Текст книги "Чужая игра"

Автор книги: Виталий Гладкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

Киллер

Я был в ужасе.

Крохотный комочек благоразумия совершенно исчез во всепоглощающем мандраже, обрушившемся на меня словно горный сель.

Выбиваясь из последних сил, задыхаясь и тщетно взывая о помощи неизвестно к кому, я несся в середине бурного потока непонятно куда и без надежды за что-нибудь зацепиться.

Я испугался встречи с семьей.

Как часто я представлял этот момент, и с каким спокойствием и умиротворением я засыпал, так и не досмотрев свой бесконечный «семейный» сериал, вызванный к жизни разгулявшейся фантазией. И вот теперь все позади, а я едва не шарахаюсь в сторону, когда меня обнимает жена.

Я не узнавал жену и сына!

Это было так страшно, что хотелось удариться лбом о стенку, чтобы вернуть мозги на полагающееся им место. Уж лучше вообще размазать их по камням, чем быть полупридурком.

По ночам я лежал рядом с женой неподвижный как колода, и едва не бездыханный до тех пор, пока она не засыпала.

А затем тихо вставал, шел в спальню сына и ложился прямо на коврик возле его кроватки.

Едва начинал брезжить рассвет и принималась ворочаться, просыпаясь, Ольга, я вскакивал на ноги и опрометью бросался заниматься по хозяйству.

Но самыми тяжкими были минуты близости.

Все мое естество противилось тому насилию, что я совершал над собой каждый раз, когда просто был обязан ответить на ласки жены.

И когда дело доходило до самого главного, я едва не медитировал в постели, лишь бы выполнить свой супружеский долг.

Наверное, Ольга чувствовала мое состояние, но старалась не подавать виду.

Она была ровна в обращении, ласкова, не назойлива – даже в постели – и очень находчиво выходила из неловких положений, в которых я оказывался гораздо чаще, чем мог представить в своих самых мрачных предположениях.

Иногда мне казалось, что Ольга изучает меня, как подопытного кролика.

Все как в научных экспериментах по психологии, о чем я читал в каком-то журнале во время плавания из Пирея в Новороссийск: вопрос – реакция – ответ; если ответ положительный – на сколько баллов; отрицательный – больше не повторяются даже варианты вопроса, а иногда и тема снимается.

И в конце концов вопросы задаются только по высшей отметке шкалы положительности, реакция – соответственная, а ответ можно угадать заранее.

Однако если с женой у меня был всего лишь большой напряг, то с сыном я чувствовал себя и вовсе скверно – мальчик стал немым.

Ольга мне рассказала, что во время эвакуации из Непала – когда пришло известие о моей гибели – они пробирались через джунгли, чтобы добраться незамеченными до железнодорожной станции.

Я не мог не отдать ей должное – решение было мудрым и своевременным. Она каким-то шестым чувством поняла, что меня просто убили и скоро может наступить ее очередь.

Чтобы спасти сына, Ольга не мешкая собрала свои скудные пожитки и задолго до рассвета покинула дом, купленный для нее неизвестным человеком, почти не говорившим по-русски.

Беда случилась почти у самой станции, возле небольшой деревеньки. Их приютил на ночь деревенский пастух.

Утром он проводил Ольгу с сыном к началу самой короткой тропы, ведущей на станцию, и уже было повернул обратно, как на него набросился тигр-людоед. Он растерзал бедного гуркха прямо на глазах мальчика, находившегося в пяти шагах от места трагедии.

Старый хромой хищник, как потом оказалось, уже не раз совершал подобные разбойничьи набеги на окрестные деревеньки и даже на саму станцию, совершенно не опасаясь ни охотников, ни пышущих паром чудовищ, бегающих по железным рельсам.

Он уже не мог охотиться на быстроногую дичь, был всегда голоден, а потому убивал все живое, что встречалось ему на пути.

Однако ни сына, ни жену тигр не тронул – представители его породы очень редко убивают без надобности. Зверь удовлетворился одним пастухом, которого уволок в глубь джунглей.

С тех пор Андрейка перестал разговаривать. Он дичился всего, а в особенности незнакомых людей.

