливать мозг после кислородного голодания, и совсем другое – собирать его пинцетом на нескольких квадратных метрах сквера.

  –        Пожалуйста, – сказал Тунец.

  –        Как там вообще? – спросил Гусев, внезапно вспомнив, что у него есть связь.

  –        Полежи так еще минутку, – попросил Тунец.

  –        Вообще не вопрос, – сказал Гусев, но больше себе, чем своему собеседнику.

  Гусев лежал.

  Наверху стреляли, кричали и умирали люди, а Гусев лежал на сыром вечнозеленом газоне и тихо про себя радовался, что его одежда пропитывается водой, а не кровью.

  Мелкая человеческая радость.

  Потом все кончилось. Гусеву помогли подняться на ноги, дойти до скамейки и сесть. В отдалении уже слышались полицейские сирены.

  Сначала Гусева отвезли в больницу.

  Сняли с него бронежилет, продемонстрировали засевшую в пластине пулю, просветили рентгеном, диагностировали перелом двух ребер, дали болеутоляющего, наложили на грудь тугую повязку и рекомендовали на время отказаться от тяжелого физического труда и чего-то другого, очень на него похожего.

  На этом легкая часть закончилась.

  Из больницы его привезли в полицию, где он сидел на жестком стуле, уклончиво отвечал на одни и те же задаваемые по кругу вопросы и требовал своего адвоката или хотя бы вернуть ему телефон.

  Часа в четыре полицейским это надоело (Гусеву это надоело значительно раньше) и его оставили в покое. Даже в камеру не отвели, просто заперли допросную комнату и куда-то свалили.

  Гусев размышлял о том, хороший это симптом или плохой, курил сигареты из смятой пачки и думал, как бы ему добраться до телефона и адвоката.

  В делах общения с представителями власти Гене-Геноциду равных не было. Или были, но Гусев их пока не встречал.

  Через два часа его усадили в машину и снова куда-то повезли.

  В большое административное здание в центре Москвы.

  Генерал Шапошников все еще был высок, худощав и суров лицом. А еще он свое суровое лицо кривил так, словно у него зубы болели.

  –        Садитесь, – сказал он.

  Стул в кабинете генерала был куда мягче и анатомически удобнее, нежели его собрат в комнате для допросов.

  –        Где мой адвокат? – спросил Гусев.

  –        Пьет кровь из моих подчиненных, – сказал генерал.

  –        А где остальные мои люди?

  –        Ага, – сказал генерал. – Значит, теперь вы признаете, что это были ваши люди? Правильно делаете. Потому что в  сказку 'я просто сидел на скамейке и беседовал со старым знакомым, а потом внезапно началась стрельба' я бы все равно не поверил.

  Гусев пожал плечами. Сейчас он уже не видел смысла лгать.

  –        Так что с ними?

  –        Восемь задержаны, как и вы, для выяснения обстоятельств. Трое мертвы.

  Теперь уже скривился сам Гусев.

  –        Также четыре человека попали в категорию 'попутный урон', если вас это волнует.

  Гусева это волновало. Он даже не мог передать словами, как его это волновало.

  И как его это все достало.

  Поэтому он промолчал.

  –        А теперь рассказывайте, – попросил генерал. Не приказал, а именно попросил. Его, видимо, тоже все это достало. – Мне очень хочется знать, что именно не поделила ваша охрана со спецназом корпорации 'Вторая жизнь', и почему этот вопрос обязательно надо было улаживать в черте города.

  –        Вообще-то, стрельба не планировалась, – сказал Гусев.

  –        А что планировалось?

  –        Небольшой деловой разговор.

  –        Вы всегда приходите на деловые разговоры в бронежилетах и под прикрытием десятка бойцов?

  –        Но согласитесь, идея-то была хорошая, – невесело ухмыльнулся Гусев. – И потом, не я такой. Жизнь такая. У вас тут так много оружия и вполне законных поводов пустить его в дело, что пальцы прямо чешутся на курках.

  В глубине души, впрочем, не слишком глубоко, Гусев понимал привлекательность силового способа решения проблем. Можно было годами давить корпорацию ненасильственными методами, насылая на них проверки, таская по судам, ставя под сомнение ее методы и цели. А можно было просто всадить ее основателю пулю в голову.

