Текст книги "Чужая игра"

Автор книги: Виталий Гладкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

Киллер

Наум Борисович трудился над фаршированной рыбой. Он был рыжеволос, умеренно упитан и, похоже, не дурак поесть: стол, накрытый на двоих, мог накормить взвод.

Когда я вошел в банкетный зал, он на миг оторвался от еды, кивнул на мое приветствие и потянулся за очередным куском.

Чон, прошествовав на свое место, сел, но к еде не притронулся – выжидательно поглядывал на босса.

Наконец тот вытер руки о накрахмаленную салфетку, отхлебнул из высокого бокала вино и откинулся на спинку кресла.

– Что я тебе говорил? – Он победоносно улыбнулся Чону. – Какой орел, а? Парня нужно брать. Теперь согласен?

Чон промолчал. Его восточное лицо оставалось бесстрастным и неподвижным.

Он смотрел прямо в глаза Витаускасу спокойно и выжидающе.

– Как его зовут? – спросил у Чона, наморщив лоб, Наум Борисович, будто меня здесь и в помине не было.

– Алексей. Фамилия – Листопадов, – не спеша ответил тот.

– Я хочу предложить тебе две тысячи баксов в месяц. – Наконец президент «Витас-банка» соизволил одарить меня благосклонным взглядом. – У нас больше получает разве что Чон. И я… – Он рассмеялся. – Ну что, по рукам? – спросил Наум Борисович.

Меня так и подмывало поторговаться, чтобы сбить спесь с Наума Борисовича.

Но тут я вспомнил про Абросимова и решил больше судьбу не испытывать. Иначе он меня просто в порошок сотрет.

– Чем я буду заниматься?

Я спросил только потому, что продолжал доигрывать роль несговорчивого и недалекого служаки, воспитанного совсем на иных принципах, нежели новое поколение, для которого такой вопрос вообще не стоит: не важно, что делать, лишь бы бабки платили, и побольше.

– Работать по специальности, – снова осклабился Наум Борисович.

– Это как?

– Очень просто. Махать кулаками. Правда, такая возможность тебе будет выпадать не часто, но когда нужно, придется и шею подставлять.

– За две тысячи?

– Логично. А ты парень не промах, – с удовлетворением покивал Витаускас.

– Уж какой есть…

– У нас еще полагаются премиальные и страховка.

– Сколько?

– Сумма премиальных колеблется. От двух штук и выше.

– Я так понимаю, премия бывает не часто.

– Понятное дело. Только за выполнение особо опасных заданий.

– А как насчет страховки?

– Страховка составляет пятьдесят тысяч долларов.

– Всего-то?

– Мало?

– Для меня не имеет значения сколько.

– Почему?

– Если я отправлюсь в мир иной, страховку получать будет некому.

– Это прискорбно. Но больше предложить не могу.

– И на том спасибо.

– Так ты согласен?

– А у меня есть лучший вариант?

– Слова не мальчика, но мужа…

И Наум Борисович в который раз показал вставные фарфоровые зубы.

– Договорились, – сказал он. – Нужные бумаги оформим завтра в офисе. Поступаешь в распоряжение Чона. Его приказания ты должен выполнять беспрекословно. Это тебя не пугает?

– Я привык…

– Вот и хорошо. А теперь можно и обмыть наше соглашение. Придвигай кресло и присаживайся. – Он повернулся к корейцу: – Чон, пусть принесут еще один прибор.

– Спасибо, я не голоден. А спиртное почти не употребляю.

– Возражения не принимаются. Садись к столу. Это первый мой приказ.

– Слушаюсь.

– Вот так-то оно лучше…

Наум Борисович умел быть хлебосольным хозяином.

Я решил больше не выпендриваться, чтобы завоевать его расположение, потому как Чон оставался все таким же холодным и неприступным.

Значит, он так и не смирился с решением о моем приеме в охрану…

Я мог только догадываться, что у него на уме. Похоже, служба в разведке приучила Чона не верить даже очевидному.

И я совершенно не сомневался, что его люди перелопатили всю подноготную прапорщика Листопадова.

Но не нашли ничего подозрительного. Иначе Наум Борисович вряд ли позвал бы меня в банкетный зал.