Увы, я для него пока был чужим…

Как только я ни изощрялся, чтобы заинтересовать его, растопить лед холодной отчужденности. Он смотрел на меня затравленным зверьком, а я чувствовал, как мое сердце кроится на куски: ведь это я, я виноват в том, что так случилось! Я и моя проклятая «профессия».

Как мне было тяжело…

Но я не сдавался.

Я пытался мастерить для него игрушки, даже иногда что-то получалось, баловал сладостями (их привозили в спецзону по первому моему требованию), читал на ночь сказки…

Мне иногда казалось, что временами он и матери сторонится.

Единственным живым существом в доме, к кому Андрейка относился с трепетной любовью, была канарейка.

Ее принес Ливенцов – кто-то из временных жителей зоны уезжал, и бедная пичуга оставалась бесхозной.

Впрочем, в этом городке, похоже, все были временные.

Каждый имел свое «жизненное пространство» вокруг коттеджа, за пределы которого не выходил никогда. В гости друг к другу никто не набивался, а при редких случайных встречах, так сказать, в «приграничной полосе» все торопились показать спину.

Я тоже не был исключением.

Так прошло десять дней.

Я понимал, что «сюрприз» Абросимов преподнес не за красивые глазки. И знал – мне не отвертеться от его предложения.

Каким бы оно ни было…

Ведь ставкой в нашей игре была моя семья. А на что способны спецслужбы, если им очень понадобится довести операцию до логического завершения, я уже видел в Греции.

Поэтому насчет выбора «быть или не быть» у меня иллюзий не возникало. Я должен смириться со своей участью и постараться выполнить задание без сучка и задоринки.

Наверное, я мог бы уйти из зоны. Даже с семьей, хотя это было очень опасно. И очень непросто.

Пришлось бы брать в заложники Абросимова и генерала, который был здесь главным. Правда, его я не видел, но нечаянно подслушал разговор врача и Пестряги, регулярно навещавших выздоравливающего Андрейку.

Оказалось, что в городке есть вертолетная площадка. Но «вертушка» находилась в личном распоряжении шефа спецзоны, генерал-майора, которого собеседники называли Абреком.

Я так и не понял, что это – имя или кличка.

И все равно даже такой вариант в случае идеального исполнения не мог гарантировать полной безопасности семьи.

Ведь не исключено, что вокруг зоны были еще и защитные пояса, где командовали другие люди. И они могли спокойно наплевать на жизни своих коллег-заложников, исполняя приказ вышестоящего начальства, без пропуска и пароля выход из городка возможен только вперед ногами в цинковом гробу.

А в том, что спецзона была засекречена по максимуму, я уже убедился.

Иногда я вспоминал Анну. Чаще всего ночью, лежа рядом с женой.

И в такие моменты мне становилось так стыдно, что я благодарил благословенную темноту, скрывавшую мой виноватый вид.

Но все равно эти воспоминания были для меня приятны и вызывали какую-то легкую и сладостную тоску…

Абросимов приехал в понедельник. По его озабоченному и усталому виду я понял – пора.

– Да, нужно принимать решение, Карасев, – твердо сказал полковник.

Мы были одни; Ольга и Андрейка пошли прогуляться.

Я ответил ему тяжелым, сумрачным взглядом. Не было у меня доверия к Абросимову – и все тут. Внутри у него притаилось что-то гаденькое, ненастоящее… Про таких говорят – человек с двойным дном.

– Ваши родные здесь в полной безопасности, – продолжал Абросимов, напрочь проигнорировав мое настроение, – хорошо обеспечены и могут находиться в городке сколько угодно. Ничего необычного в этом нет – так живут семьи многих офицеров в отдаленных гарнизонах. Вы поступаете к нам в качестве вольнонаемного с выплатой жалованья и премиальных. Все чин чинарем.

– Не очень в это верится… – буркнул я независимо.

– Уж поверьте. Прошлое забыто и стерто, получите новые документы и легенду. А там…

– Только не нужно рассказывать мне, что будет потом. Я не настолько наивен, чтобы не знать, чем может все обернуться.

– Все зависит от вас.

