Текст книги "Чужая игра"

Автор книги: Виталий Гладкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

Киллер

Военный городок, куда меня доставили на «уазике», раскинулся в лесном массиве.

Я не знал, насколько он велик.

Но, судя по деревьям, это был настоящий девственный лес, давно не слыхавший звуков пилы и топора, разве что в те времена, когда строились коттеджи для обитателей обнесенной «колючкой» зоны.

Все дома здесь были деревянными, с черепичными крышами, вот только цвет черепицы был не красный, а серовато-зеленый – наверное, для маскировки.

Для этих целей и коттеджи строили несколько хаотически – на первый взгляд, – чтобы создать видимость богом забытой деревеньки, если противник вздумает посмотреть из заоблачных высот или из космоса.

Внутри городка тоже росли деревья, в основном сосны и березы. Улицы как таковой не было, лишь вымощенные бетонными плитами дорожки змеились между вековых стволов, напоминая парковые аллеи.

«Уазик» остался за первой полосой охранения, тоже опутанной колючей проволокой, возле сиротливо приютившейся сторожки, напоминающей домик лесничего.

Самое интересное – я нигде не увидел охранников; ворота зоны бесшумно открылись, едва наш фургон выехал из-за поворота на финишную прямую.

Но, присмотревшись, я заметил по сторонам ворот – метрах в двадцати – хорошо замаскированные дзоты, откуда холодно поблескивали оптические прицелы снайперских винтовок.

Наверное, такие укрепления были расположены по всему периметру, и охрана имела не только обычный пехотный арсенал, а и кое-что похлеще.

Вместо вторых ворот, ведущих собственно в сам городок, мы прошли через большую, размером с дверь магазина, калитку и очутились в оплетенном «колючкой» тамбуре, упирающемся в проходную.

Там у Абросимова и Ливенцова отобрали оружие и проверили (в том числе и меня) на каком-то детекторе незнакомой мне конструкции.

Я шел первым, а потому имел время и возможность увидеть эту хитрую штуковину в действии, как бы нечаянно сместившись почти за спину капитану в общевойсковой форме, наблюдавшему за телеэкраном, на котором трясли костями скелеты полковника и его подчиненного.

Разрешающая способность электронного оборудования была такова, что я мог спокойно посчитать металлические пломбы во рту Абросимова.

Похоже, этот городок хранил столько тайн, что на их защиту не пожалели кучу денег.

Интересно, сколько сюрпризов и каких скрывал периметр между рядами колючей проволоки?

И еще я подумал, что мне очень не хотелось бы когда-нибудь проверить это на собственном опыте…

Мы шли долго, минут двадцать, по выписывающим зигзаги дорожкам, пока, наконец, не очутились перед… очередной проходной!

Здесь нас проверяли не менее тщательно, чем на первом КПП, разве что без электроники; по крайней мере – видимой.

И тут командовал парадом капитан, но уже в спецназовском берете и с орденскими планками на могучей груди.

Вместе с ним службу несли два сержанта, похоже сверхсрочники или контрактники – им было явно за двадцать, – и прапорщик, цыганковатый малый с угрюмым, недоверчивым взглядом.

Форма на них сидела как влитая и блистала чистотой. Чего нельзя сказать о новизне.

Видимо, служивые не только штаны просиживали в нарядах, а и ежедневно шпарили по пересеченной местности, доказывая в многокилометровых марш-бросках свои права на краповый берет и нарукавную нашивку с замысловатым изображением мифического крылатого грифона, терзающего змею…

Коттедж был, как и все остальные, одноэтажный, обшитый тесом, с крыльцом, завалинкой, разве что размером не вышел – примерно шесть на пять метров, – тогда как другие имели общую площадь минимум вдвое больше.

На лужайке перед ним лежал красный резиновый мяч и стоял прислоненный к скамье складывающийся велосипед с потертым седлом.

Вокруг царила та удивительная тишина, которая бывает только в сельской глуши. Слегка припорошенная снегом трава казалась сотканным из серебряных нитей ковром с рисунком, образованным хаотическим скоплением островков более высокого сухостоя.

Солнце спряталось за тучи, и казавшийся сказочным коттедж будто парил в платиновом мареве.