Наверное, у них по поводу моей персоны возникли разногласия. И их причины лежали, что называется, на поверхности – Чон, как мастер-наставник по тхеквондо, учитель, не смог вынести позорного поражения своего ученика сначала в финале соревнования, а теперь и в ресторане.

То, что и он, и Наум Борисович весьма пристально наблюдали за дракой, я понял по нескольким оброненным фразам Витаускаса, торжествовавшего свою победу, – как же, заполучил такого бойца…

Домой меня отвезли около двенадцати ночи, после того как охрана сопроводила босса на его загородную дачу.

– Придешь в банк к десяти, – распорядился Чон. – Пропуск я закажу.

– Есть, – ответил я по-военному.

– После отдела кадров – ко мне в кабинет. Тебе покажут, где он находится. Форма одежды – костюм, белая рубашка, галстук. Ничто не должно стеснять движений. Это, я думаю, тебе понятно…

– Так точно.

– Добро. Бывай…

Я молча кивнул и вежливо попрощался. Чон что-то буркнул в ответ и уехал.

Милый парнишка, ничего не скажешь…

Здание «Витас-банка» выглядело солидно и богато: мраморная облицовка стен, тонированные стекла, надраенная до блеска бронза вывески, фонтан в холле, вазы с цветами…

И крутые мальчики в безукоризненных костюмах с радиотелефонами, зорко следящие за клиентами.

Я успел заскочить на свою прежнюю работу и повидаться с Болото, который обычно приходил на час раньше.

Он долго изучал мое заявление, будто перед ним была не обычная бумажка, а древний манускрипт.

Затем, тяжело вздохнув, поставил визу и подпись.

– Я так понимаю, уговаривать вас остаться не стоит? – спросил Андрей Исаевич больше для проформы, нежели с какой-то определенной целью.

– Спасибо вам за все…

Я не стал развивать предложенную им тему.

– Да-да, конечно…

Болото тщательно разгладил ладонью заявление и положил его в папку.

– Вы были дисциплинированным и толковым работником, Листопадов. Жаль…

– Так уж сложилось…

– Иногда обстоятельства выше нас. Увы.

– Там, куда я иду, вдвое больше будут платить. Всего лишь.

Тут я соврал, но не говорить же Болото всю правду? Она ему нужна, как прошлогодний снег.

– Я вас не осуждаю, – сказал теперь уже мой бывший шеф. – В нынешние времена деньги для молодого человека значат больше, чем все. Развратили народ…

Я промолчал. Только кивнул с умным видом. Действительно, с фактами не поспоришь. Как ни крути, а Болото прав. Если молодой подонок родную бабку из-за ее пенсии бьет молотком по голове, чтобы сходить на эти деньги в кабак, то о какой нравственности можно говорить?

– До свидания, Андрей Исаевич.

– Всего хорошего…

Он поднялся из-за стола и неожиданно крепко пожал мою руку. Хороший мужик…

Я постарался уйти до прихода моих, теперь уже бывших коллег по работе в ТОО АМУ.

Мне, конечно, хотелось проститься с Пашкой. Но когда я представил встречу с Ниночкой, то рванул от нашей подозрительной конторки с реактивной скоростью. Как-нибудь в другой раз…

В отделе кадров банка меня оформили быстро.

Миловидная кадровичка посматривала на меня с неподдельным интересом и, как мне показалось, удивлением. Наверное, процедура приема на работу здесь была несколько иная, но по поводу моей персоны пришло указание с самого верха.

Получив специальную пластиковую карточку-пропуск, я откланялся и пошел искать кабинет Чона.

Корейца я застал в глубокой задумчивости.

Кивнув в ответ на мое приветствие, он долго молчал, сосредоточенно разглядывая тщательно ухоженные ногти.

А затем сказал:

– Буду откровенен – я был против твоего приема в охрану. Но Наум Борисович настоял.

– Я к вам не набивался. Если вы считаете, что я вам не подхожу, то это недолго исправить.

– В том-то и дело, что подходишь.

– Так в чем вопрос?

– Во-первых, парадом командую не я, а Наум Борисович.

– А во-вторых?

– В тебе, Листопадов, есть что-то непонятное. Я не люблю разгадывать ребусы, которые не в ладах с логикой.

