Текст книги "Чужая игра"

Автор книги: Виталий Гладкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 17 страниц)

Киллер

Снег был таким невозможно чистым и белым, что глазам становилось больно.

Голубое небо казалось бездонным, и только дым костра разрушал иллюзию бесконечности, в которой мы плыли вместе с заснеженными соснами.

Мы – Волкодав, Акула, майор и я – собрались в лесу на прощальный обед.

Неподалеку стояли наши машины, а мы расположились на двух древесных стволах, очищенных от снега. Сугробы вокруг были сине-розовыми – как крем на торте.

Наверное, летом здесь было заветное место любителей отдохнуть на природе, так как рядом находилась куча сушняка, и нам не пришлось рыскать в его поисках по лесу.

Пока суд да дело, мы потихоньку допивали литровую бутылку водки, как выразился Волкодав, «для сугреву мечты», закусывая маринованными огурцами из домашних запасов майора.

Я пил почти наравне со всеми. У меня до сих пор не прошел шок от пытки на электрическом стуле Кондора, и расшатанные нервы требовали подкрепления.

Теперь водка уже не казалась такой невероятной гадостью, как прежде.

– …Питона решили пока оставить. Пусть тут еще наведет шороху, – закончил свой рассказ Волкодав.

Он с хрустом разгрыз очередной огурец.

– Закуска – класс! – сказал Волкодав с удовольствием. – Не то что импортная гадость. Дожили, блин, – огурцы возим из-за бугра!

– Я так и не понял – чем все-таки закончилась история с рефрижератором? – Это спросил майор Ведерников. – И что за дела у полковника с этими мафиози? – продолжал он задавать вопросы.

– Святая простота… – Волкодав снисходительно посмотрел на майора и ухмыльнулся. – Впрочем, такие игры не для среднего ума, – напыщенно сказал Волкодав и хохотнул.

– Пошел ты!.. – выругался Ведерников.

– Вот-вот, и я об этом. А если серьезно – здесь все свои, и я надеюсь на ваше благоразумие – вы принимали участие в операции, имеющей далеко идущие перспективы.

– Видал я любые перспективы… – пробурчал разозленный майор. – Их сажать нужно, а не устраивать цирк.

– Мент, он и есть мент, – хохотнул Волкодав. – Вам бы только сажать – и ничего больше не нужно. Ты попробуй их посади. Себе дороже обойдется. А вот использовать для общего блага – это другой компот.

– Ну и как их можно использовать? – иронично прищурился майор. – Они скоро развалят страну до основания.

– Не успеют. Не дадим, можешь не сомневаться.

– Вашими бы устами, добрый молодец, да мед пить…

– Напрасно иронизируешь. Во-первых, Наум Борисович и Бортник на таком крючке, что их оттуда и танком не сдернешь. Во-вторых, часть акций «Витас-банка» теперь принадлежит Чону…

– Чону?! – перебил я. – При чем здесь кореец?

– Ерш, ты, конечно, силен руками и ногами махать. С тобой в этом отношении мало кто может потягаться. Но что касается других сфер человеческой деятельности, здесь ты просто телок. Чон – наш человек. Его внедрил сам шеф, и давно. За «Витас-банком» мы присматриваем с тех пор, как Наум Борисович и иже с ним влезли в торговлю оружием в Восточной Германии. И теперь кореец будет играть едва не главную скрипку в финансовом мире вашей области. И не только. Его к этому и готовили. В банковском деле он дока, поверь мне.

– Но какое отношение имеет ГРУ к банковскому делу?

– Никакого. Теоретически. А на практике очень даже имеет. Перво-наперво, банк – непрошибаемая крыша, это дураку ясно. И второе – финансирование наших операций за рубежом. Ты что, думаешь, денежки нам сами на голову сыплются? Государственная казна сейчас похожа на вымя выдоенной козы. А работать нужно, потому что, как говорится, дружба дружбой, а табачок – врозь. Это мы сейчас кричим на всех углах, что у нас нет врагов и все такое прочее. Чушь собачья! Врагов, может, и нет, но противники остались. Да еще какие. И не только внешние, но и внутренние. У них денег куры не клюют. Вот и кумекаем, что почем…

– Дерьмо! – выругался Акула. – Вот ведь жизнь пошла…

– Ага, – подтвердил Волкодав. – Не знаешь, кого бить, а перед кем расшаркиваться.

– А что будет с опытно-экспериментальным заводом? – спросил майор.

– Пустят с молотка, – ответил Волкодав.