– Опять двадцать пять. Ничего от меня не зависит. Так же, как и от вас. Но про меня ладно, а вот семья…

– С семьей будет все в порядке. Даю слово офицера.

Слово офицера… Я едва не рассмеялся ему прямо в лицо. У тебя, сволочь, даже документы фальшивые, не говоря уже о твоих сладких речах, попахивающих смертью.

Но я сдержался. И сказал:

– Слово к делу не пришьешь. Вы ведь не всесильны. Ситуация может измениться в любой день или час.

– Может, – неохотно согласился Абросимов. – Но мы постараемся минимизировать всякие неожиданности.

– Я требую гарантий.

– Что вы подразумеваете под понятием «гарантии»?

– Я хочу увезти жену и сына подальше отсюда.

– То есть за рубеж?

– Хотя бы…

– Нет.

– Тогда не важно куда. Лишь бы как можно дальше отсюда. И чтобы об их местонахождении знал лишь я один.

– Ни в коем случае, – отрезал Абросимов. – Так не пойдет. Надеюсь, вам не нужно объяснять почему.

– Вы очень рискуете, полковник… – глухо сказал я, пытаясь унять приступ злобы. – Я не люблю, когда меня держат на коротком поводке. Можете не сомневаться – я выполню все, что вы прикажете. Но мне будет гораздо спокойней, если семья окажется вне вашего поля зрения. Игра должна идти на равных и без дураков.

– Вы мне угрожаете? – Абросимов налился кровью.

– Предупреждаю.

– Карасев, вы забываетесь! Здесь командую парадом я, и никто иной. И будет так, как я решил.

– Я не военный человек. И чувство субординации мне незнакомо. Поэтому не нужно наступать мне на горло. Если, конечно, вы ждете от меня эффективной работы.

– Все это верно. Но в ваших требованиях упущен из виду один важный момент – вы не рядовой гражданин и тем более не офицер разведки. Вы преступник, осужденный к высшей мере. И мы даем вам шанс искупить свою вину. Вместо того, чтобы отправить в распоряжение расстрельной команды. Так кто должен требовать гарантий?

– Вы рискуете… – Я закусил удила. – Я и впрямь не вправе что-либо требовать. Но не дай вам бог попытаться обмануть меня!

– В теории обман всего лишь несовпадение мнений по одному и тому же поводу.

– Это голая казуистика.

– Пусть так. Но вы можете быть спокойны – с головы Ольги и мальчика даже волос не упадет. Могу поклясться чем угодно.

– Ваши клятвы что дождь в пустыне. Закончился, и вновь одни сухие пески. Мне это знакомо…

– У меня нет причин вас обманывать.

– К вам в голову не заглянешь.

– Верно. Придется, Карасев, принять все на веру.

– Наверное, придется…

– Все остальное – в ваших руках.

– Еще бы. Мне это так знакомо… насчет моих рук… А что касается вашей трактовки «теории» обмана, то лучше бы она не подтвердилась на практике. По крайней мере, в нашем конкретном случае.

– Будем стараться вместе. У вас задание настолько ответственное и опасное – скрывать не буду, – что ни о каких подвохах с нашей стороны просто не может быть и речи.

– Вы хотите сказать, что только дурак рубит сук, на котором сидит?

– Что-то в этом роде… Так вы согласны?

– А у меня есть альтернатива?

– Значит, договорились. – Абросимов смотрел на меня угрюмо, жестко и с некоторым сомнением.

– И учтите – мы на вас очень надеемся.

– Я польщен.

Полковник сделал вид, что не понял мой сарказм. Он сказал:

– Фамилию и имя мы вам оставили те же, что и в ваших нынешних документах, – Алексей Листопадов…

– Пусть будет так, – согласился я с полным безразличием.

– Только мы более тщательно поработали над некоторыми моментами биографии, – продолжал он невозмутимо. – У вас на подготовку к внедрению есть еще неделя.

– К внедрению?

– Именно. Теперь уже можно открыть карты: вы должны проникнуть в охранное подразделение «Витас-банка».

– Всего лишь…

Я был несколько разочарован и в то же время почувствовал облегчение – слава богу, что не нужно выезжать за границу.

И главное – пока не нужно никого убивать.

