Текст книги "Ап (СИ)"

Автор книги: Виталий Абанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

   – .. . – что-то говорит Леночка и я вдруг понимаю, что она обращается ко мне.

   – Что? – переспрашиваю ее я, проверяя, как я звучу со стороны – не пересохло ли горло от волнения, все-таки тень величия от начальника ложится и на секретаря, а потому мне надо выглядеть независимым и все такое.

   – Проходите. – говорит Леночка: – Николай Иванович примет вас.

   – А. Да, конечно. – говорю я и встаю, застегивая пуговицу на пиджаке. В этот момент дверь открылась, и в приемную вошла женщина. Сразу вслед за ней зашла девушка и мужчина. Мужчина был похож на неотесанную глыбу, одетую в пиджак и брюки, при взгляде на него сразу возникало впечатление, что одежда на нем трещит по швам и вот-вот порвется на кусочки, открывая начинающую зеленеть кожу под крик «Халк крушить!». Женщина молча прошла в дверь кабинета и закрыла ее за собой. Я в недоумении взглянул на Леночку, повелительницу очереди в кабинет. Леночка вскочила на ноги, попыталась было открыть рот, но Халк нахмурил брови и слегка сдвинулся в ее направлении. Я даже не уверен, что он сдвинулся, может просто наклонился, а может просто нахмурил брови, но этого было достаточно, чтобы Леночка так и задохнулась с открытым ртом, стоя на месте. Никто ничего не сказал, но этого было достаточно. Помещение будто бы стало тесным, едва вмещая нас всех, меня, Леночку, Халка и неприметную девушку в сером костюме. Я вдохнул, собирая свою ци в районе точки дань-тян и выдохнул, сжимая диафрагму, затем прикусил язык и выдохнул еще раз. Страх, тревожность, паника – все это поднимает диафрагму, мешая вам дышать, затрудненное дыхание вызывает тревожность еще раз и так далее, по спирали вниз. Поэтому для того, чтобы перестать боятся – надо поставить диафрагму на место. Выдохнуть, потом еще и еще, сжимая ее и опуская на место, туда, куда она должна быть, разделяя грудную клетку и брюшную полость, а не сжимать горло. Затем пришла ярость. Эта реакция была выработана в армии – все, чего я боюсь, начинает вызывать у меня бешенство. Глаза сужаются, грудная клетка расширяется, я наклоняю голову вбок, разминая шею. Глупая реакция, однажды меня это погубит, знаю. Когда я был дежурным по учебному корпусу войсковой части 345677 – туда приперлись четверо ребят из очень средней азии. Узбеки или азербайджанцы? Да черт их поймет вообще, чурки и чурки. Они шли как хозяева, они и были хозяева тут, ведь они отслужили уже полтора года, а я чертов чижик, едва полгода службы, никаких прав, одни обязанности – я просто попался им на глаза. Избивали меня с легкой ленцой, им было скучно, но старательно, как выполняют всякую скучную, но необходимую работу, просто потому что «дедам» надо поддерживать свое реноме, ведь самая актуальная тема беседы в любой курилке – «духи совсем охуели». И чтобы «духи» знали свое место, как и «чижики» с «черпаками» – их надо «строить», то есть избивать и издеваться. Опускать, так сказать с небес на землю, чтобы служба медом не казалась. И вот, в какой-то момент что-то внутри лопнуло и оттуда вылез наш общий первобытный предок, тот самый Дикий Человек из Диких и Мокрых Лесов. Дикий Человек огляделся вокруг и сразу все понял, своим диким разумом и дикими рефлексами, отточенными в Диких и Мокрых лесах, мой мальчик. Он выкинул одного из представителей Средней Азии из окна учебного корпуса, другому вбил тестикулы прямо в тазовые кости ударом сапога, оторвал ножку от табуретки, захреначил этой ножкой третьему а от четвертого меня оттащил Лешка Пешков, когда я пытался проткнуть его этой ножкой насквозь. Да, Дикий Человек еще на ком-то прыгал и что-то кричал. Впрочем, я впечатлил представителей Средней Азии в рядах Вооруженных Сил СССР достаточно, чтобы некоторое время меня обходили стороной. А Дикий Человек с тех пор прочно обосновался в моей голове, периодически давая мне советы, вроде «Да чего ты его слушаешь, дай по башке!», или «А этой дай по башке и трахни! Два раза.». И в моменты, подобные этому, Дикий Человек подплывал к поверхности сознания достаточно близко, чтобы я мог слышать его глухой рык, чувствовать, как его мышцы начинают напрягаться, подготавливаясь к прыжку, как стучит его сердце – словно набат, как кровь насыщенная адреналином и тестостероном бьет в виски, как его ярость охватывает меня, в поисках выхода.