– Простите, не врубился…

– Что здесь непонятного? Ты ведь и сейчас со спокойной душой можешь отказаться от двух тысяч долларов, твоей зарплаты. Верно?

– Да, верно. Будь у меня другие планы, отказался бы.

– Так не бывает, – убежденно сказал Чон. – В наше время получать такие деньги… Это случай уникальный, большая удача. Другой на твоем месте до потолка прыгал бы от радости.

– Считайте, что я прыгаю.

– Вот-вот, этими словами ты еще раз подтверждаешь свое полное безразличие к деньгам. Может, ты подпольный миллионер?

– Я понимаю вашу иронию. Наверное, я и впрямь не от мира сего. Для меня деньги в жизни не главное.

– А что для тебя главное?

– Я могу довольствоваться малым. У меня нет ни семьи, ни родственников, о которых нужно заботиться и кому надо помогать.

– Годы проходят быстро, Листопадов. Особенно в твоей профессии. Еще лет пять – десять, и путь тебе в охрану, где можно хорошо подработать, будет заказан.

Я понял, что он хотел сказать.

– Копить на старость? – спросил я с иронией. – Она еще далеко. Да и доживу ли я до такого вожделенного момента? Сейчас главное для меня – личная свобода. Увы, этого достичь трудно.

– Резонно. Почти убедительно. Но есть еще один нюанс – твоя незаурядная подкованность в восточных единоборствах. Как могло случиться, что обычный прапорщик пограничных войск работает на татами на уровне мастера? Только не говори, что такую технику тебе поставили в армейской учебке.

– Конечно нет.

Я ждал этого вопроса и был к нему готов.

– Меня как раз и послали служить в погранвойска из-за моей подкованности в искусстве рукопашного боя.

– И кто же тебя «подковал»?

– Я родился в Казахстане, в поселке, где большинство жителей были выходцы из Китая. Я ходил с китайцами в одну школу, дружил. У моего друга был дедушка, оказавшийся мастером цюань-шу. В те времена боевые искусства были запрещены, но он нас тренировал тайно. Вот так я кое-чему и научился.

– Кое-чему?

На лице Чона явно просматривалось сомнение.

– Ты хочешь сказать, что сейчас, работая на татами, пользуешься только техникой цюань-шу, изученной в детстве?

Я вздрогнул от неожиданности – Чон вдруг заговорил по-китайски!

Его произношение несколько отличалось от того, как разговаривал Юнь Чунь, но я все понял.

– Конечно нет, – ответил я тоже на китайском, но гораздо медленнее, чем кореец. – Я тренировался и у других мастеров, кстати, и во время прохождения службы.

– Убедил.

Мне показалось, что Чон сильно удивлен, хотя по его бесстрастному восточному лицу понять это было трудно.

– Ну ладно, давай оставим эту тему.

– Как скажете…

– Пока оставим, – добавил он многозначительно. – Мы ее продолжим в спортзале. Сегодня вечером тренировка. Все охранники обязаны тренироваться три раза в неделю. Единственной уважительной причиной отсутствия в спортзале может быть только болезнь. Но если будешь часто болеть, то у нас появится вакансия. А теперь я тебе объясню твои служебные обязанности…

Он меня накачивал инструкциями и наставлениями почти час.

Я не мог не отдать ему, как начальнику охраны, должное – все было предусмотрено и продумано до мелочей.

А если учесть количество охранников и качество их подготовки, то у Наума Борисовича и иже с ним был весьма мощный отряд командос, способных выполнить любую задачу.

Странные, однако, дела творятся под носом у правоохранительных органов…

Тренировки охранников «Витас-банка» проходили все в том же «Олимпионике».

Так, ничего особенного: разминка, работа со снарядами для укрепления мышц, растяжка с обязательной посадкой на «шпагат»…

Некоторые, похоже новенькие, это упражнение выполнить не могли. И Чон, свирепо поблескивая своими узкими раскосыми глазами, подвешивал их на «дыбу» – систему блоков и веревок, которые привязывались ко всем конечностям.

Распятые парни держались мужественно, хотя здоровенный верзила, один из помощников Чона, был немилосерден – так натягивал веревки, что у них трещали мышцы.