– Напрасно радуетесь. Задание очень опасное. При попытке внедрения мы уже потеряли двух человек. И смею вас уверить, не самых худших.

– Значит, плохо готовили операцию.

– Не исключено… – Полковник поиграл желваками. – Но теперь мы постарались учесть все, что только возможно.

– От нелепых случайностей не застрахован никто.

– Это верно….

– Но если профи дали маху, то как я смогу выполнить задание? Ведь ваших академий я не заканчивал.

– Что и является изюминкой нашего замысла… – Абросимов хитро ухмыльнулся.

– И с чем ее есть, эту вашу изюминку? – спросил я. – В ваших делах я дуб дубом.

– В этом вся соль. Дело в том, что, к нашему несчастью, службу охраны возглавляет бывший сотрудник ГРУ. И его провести очень трудно.

– Если только в нем загвоздка…

– Мы думали над этим вопросом…

– И до чего додумались?

– Мы пришли к выводу, что, во-первых, ликвидировать начальника охраны не так просто…

– Ну, это как сказать… – Я криво осклабился. – Убить можно кого угодно. И где угодно.

– В этом вопросе с вами спорить трудно, – поддел меня Абросимов. – Вы большой практик…

– Не я один. В нашей стране заказные убийства случаются через день. Если не чаще. И совершаются они, между прочим, профессионалами. В большинстве случаев.

– Что вы хотите этим сказать?

– А то, что профи не растут в лесу, как грибы. Почти все они прошли школу армейских и прочих спецподразделений. Не так ли?

– Так, – вынужден был согласиться Абросимов. – Но мы отклонились от главной темы.

– Валяйте. Я весь внимание.

– Так вот, во-вторых, – на принадлежности Чона к профессионалам военной разведки и строится наш план.

– Значит, если я вас правильно понял, в «Витас-банке» мне не нужно будет использовать, скажем так, свой опыт ликвидатора? – спросил я с невольным душевным трепетом.

Неужели на этот раз повезло и мне не придется снова марать руки?!

– Скорее всего, нет.

– Тогда чем я должен заниматься?

Я немного приободрился и почувствовал себя уверенней.

– Для нас главное – достоверная информация из первых рук. Техническое оснащение операции будет на высшем уровне.

– В этом я не сомневаюсь. С вашими возможностями…

– А еще мы создадим под вас группу наружного наблюдения и поддержки.

– Нет! К черту вашу группу поддержки. Обойдусь.

– Но группа наружного наблюдения просто необходима!

– Зачем?

– Чтобы мы могли вовремя вмешаться, если что-то пойдет не по плану.

– Вы говорили, что Чон – ваш коллега. Не так ли? – спросил я.

– Да, так.

– И говорили, что его провести очень трудно. Тогда почему при подготовке плана операции вы как-то упустили из виду его высокий профессионализм? Вашу наружку он вычислит в два счета. Я в этом уверен.

– Мы будем вести наблюдение только с помощью технических средств, – сказал Абросимов.

– Ладно, не буду спорить. Что касается наблюдения, то это ваши дела. Но эти люди ни в коем случае не должны знать, кто я на самом деле.

– Разумно… – Абросимов посмотрел на меня с удивлением. – Я вас понимаю, сказал он задумчиво. – Но это может быть очень опасно…

– Как вам сказать… Может, да, а возможно, и нет. Просто я не хочу присоединиться раньше времени к компании ваших двух парней, которых могли просто сдать их коллеги, вольно или невольно.

– Мы проверяли всех причастных к обеспечению операции…

– Вы им заглядывали в мозги? – бесцеремонно перебил я полковника.

– Нет, но…

– Я не хочу больше дискутировать на эту тему. Кто еще, кроме вас, будет знать о моем внедрении?

– Только Ливенцов. И наш шеф.

– Это много.

– Я понимаю, но вам ведь нужен связник и доверенное лицо, потому как мне вообще нельзя сейчас даже голову высунуть – вмиг засекут.

– А шеф?

– Куда денешься… – Абросимов с огорчением развел руками. – От шефа многое зависит, – сказал он с невольным вздохом сожаления. – Попытаюсь держать язык за зубами, насколько это возможно.