  Да, немного по-варварски, зато дешево, эффективно и здорово экономит время.

  Впрочем, сам тон из беседы, вся эта экспрессия, все эти 'вы никто и никакой' наводили Гусева на подозрения, что и Кац со своей стороны к цивилизованному способу ведения дел не особенно стремился. Или же его просто бесило, что полная посредственность и подопытный кролик вдруг стал угрожать его интересам и доставлять неприятности с той стороны, откуда их никогда не ждали.

  Теперь-то уж и не спросишь...

  –        Я вот чего не понимаю, – сказал Шапошников. – Сначала корпоративный спецназ прикрывает вас, рискуя жизнями и неся потери, до кучи разнеся на куски половину двора и часть здания, причинив городу значительный материальный ущерб. А потом этот же самый спецназ и ваша охрана крошит друг друга на куски. В чем логика?

  –        Люди меняются, их точки зрения тоже.

  –        Стесняюсь спросить, и на что же у вас точки зрения не совпали?

  –        Боюсь, что на вопросы морально-нравственного характера, – сказал Гусев. – Это вообще довольно длинная история.

  –        В городе ЧП, – сказал генерал. – Два десятка убитых. Моя семья привыкла меня в такие дни к ужину не ждать, так что я никуда и не тороплюсь.

  –        А мне точно адвокат не положен?

  –        Вы не арестованы, а задержаны для выяснения обстоятельств, – сказал генерал. – И сейчас у нас не допрос, а простая беседа, по итогам которой я должен решить, что делать дальше, и сколько дальше будет допросов и прочих следственно-розыскных мероприятий. Так что адвокат вам пока не нужен.

  –        А потом?

  –        А потом разберемся.

  Гусев замолчал, прикидывая, что и как ему следует рассказать. Генерал истолковал его молчание правильно.

  –        Я понимаю, что вам тяжело, и вы боитесь подставить кого-то из своих, поэтому облегчу вам задачу, – сказал он. – С той стороны никто не выжил, это для вас очень удачно получилось, хотя и не совсем случайно – раненых добивал контрольным в голову ваш снайпер. Отличный, к слову, снайпер, и за него уже целая команда корпоративных адвокатов вписалась... В общем, вторую точку зрения мы уже не услышим, а ваши все говорят, что начали стрелять только в ответ, а значит, пределы необходимой самообороны превышены не были. Единственное, что им может угрожать – если кому-то из них припишут нанесения 'попутного ущерба' по результатам баллистической экспертизы. Но на этот случай у вас есть другой отличный криминальный адвокат, так?

  –        Так, – сказал Гусев.

  –        В целом, дела ваши не так плохи, учитывая произошедшее, – сказал генерал. – Я же просто хочу понять, чего мне ждать дальше и будет ли у этой истории продолжение.

  –        Не знаю, – сказал Гусев. – Наверное, не будет.

  –        Хорошо, если так, – сказал Шапошников. – А то я уже устал от ваших городских боев, Антон Михайлович.

  –        Моих? – возмутился Гусев.

  –        Две крупные перестрелки за последние полгода без вашего участия не обошлись.

  –        Я бы с огромным удовольствием в них не участвовал, – сказал Гусев. – Но так уж получилось, простите.

  –        Кстати об этом, – сказал Шапошников. – Я вам очень благодарен за инициативу, которую вы внесли на голосование. Свой голос отдал в первый же день. nbsp;

  –        Спасибо, – сказал Гусев.

  –        Жаль, что у вас не получается.

  –        Я все же не теряю надежды, – сказал Гусев, и сам не понял, соврал он сейчас или нет.

  –        А теперь вернемся к нашим делам, – сказал генерал. – Рассказывайте.

  Гусев собрался с духом и рассказал ему все.

  Ну, или почти все. Кое о чем он предпочитал не распространяться. В качестве главной причины для заморозки и последовавшего за ней клонирования Гусев назвал мелкую генетическую особенность, которая показалась ученым из корпорации настолько любопытной, что они пошли на нарушение закона, соврав, что в подробности Кац не вдавался. Если генерал потом сам чего-то и накопает, пусть сам думает, что с этим дальше делать.

&nbs.

  –        Огонь открыли не мы.