   – Извините. – говорю я Халку, глядя ему прямо в глаза: – не могли бы вы объяснить в чем дело?

   – Хм? – говорит Халк, поворачиваясь ко мне всем телом. О, я знаю эти движения, я знаю все эти ужимки и ухватки Диких и Мокрых Лесов, я такой же как и ты, брат, мы с тобой одной крови. Я прищуриваю глаза, в то же время, приоткрывая их. Знаю, знаю, звучит глупо, но как это описать я ума не приложу. Глаза прищуриваются как у собаки-подозреваки, как ты смотришь на кого-то, не заслуживающего твоего доверия, как на человека, который на твоих глазах плюнул слепому сироте в чашу для подаяния, например. А открываются они так, как если бы ты смотрел на своего сотрудника, который порет косяка прямо на твоих глазах, не подозревая, что ты все видишь. Все вместе – это и есть боевой взгляд, как будто лучи энергии проходят сквозь твои глазные яблоки и убивают к херам твоих врагов прямо на месте, выжигая им кожные покровы и оставляя умирать мучительной смертью.

   – Прошу прощения. – добавляю я немного сарказма в свою дозу цикуты: – я не расслышал вас. У вас проблемы с речью? Может быть мне... – тут меня трогают за рукав и я поворачиваю голову, готовый сжаться и врезать. В такие моменты, в моменты, когда внутри твоей головы за рычагами управления сидит старина Дикий Человек – лучше не делать резких движений рядом с носителем предка. Потому что у Дикого может быть и тугая соображалка, но у него отменная реакция. Как правило, деструктивная, но отменная, да. Тот, кто тронул меня за рукав, видимо прекрасно знал Дикого и потому движение было мягкое и спокойное, никакой агрессии, ничего, чтобы могло возбудить Дикого. Повернув голову я увидел девушку, которая зашла вместе с Халком. Она азиатка, ее раскосые глаза и монгольские скулы с веснушками не выражают абсолютно ничего. Никаких эмоций. Девушка похожа на Люси Лью и Асу Акиру, причем на последнюю – больше. В руках девушка держит небольшую табличку, раза в два больше визитной карточки. На табличке написано «Извините, мы глухонемые».

   Как только надпись была осознана, я почувствовал себя чрезвычайно глупо. Как будто воздушный шар из которого выпустили воздух. Дикий где-то там внутри еще пытался сопротивляться, но как-то вяло, без энтузиазма, дескать ну и что, все равно нехрен без очереди лезть и могли бы сказать.. ах, да...

   Я взглянула на Халка и развел руками, мол извини не сообразил сразу. Халк, как и положено Халку никак не отреагировал. В этот момент дверь в кабинет открылась и оттуда вышла давешняя женщина, посмотрела на сцену в приемной, приподняла брови в немом вопросе, видимо получила какой-то ответ от Асы Акиры и Халка, кивнула и удалилась, жестом позвав за собой свою свиту. Когда за ними закрылась дверь, я перевел взгляд на Леночку. Леночка была в ступоре. Пользуясь моментом я молча прошел в кабинет.

   Николай Иванович тоже был в ступоре. Он смотрел куда-то сквозь меня и никак не прореагировал на «Здравствуйте!» и протянутую ладонь. Сперва я воспринял это на свой счет и уже хотел удалиться, но потом понял, что его состояние очень напоминает мне Леночкино – такие же пустые глаза и легкое шевеление губами.

   – Николай Иванович! – сказал я и провел ладонью перед глазами. Ноль реакции.

   – С вами все в порядке? – зачем-то я пощелкал пальцами у него над ухом и сам же поморщился, что за бред, он не оглох. Или оглох?