– Вот мы и прибыли…

Абросимов деловито потопал ногами, стряхивая пушистые снежные комья, и стал подниматься на крыльцо.

– Милости прошу, – поманил он меня. – Сюрпри-из… – пропел он, подмигивая мне и Ливенцову. – Сезам, откройся!

Полковник постучал в дверь.

Она отворилась тотчас – наверное, нас увидели в окно.

На пороге встал, вытянувшись во фрунт, молоденький солдатик с простодушным веснушчатым лицом и в накинутом на плечи белом медицинском халате.

– Здра… жла!..

– Верю, – решительным жестом остановил его приветственный залп полковник. – Здоровье – это единственное, что всегда в дефиците. А потому вдвойне приятно, когда его желают от всей души. Не так ли, Пестряга?

– Так точно, товарищ полковник! – отчеканил солдат.

И преданно вытаращил светлые глаза.

– Орел… – ухмыльнулся Абросимов. – И главное – трезвый. У вас сегодня в санчасти что, банный день?

– Извините, товарищ полковник, не понял! – снова рявкнул солдатик.

Несмотря на не очень впечатляющие габариты, голос у него был как у церковного дьякона.

– Так ведь в остальные дни недели вы под мухой уже с утра и только в банный день пьянствовать начинаете после шести вечера. Спирт по-прежнему пьете неразбавленный?

– Ага… – смутился Пестряга. – Вода здесь, товарищ полковник, ни к черту…

– Ну-ну… – снова осклабился Абросимов. – Я так думаю, что пора вашей санитарной шарашке устроить небольшой сабантуй… эдак дней на десять. Все подразделения уже прошли по маршруту в зоне высшей категории сложности, остались только вы. Там на свежем воздухе, без пайка, самая опохмелка. Служить в санчасти останется только тот, кто дойдет. Так что держись, Пестряга.

– Товарищ полковник!..

Солдатик не закончил фразу и сник, будто его оглоушили мешочком с песком.

Мгновенно посерьезнев, Абросимов отодвинул несчастного Пестрягу в сторону и прошел внутрь коттеджа.

Повинуясь легкому тычку Ливенцова в спину, я последовал за полковником.

В доме были две комнаты, кухня и ванная. Когда мы вошли в переднюю, навстречу нам шагнул коренастый мужчина в белом халате.

Он был круглолиц, лысоват и чем-то явно недоволен. От него несло лекарствами, и я решил, что это врач.

– Ну как? – вместо приветствия, с тревогой спросил его Абросимов.

– Спит. Температура пока держится, но уже начал потеть. Дня три-четыре – и будет словно огурчик. Ему нужно малиновое варенье, мед…

– К вечеру будет все, что необходимо, – отчеканил полковник. – Пусть начхоз поднимет свою задницу. Скажешь, я приказал.

– И еще… – Врач, взглянув на меня, заколебался.

– Ну?

– Можно вас на пару слов?.. – Врач указал на дверь одной из комнат.

– Ох, эта медицина. Вечно у них секреты, – сдержанно улыбнулся полковник.

И они уединились.

Ливенцов беспокойно переминался с ноги на ногу у входа, а я жадно вдыхал воздух жилища. Пахло восхитительно: живицей от стен, сложенных из сосновых бревен, свежеиспеченным хлебом и чистым бельем, которое утюжат на гладильной доске.

Запахи были удивительно знакомы, но перед моим внутренним взором мелькало почему-то лишь пламя, судя по своду, горевшее в русской печи, а может, в камине или плите.

На душе было тревожно и муторно.

Я интуитивно почувствовал, что на меня надвигается нечто таинственное, неизвестное, а оттого будоражащее душу почище любой видимой опасности…

Наверное, врач сказал Абросимову нечто неприятное, потому что полковник заметно помрачнел и нахмурился.

– Вы свободны, – сказал полковник врачу. – Ливенцов, ты тоже выйди. А нам сюда. – Он отворил вторую дверь.

За ней оказалась квадратная гостиная, меблированная по-казенному просто и недорого.

Теперь она превратилась в лазарет: на диване лежал мальчик с мокрым полотенцем на голове, возле него, на обычной солдатской тумбочке, стояли различные пузырьки с лекарствами и банки-склянки, а сидевшая рядом молодая женщина сосредоточенно разглядывала термометр.