Я знал, что это упражнение очень болезненное, но весьма эффективное. Главное – не переусердствовать, иначе может быть обрыв сухожилий и человек превратится в калеку.

Я отрабатывал все, что предлагал Чон.

Он изредка посматривал в мою сторону, но замечаний не делал, хотя я и старался совершать как можно больше погрешностей. Ведь по легенде регулярными тренировками я не занимался достаточно продолжительное время.

Однако я несколько переусердствовал в своем стремлении выглядеть «как все». Чон подловил меня на «шпагате» – его я выполнял из рук вон плохо.

– На «дыбу»! – коротко приказал кореец.

Меня тут же подняли в воздух и надели на руки и ноги кожаные манжеты с карабинами для веревок.

– Терпи, – коротко бросил Чон.

И сам стал к рукоятке барабана, на который наматывалась веревка, соединенная через систему блоков с карабинами манжет.

Я молча кивнул.

Мне не понравилось выражение лица Чона – похоже, он готовил мне какую-то пакость, – но отступать было поздно.

Кореец слегка покривился в нехорошей усмешке и начал вращать рукоятку. Защелкала трещотка фиксатора, и я повис в воздухе уже без поддержки ухмыляющихся парней.

Не спуская с меня сурового взгляда, Чон натягивал веревки все сильнее и сильнее. Я знал, что сейчас растянут надлежащим образом и кореец уже должен остановиться.

Но тот продолжал вертеть свой «варганчик».

Я понял.

Я все понял.

Сукин сын, этот Чон!

Конечно, я и не предполагал, что он отнесется ко мне по-доброму. Однако то, что он задумал, не укладывалось ни в какие рамки.

Представляю, как он доложит Науму Борисовичу: «Увы, травма на тренировке, к дальнейшей работе не пригоден…»

Все чин-чинарем, при свидетелях, которые подтвердят что угодно.

Вот сволочь!

Я отключил внешнее восприятие мира. И низвергнулся в пучину медитации.

Мысленно я вырастал, как сказочный богатырь, мышцы наливались нечеловеческой силой, а веревки истончались до толщины обычного шпагата.

Будто не я, а кто-то другой наблюдал за Чоном, который ошалело уставился на рукоятку барабана, не желающую сдвинуться ни на миллиметр.

Он злобно оскалил зубы, потянул ее изо всех сил…

И грохнулся на пол – коротким, едва заметным движением я натянул веревки, прикрепленные к рукам, и они лопнули, будто их свили из гнилья.

Очутившись на полу, я спокойно освободился от манжет и присоединился к парням, обалдевшим от увиденного.

– Ни хрена себе… – прошептал кто-то из них.

Мгновенно вскочивший на ноги Чон был желто-серым. Произошедшее было выше его понимания.

В зале повисла гробовая тишина.

Я стоял как ни в чем не бывало и спокойно массировал запястья.

Стоял и думал: «Если сейчас Чон полезет в драку или натравит на меня своих воспитанников, я его убью». Без всяких сожалений и угрызений совести.

И буду гонять эту свору, пока им белый свет не покажется в копеечку…

Внешне я был невозмутим, но в моей груди бурлил вулкан.

Чон постепенно приходил в себя. Он многое видел в жизни и был мудр. Кореец понимал, что я разгадал его замысел, и теперь он должен был найти выход из этой патовой ситуации.

Выяснение отношений можно и отложить…

– Я просил починить эту рухлядь. – Чон злобно уставился на парней. – Почему в этом вопросе конь не валялся?!

Все молчали.

Не знаю, был ли разговор по поводу «дыбы» или нет, но у парней хватило благоразумия промолчать в тряпочку.

– Ладно, хватит прохлаждаться. Готовьтесь к спаррингам… – приказал Чон.

И быстро вышел из зала.

Я оставался до конца тренировки.

Она шла ни шатко ни валко, несмотря на присутствие Чона. Спустя полчаса он возвратился, но вместо своих обычных обязанностей мастера-наставника занялся отработкой ударов на макиваре.

В зале присутствовала какая-то нервозность, а парни были вялыми и невнимательными. И все они старались не смотреть в мою сторону, что у них не очень получалось.

Помахав еще часок руками и ногами, мы дружно потянулись в душевую.

Чон остался.

Чему я был очень рад – сегодня его желтая рожа мне уже опротивела.