– И на том спасибо.

– Мы уезжаем через два часа. Неделя на подготовку в нашем специальном центре – и вперед.

Я невольно вздрогнул.

Специальный центр… Уж не тот ли, где я был «куклой»?

Нет, только не туда!

– Что такое специальный центр? – спросил я с дрожью в голосе.

– Это такое место, где проверяется готовность сотрудника выполнить задание.

– Каким образом?

– Там мы уточняем детали предстоящего задания и проигрываем нестандартные ситуации, которые могут случиться в процессе работы.

– Где находится этот… специальный центр?

– Зачем это вам? – удивился Абросимов.

– Нужно!

– Странное желание… – задумчиво сказал Абросимов, пристально изучая мое лицо. – Чтобы не сказать больше…

– Я должен знать!

– A-а, понятно, – наконец сообразил Абросимов. – Вам нужно было сразу сказать…

– Это тот самый?..

– Нет. Там, где вы были в роли «куклы», – учебный центр. А то место, где будете следующую неделю, скорее похоже на санаторий. В спеццентре можно хорошо отдохнуть, немного потренироваться, чтобы быть в форме, и убрать все нестыковки плана оперативных мероприятий.

Я облегченно вздохнул. И спросил:

– Скажите, а почему вы остановили свой выбор на мне?

– Это не секрет. Уже не секрет… – Он хитро улыбнулся. – Во-первых, ваше прошлое. Если вас и раскроют, то только лишь как киллера со стажем, который просто решил сменить свое амплуа.

– Мне от этого легче не будет…

– Верное замечание. Во-вторых, вы настолько хорошо держались на допросе, что я едва вам не поверил. Похоже, что даже при применении сильных психотропных средств вы каким-то образом можете управлять своими эмоциями. Здесь есть два варианта: или у вас очень сильная воля, или вы где-то прошли спецподготовку. Я прав?

– Трудно сказать… – Я пожал плечами. – Не забывайте, что у меня амнезия.

– Впрочем, это уже не суть важно. Главное, что вас расколоть не так просто. Конечно – и вам, уверен, это известно, – есть и другие методы ведения допросов, более жесткие и практически стопроцентно эффективные. Однако к ним обычно прибегают в крайнем случае, когда материал уже не представляет ценности и не важно, что с ним потом случится. Думаю, до этого во время выполнения задания не дойдет: или вы сами выкрутитесь, или мы поможем.

– Материал?..

– Не будем спорить о терминах, – резко отмахнулся Абросимов. – Это не имеет принципиального значения.

– Для кого как…

Абросимов посмотрел на меня долгим изучающим взглядом.

– Ну и в-третьих, – сказал он после небольшой паузы, – я теперь знаю, как вы работали в Непале и Греции…

– Даже так?

Я спокойно выдержал его взгляд, хотя так и не смог убрать с лица скептическое выражение.

– Может, мне и не все известно, – вынужден был согласиться Абросимов. – Но и тех сведений, что пополнили ваше досье, достаточно, чтобы сказать – да, именно такой человек нам и нужен. Убедительно?

– Вполне… – сдержанно ответил я.

А в уме простонал: будьте вы все прокляты!

Хотел бы я знать, чем отличается убийца самодеятельный или тот, который работает на мафию, от того, кто находится на государственной службе?

– И последнее: где находится «Витас-банк»? – спросил я, остывая.

Когда Абросимов ответил с совершенно безразличным видом, я едва не охнул от горячей волны, которая обожгла мою и так искалеченную память, – неужели?!

Об этом городе мне рассказывал Сидор. И уже тогда я вспомнил так много деталей, что даже удивился.

И позже, когда я сидел под замком, стоило мне закрыть глаза и прокрутить разговор с ним, туманная глыба города начинала приобретать ясные очертания: дома, улицы, скверы, коммунальная квартира, наполненная гулом до боли знакомых голосов, где, как мне казалось, я различал и собственный…

Наверное, это был мой родной город.

Так, по крайней мере, утверждал Сидор на основании наших прежних разговоров, когда я еще был в здравом уме и мы вместе, как он выразился, «совершали гастроль» в тех местах.