  –        Это я уже понял, – сказал генерал. – Да и мне, откровенно говоря, проще повесить все на мертвых, чем разбираться с вашими юристами. Но относительно попутного ущерба... тут я вам ничего обещать не могу. Если выяснится, что пули, убившие прохожих, вылетели из ваших стволов, виновный должен будет ответить.

  –        Справедливо, – сказал Гусев.

  –        Все материалы по 'Второй жизни' передайте мне, – попросил генерал. – Мы копнем и посмотрим, чем они еще занимаются, помимо задекларированного.

  –        Вы мне тоже кое-какие материалы обещали, – Гусев понял, что пронесло, и немного обнаглел.

  –        Вот, – генерал вынул из недр стола тонкую пластиковую папку. – Тут не все, только выводы, но вам хватит.

  –        И что теперь? – спросил Гусев.

  –        Вы точно не хотите мне рассказать о вашей 'мелкой генетической особенности', из-за которой все и началось?

  –        А это бы что-то изменило?

  –        Вряд ли, – сказал генерал.

  –        Но я не знаю, – сказал Гусев. – Видимо, с этим незнанием мне придется жить до самого конца.

  –        Идите уже домой, – сказал Шапошников. – И я вас убедительно прошу, никакой больше стрельбы на вверенной мне территории.

  –        Я постараюсь, – пообещал Гусев. – Но, сами понимаете, жизнь такая...

  –        Домой, – сказал генерал. – Невесте привет передавайте.

  Дверь была открыта, Марина ждала его на пороге – Гусев еще из машины позвонил ей и сказал, что возвращается, и с ним все нормально.

  –        Ты...

  –        Только без объятий, – Гусев поднял руки в предупреждающем жесте. – У меня ребра поломаны.

  –        Почему ты мне ничего не сказал? – она просто взяла его руки в свои.

  –        Не хотел волновать понапрасну.

  –        Удачно получилась, – сказала она. – Я тут как раз сижу и не волнуюсь с дневного выпуска новостей, в котором про стрельбу передали.

  –        Прости, – сказал Гусев. – Изначально стрельба в планах не значилась.

  –        Ты меня до инфаркта доведешь когда-нибудь.

  –        Если хочешь отменить свадьбу, я пойму,– сказал он.

  –        Вот еще. Так легко ты от меня не избавишься. Да и потом, у меня может не оказаться второго шанса стать первой леди.

  –        Значит, только это и держит тебя рядом со мной?

  –        Еще у тебя профиль интересный.

  –        Сделай чаю, – Гусев разулся, протопал на кухню, с трудом опустился на стул.

  –        Может, тебе лучше прилечь?

  –        Позже, – сказал Гусев. – Мне надо кое-что доделать.

  –        Это, типа, ты сегодня чего-то недоделал?

  –        Похоже, что так.

  –        Есть будешь?

  –        Нет.

  –        Может, хоть бутербродик?

  –        Не надо.

  –        Ты мне хоть расскажешь, из-за чего все это было?

  –        Если можно, подробный рассказ я хотел бы отложить на потом, – сказал Гусев. – Нет сил. А кратко дело было так: я встретился с человеком из криоклиники и обвинил его в моем убийстве, мы поговорили, а потом началась стрельба. И не мы начали стрелять первыми. Точнее, я-то вообще не стрелял...

  –        Зато в тебя стреляли. И ты явно знал, чем рискуешь, раз пришел в бронежилете и не один. И тот человек тоже знал, раз тоже пришел с охраной. Ты мне скажи, а это вообще было обязательно?

  –        Я уже и сам точно не знаю, – сказал Гусев. – Я хотел просто выяснить позиции, расставить точки.

  –        Точку вы поставили феерическую.

  –        Еще раз говорю, изначально в планах этого не было.

  –        Да я верю, – сказала Марина, ставя перед ним чашку с чаем.

  –        Просто... я не могу объяснить внятно, – сказал Гусев. – Понимаешь, враждебность витает в воздухе. Любой, даже самый невинный разговор, может вылиться в дуэль или вот в такое... Думаю, он тоже не был готов к перестрелке, по крайней мере, это следует из его дальнейшего поведения, когда уже пули полетели. Просто он перестраховался и пришел с охраной, я перестраховался и пришел с Тунцом, и в итоге мы наводнили ограниченную площадь тяжеловооруженными людьми, которые привыкли решать свои вопросы именно так. Вот и порешали.