Вышагивая по ночному городу, я с тоской думал: «Что я делаю? Зачем мне все это? Неужто только ради спокойствия и безопасности семьи? Ну почему, почему я даже не сделал попытки сбежать вместе с женой и сыном?! Лучше умереть, чем вечно чувствовать себя подчиненным – и кому?! – а из-за этого ущербным…»

В ответ на свои мысли я слышал лишь вой ветра. На город надвигалась пурга.

Опер

Маркузик высадил нас прямо у подъезда Центрального банка и погнал «мазду» на стоянку.

Я спросил у Латышева:

– Что, будем банк брать? Тогда нужно было захватить автоматы.

– Будем брать… – Полковник улыбнулся и вошел внутрь.

Я последовал за ним.

Мы прошли охрану, показав свои удостоверения – пропуска на нас уже были заказаны. Но ни в операционный зал банка, ни в административное крыло мы даже не заглянули.

Латышев уверенно повел меня к неприметной двери с надписью «Служебный ход», и мы очутились в проходной, охраняемой двумя милиционерами.

Снова последовало «козыряние» удостоверениями, и мы вышли во внутренний двор банка.

– Сюда…

Латышев уверенно открыл ключом дверь одной из инкассаторских машин.

– Запрыгивай на переднее сиденье. Поведу я…

Да, блин, тайны Бермудского треугольника…

Со все возрастающим удивлением я отметил, что стекла микроавтобуса тонированы, движок, судя по звуку, вовсе не от «рафика» – гораздо мощнее и, скорее всего, импортный, а кабина напичкана таким количеством самой разнообразной электронной аппаратуры, совершенно мне незнакомой, что напоминала пилотскую рубку современного авиалайнера.

Латышев дал газ, и наше чудо техники, тихо урча, выкатилось за ворота.

Мы явно ехали за город.

Я сидел молча, переваривая увиденное: полковник удивил меня в очередной раз. Я точно знал, что такой техники в УБОП отродясь не водилось.

Тогда откуда?

Понятно – от верблюда…

Неожиданно на пульте справа от Латышева замигал красный огонек, и чей-то голос нарушил тишину в салоне:

– Внимание, я Второй, как слышишь, Питон? Прием…

Полковник щелкнул тумблером и ответил в микрофон на приборной доске:

– Второй, что стряслось?

– За вами хвост.

– Мать твою! – выругался Латышев. – Все-таки вычислили… Второй, как слышишь? Прием…

– Слышу тебя хорошо. Все оʼкей.

– Сколько машин идет за нами и кто?

– Пока одна, «БМВ» цвета «металлик». Но похоже, вызывают подмогу. Мы засекли оживленный радиообмен. Ведем расшифровку.

– Второй, кто?

– Питон, а полегче вопросов у тебя нет? По всему видно, что контора солидная. У них связь кодированная, через космос. Прием…

– Второй, впереди развилка. Мы повернем направо. Отсекайте.

– Понял, Питон, понял. Все будет в ажуре.

– Только постарайтесь обойтись без стрельбы.

– Есть! Конец связи.

Ну и дела! Питон…

Где и кому ты служишь, полковник Латышев?!

Недаром перед тобой сам генерал ходит едва не на цырлах… Послал мне Господь начальничка. Жизнь настала – не соскучишься…

Мы свернули на асфальтированный проселок.

Едва нас скрыл лесок, Латышев ударил по газам. Теперь наш микроавтобус рванул, словно «мерседес».

Про себя я отметил, что Латышев был классным водителем.

Мы пулей мчали вперед, углубляясь в лесной массив. Полковник тревожно посматривал на молчавший динамик спецсвязи – Второй пока не объявлялся.

Его тревога передалась и мне. Я сидел как на иголках.

Наконец снова загорелась красная лампочка и Второй вышел на связь:

– Питон, я Второй. Ответь. Прием…

– Я Питон, как там у вас?

– Хвост обрублен. Клиенты отвалили.

– Обошлось без контакта?

– Без. Они просто развернулись и поехали обратно.

– Какие-нибудь предположения имеются?

– Похоже, они нас узнали и не стали нарываться на неприятности. Я думаю, что это конкуренты из…

– Второй, подробности опусти, – быстро перебил его Латышев.