   – Придите в себя! – сказал я уже громче и встряхнул его за плечи. Тот заморгал глазами и принял более осмысленный вид, напоминая краба, вынутого из родной стихии на рыболовецком судне.

   – Николай Иванович!

   – Что? Ах... да ... я заказывал два билета, пожалуйста. – сказал Николай Иванович, Большой Человек и все такое прочее, уронил голову на руки и захрапел.

   – Николай Иванович, вы меня пригласили. О чем вы хотели поговорить? – но глядя на Большого Человека, я понял, что сегодня встреча не состоится. Выйдя из кабинета я сказал Леночке чтобы та проверила состояние своего босса, а в случае необходимости предприняла меры. Какие-нибудь. У меня из головы не выходила эта странная женщина и ее двое глухонемых. Хотя, если припомнить, она и сама не произнесла не слова. И, чем таким они там занимались, что чувак вырубился как младенец? Всего за несколько минут? Конечно, дикие мысли о том, что эта женщина – глухонемая любовница Большого Человека приходили мне в голову, но ведь Леночка ее не знала. А Леночка должна знать всех любовниц своего шефа, ведь порой это она покупает им подарки и снимает номера в отелях. А значит мысли о невероятной глухонемой проститутке по кличке «Молния», успевающей за две минуты – чушь и болезненный бред моей больной головы. Но чтобы там не произошло – это помешало мне заключить мой выгодный контракт. Черт.

   Глава 5

   Предоставленные самим себе события,

   имеют тенденцию развиваться от

   плохого к худшему.

   «5-й из законов Мэрфи»

   Я сижу и смотрю на стол. Стол как стол, ничего особенного, крепкий, привинченный к полу в отделении полиции Ленинского района. На столешнице видны многочисленные царапины и пятна непонятного происхождения. Кроме того на столешнице лежит лист серой бумаги с надписью «Протокол опроса». Напротив, прикусив от старательности нижнюю губу, сидит старший лейтенант и выводит буквы синей ручкой, заполняя графы «фамилия, имя, отчество» и «дата составления протокола».

   Я смотрю на старшего лейтенанта и думаю, как меня угораздило в пятницу вечером оказаться в отделении полиции. Мент заканчивает свой труд, поднимает голову и говорит:

   – Вы можете пояснить, как именно все произошло?

   – Конечно. – говорю я, всем своим видом изображая сотрудничество со следствием и немного чистосердечного раскаяния: – В целом и общем все выглядело примерно так – сперва была пустота. Трудновато даже назвать это пустотой, и ученые до сих пор не сошлись в мнении что же было с самого начала, до Большого Взрыва. Тем не менее, есть парочка теологических теорий, что в начале было Слово, ну там Он сотворил Свет и Тьму и прочее, но мы то с вами люди современные и в меру циничные, потому лично я все-таки склоняюсь к теории Большого Взрыва, тем более последние исследования это подтверждают. Вы, кстати, читали последние публикации астрономической лаборатории в Пайтоне? Они уверяют, что благодаря исследованиям скорости разбегания галактик стало возможным вычислить дату Большого Взрыва с точностью до миллиона лет.

   – Что? – старший лейтенант смотрит на меня, сузив глаза, некоторое время катает желваки и хмыкает.

   – Виталий Владимирович. – говорит он, так, словно бы разговаривает с несмышлёным дитем: – вы, как юрист, должны понимать в какие неприятности вы попали. Устроили драку в ресторане. Покалечили уважаемого человека. У нас есть записи с камер наблюдения, свидетели. Что вы, в самом деле...

   – Ааа... – говорю я: – вы об этом досадном недоразумении? Я, признаться, позабыл, что там было.

   – Это было несколько часов назад.

   – Но я испытал невероятный моральный стресс, когда меня везли сюда к вам, вот ... – я продолжаю валять дурака. Мне сейчас только и остается что беседы вести около да рядом. Потому как прав лейтенант, кругом прав, и камеры в ресторане стояли, и свидетели там были, да и чувак этот, судя по всему непростой был. Вот только свидетельствовать против себя на первом же допросе – дурной тон. Сейчас я просто тяну время, потому что это Советское отделение полиции, а это в свою очередь означает, что скоро откроется дверь и сюда заглянет багровая физиономия товарища майора. Я поискал взглядом часы на стене, ожидаемо не нашел и пожал плечами. Часов на стене быть не должно, часы это для внешнего мира, люди, попавшие в отделение полиции должны быть потеряны во времени и пространстве. Это действует – на тех, кто попал сюда в первый раз.