– Продадут зарубежным фирмам?

– Надеюсь, что нет. Хотя… Кто знает, как оно на самом деле обернется…

– Абросимова и Ливенцова нашли? – Я, наконец, отважился задать наболевший вопрос.

– Конечно… – Волкодав криво осклабился. – Суки! Они думали, что их спасут покровители. У шефа такие номера не проходят.

– Они тоже из вашей системы?

– К сожалению, да. Только служили они в другом подразделении. Увы, и у нас дерьмецо иногда всплывает…

– Зачем меня внедрили в охрану банка?

– Это длинная история. Скажу только, что тебя просто подставили. Чтобы скомпрометировать шефа. Как же – бывший наемный убийца, завербованный лично шефом для выполнения кое-каких заданий… Кандидатура вполне подходящая. Для подковерной схватки наших толстозадых лампасников. Полковника хотели сбросить под копыта, чтобы от него и воспоминаний не осталось. Однако ошибка вышла. Кстати, именно благодаря тебе, Ерш. Шеф велел низко кланяться.

– Минуту…

Майор смотрел на меня расширенными от удивления глазами.

– Мне кажется, я тебя узнал… Ей-богу узнал. Не может быть! Карасев?! Ты?! Тебя ведь…

– Ни фига подобного, – торжествующе заржал Волкодав. – Такие парни ни в воде не тонут, ни в огне не горят. Однако запомни, майор, – ты никого не видел и ничего не знаешь. Кстати, скажи спасибо мне, что ты здесь сидишь и даже водку с нами пьешь. Я поручился за тебя головой. Нравишься ты мне, майор. Иначе могли быть большие неприятности. Для тебя. Ты стал, дружище, секретоносителем высшей категории. Объяснять, что это такое, не нужно? Нет? Я так и думал. Хочешь дожить до старости – держи язык за зубами. А что касается Карасева, так это, между прочим, он тебя спас от смерти, когда «быки» твои кости ломали. Я ему только помогал. Так-то.

– Ничего не понимаю…

– Тяпни еще стаканчик для просветления мозгов. Давайте выпьем за нашу дружбу. Пусть мы разные и грехов у каждого не перечесть, но отбросим предрассудки и поднимем стаканы за главное, что у нас еще осталось, – совесть. Слава богу, мы до сих пор не успели ее посеять, как некоторые… Эй, погодите, черт возьми! Пьем за дружбу, а ведь мы толком не знакомы друг с другом! Максим… – Волкодав церемонно склонил голову.

– Николай… – осклабился Акула.

– Сергей… – выдавил из себя все еще изумленный до крайности майор.

– Андрей… – назвался и я.

Мы в полной тишине чокнулись и выпили.

Странная штука жизнь…

Наконец подоспели и шашлыки. Мы жевали в каком-то блаженном состоянии, наслаждаясь таким редким для нас покоем и умиротворенностью.

Я обратил внимание, что Волкодав смотрит на меня, будто провинившийся. В ответ на мой вопросительный взгляд он тяжело вздохнул и промолвил:

– Мне не хотелось бы тебя сейчас огорчать, но я должен объяснить…

– Ты хочешь сказать… что в спецзоне меня никто не ждет? – Эти слова мне дались очень тяжело. – Что женщина – не моя жена, а мальчишка – не мой сын?

– Тебе уже известно?! – воскликнул Волкодав.

– Я просто все вспомнил.

– Пользуясь твоей амнезией, они подставили нашу внештатную сотрудницу и пацанчика, взятого на время из детского дома. Короче – накололи тебя, как захотели. Сволота!

– Что было, того не вернешь… Жалко только мальчишку. Бедняга…

– Твою семью мы так и не нашли. Извини, брат.

– Это моя личная проблема. Я их все равно найду…

У костра сидел не я, а совсем другой человек – мой двойник.

Он машинально жевал, отвечал на вопросы, время от времени менял позу, морщился от очередной дозы спиртного и занюхивал шибающий в ноздри водочный дух хлебной коркой.

Двойник ощущал холод снега и животворное тепло почти бездымно горящих поленьев. Ему приятно было созерцать и заснеженные сосны, и солнечные лучи, высекающие алмазный блеск из голубоватой спины сугроба, и россыпь заячьих следов возле кустарника.

И он тщательно прятал от нескромных взглядов страшное, бездушное чудовище, на время изгнанное из телесной оболочки и притаившееся в лесной чаще, возможно, под корнями вывороченного бурей лесного старца.