Я вдруг до горячечного зуда захотел как можно быстрее оказаться в той стороне.

Вдруг мне сказочно повезет и на родных мостовых я наконец отыщу свою загубленную в чужих землях память?

И еще одно кольнуло меня под сердце острым шилом: а ведь Абросимов знает, что меня связывает с этим городом.

Знает!

При моей амнезии оказаться там…

Что задумал этот козел? Несмотря на внешне респектабельный вид, у Абросимова была гнилая душонка. Я это понял сразу.

И чем дольше мне приходилось с ним общаться, тем больше крепла моя убежденность в том, что я в своих предположениях не ошибся.

Я ему до сих пор не верил ни на копейку, а теперь…

Сукин сын!

Опер

Я с удовлетворением наблюдал за крепкими парнями в маскировочных шлемах, которые ворвались в магазин, сметая на пути упитанных мордоворотов с бритыми затылками – охранников фирмы «Теллус».

Ей, как выяснилось, принадлежали самые рентабельные торговые точки города. Но главное заключалось в том, что эта фирма-монстр была в одной связке с «Витас-банком».

Судя по материалам, предоставленным мне Латышевым, именно этот банк и делал всю погоду в финансовом мирке области.

Бывший губернатор Шалычев являлся акционером «Витас-банка», пожалуй одним из самых крупных.

А потому я интуитивно чувствовал, что и мои неприятности могли вырасти из кошельков нуворишей, возглавляющих это мафиозное объединение.

– Пора, Кузьмич, – сказал я, обращаясь к шефу омоновцев, уже исчезнувших внутри магазина. – Действуем, как договорились.

– Ну-ну… – осклабился Кузьмич, капитан Неделин, клевый парень, тоже прошедший школу Афгана. – Этих жирных сук давно нужно трахать во все дырки. Зажрались, паскуды, смотрят на нас как на быдло…

По возрасту и заслугам Кузьмичу полагаются по меньшей мере подполковничьи погоны. Но из-за жесткого непримиримого характера капитана начальство его не жалует.

Капитана увольняли из милиции, по-моему, два или три раза.

Но всегда по истечении какого-то времени возвращали в строй: лучшего спеца по бандформированиям в области найти не могли.

Кузьмич был безрассудно храбр, несмотря на годы, имел прекрасную физическую форму и, главное, все операции проводил с блеском, при этом не потеряв ни единого бойца.

Подчиненные в нем души не чаяли, но и боялись. Кузьмич был скор на расправу и руку особо не сдерживал.

«Знал, куда шел? – говорил он, пиная очередного „сынка“, нарушившего порядок в подразделении. – Знал. Мужик ты или тля? Мужик. Тогда терпи, сучий потрох, и мотай на ус. Батька дома не учил, теперь мне приходится. Ишшо раз проштрафишься, забью, как мамонта…»

Помогало…

В магазине кавардак.

Охрана мордами полы трет, продавщицы тихонько повизгивают, но больше для понта – ребята с ними вежливы и рукам воли не дают.

Только согнали в кучу и приставили одного, наверное самого стеснительного.

Он косился на девчат с некоторой опаской и переминался с ноги на ногу, не зная, куда девать автомат.

– Ну? – спросил Кузьмич своего помощника.

– Ищем, – коротко доложил тот и многозначительно посмотрел на капитана.

– Ну-ну… – Неделин лениво ухмыльнулся. – Ладно, тут нам делать нечего. Пойдем, Серега, навестим бугра.

Мы шагаем по торговому залу в противоположный конец, где находится кабинет директора магазина Здолбунского Михаила Семеновича.

Операцию Кузьмич начал только тогда, когда шестисотый «мерс» директора зарулил во двор к служебному входу в магазин.

– Вы за это ответите, – уверенным баритоном встречает нас Здолбунский. Он сидит, вальяжно развалившись, в дорогом кожаном кресле. – У вас нет санкции прокурора.

Здолбунский курит изготовленные по спецзаказу сигары, хранящиеся в шкатулке розового дерева, инкрустированной платиной и драгоценными камнями, носит неимоверно дорогие японские часы в корпусе из благородного металла, а на пальце у этого «честняги» золотое кольцо с черным бриллиантом.