  –        Ты когда следующий вопрос будешь решать, меня заранее предупреди, ладно? Я хоть валидолом запасусь.

  –        Я надеюсь, что это уже все, – сказал Гусев.

  Перед сном Гусев залез в интернет.

  Он нашел фотографии всех четырех погибших во время перестрелки прохожих (двое молодых мужчин, один пожилой, одна девушка) и повесил их фотографии на главной странице сайта своей партии. Текст под фотографиями был коротким:

  'Вам нравится, когда стреляют на улицах? Расскажите это их родственникам.'

  Это было нечестно, несправедливо и в какой-то степени подло. От этого за версту несло демагогией и дешевым политиканством, но Гусеву было все равно. Он даже не особенно надеялся, что это сработает.

  Глава двадцать шестая.

  Жизнь постепенно вернулась в свою колею и так в этой колее и катилась. Неспешно, но, похоже, в верном направлении.

  Пока у Гусева заживали сломанные ребра, специально учрежденная следственная комиссия плющила 'Вторую жизнь' на предмет незаконного сбора генетического материала, незаконного клонирования и не слишком законной страсти к силовым акциям. До кучи еще и какие-то финансовые нарушения нашли.

  Корпорацию трясло и лихорадило, ее акции стремительно падали в цене, и преемники Каца делали все, чтобы удержать ее на плаву. В том числе, и активно сотрудничали со следствием, небезуспешно пытаясь свалить большую часть вины на покойника. Дескать, это он все задумал, устроил и санкционировал.

  Гусев наблюдал за этим процессом со стороны, без злорадства и даже без особого интереса. Чем бы для 'Второй жизни' эта история ни закончилась, Гусев полагал, что они в расчете.

  Слова Каца его не задели. Он даже с некоторым облегчением их воспринял.

  Посредственность, так посредственность. Он, в общем-то, никогда себя неистовым гением и не мнил и был рад, что объяснение оказалось таким прозаическим. Супер-силы и прочие сверхспособности обычно приносили героям головную боль, и было ее куда больше, чем пользы. Герой должен быть один, а от одиночества Гусев устал, и текущее положение дел его вполне устраивало.

  После перестрелки, в которой погибли четверо невинных прохожих, голосование по запрету Черной Лотереи обрело второе дыхание, и к началу мая отданные голоса перевалили за сорок пять процентов. К сожалению, на большее второго дыхания не хватило, и цифра практически замерла на месте, увеличиваясь на сотые доли процента в день.

  Но и это уже можно было считать большим успехом. Даже пессимистично настроенный Гена-Геноцид согласился, что планка в пятьдесят процентов может быть взята к концу года. Гусева волновало лишь то, что к этому времени успеет пройти еще один розыгрыш, и расклад мнений в обществе опять может измениться, однако с этим он уже ничего поделать не мог.

  После двухчасового препирательства с Тунцом, в котором Гусев настаивал на том, что 'Вторая жизнь' ему мстить уже не будет и ей сейчас в принципе не до того, а Тунец настаивал, что вооруженных идиотов в мире все равно хватает и прошлое покушение с корпорацией никак не связано, Гусеву все-таки удалось снизить число приставленных телохранителей до двух человек: один для него, один для Марины. Когда Гусев перемещался по городу в одиночку, охранник выполнял еще и функцию водителя, когда они были вдвоем, за ними следовала машина сопровождения.

  Гусев вышел из подъезда и закурил. В Москву наконец-то пришла настоящая весна, было тепло и солнечно, поэтому Гусев был одет в джинсы и легкую куртку. В этот выходной он никаких дел не планировал.

  Один охранник ждал его у выхода, второй курил в машине.

  –        Мы в кино, парни, – сказал Гусев. – Заодно по торговому центру прошвырнемся.

  Парень кивнул и пошел к джипу.

  Гусев сел в БМВ, нажал на кнопку старта и прикинул, что Марине на сборы понадобиться еще минут десять. Этой черты женского характера он никогда не мог понять, но в Марине она его не раздражала.

  А в Насте почему-то раздражала.

  Может быть, это и есть любовь?

  У Гусева зазвонил телефон.

  –        Внимательно.