Иногда его стальная воля ослабевала, измученная, окостеневшая душа приоткрывала створки, и тогда чудовище, злобно кривляясь и коварно хихикая, устремлялось в образовавшуюся брешь, чтобы снова угнездиться в пустой и гулкой черепной коробке, где, казалось, все еще трещали электрические разряды.

Оно устраивалось поудобней, ворочаясь и задевая воспаленные нервы, зевало, обнажая окровавленные клыки, потягивалось, разминая мышцы, и его ядовитое дыхание отравляло кровь, заставляя ее беспричинно вскипать, бурлить, вызывая неистовое желание бить, крушить, убивать…

Или приставить пистолет к виску и, ни секунды не колеблясь, нажать на спусковой крючок…

Память вернулась ко мне, как лавина в горах, сметая со своего пути остатки моей человеческой сущности.

На даче Бортника я еще «катил» по инерции и действовал как запрограммированный на уничтожение биоробот.

Но когда напряжение схватки схлынуло и я наконец осознал, какая пропасть разверзлась передо мной, у меня просто поехала крыша.

Я полностью замкнулся в себе, перестал разговаривать, и слава богу, что меня поторопились отвезти домой, иначе я просто не знаю, что мог бы натворить.

В тот момент я ненавидел всех, и в первую очередь себя.

Едва за мной закрылась дверь квартиры, я рухнул на пол, будто сраженный молнией.

Чтобы не кричать от дикой, испепеляющей остатки разума ярости, я впился зубами в пластмассовый рожок для обуви и, почти беззвучно мыча и воя, катался по полу, словно раненый зверь.

Не знаю, как долго продолжалось это безумие.

Я только помню, что в конце концов добрался до ванной и, подставив голову под ледяной душ, стоял на коленях добрый час, пытаясь спасти почти расплавившиеся мозги.

А затем, будто побитый пес, на карачках заполз в комнату и погрузился в медитацию.

Я просидел в полной неподвижности больше суток.

Я представлял себе солнечный ветер, даже бурю, которая неслась из глубин космоса.

Она била мне в лицо, кружила сверкающие расплавленным золотом вихри, поднимала мое тело над землей, и я парил, как птица.

Но не долго: мой свободный, раскрепощенный дух, очищенный солнечным ветром до полной прозрачности и поддерживающий воспарившую телесную оболочку, вдруг начинал тускнеть, будто буря вместе с солнечными лучами пригнала и межзвездную пыль, терял свою подъемную силу, и я медленно опускался вниз, где меня ожидали смрад и дым разверзшейся земной тверди.

Оттуда, из пылающих адским пламенем глубин, взлетали воющие призраки, чтобы устроить вокруг меня дьявольский хоровод.

Я окружал себя непроницаемым экраном, по крохам собирал душевные силы, чтобы поддержать умирающую мысль, и снова посылал ее в космическое запределье, пробивая коридор для солнечного ветра…

Когда я вышел из транса, на город опустилась ночь…

Пошатываясь от усталости, с потухшим взглядом и ввалившимися глазами, я спустился по лестнице в подъезд и поплелся туда, куда меня несли ноги.

Не знаю, сколько я прошагал и где меня носило всю ночь.

Я освободился от полубредового состояния вблизи городского кладбища и долго в тупом недоумении разглядывал покосившиеся ворота и скрипучую калитку, которой играла метель.

Словно сомнамбула, без единой мысли в пустой голове, я прошел на кладбищенскую территорию и медленно пошагал к одинокой церквушке.

Под нею сидела на некоем подобии табурета согбенная нищенка.

Она даже не взглянула на меня, и мне сначала показалось, будто нищенка уже окоченела.

Но легкий пар от дыхания, поднимающийся над ее закутанной в серый клетчатый платок головой, подсказал мне, что несчастная еще жива и, возможно, молится…

А может, разговаривает сама с собой, сокрушаясь по поводу своих горестей.

Я подошел к приоткрытой двери и увидел мерцающий огонек одинокой лампады и высвеченный ею мрачный лик какого-то святого.

Мне вдруг захотелось войти в церковь, упасть перед иконами, и молиться, и плакать, и просить прощения…

Но ноги будто приросли к ступеням, а ароматный запах тающего воска и ладана, вырывающийся наружу, ударил в голову, вызвав непреодолимое желание бежать отсюда со всех ног.

У меня еще хватило сил наскрести в карманах какую-то мелочь – больших денег просто не было – и сунуть в скрюченную руку нищенки (мне показалось, что она даже не заметила этого).