Думаю, на него можно купить еще три «мерса».

– Ага, – кротко соглашается Кузьмич, незаметно мне подмигивая. – А зачем?

Здолбунский цепенеет.

Я его понимаю – сегодня милицейская акция выглядит совершенно нестандартно.

Михаил Семенович, старый торговый волк, нашего брата на своем веку навидался по самое некуда. И поведение Кузьмича сразу напоминает ему о том старом страхе, который выковал Сталин да и вогнал всем в задницу, как дюбель.

Всем без исключения, неизвестно до какого колена.

А уж Здолбунский застал вождя в самом расцвете его шизофрении…

– Нашли!

В кабинет вваливается помощник Неделина.

– Два ствола – «Макаровы», граната, патроны…

– Ну вот…

Кузьмич походя, будто нечаянно, цепляет напольную вазу с засушенными растениями, и она с грохотом разбивается.

– Теперь будет и санкция, – говорит он насмешливо.

– Да как… Да что… что же это такое?! – вопит Здолбунский. – Какие стволы, какая граната?!

– Вам же объяснили, – терпеливо бубнит Кузьмич. – Два пистолета. Без документов и разрешений. А граната – это такая железная штучка в виде ананаса, только очень маленького.

– Вы… нашли… здесь… оружие?! – трагическим шепотом, с расстановкой, снова вопрошает директор магазина. – Я знаю, что такое ананас! – Он опять срывается на крик: – Вы мне баки не забивайте! Где вы нашли?! Где оно?!

– В тайнике, – докладывает помощник Кузьмича. – И деньги.

– Сколько? – спрашивает Кузьмич.

– Еще не считали…

Помощник на какую-то долю секунды замешкался с ответом, и я с хитринкой глянул на Кузьмича.

Конечно, этот ушлый барбос сразу сделал невинное лицо.

Интересно, сколько денежек недосчитается Здолбунский в своем загашнике после «ревизии» омоновцев?

Впрочем, моя задача как раз и заключается в том, чтобы побольней наступить на его любимую мозоль.

Громче будет Здолбунский вопить, что мне и нужно…

Мы идем к тайнику.

Здолбунский потерял весь свой апломб и плетется, едва переставляя ноги.

Он уже понял: где-то что-то не связалось. А скорее всего, сгорела синим пламенем крыша его покровителей.

Что это обозначает в нынешние времена – дураку понятно.

И он и мы знаем, что в тайнике оружия до нашего наезда не было. Но Михаил Семенович сейчас и не пытается качать права или взывать к нашей совести.

Здолбунский понимает, что в начавшейся игре он всего лишь пешка. Чуть позже должны заговорить орудия тяжелого калибра, вплоть до королевских мортир.

И стрелять будут даже не прямые покровители фирмы «Теллус», а держатели акций «Витас-банка», в основном тайные, обитающие на столичном Олимпе.

– Будем подписывать? – деловито справляется Кузьмич, подсовывая акт об изъятии оружия и денег.

Здолбунский отрицательно мотает головой, наверняка зная, что все эти бумаги – всего лишь проформа.

Он уже играет свою роль, как и мы. А потому не должен отступать от сценария.

Денег, конечно, жалко, и, скорее всего, он больше их не увидит, но не в этом суть.

Главное, что ему хотелось бы узнать, – сколько еще придется выложить зеленой «капусты» с изображением американских президентов и за что.

Если бы Здолбунский только знал, что попал под бульдозер ОМОНа совершенно случайно – благодаря запою майора Ведерникова…

Магазин занимал полуподвал старого дома в центре города.

Прежде здесь находились квартиры. И в одной из них жила Федотовна, старушка из компании бомжей во главе со Стрёмой.

Меня ее история настолько задела за живое, что я решил восстановить справедливость. Тем более, когда узнал, кому принадлежит бывшая квартира нагло ограбленной и обманутой Федоровны.

– Здолбунский! – теперь в игру вступаю я. – Вы влипли. Притом по-крупному. Так что сушите сухари.

– Какие сухари?! По какому праву?! Кто вы такой?!

Голос директора срывается на визг.