– Здравствуйте… Ольга!

Полковник заслонил женщину своей спиной, и я видел только ее ноги и тонкую изящную руку, которой она поправляла подушку под головой мальчика.

– Как Андрейка? – спросил он заботливо.

– Спасибо, уже лучше, – коротко ответила она.

Я уловил в ее голосе какое-то странное напряжение.

– Все будет хорошо, все будет хорошо… – мягко сказал, будто промурлыкал, Абросимов. – А я к вам с гостем. Где вы там?

Он обернулся.

Я ступил вперед и посмотрел в глаза женщине. А затем перевел взгляд на Абросимова.

– Что все это значит? – спросил я внезапно севшим голосом.

И вдруг почувствовал, как в груди что-то больно повернулось, будто кто сдвинул замшелый камень, приросший к ребрам.

– Андрей?! – Женщина побледнела. – Ты… ты жив?!

– Кто… кто она? – спросил я у Абросимова.

Но ответить он не успел: коротко охнув, женщина потеряла сознание и медленно сползла с дивана на пол.

– Ливенцов! – заорал полковник, подхватывая бесчувственное тело. – Быстрее, черт тебя дери!

Ливенцов ворвался в гостиную с пистолетом в руках.

– Спрячь пугач! – рявкнул на него Абросимов. – Врача сюда. Поторопись!

– Врач уже ушел, но здесь Пестряга…

– Давай Пестрягу!

Солдатик нарисовался как ясное солнце в майский день – с плутоватой ухмылочкой на круглом лице и показной готовностью лечь костьми, если Абросимов этого пожелает.

– Ридикюль при тебе?

– Завсегда, товарищ полковник!

– Что там у тебя есть? Видишь, женщине плохо.

– Обморок, – деловито констатировал Пестряга, ковыряясь в сумке, похожей на невысокий сундучок с множеством отделений. – Счас у нее все будет так, как у баронессы на Ямайке… Нашел! Во!

Он ткнул едва не под самый нос полковнику квадратный флакон с прозрачной жидкостью.

– Эта штука даже начфина по утрам поднимает, а что говорить про эту малявку…

Он намочил жидкостью из флакона ватку и поднес ее к ноздрям женщины. В комнате резко запахло нашатырем.

Она дернула головой, пытаясь отодвинуться, и открыла глаза.

– Я же говорил! – торжествовал Пестряга. – Прочихается и будет словно новая копейка. У нас мужики потребляют нашатырь с водой для похмелки. Все как рукой снимает. Главное – знать дозу.

– Это где – у вас? – спросил, прищурившись, полковник.

Пестряга смешался, засуетился, сделал вид, что не услышал вопроса…

– Может, тебе нужно уши на губе[1]1
  Губа – гауптвахта (арм. жарг.).


[Закрыть] прочистить? – ехидно осведомился Абросимов.

– Ну, в этом… на складах, – мрачно буркнул, не поднимая глаз, Пестряга. – Наши «куски»…

– Как?

– Извините, товарищ полковник, – прапора![2]2
  Прапор – прапорщик (арм. жарг.).


[Закрыть] А что? У них работенка не бей лежачего; ну, бываем… У всех бывает…

– С-сукины дети… – покачал головой Абросимов. – Ладно, выметайся отсюда. И будь поблизости.

– Слушаюсь!

Снова повеселевший Пестряга исчез со скоростью звука. За ним вышел и Ливенцов, смотревший на меня подозрительно и с явным предубеждением.

– Кто она? – снова спросил я полковника, с невольным страхом ожидая ответа.

– Что с ним?! – подала голос и женщина.

Встряхнув головой, она с помощью Абросимова поднялась с ковра и подошла ко мне.

– Живой… – тихо сказала она.

И вдруг беззвучно заплакала.

– Кгм… – прокашлялся полковник. – У него амнезия. Он ничего не помнит. Даже вас.

Абросимов смотрел на меня с участием:

– Карасев, это и есть мой сюрприз. Это твоя жена Ольга. А там лежит твой сын, тоже Андрей. Он немного приболел, простудился в дороге. Но дело уже идет на поправку.