А затем я почти бегом выскочил за ворота и рухнул в сугроб, зарывшись в него с головой.

Наверное, я надолго потерял сознание.

Или мне так померещилось.

Но когда я очнулся, мимо уже шла похоронная процессия.

Самое странное – и страшное – было то, что на меня никто даже не взглянул. Будто я превратился в человека-невидимку.

И только когда последние участники скорбного шествия прошли в ворота, какой-то хорошо одетый мужчина с обрюзгшим лицом процедил сквозь зубы, посмотрев на меня как на муху, угодившую в суп: «Вот сволочь, уже успел нажраться…»

Его жестокие слова, как ни странно, пробудили во мне жажду жизни.

Поднявшись и отряхнув снег с одежды, я пошел по дороге к городу.

Обледеневшие волосы начали таять, и холодные струйки побежали за воротник. Но я совершенно не обращал на них внимания.

В прояснившейся голове постепенно созревала и формировалась единственная мысль: «Семья… Я должен разыскать семью. Должен!»

Я шагал все быстрее и быстрее, будто внутри заработал дополнительный двигатель, все набирающий и набирающий обороты.

Какое-то неземное спокойствие хлынуло в душу, заливая уже едва тлеющие угли гнева и ненависти.

И только когда на память пришел военный городок и та женщина, что выдавала себя за мою жену Ольгу, я снова ощутил дикую ярость, всколыхнувшую все мое естество.

В этот момент я убил бы ее не задумываясь.

Да, я вспомнил все.

Тот образ, что преследовал меня в сновидениях, наконец обрел законченность.

И я узнал женщину под покровами – это была моя Ольгушка!

МОЯ НАСТОЯЩАЯ ЖЕНА.

Я понял, что меня просто обманули, сыграв на самом святом, что еще осталось в моей душе, – неистовом желании обрести утраченную память, а значит, и родных, без чего я не мыслил свое существование.

Обманули цинично, жестоко, бездушно.

Уже будучи прикованным к стене подвала, я не раз и не два вспоминал животное в женском облике, делившее со мной постель.

И удивлялся – как я мог не рассмотреть в глазах этой затрепанной подстилки холодное равнодушие?!

И вздрагивал от омерзения, почти явственно ощущая ее вялое и податливое тело опытной проститутки, имитирующее страсть.

В такие мгновения я ненавидел ее, как никого прежде.

Мне казалось, что я весь вывалян в грязи. Будто мне пришлось жить вместе с моей так называемой «семьей» не в коттедже, а в свинарнике.

Самым страстным моим желанием в подвале было принять душ, чтобы смыть с тела и души зловонную жижу ее расчетливой похоти.

За это я готов был отдать всю свою оставшуюся жизнь.

И только бедный, несчастный мальчик, лже-Андрейка, которого приручили и выдрессировали, как зверька, а потом заставили поиграть «в семью», хотя он этого и не понимал, вызывал во мне тоску и чувство непонятной вины.

В чем она заключалась? Не знаю. Трудно сказать…

Но я вовсе не сожалел, что любил его и относился к нему как к родному сыну…

Теперь у костра сидел другой человек.

И временами я его просто боялся. Это был настоящий безумец, недоверчивый, хладнокровный, жестокий, способный мгновенно убить любого, будь то женщина или мужчина, которые вольно или невольно станут у него на пути.

Он скрывал свое безумие со звериной хитростью настоящего пациента психушки.

И только тренированная воля пока удерживала на расстоянии кровожадную тварь, готовую в любой момент завладеть им всецело, чтобы запустить когти в первую попавшуюся жертву и разорвать ее на куски…

Мы расстались на опушке леса, куда почти вплотную подходило шоссе.

Первым уехал майор.

За ним, обняв меня на прощание, последовали Волкодав и Акула.

Они оставили мне свои координаты и бросили на заднее сиденье недавно купленной мною «мазды» дипломат с долларами.

Это была моя долю от «экспроприации», в свое время проведенной Акулой на вилле господина Софианоса, когда мы выполняли задание в Греции.

Остальные деньги Волкодав обещал перечислить на мой заграничный счет в ближайшем будущем. Я в этом не сомневался – и он, и Акула были честными парнями.

Я остался один.

Покрасневший солнечный диск уже до половины погрузился в заснеженную равнину, и тихий зимний вечер окрасился в тревожные оранжевые тона.

Передо мною лежала закаменевшая от мороза дорога, исчезающая в искрящейся дымке.

Дорога, не имеющая ни начала, ни конца…

ДОРОГА В НИКУДА.