   – Виталий Владимирович. – вздыхает лейтенант: – как вы не поймете ... – в этот момент в комнату заходит Костя, суровым взглядом сверлит меня, потом кивает лейтенанту, мол выйди отсюда. Лейтенант встает, забирает бумаги, качает головой и уходит. Костя садится напротив меня и некоторое время буравит меня своих взглядом, потом вздыхает и протягивает мне руку.

   – Привет. – говорит он: – ты что за цирк тут устроил? У меня, между прочим, у дочки день рождения, а ты тут.

   – Здорово, тащ майор. – говорю я: – не поверишь, начальник, срок шьют, мусора позорные, волки тряпочные.

   – Ладно, хорош юродствовать мне тут. – хмуриться Костя, напуская строгости: – Что случилось то?

   – А у тебя что за инфо? – спрашиваю в ответ я. Это не по правилам, но мы с Костей давнишние знакомые и пару раз я помогал его архаровцам высудить какие-то льготы от государства. Кроме того, если я буду знать какая у них информация – я смогу верно принять решение.

   – Да ничего хорошего. – не стал вилять Костя: – такое ощущение, что ты сыну Самого навалял, такой кипеш. Мне определенно сказали, что ты должен понести по всей строгости. И ... – он немного поколебался, наклонился поближе и уточнил: – у меня такое чувство, что говорили не только о силе закона.

   – Да ну. – сказал я. Скверно. Само по себе то, что Косте лоббируют следствие, уже означает, что этот кто-то имеет достаточно власти. Но иметь влияние не только в сфере «красных», но и за «черных» – это уже перебор.

   – Ага. – кивает он головой: – слушай, я не хочу давить на тебя, у меня все по закону будет. Где смогу – помогу. Но все-таки я тебе советую, позвони Михалычу.

   – Позвоню. – говорю я: – обязательно.

   – И там говорят, что за дело фэсы взялись, так что если им передадут по подведомственности – я ничего не смогу сделать. – говорит он. Я мысленно присвистываю. Вот те раз, сходил за хлебушком.

   – Что случилось? – переспрашивает меня тащ майор Костя и я пожимаю плечами.

   – Да, млин, ничего особенно. Сидим значит мы за столиком в «РесторХолле», никого не трогаем...

   – С кем сидел то? – уточняет Костя. Мент есть мент, и даже если он твой приятель – все равно он мысленно тебя колет, а если уж ты попал к нему в отдел, то колет по настоящему. В позапрошлом году у одного опера с Советского отдела жену убили, а у них какая установка на убийство – сперва ближний круг потрошат. Это Чикатилу какого трудно поймать, его с жертвой ничего не связывает, кроме каких-то загадочных тараканов в голове у маньяка, а вот бытовуха – она всегда начинается дома, в кругу родных и близких, так сказать. И если ты видишь труп, то как правило этот труп сделал кто-то близкий и знакомый этому трупу. Так что те, кто боятся незнакомцев на темных улицах, как правило попадаю пальцем в небо по самый локоть, боятся надо тех, кто рядом с тобой. Как там у Хайнлайна – самое опасное животное во Вселенной – это человек. А я добавлю – близкий человек, сидящий рядом с тобой и пьющий водку из одного стакана. Вот. Так что после того, как жену опера нашли дома в луже крови, первым делом взяли самого опера. И «работали» с ним его же товарищи и дружки, с которыми он не раз и на адреса выезжал и водку пил. Все ему сделали, и «слоника», и «библиотекаря» и «водные процедуры». Правда через неделю убийца нашелся сам, пришел и сознался. Неудобно вышло. А опер тот из ментовки уволился. Не смог смотреть в глаза своим дружкам бывшим. Хотя и извинились перед ним всем отделом. Так что даже мент – менту как говориться люпус эст, чего уж о нас, гражданских. Поэтому я не собираюсь раскалываться, мне надо аккуратно подать свою версию событий.

   – Я сидел с Лапочкой. – говорю я: – вдвоем сидели. Потом подошли какие-то ее знакомые девушки.