– Ж… жена? – Язык перестал мне повиноваться и прилип к гортани. – О-ольга… Сын…

Я вдруг очутился в самом эпицентре горячего вихря, пытавшегося унести меня из этого коттеджа в заоблачные выси.

Огромным усилием воли я сохранил ясность мышления, но ноги стали ватными, и я сел в кресло.

Я поднял голову.

На меня смотрели две пары глаз.

И они казались мне настолько далекими и чужими, будто принадлежали инопланетянам, которые парили высоко над землей.

Я так ничего и не вспомнил.

Опер

В последнее время я входил в кабинет уже бывшего начальника областного управления по борьбе с организованной преступностью полковника Саенко без стука.

Он мне до такой степени опротивел своим лизоблюдством по отношению к власть имущим, что я видал и его, и свою службу в гробу в белых тапочках с черными шнурочками и готов был подать рапорт на увольнение по первому требованию.

Но «бывший» меня почему-то стал бояться как черт ладана. Особенно после событий с Шалычевым, в которых я сыграл сольную партию на трубе.

То есть «спустил в трубу» нескольких мафиозных воротил.

Правда, чужими руками.

Но к новому шефу я постучал – негромко и интеллигентно, без спешки и напора.

– Войдите!

Голос Латышева был низок, но чист и звучал как отдаленный гром ранней весной.

Я вошел.

Наши взгляды столкнулись и, наверное, высекли искры – я никогда не ощущал особого трепета перед начальством.

– Майор Ведерников?

– По вашему приказанию…

– Присаживайтесь.

Я сел.

Латышев листал какие-то бумаги, грызя чубук курительной трубки из вишневого дерева. Но воздух в кабинете был чист, в отличие от помещений, где обретаются заядлые курильщики.

– Привычка, – буднично сказал Латышев, не поднимая головы. – Курить бросил года два назад, а вот эту «соску» – никак. Без трубки вроде чего-то не хватает.

Черт! Он что, мысли мои читает?!

– Нет, мысли я читать не могу.

Латышев наконец оторвался от бумаг и взглянул на меня с насмешливым выражением.

– Это я вам пыль в глаза пускаю. Просто немного опыта, чуток наблюдательности, малая доза интуиции – и перед вами дедуктивный метод Шерлока Холмса в дистиллированном виде. Когда-то увлекался…

Я только кивнул, соглашаясь.

С чем? Хрен его знает…

Полковник просто болтал, чтобы «вытянуть» сотрудника на себя, растопить ледок опаски и некоторого неприятия, что всегда бывает, когда приходит новый начальник и никто из подчиненных не знает, что это за гусь.

Полковник просто меня прощупывал – первое впечатление обычно самое яркое и точное и впоследствии очень редко подводит.

Если, конечно, человек не без мозгов в голове…

– В каких отношениях вы были с Саенко? – вдруг спросил Латышев.

И вперил в меня тяжелый прищур.

– В служебных, – не задумываясь, резко ответил я и внутренне подобрался.

Вопрос мне не то что не понравился, а и вовсе вызвал приступ злобного неприятия.

– Не сомневаюсь.

Глаза Латышева потухли, и он снова опустил взгляд на бумаги.

– Правда, у меня есть сведения, что вы были с ним не в ладах. Конфронтировали. И достаточно жестко.

– К чему эти разговоры, товарищ полковник? Саенко, как я понимаю, дело прошлое.

– Не скажите…

Латышев достал из ящика стола большой конверт и вытащил из него черно-белую фотографию размером 18 на 24.

– Саенко исчез. Сгинул, будто его корова языком слизала.

– А нам что за дело? Из органов, насколько меня успели сегодня просветить, он уволился… какие проблемы?

– Большие. Он был под следствием и дал подписку о невыезде. Об этом знает очень ограниченный круг лиц.

– Найдется…

Я едва сдержался, чтобы не сказать грубость – видал я вашего Саенко… болт ему в глотку, паскуднику. Найдется, потому что дерьмо не тонет и в огне плохо горит.

– Подобные ему «ценные» кадры бесследно не исчезают. Скоро всплывет в столице или еще где, каким-нибудь советником, референтом, юрисконсультом и так далее.