– Понял. Следую за вами. Конец связи.

«Рафик» свернул на едва приметную лесную дорогу.

Она была расчищена от снега, но не укатана, по следам я определил, что по дороге прошли всего две машины, и одна из них – вездеход с широкими шинами.

Вскоре дорога привела нас к избушке лесника. Возле нее стоял большой стог сена, телега и высилась поленница, присыпанная снегом.

Следы машин упирались в стог.

Но где они? Чудеса…

Латышев включил микрофон:

– На связи Питон. Как слышите? Я уже на базе. Прием.

– Я Первый, как обстановка позади?

– Чисто. Был хвост, но им занимался Второй.

– Хорошо. Надеюсь, он оказался на высоте?

– Судя по его докладу – да.

– Въезжайте…

Я оторопел: раздался звук работающих электромоторов, и в стогу образовался проем, куда спокойно проехал наш «рафик».

Когда я вышел из кабины, ворота уже закрылись, и под потолком зажегся плафон. Нас встретили двое молчаливых парней в камуфлированной военной форме.

Мы вошли в дверь деревянной перегородки – и оказались в кабине лифта, который стал опускаться.

Когда дверь лифта открылась, перед нами появился длинный коридор с кафельными полами. По сторонам коридора виднелись двери.

Возле одной из них стоял часовой с автоматом.

– Нам сюда.

Латышев кивнул часовому, и тот молча отстранился.

Комната, куда мы вошли, была достаточно просторна и хорошо освещена. Она напоминала кабинет директора небольшого предприятия: шкафы с какими-то книгами, сейф, стол для совещаний, десятка два стульев, селекторный аппарат, кресло-вертушка хозяина, на стене радиоприемник и две ширпотребовские картины.

На полу лежал голубовато-серый ковер в «официальном» исполнении – с краснозвездной каймой.

За столом, в кресле, сидел немолодой мужчина с волевым худощавым лицом. Его тяжелый немигающий взгляд, казалось, проникал в мозги.

У меня даже озноб пробежал между лопаток…

– Здравствуйте, Виктор Егорович, – почтительно приветствовал его Латышев.

– Здравствуй, Николай Иванович. Это он? – Мужчина снова посмотрел на меня.

Черт возьми, я его просто боюсь! Ну нет, так дело не пойдет. Что это за игры?

И вообще – куда я попал?

– Он, – коротко ответил я и сел, не дожидаясь приглашения. – Разрешите представиться – майор Ведерников. Кто вы и что вам от меня нужно?

– Смел и дерзок.

Что-то похожее на насмешку мелькнуло в темных глазах Виктора Егоровича. И снова утонуло в неподвижной глубине зрачков.

– Это хорошо. Сработаемся, – сказал он с удовлетворением.

– Сработаемся? – Я и впрямь был удивлен дальше некуда. – Как это понимать? Я уже работаю. И рапорт о переводе… уж не знаю куда – не подавал.

– Присаживайся, Николай Иванович. Что-нибудь выпьешь?

Казалось, на мои слова Виктор Егорович вовсе не обратил внимания.

– Если можно, кофе.

– Нет проблем. И коньяк. Не возражаешь?

– С удовольствием, спасибо.

Виктор Егорович включил селектор и отдал соответствующее распоряжение.

Наверное, все было подготовлено заранее, потому что буквально через десять секунд дверь отворилась, и в комнату вошел стройный, подтянутый офицер в чине капитана с подносом в руках.

– Разрешите, товарищ полковник! – обратился он к Виктору Егоровичу.

Виктор Егорович молча кивнул, и капитан начал сноровисто сервировать стол. Видно было, что этим делом он занимается не впервые.

«Штабная крыса…» – подумал я неприязненно. И вспомнил Афган, где таких паркетных шаркунов тоже хватало.

Это были в основном сынки больших начальников, приезжавшие в Афганистан за званиями и орденами. А некоторые из них – особо ушлые – сумели набить еще и свои карманы.

В Союз награбленные в горных кишлаках ценности, дорогие ковры ручной работы и даже наркотики они отправляли в гробах. Знали, мерзавцы, что «груз 200» проверять не будут…

Козырнув, офицер вышел.