   – Имена не помнишь? – спрашивает тащ майор. Когда меня скручивали на редкость сноровистые секьюрити – я успел заметить, что ни Марины, ни Женьки поблизости не было, а потому не спешил упоминать их имена и фамилии. Я качаю головой, мол не знаю кто такие были. Конечно, ни Марина, ни Женька ничего такого не делали, но зачем лишний раз их подставлять? Кроме того, Марина у нас еще и замужем, ей-то дурной пиар совсем не нужен, это Женьке все равно.

   – Хорошо. Как так получилось то? – спрашивает тащ майор.

   – Да я же говорю – сижу, никого не трогаю, разве что примус не починяю. – продолжил я: – и тут за угловым столиком этот хмырь образовался. Ему, видите ли, что-то не понравилось в том, как я сижу, или как я дышу, а может лицом я не вышел, не знаю. – тут я немного лукавил. Я знал, что именно не понравилось хмырю, а вернее – кто понравился. Честно говоря, эти игры с тестостероном и гормонами на уровне детского сада, всегда были мне непонятны. На мой отвлеченный от реальности взгляд мышцы нужны не для того, чтобы красоваться, а исключительно в утилитарных целях – от саблезубого тигра убежать, или мамонта домой притащить. То же самое и в отношении девушек – если у тебя есть хорошая девушка со всеми необходимыми причиндалами, прикрепленными где надо и должной степени упругости – это не повод хвастаться ей перед народом. Ну, выпало тебе такое счастье, держи двумя руками и наслаждайся полетом лепестков сакуры и все такое, потому что и это не вечно, и это пройдет и как-нибудь однажды ты будешь лежать на смертном одре и воспоминания как она приятно наполняла тебе руку – будут последним, что порадует в этой жизни. И это при условии, что у тебя будет смертное .. одро? Одре? Ложе в общем. Потому как помереть можно и забавно и мгновенно и самое главное – непредсказуемо. Вот как. А, и еще – я всегда оставался и остаюсь другом своих девушек. Именно другом. А хороший друг не будет относиться к своим друзьям как к антуражу или свите для выхода в свет. И распространяться среди своих знакомых о том, «как я ей засадил» – тоже. Вообще, все эти пособия для пикаперов – это бред сивой кобылы, написанный исключительно в целях законного отъема денег у прыщавых подростков, мечтающих присунуть хоть кому-нибудь, кроме своей правой руки и носка своей старшей сестры. Эти штучки не работали еще тогда, когда они были изобретены, сразу же после первого ледникового периода, когда первобытным людям необходимо было греться друг о друга в холодных пещерах – уже тогда парни, подкатывающие с фразой «Эй, красотка, твоей мамаше зять не нужен?» – были обречены на смерть от гипотермии в гордом одиночестве. И если бы я брал падаванов в этом Великом Искусстве Соблазнения, то первым делом я было обучал их тому, что ложки нет. Что соблазнить человека не убедив его в необходимости данного соблазнения, возможно только в том случае, если вы рабовладелец с кучей молоденьких рабынь, маньяк со старшеклассницами, запертыми в подвале дома, или на худой конец Большой Начальник и у вас в приемной сидит секретарша, которая отчетливо понимает что ее наняли не за умение заварить кофе и отредактировать колонку в Microsoft World. Во всех остальных случаях вы будете иметь дело с неприятной статьей Уголовного Кодекса. И молодой Казанова, выходящий на тропу шур и мур, (шпили-вили, трах-тибидох, и прочие жаргонные названия старого доброго сун-вын) должен помнить о том, что слабость духом и волей недопустима! Если ты хочешь секса с девушкой, ты должен отказаться от мысли иметь этот секс с этой девушкой! Вот! Это концептуальное знание укладывается в ряд с прочими парадоксами жизни, давая нам некоторое представление о том, как мыслит Парень-Который -Наверху. Да, Александр Сергеевич дал нам понять, что чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся мы ей, правда, Жека Онегин не внял наказам старших товарищей, а в результате закончил плохо. Итак, повторяю тезис, для того, чтоб соблазнить девушку – необходимо отказаться от мысли соблазнить девушку. Отказаться полностью. Как воин на поле боя – принять свою смерть и только потом у вас может что-то получиться, только отказаться от мысли о победе и принять поражение. И только тогда ваши движения обретут нужную непринужденность, вы перестанете потеть как боров и заикаться на простых фразах, научитесь смеяться над собой и может быть – может быть даже научитесь делать это смешно. А если вы сможете рассмешить женщину – это уже что-то. Так что, отбросьте сомнения и вперед – во френдзону! Туда, где горько плачут о своей судьбе сотни тысяч неудачников и девственников! Для типичного пикапера с двухнедельных курсов, френдзона – это синоним конца, смерти, поражения. Для настоящего мужчины – это только начало. Начало всего. Именно оттуда идут непростые, но уникальные отношения Настоящей Дружбы между мужчиной и женщиной. Да, да, именно так. Я пропагандирую дружбу с женщинами, довольно войн, мэйк лав, донт вор и все такое прочее. Если вы хотите секса с девушкой, вы должны сперва стать ее другом, быть рядом с ней, когда ей хорошо, быть рядом когда ей плохо, выслушивать жалобы на ее парней, ее родителей, ее свекровь, ее мужа, ее детей и так далее. Коварный план по «оставаться другом» заключается в том, что если вы в статусе любовников (парочки), то у девушки сразу появляются полномочия по разгону всех твоих подружек и наведению порядка в рядах бронетанковых войск в целом. А я не люблю порядка, меня вполне устаивает Хаос, или как его называют в народе -бардак. Да, я адепт бардака и стараюсь по мере своих скромных сил привносить его всюду, где бы я ни был. Поскольку порядок скучен и предсказуем, а в бардаке всегда можно отжать в уголок какую-нибудь сисястую суккубу и нажраться нектаром с амброзией до потери пульса. А если вы друзья, то секс между вами как-нибудь да случиться, но вам, впрочем, он уже не так уж и будет нужен. Потому что у вас уже будет нечто большее. И, более того, эти отношения – они настоящие. Когда ваше настроение будет похоже на черный, неразбавленный кофе, когда беда постучится в двери – они придут, ваши девушки, ваши друзья, ваши хранители. И помогут вам совершенно бескорыстно, просто потому что вы друзья. Настоящие друзья, понимаете? И если для излечения от черной депрессии вам срочно нужно будет заняться страстным сексом с восемнадцатью танцовщицами, а в наличии только семнадцать, то какая-нибудь из ваших фей (а может быть и все), – улыбнется и снимет с себя одежду, потому что вы настоящие друзья. И готовы помочь друг другу в трудную минуту, и уже тем более – в минуту радости.