– Действительно, такие, как Саенко, не тонут… Но факт налицо – он буквально испарился. И самое отвратительное в этой истории заключается в том, что мы потеряли сотрудника, занимавшегося делом Саенко.

– Кто?

– Вы его не знаете. Он из центрального аппарата.

– Наружка?..

– Совершенно верно. Вы сами понимаете, что местных сотрудников правоохранительных органов привлечь к разработке Саенко мы не могли.

– Понимаю… Как это случилось?

– В том-то и дело, что мы сами не знаем. Парень лежал в кустах неподалеку от дачи Саенко. На левом виске убитого был синяк размером с небольшую монету. И все. Никаких видимых повреждений.

– А что показало вскрытие?

– Ничего. Кости целы, следов отравления не обнаружено, кровоизлияния во внутренних органах нет, сердечно-сосудистая система – дай бог каждому… живому; короче – загадка.

– Он мог умереть от болевого шока.

– Как это?

– В Афгане в нашем подразделении был подобный случай: солдату разведбата во время поиска в горах на голову свалился совсем маленький камешек, и он умер практически мгновенно. Та же самая картина – темное пятнышко на виске. Так называемая болевая точка, узел нервных окончаний.

– Откуда вам это известно? – Латышев смотрел на меня, будто целился.

– Мне объясняли спецы по рукопашному бою. В экстремальных ситуациях, когда все чувства обострены до предела, болевые точки как бы проявляются, всплывают из глубины тела к кожному покрову, и любое точное попадание в эти ахиллесовы пятки может вызвать летальный исход.

– То же самое говорили и консультанты из столицы, – сказал Латышев.

– Значит, я прав.

– Но все равно врачи-эксперты только разводят руками – следы насилия как таковые отсутствуют.

– Он мог просто упасть и удариться о камень.

– Да, булыжников там хватает. Но главное другое – по идее от такой травмы он должен был остаться в живых.

– Значит, он не падал. Видимо, удар наносил профессионал высокого класса.

– Возможно. Выходит, что Саенко не просто сбежал…

– Извините, товарищ полковник, – может, мы оставим эту тему? По-моему, все, о чем вы мне рассказываете, закрытая информация.

– Верно. Ну и что?

– У нас в управлении, если вы пока не знаете, таких тайн мадридского двора пруд пруди. Обычно сотрудники стараются знать только то, что им положено по штату. И ни на грамм больше. Объяснить почему?

– Не нужно. И так понятно. А излагаю я вам банальную по нынешним временам милицейскую историю вовсе не из-за своей неопытности или чрезмерной болтливости. Просто я представляю материалы вашего нового дела.

– Даже если я и догадался об этом, то позвольте мне сделать вид, что я полный кретин. Я готов взять в разработку кого угодно, только не Саенко.

Меня даже передернуло от омерзения.

Этот сукин сын попил моей кровушки вдоволь, и идти по его зловонным следам, даже из мелкотравчатого чувства мести, у меня не было ни малейшего желания.

– А у вас нет иного выхода, – буднично сказал Латышев, пытаясь поудобнее устроиться в скрипучем кресле-вертушке, раздавленном задницей Саенко.

– Выход всегда есть, – возразил я с вызовом.

– Согласен. Труба крематория – тоже выход. Но в том деле, которое вам будет поручено, Саенко играет роль скорее шута, нежели солидной фигуры. Непомерные амбиции, судя по досье, и патологическая трусость. Калиф на час.

– Это точно, – подтвердил я с мстительным чувством.

– Его тянули за уши вверх по служебной лестнице…

– Кто?

– Не суть важно. Но вы – может, нечаянно, а возможно, и преднамеренно – поломали этим людям всю игру.

– Так уж вышло… Лучше бы я не лез в эти игры…

– Что? А… Понятно. – Латышев помрачнел и понимающе кивнул. А затем продолжил: – В итоге Саенко засветился и стал нужен им как прошлогодний снег.

– Может быть…

– Не может быть, а точно. Не сомневайтесь.

– Я не думаю, что бывшие покровители Саенко оставили его на произвол судьбы.

– Верно. Этой глупости сделать они не могли. Не имели права. Саенко чересчур много знал. Потому и был под присмотром нашей наружки. Мы хотели знать, что они предпримут. И какое щупальце спрута пошевелится первым.