  –        Тебе нужно приехать в контору, – сказал Тунец. – Прямо сейчас.

  –        У нас проблемы?

  –        Нет. С тобой просто хотят поговорить.

  –        Кто?

  –        Не по телефону же.

  –        Мы, вообще-то, в кино собирались.

  –        Не думаю, что это займет много времени, – сказал Тунец.

  –        Ты хотя бы ответь, мне уже сейчас начинать нервничать или можно чуть попозже?

  –        С этим повременим, – сказал Тунец. – Жду.

  День выдался слишком хороший, чтобы думать о возможных неприятностях, и Гусев постарался выбросить их из головы.

  –        Планы изменились, но некритично, – сказал он, когда к нему присоединилась Марина. – Меня попросили заехать в офис. Ненадолго.

  –        Давай заедем, – легко согласилась Марина.

  Гусев подумал, что Настя на ее месте разродилась бы гневной отповедью (ты совсем не уделяешь мне времени, для тебя работа всегда на первом месте, а ведь я же женщина) и лишний раз порадовался, что Насти тут нет.

  Офис наводняли люди в строгих деловых костюмах, слегка топорщащихся в районе подмышек. Однако, на первый взгляд ничего страшного не происходило, документы никто не изымал, компьютеры не уносил, да и немногочисленные в этот день сотрудники выглядели лишь слегка напряженными, но не напуганными. Гусев оставил Марину в приемной и зашел в свой кабинет.

  Помимо Тунца, в кабинете был еще один человек. Средних лет, среднего роста, он сидел в гостевом кресле, и лицо его показалось Гусеву удивительно знакомым. При том, что в жизни, за это он мог поручиться, они никогда не встречались. Такой эффект бывает, когда встречаешь на улице средней популярности телезвезду. Вроде и видел где-то, но где – вспомнить никак не можешь.

  Гусев смог.

  Видимо, мыслительный процесс таки отразился на его лице, потому что Егор Плетнев улыбнулся хорошо поставленной улыбкой профессионального политика.

  –        Я все думал, узнаете или нет, – сказал он. – Вижу, что узнали.

  –        Я за вас не голосовал, – машинально сказал Гусев.

  –        А я знаю, – сказал Плетнев. – Извините, что без предупреждения. Выдалась в кои-то веки свободная минутка и решил заехать, познакомиться. Вы-то от моего приглашения отказались.

  –        Так получилось, – сказал Гусев, не вдаваясь в подробности.

  –        Надеюсь, я вам никаких планов не нарушил?

  –        Нет, – сказал Гусев.

  –        Я вас, пожалуй, оставлю, – сказал Тунец. – Потому что мои планы вот-вот нарушатся. Увидимся в понедельник, Антон. Всего хорошего, господин президент.

  В приемной он задержался лишь на несколько секунд, чтобы поздороваться с Мариной. Гусев закрыл дверь и сел в другое гостевой кресло, напротив Плетнева. Садиться за стол ему показалось неуместно.

  –        Чем могу помочь?

  –        Это всего лишь визит вежливости, – сказал Плетнев. – Много времени я у вас не отниму. Просто хотелось посмотреть на того, кто похоронил мою политическую карьеру.

  –        Я этого не хотел, – сказал Гусев.

  –        Верю, что не хотели, – сказал Плетнев. – Но так у нас все устроено. Президент в ответе за все, в конечном итоге на него все шишки и сыплются. Поддерживая вашу инициативу, люди одновременно отзывают свои голоса, отданные за меня. Видимо, перемены в обществе все-таки назрели,  и люди видят в вас того, кто может их воплотить. Вот и расчищают дорогу.

  –        Мне жаль, – сказал Гусев. – Я этого вовсе не планировал. Я в Кремль не рвусь.

  –        Но, похоже, что вы будете там даже раньше, чем думали, – сказал Плетнев. – Если, конечно, выставите свою кандидатуру на внеочередные выборы. Вакансия скоро откроется.

  –        Не я эту систему придумал.

  –        И не я, – сказал Плетнев. – Зато я стану первым, кто покинет Кремль по этому сценарию.

  –        Думаете, все будет плохо? – спросил Гусев.

  –        Лично для меня? Да, будет. Обязательно будет. Меня уже обложили, в интернете делают ставки на то, кто успеет первым. Это как Черная Лотерея, только без временного лимита. Шансов нет.