   – .. уже? – слышу я голос и «всплываю» в реальность. Я фокусирую взгляд и вижу таща майора Костю.

   – Что? – спрашиваю я.

   – Я говорю, ты заканчивай уже про мужскую и женскую дружбу. Ты лучше скажи как у гражданина перелом челюсти случился? – говорит тащ майор.

   – Перелом? Хм... – тут я должен был бы сказать Косте, что челюсть вообще довольно легко ломается, если не считать ключицы, это кость самая легко ломаемая. Кроме того, мой прямой правой был довольно неплох, да что там, я откровенно горжусь им. Да, мои ноги не так подвижны, мне не хватает выносливости, но прямой правой я отрабатывал лет десять подряд. Конечно, бывали и лучшие времена, но приятно осознавать, что даже сейчас, когда я стал старым и больным обезьяном, даже сейчас одного хорошего прямого правой (как его называют в боксе – кросс) хватило чтобы сломать челюсть этому хмырю. А у меня даже костяшки не повредились. Да, я серьезно горжусь своим прямым правой, хотя, рассказывать об этом Косте не буду.

   – Случайно. – говорю я: – когда он вынул нож и двинулся на меня...

   – Нож? Какой еще нож? Не было там никакого ножа...

   – Не было? Ну, я не знаю, я точно видел у него в руке нож, такой, немного кривой на конце. Может он упал на пол и закатился куда? – я пожимаю плечами. В ресторане, конечно, были камеры наблюдения, они сейчас повсюду, но на этих чертовых камерах ничего толком не видно, поэтому как обычно – мое слово против его слова. Когда я выйду отсюда – а я выйду, потому что держать меня в обезьяннике нет возможности, моя личность установлена, объяснения я дал под протокол, сломанная челюсть это вам не убийство, санкцию на арест никакой суд не согласует, так вот – как только выйду, сразу же скажу Сонечке что она видела в руке у хмыря нож. И будет уже два слова против его. И самое главное, я же мог и ошибиться, да. То есть субъективно, с моей точки зрения, это была самооборона. Слабовато, но надо хвататься за все, что есть. Только уголовного процесса мне сейчас не хватало.