Виктор Егорович с удовольствием понюхал янтарную жидкость в хрустальном лафитнике и сказал:

– Ваше здоровье…

Одним махом опрокинув в рот довольно вместительную рюмку, он с удовольствием запил спиртное глотком кофе.

– Рад тебя видеть, Николай Иванович, в полном здравии.

– Взаимно, – улыбнулся Латышев.

Я решил последовать примеру Виктора Егоровича. Мои нервы были напряжены, как перетянутые струны, и пятьдесят граммов коньяка для поддержки тонуса не помешают.

Кофе явно варил знаток своего дела; напиток был ароматный, густой и достаточно крепкий.

– Майор, я обещал предоставить вам полную информацию по вашему расследованию, – сказал Латышев, когда я допил свой кофе.

Он вопросительно посмотрел на Виктора Егоровича; тот с одобрением кивнул.

– Есть только одна проблема…

– В этом деле у нас сплошные проблемы… – буркнул я. – И как ее разрешить?

– Дать подписку о неразглашении, – ответил за Латышева Виктор Егорович.

– Если нужно… – Я независимо пожал плечами. А куда денешься?

– Нужно и важно, – отрезал Виктор Егорович. – Прочитайте. Если согласны – поставьте подпись.

Меня так и подмывало спросить: «А если не согласен?»

Но я вовремя прикусил язык. Похоже, я попал в очень серьезную контору, где такие шутки не в чести.

Я прочитал почти стандартный текст подписки. Почти стандартный…

Вот только санкции, в случае если я «отвяжу» язык, были, на мой взгляд, чрезвычайными и очень жесткими.

– Да, – подтвердил Латышев, когда я поднял глаза от бумаги.

– Слишком много положено на весы, чтобы либеральничать, если кто-то разгласит наработанные по делу материалы, – сказал Виктор Егорович.

Отступать мне было некуда, и я без лишних разговоров – чтобы не потерять лицо, как говорят японцы, – подмахнул бумаженцию, здорово попахивающую могилой.

– Кто вы? – прямо спросил я Виктора Егоровича.

Раз уж я подписал такую бумагу, то должен знать хотя бы, с кем имею дело; это для начала.

– Военная разведка.

Ни один мускул не дрогнул на его бесстрастном лице, будто он только что сказал какую-то банальность, а не назвал организацию настолько засекреченную, что о ней даже среди профессионалов ходили легенды.

Похоже, Серега, ты влип по самое некуда…

Я, конечно, до конца не верил книжонкам перебежчиков, бывших сотрудников ГРУ, – предатель, он и есть предатель, в какие одежды его ни ряди, и, чтобы оправдать свое грехопадение, он будет лить грязь на кого угодно.

Однако в любой лжи всегда присутствует доля правды: свои тайны любая засекреченная организация обязана защищать всеми имеющимися в ее наличии средствами.

Вот только средств и возможностей у моих новых, как я, наконец, понял, партнеров больше чем достаточно. И как они могут использовать их в случае чего – можно было только гадать.

– Вы удовлетворены? – прервал несколько затянувшуюся паузу Виктор Егорович.

– Вполне.

– Тогда приступим, чтобы не терять время. Вам известен физико-технический институт, который находится в вашем городе?

– Физтех? Конечно.

– И то, что при нем есть номерное предприятие – опытно-экспериментальный завод, вы тоже знаете?

– Как-то не интересовался…

– Впрочем, об истинной его сущности известно не многим.

– Какое отношение имеют институт и завод к нашему расследованию?

– Самое непосредственное. Во-первых, завод очень большой, часть его упрятана под землю. Он напичкан новейшим оборудованием. Об институте и говорить нечего: прекрасное здание в центре города, мировая известность…

– Зачем мне такой экскурс? – прервал я Виктора Егоровича. – Я что, должен буду курировать институт?

– Вы нетерпеливы, майор…

Он посмотрел на меня свинцовым взглядом, плотно сжав тонкие сухие губы.

– Извините… – сказал я и невольно опустил глаза.

– Завод имеет большую ценность, – объяснил мне Виктор Егорович.

Надо же, какая сногсшибательная новость… Сколько таких вполне рентабельных заводов перешло буквально за копейки новым «хозяевам» страны.

Я понял, что хотел сказать мне Виктор Егорович.