– Кто такие «мы»?

– Вы верно уловили суть. Ни для кого не секрет, что я приехал в ваш город из столицы. Где работал в Главном управлении по борьбе с организованной преступностью. Примерно с год назад нас заинтересовала активность мафиозных структур в этом регионе. Тогда Саенко и попал в поле нашего зрения. А с ним и еще кое-кто. Но определить, в чем смысл многоходовых комбинаций группы отечественных банков и зарубежных фирм, большая часть которых имеет подмоченную репутацию, мы так и не смогли. Поэтому было решено максимально приблизить расследование к месту основных событий.

– Понятно. Но почему вы говорите, что у меня нет другого выхода, как взяться за это дело?

– Прошу меня извинить… для вас сейчас это очень больная тема… Но к сожалению, у нас весьма специфическая профессия, изначально предполагающая нечто подобное. Как ни горько это сознавать… Я искренне вам сочувствую.

«А не пошел бы ты, полковник, со своим сочувствием!..» – подумал я со злостью. Но сказал совсем другое:

– Спасибо…

– Так вот, дело в том, что сейчас за вами идет охота…

– Новость несколько устарела.

– И то правда. Но кто именно открыл на вас сезон охоты?

– А как мне хочется узнать, кто эти охотники…

Злоба хлынула мне в голову горячей волной. Латышев понимающе кивнул.

– Скорее всего, в качестве охотников выступают именно те люди, о которых я вам говорил. До сих пор вы дрались с ними практически в одиночку, – сказал он. – А теперь я вам предлагаю мощную поддержку и защиту в любом варианте.

– Значит, дело вовсе не в Саенко?

– Найдем его – хорошо, нет – пусть побегает, никуда он не денется. Рано или поздно мы Саенко достанем. Если, конечно, к тому времени он еще будет коптить небо.

– Но почему именно я?

– А как вы думаете?

– Никак не думаю. То, что за мной охотятся, – понятно. А раз так, значит, я сейчас под колпаком. Верно?

– Верно.

– Тогда как можно расследовать вообще что-либо, не говоря уже о деле Саенко и иже с ним, когда каждый мой шаг для противника будет высвечен, словно на киноэкране, со всеми нюансами как психологического, так и чисто розыскного плана?

– Так это именно то, что нам нужно!

– Извините, не врубился…

– Вам не надо скрывать или как-то маскировать свои следственные мероприятия. Наоборот – идите напролом, прите буром, берите кого требуется за глотку, выворачивайте наизнанку… Короче, побольше шума. Плюньте на все законы – конечно, в пределах разумного, – топчитесь, словно слон в посудной лавке.

– Вот теперь я понял. Вы мне предлагаете роль живца, наживку для акул, и так уже готовых сожрать вместе со мной и блесну, однако еще колеблющихся и выбирающих, под каким соусом это сделать.

– Ну, «роль живца» – это сильно сказано.

– Почему сильно? Если я возьмусь за дело, то не только дверь взорвут, но и мой дом вместе с жильцами. То есть вы сейчас разговариваете с тенью отца Гамлета. За порогом управления я уже труп.

– Да, я и впрямь сватаю вас на роль фонаря, торчащего посреди пустыря. В операции, утвержденной на самом верху, вам отводится самая тяжелая и в то же время самая ответственная диспозиция.

– Это называется женить меня без моего согласия. А если я откажусь?

– Вы так не поступите.

– Почему вы так думаете?

– Майор, я мог бы вам говорить о долге, о патриотизме… и прочая. Но вы не принадлежите к тем людям, которым нужно забивать баки. Ваша биография является тому подтверждением. Вы НАШ человек.

– Что значит «наш»?

– А просто НАШ – и все. Вам понятно?

Я сдался. В скупых словах Латышева звучала железная вера в те идеалы, которыми и я грешил совсем недавно. Значит, не один я такой дурак?

Это меня воодушевляло.

– И что должен делать «фонарь на пустыре»? – спросил я без обиняков.

– Главная ваша задача – отвлечь внимание от основных событий, которые должны готовиться тихой сапой, не спеша. Вы ведь понимаете, какого зверя мы должны обложить.

– Товарищ полковник, скажите: я похож на лоха?