   – Не было там ножа. – говорит тащ маойр: – не было ни ножа, ни пистолета, ни базуки, чтобы ты там себе не придумал.

   – Вот как. – говорю я и смотрю на майора Костю в упор: – это ты мне официально заявляешь? А мы не должны сейчас протокол опроса составлять? И вообще, меня мой статус интересует...

   – Ой, ну только не начинай. – говорит он, закатывая глаза с видом утомленного путника.

   – Да. Статус. Я задержан? Нет? Тогда я домой пошел. Ах, мы тут меня опрашиваем? Так почему я не вижу чтобы мои слова записывались? Сдается мне, вы тут злоупотребляете правом, товарищ майор. – говорю я, откидываясь на спинку стула.

   – Слушай, заканчивай уже. Я же на твоей стороне, как ты не понимаешь. – говорит майор.

   – Да? Отлично, тогда я спокоен. – мне лично сразу вспоминается Ааз со своим знаменитым – «малыш, я на твоей стороне.» Нет, серьезно, на это кто-то еще ловится?

   – Слушай, я не могу тебе помочь, если ты не сделаешь шаги мне навстречу, я бессилен тут. – разводит руками Костя: – пойми, старик, это уже не от меня зависит, я то что? Да я тебя сейчас же отпущу, а в протокол впишу, что по пятьдесят первой отказался свидетельствовать против себя. Да только ты же прекрасно понимаешь, что это означает, ты до дома не успеешь дойти, а фэсы на тебя ордер оформят и в СИЗО запакуют до суда. И суд задержат на полгодика, а то и на год, зачем тебе это надо? Ты лучше расскажи как все было, чтобы не так сильно расходилось с показаниями свидетелей и будет у тебя нормальный протокол, а на суде сам уже откусаешься, ты же грамотный...

   – Да... да... – говорю я и тру виски, делая усталый вид. Особенно прикидываться мне не приходится, я и вправду устал: – конечно. Извини, что взъелся на тебя.

   – Да брось, я понимаю все.

   – Конечно. Да. – киваю головой я. Доверять Косте сейчас? Это надо головой очень сильно удариться об стену, да еще кокаину сожрать два кило в одну каску. Кто же в здравом уме менту на допросе доверяет? Эти ребята хорошие практические психологи, может они не заканчивали институтов и не получали дипломы, может они не писали научные работы и не номинировались на гранты от Академии Наук, но на практике, в поле – они вытрут ноги о любого теоретика от психологии. Они умеют раскалывать, да так, что ты даже не заметишь, как уже раскололся. У молодых парней и девчонок, попавших в первый раз в ментовку, практически нет шансов, эти волки сделают из них все, что захотят. Где лопатой, где гранатой, как говориться. И вот, даже сейчас, зная меня, зная кто я и как я работаю – Костя не может удержаться и начинает использовать свое черное колдовство на мне. Втирается в доверие, показывая себя единственным другом во враждебной среде, действуя на подсознание, синхронизируя свои волны с моими, сливаясь в одно сочувствующее лицо, выведывая и следя за реакцией. Молодец. Профи, что и сказать. К сожалению, понимая это, я не смогу воспользоваться этим знанием как преимуществом. Если бы я умел быть змеей и орлом одновременно – я бы сыграл на его поле, я бы подал ему правду как ложь и ложь как правду, я бы как призрак Гамлету – поведал такую повесть, что малейший звук тебе бы душу взрыл, кровь обдал стужей, глаза, как звезды, вырвал из орбит, разъял твои заплетшиеся кудри, и каждый волос водрузил стоймя, как иглы на взъяренном дикобразе; – но вечное должно быть недоступно плотским ушам, но нет, нет у меня такого таланта, как в мертвом датском короле. Я не смогу врать, глядя в его маленькие поросячьи глазки на этом куске плоти, по недоразумению называемом лицом, я не смогу терпеть эту насмешку над моим интеллектом и играть в игры для недоразвитых детей в колонии для малолетних преступников.