– Завод пойдет с молотка? – спросил я, заранее зная ответ.

– Не совсем, – ответил Виктор Егорович. – Просто поменяет форму собственности.

– Но я так понимаю, завод принадлежит оборонке…

– Верно. Вот отсюда и растут ноги в вашем расследовании. Вы, наверное, знаете, что сейчас многие заводы развалены, некоторые на ладан дышат, поэтому мало кого из инвесторов соблазняет перспектива вбухать деньги в кучу металлолома.

Спасибо, Виктор Егорович, за лекцию по экономике…

А кто эти заводы развалил? Где эти люди? Или за бугром, или в правительстве – денежки себе клепают. Кто-нибудь потребовал у них ответа за подрыв экономического потенциала страны?

Как можно спрашивать? Это уважаемые люди… Не то что мы, полунищие менты, которых обвиняют во всех смертных грехах.

– Да уж… – буркнул я со злостью. – Денежные мешки бросились выкачивать сырье – нефть, газ, металл, уголь и прочее. Берут то, что легче и дешевле взять, чтобы получить сверхприбыль.

– Не буду спорить. Так оно и есть. И тем не менее опытно-экспериментальный завод котируется по высшему разряду. За него готовы отвалить весьма приличную сумму.

– Хотят выкупить?

– Или выкупить, или получить контрольный пакет акций.

– Кто-то из-за рубежа? – Я уже начал кое-что соображать.

– И да и нет. По нашим данным, в контроле над заводом заинтересована одна очень солидная зарубежная фирма, работающая на Пентагон. Напрямую высветить свою заинтересованность она не может, поэтому была найдена подставная американская компания, до этого влачившая жалкое существование, а ныне готовая запросто швыряться сотнями миллионов долларов.

– Но ведь завод оборонного значения по закону не может быть передан в руки зарубежных компаний.

– По закону? – Виктор Егорович иронично ухмыльнулся. – Законы и создаются для того, чтобы их нарушать, а не исполнять, как глаголют об этом с высоких трибун. Нет законов – нет ни их составителей, ни исполнителей, ни защитников. Представляете, сколько дармоедов сразу бы потеряло свои теплые насиженные места?

– Камень в мой огород?

– Вы-то как раз штаны в кабинете не протираете и зря государственный хлеб не едите.

Я изобразил вполне понятное смущение.

– А что касается иностранного присутствия… У нас уже есть прецедент, – продолжил Виктор Егорович. – Представьте себе – руководитель крупнейшего банка, финансирующего Министерство обороны, подданный Соединенных Штатов. Каково? Не верится?

– Если и верится, то с трудом.

– Этот человек обязан подписывать все основные финансовые документы на основании договоров и соглашений. Лихо.

– Не нужно никаких шпионов, чтобы точно знать нашу обороноспособность и массу других сведений, составляющих государственную тайну… – сказал я с неожиданной горечью.

Черт побери, что творится в нашем доме?! По нему без приглашения разгуливают все кому не лень.

Ну и времена наступили…

– Между прочим, – сказал Виктор Егорович, – к вашему сведению, любой американец по конституции обязан – подчеркиваю, обязан! – хранить верность только своей стране. А в понятие верности входит очень много слагаемых.

– Впервые слышу, что американец – руководитель нашего банка.

– Этот факт пока особо не афишируется. Но пусть им занимаются другие ведомства – те, кто допустили такой позор. А нам поставлена задача совершенно конкретная.

– Вы думаете, подставная компания рискнет принять участие в аукционе? Это невозможно.

– Еще как возможно. Через посредника.

– И кто этот посредник?

– А вот теперь мы подошли к самой сути. В выкупе завода заинтересован «Витас-банк», имеющий, кстати, свои филиалы в Америке, Англии, Израиле и Германии.

– Мне кажется, я начинаю понимать…

– Немного истории. Вы знаете, почему мы остановились на вашей кандидатуре?

– Не имею понятия.

– В том, что вы профессионал высокого класса, нет сомнений. Но есть и другие, не менее подкованные в своем деле спецы вашего профиля. Однако именно вы загнали в угол бывшего губернатора Шалычева, и проделали это виртуозно. В вас пропадает великий интриган, майор Ведерников.