– Конечно нет. Судя по аттестации, вы на своем месте. Мало того, вы один из лучших. А почему вы так спросили?

– Да потому, что все мои начальники стараются всучить мне дельце, попахивающее могилой. Так было в Афгане, затем в уголовном розыске, и теперь… ну, в общем, понятно. Неужто я смахиваю на Иванушку-дурачка?

– Я бы сказал, что не очень, – примирительно улыбнулся Латышев.

– Тогда почему бы мне сейчас не заняться, например, рэкетом на таможенном терминале? Сотрудник, ведущий это дело, прооперирован, что-то очень серьезное, так что полгода его на рабочем месте не будет. Я в курсе событий, знаком с материалами – мне и карты в руки.

– Согласен. Приказать идти на верную смерть я не могу. Хотя у вас создается впечатление, что пытаюсь.

– Так ведь вы только что сами сказали, что я не похож на сказочного персонажа. При всем том я пока умишком не слабую.

– Это не совсем так. Я уже вам говорил и еще повторюсь: вы в безвыходном положении.

– Говорить-то вы говорили. Но что с того? Разве нельзя оставить службу и уехать в какую-нибудь тмутаракань? Есть человек – есть проблема, нет его – и все довольны.

– Даже если вы прямо сейчас уволитесь из органов и попытаетесь залечь в каком-нибудь Трущобинске, вас все равно отыщут. И даже не потому, что у них длинные руки. Просто они из породы злобных пакостников, готовых, как крысы, загрызть любого, кто преднамеренно или нечаянно встал на их пути к кормушке, пусть это было так давно, что даже неправда.

– Значит, как я понял, и у них на самом верху сказали «фас»?

– Можете не сомневаться.

– Итак, если я возьмусь за дело, любая поддержка мне обеспечена.

– Несомненно.

– Я могу исполнять свои служебные обязанности так, как положено, а не так, как мне укажут все эти «избранники народа», на которых негде клейма ставить. Я верно уловил суть задания?

– Абсолютно.

– И вы потом, случись чего, не дадите задний ход?

– Я понимаю, о чем вы… Разумно. Я готов разделить ответственность вместе с вами. Все будет задокументировано.

– Ой ли? – Я саркастически ухмыльнулся.

– Естественно, за исключением некоторых пикантных подробностей, скажем так, не подлежащих обнародованию.

– Вот это уже ближе к истине.

– Но я все-таки надеюсь на ваш здравый смысл. Нам нужно дойти до финиша без потерь.

– Ладно, я согласен. У меня будет напарник?

– Ни в коем случае! Разве что мелкие поручения… Нет, скорее всего, нет. Впрочем, детали обговорим позже.

– С кем я буду на связи?

– Вы будете иметь дело только со мной. Или с теми сотрудниками, на кого я укажу.

– Чтобы организовать утечку информации…

Латышев посмотрел на меня с нескрываемым изумлением.

– Вы очень сообразительны, Ведерников. Я уверен, что мы сработаемся.

– А вы не думаете, что наш сегодняшний разговор уже через час будет известен заинтересованным лицам?

– Приятно иметь дело с настоящим профи…

Латышев улыбнулся и полез в стол.

– Из этого кабинета я выбросил около десятка «клопов». Пришлось поменять и всю аппаратуру, вплоть до телефона и компьютера. Вдруг останется какой-нибудь псевдодиод, который «слышит» даже шепот?

Полковник положил на стол достаточно миниатюрный аппарат размером с половину пенала первоклассника. По некоторым деталям я сразу определил, что это зарубежная штуковина.

Аппарата был включен – на панели, рядом с кнопками настройки, ритмично мигала крохотная зеленая точка.

– Импортная глушилка, – сказал Латышев. – Весьма эффективна в работе. Завтра получите такую же. Пригодится…

«Еще как пригодится…» – подумал я.

И еще одна мысль мелькнула в голове: интересно, где это Латышев откопал такую сверхсовременную хреновину?

Уж наверное не в универмаге…

Да и на щедрость родного министерства не похоже. Наших генералов больше волнуют личные дачи и служебные машины, нежели всякая «дребедень», нужная оперативнику как воздух.

Кто ты, полковник Латышев?