   – Извини. – говорю я: – ты меня прости, вернее – это вы меня простите, Константин Иванович, товарищ начальник.

   – Что? Что ты ... – не понимает еще Костя.

   – Я просто не могу, правда. Серьезно. Давайте, товарищ майор, все делать по закону. Как там говаривали старики римляне – делай, что должен и будь что будет, нет?

   – Старик...

   – Товарищ майор, начальник. Начни уже протокол писать. И телефон мне верни для звонка. – говорю я и делаю покерфейс.

   – Ох, старик, ты сам не понимаешь, что ты делаешь. Ну смотри, потом не надо говорить, что я тебе не помог. Сам себе яму роешь. – говорит Костя и качает головой, не одобряя мои выходки. В ответ я делаю безразличное лицо. Я не могу врать мордой лица, у меня вообще вранье плохо получается, поэтому приходится играть с открытыми картами. И если мне необходимо соврать кому-то, то мне сперва нужно самому поверить в эту ложь, иначе у меня ничего не получиться. Единственное, что у меня получается делать хорошо, это сделать безразличное лицо, да. Безразличное или похотливое. Мне кажется, что именно этим я обязан такой репутации бабника, хотя на самом деле я просто люблю людей, как Иисус. Впрочем, безразличное лицо у меня получается намного лучше похотливого, я сужу по тому с какой частотой люди мне говорят что «ты не слушаешь» и «разве тебе все равно», вместо «ты хочешь меня трахнуть?!». Практически никто не говорит мне последнего. Может потому, что я говорю это раньше. Ну, я всегда полагал, что глупо скрывать что ты хочешь трахнуть человека от этого человека. Как иначе он узнает к чему ему готовиться? Ну и потом, как говаривал поручик Ржевский – «можно и по морде, но обычно впендюриваю!».

   – Ладно. Протокол. – Костя выходит в коридор, зовет лейтенанта, тот приносит папку, кладет на стол листок серой бумаги и приступает к священнодействию по написанию протокола. Я в свою очередь кладу голову на руки и начинаю придумывать свою версию событий. Как и всегда.

   Глава 6

   Рай покоится в тени сабель

   (Хасан ибн Ас Саббах)

   Ночной город лежит перед нами как на ладони, я стою на краю крыши «Президент Отеля» и смотрю вниз. Руки у меня дрожат. В горле пересохло. Я никогда не верил в Старца Горы, Хасана ибн Ас Саббаха и его гурий в наркотическом раю, в безжалостный орден и крепость Аламут, но более всего – в его бесстрашных и преданных фейдакинов. И сейчас я смотрю вниз, туда, где в свете огней «Президент Отеля» на парковке лежит изломанное тело. С высоты двадцатого этажа плохо видно, но мне кажется, что вокруг головы образуется темный ореол вытекающей крови, может быть это просто самовнушение, но остаться в живых после такого прыжка практически невозможно. С самого детства нас учат, что жизнь, это великий дар, что никто не может относиться с пренебрежением к этому дару, что даже чужая жизнь должна цениться, что уж говорить о своей. И если уж ты готов пожертвовать своим великим даром – то только за что-то действительно стоящее, за что-то не менее великое, и потому это подвиг. Но Старец Горы просто показал вниз и один из его верных фейдакинов просто ступил с края стены вниз, в пропасть. Старец повторил свой жест и следующий фейдакин ступил вниз. И если бы Старец повторил свой жест снова и снова – каждый из фейдакинов сделал бы то же самое. И я знаю, почему они сделали это – там, в далекой и старой легенде, я знаю, что их провели, поманили их, дали вкусить немного наслаждения и отняли назад, сказав, что после смерти они попадут в рай обратно – если умрут, выполняя наказы Старца. Но почему здесь, на крыше «Президент Отеля», сейчас, в двадцать первом веке, в эпоху высоких технологий и повсеместного инстаграмма, почему сейчас это возможно. Я поворачиваю голову и понимаю, что я серьезно недооценил этого человека. Я уже жалею о том, что наши пути пересеклись и понимаю, что буду жалеть об этом еще сильнее. Он смотрит на меня.