  –        А если уехать из страны?

  –        Сейчас нельзя. Потом не успею.

  –        Почему нельзя-то? – спросил Гусев. – Нет же никаких ограничений. Незапланированный зарубежный визит... Да или хоть в отпуск, в Швейцарию. Чисто на выходные на лыжах покататься...

  Плетнев покачал головой.

  –        Это будет слишком похоже на бегство.

  –        Кому какая разница, на что это будет похоже? Кому до этого есть дело?

  –        Мне, – сказал Плетнев. – Я знал правила игры, когда садился за стол.

  –        Это очень красивая позиция, – сказал Гусев. – Благородная и вообще. Но о своих родных вы подумали?

  –        Подумал. Поверьте, я уже обо всем десять раз подумал, – сказал Плетнев. – Мои родные меня поймут.

  Гусев покачал головой.

  –        Простите, но это глупо.

  –        Знаете, что печалит меня больше всего, Антон? Даже не потеря кредита доверия избирателей, – сказал Плетнев. – Я был просто никаким президентом. За время моего правления не случилось больших катастроф, но не было и прорывов, не было свершений. Похоже, что главный пункт моей биографии, из-за которого я и попаду в Википедию, будет написан кровью.

  –        Вы уже в Википедии.

  –        И вы тоже, – улыбнулся Плетнев. – Не удивлюсь, если через какое-то время в ней будут вообще все.

  –        И тогда она окончательно превратится в социальную сеть, – сказал Гусев. – А что касается прорывов и свершений... так иногда это и хорошо. Это и называется стабильностью.

  –        А вот еще забавное, – сказал Плетнев невпопад. – Мне ведь тоже не нравится эта чертова Лотерея, но я просто побоялся выступить против нее. Знал, что моего веса не хватит, чтобы продавить запрет. А еще мне хотелось самому подписать этот указ. Одно время, глядя на оба счетчика одновременно – увеличивающийся ваш и уменьшающийся мой – я думал, что у меня хотя бы получится. Но, видимо, не судьба.

  –        Все так плохо? – спросил Гусев. Он не отслеживал текущий президентский рейтинг ежеминутно, и когда заглядывал на ту страницу в последний раз, а было это вчера, там было около шестидесяти процентов. Может быть, чуть меньше.

  –        Новости не смотрите?

  –        Нет, – сказал Гусев. – То есть, смотрю, конечно, но именно сегодня не смотрел. Что-то случилось?

  –        Сегодня утром я подписал крайне непопулярный закон об очередной реформе образования, – сказал президент. – Отменил тесты, вернул экзамены, снова разделив их на выпускной и приемный. Это давно пора было сделать, ВУЗы настаивали, говорили, что катастрофа неминуема, но я как-то откладывал. Поэтому решил, или сегодня, или уже никогда. Протянул бы еще пару дней, и духа бы точно не хватило.

  Гусев достал телефон, открыл страницу правительства и мысленно ахнул. Пятьдесят одна целая и шестнадцать сотых процента. Времени у Плетнева осталось совсем мало. Фактически, его и не было. Цифра постоянно уменьшалась.

  –        Когда я планировал этот визит, думал, что протяну хотя бы до вечера, – сказал Плетнев. – Но дневной выпуск новостей нагнал меня в дороге, и вот он результат. В обычных условиях это были бы вполне приемлемые потери для принятия такого закона. Но сейчас...

  –        Так и не надо было его принимать, – сказал Гусев. – Может, и обошлось бы.

  –        Если политики не будут принимать необходимые стране законы, руководствуясь лишь соображениями о собственной популярности, то грош цена таким политикам, – сказал Плетнев.

  Тут Гусев с ним мысленно согласился, но все же цена, которую Плетнев должен был уплатить, казалась ему непомерной.

  –        Я, кстати, за вашу инициативу тоже проголосовал, – сказал президент. – Сегодня утром.

  –        Спасибо, – машинально сказал Гусев, думая о другом.

  –        Не за что. Вы мне нравитесь, Антон. Я только хочу...

  Телефон президента заиграл траурный марш.

  –        Простите, – сказал Плетнев. – Сам мелодию для оповещения выбирал. Черный юмор, глупая шутка. Честно говоря, не думал, что услышу.