Мои слова – и это всем понятно – не вписываются в постановочный план. А потому Михаил Семенович теряет самообладание.

Он уже начинает думать, что его сдали покровители. И теперь придется отмазываться в одиночку.

Но за что?

Кому он перебежал дорогу?

Уж не заподозрили ли его в двурушничестве?!

Я прекрасно понимаю, что сейчас творится в мозгах у Здолбунского. Он напуган до крайности. И лихорадочно ищет пути к спасению.

Я его понимаю и не завидую ему.

– Майор Ведерников, управление по борьбе с организованной преступностью!

Ерничая, я едва не щелкнул каблуками. Играть к играть.

И пусть я незнаком с системой Станиславского, но поганую ментовскую морду, циничную и наглую, могу изобразить не хуже народного артиста.

– Вы что-то говорили насчет прав? О-о, у нас всех теперь прав хоть отбавляй… ха-ха…

Я довольно мрачно хохотнул.

– Особенно у милиции, – добавил я с многозначительным нажимом.

– Вы не смеете… Вы не можете…

Здолбунский испуган и раздавлен.

Теперь передо мною стоял не человек, а студень.

Конечно, в скором времени он опомнится и начнет отбрыкиваться от всех обвинений (если бы они еще у нас были… эх, черт возьми!).

Но сейчас Михаил Семенович самому Вельзевулу душу готов был заложить за бесценок, лишь бы отмазаться от УБОП.

– Можем, гражданин Здолбунский, еще как можем…

Я обернулся к Неделину:

– Капитан, снимите показания с сотрудников. Михал Семенович поедет со мной.

– Давайте руки.

Кузьмич с неприступным выражением на обветренном лице, главными достопримечательностями которого являлись рыжие кустистые брови, такого же цвета щетка усов и приплюснутая переносица, память о боксерской юности, поигрывал «браслетами».

– Зачем?

Позеленевший Здолбунский смотрит на наручники как на готовую к броску ядовитую змею.

– Вы арестованы.

– Куда? – невпопад брякает Михаил Семенович. – Ой, мне плохо…

Он хватается за сердце, изображая предынфарктное состояние. Затем садится на стул возле открытого тайника – хитроумно вмонтированного в пол сейфа в одном из подсобных помещений – и жалобно стонет.

Поддерживающий его омоновец что-то тихо говорит Кузьмичу.

Тот согласно кивает.

Появляется еще один парнишка и тут же без лишних слов втыкает Здолбунскому в ногу прямо через штанину иголку шприца.

То ли от боли, то ли от лошадиной дозы антидота Михаил Семенович взвивается со своего насеста и принимает вертикальное положение.

– А может, не нужно?.. Может, договоримся?.. – блеет Здолбунский.

И заискивающе заглядывает мне в лицо.

Он бросает быстрый взгляд на Кузьмича и парней. Здолбунский понимает, кто здесь играет первую скрипку, а потому жаждет остаться со мной наедине, без свидетелей.

Кузьмич едва сдерживает смех.

Он тоже не дурак и видит Здолбунского насквозь.

Кивком отправив своих подчиненных погулять, капитан деликатно отошел в глубь помещения. Михаил Семенович оживился.

– Сколько? – шепчет он, нервно вздрагивая.

Наша пьеса плавно перешла во второй акт.

Сцена первая – подкуп должностного лица. Я изображаю неприступность, но понимание.

– О чем вы, Михаил Семенович? – вполголоса говорю я. И многозначительно оглядываюсь на Неделина. – При всем уважении к вам, не могу.

– Но почему, почему?! – исступленно, но почти беззвучно вопрошает директор.

Потому, старый козел, думаю про себя, что не все менты еще куплены.

Возможно, кое-кто из этих немногих боится или не имеет возможности хапнуть что-то на карман.

Но у остальных, при всем том, совесть – не рудимент, как аппендикс, без которого можно прожить.

Везде есть же исключения, даже в нашей, насквозь прогнившей правоохранительной системе.

– Впрочем… – Я изображаю мучительное раздумье. – Впрочем, есть один вариант…

Я цинично разглядываю Здолбунского.

– Ну, ну! – торопит меня он. И при этом притопывает от нетерпения ногой.