Текст книги "Ап (СИ)"

Автор книги: Виталий Абанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 14 страниц)

   – Можно. – грустно сказала она, покачав головой: – можно. Если ты страдаешь, устал, у тебя разбито сердце и негде преклонить голову, если твои любимые страдают вместе с тобой, если они мертвы или покалечены, если мир жесток и несправедлив, полон боли и горя – то ты можешь быть уверен, что ты в реальном мире. Но... зачем нужен такой мир? И если бы ты мог создать другой мир – без страданий и боли, без несчастья и раздора – разве бы ты не воспользовался этим? – она пожала плечами: – думаю что именно в этом цель существования человека – обрести мир без страданий.

   – Но это будет ненастоящее! Цель человека в том, чтобы сделать такой мир в настоящем! В реальности, а не в снах! – прокричал я: – в реальности!

   – Ты повторяешься. – сказала сестрица Морриган: – мы же уже установили что нет разницы между реальностью и сном, в который я погружаю страждущих нирваны. Кроме одного – в реальном мире ты несчастлив. А значит и достижение мечты невозможно. Я же даю решение.

   – Это скорее побег от реальности. – сказал я.

   – Может быть это побег. – согласилась сестрица Морриган: – но разве можно осуждать людей за то, что они осмелились бежать? Не все могут остаться и бороться с миром в безнадежной борьбе, некоторые просто заслужили покоя и счастья. Пойми меня правильно, младший братец, я не осуждаю тех, кто хочет остаться в реальном мире и бросить вызов страданиям и горю, прокладывая свой собственный путь. Я никого не заставляю идти за мной в нирвану, нет. Только те, кто желают обрести покой и счастье и отрешиться от реального мира – только те обретают место здесь. Поэтому я не вмешиваюсь в дела внешнего мира и в ваши свары там, наверху. Если те, кто готов обрести покой приходят ко мне сами – я устраиваю их здесь. И те, кто попал сюда, знают, что никто и никогда не потревожит их покой ни здесь, в реальном мире, ни там, в мире грез.

   – Что же ... – сказал я, все еще пребывая в ступоре. Мне было о чем задуматься. С одной стороны, все мои аргументы были в силе, реальность есть реальность, а когда ты просто грезишь о нирване и благости, сидя в пыльной нише в темной пещере – это похоже на опиумный притон в чайнатауне. А с другой стороны – счастье – это сильный довод. Все мы хотим счастья, верно? И если ты не знаешь, спишь ты или нет, то твои победы и успехи приносят тебе радость, пусть даже ненастоящие.

   – Вот что... – сказал я, нащупав мысль: – счастье оно не в покое. Счастье – в борьбе и победах. Если тебе дать сразу все, это тебя только испортит, как там? Дай человеку все и ты погубишь его. Кто-то из древних греков сказал.

   – Это Эрнест Хемингуэй. – поправила меня Женька откуда-то из-за спины: – и он сказал так – Дайте человеку необходимое – и он захочет удобств. Обеспечьте его удобствами – он будет стремиться к роскоши. Осыпьте его роскошью – он начнет вздыхать по изысканному. Позвольте ему получать изысканное – он возжаждет безумств. Одарите его всем, что он пожелает – он будет жаловаться, что его обманули, и что он получил не то, что хотел.

   – Вот! Вот. Невозможно дать человеку все, он всегда будет несчастен. Разве что не под какими-нибудь веществами, или хирургическое вживление электродов в центр удовольствия – вот как то так. Даже в самом счастливом мире человек устанет и соскучится от счастья. И вообще, определение счастья мне пожалуйста... я вот не вижу что это такое и как этого добиться.

   – Это, конечно так. – кивнула сестрица Морриган: – но я думаю, что любое описание никогда не заменит собственного опыта. Поэтому сделаем проще – не будем спорить об определениях и запятых. Я предлагаю вам попробовать самим и сделать вывод самостоятельно. Считайте это пробой, демонстрацией. Ознакомительной экскурсией по Нирване, Вальгалле, Раю... а когда вы вернетесь обратно – мы продолжим нашу дискуссию.

   – И как ты предлагаешь это устроить? – прищурился я.

   – Садитесь на пол и устраивайтесь поудобнее. Я погружу вас в сон, ровно на час – после этого вы проснетесь и мы пойдем ужинать, потому что время уже позднее и у меня еще много дел. – сказала сестрица Морриган, садясь на пол и сложив свои маленькие ножки в позе лотоса.

   – Ну нет. – сказал я: – нет и ...

   – А я думаю попробовать. – сказала Лапочка: – а что, не каждый день тебя в Рай приглашают.

   – Меня тоже считайте. – добавила Женька: – почему бы и нет?

   – Да вы с ума сошли. – сказал я: – какая нирвана, какой рай? Это все опиум для народа и вообще. Это же нереальное все.

   – Пффф. – сказала Лапочка: – мне вот сон снился про то, как Брэд Питт меня вместе с Анжелиной Джоли. Очень даже ... впечатляющий сон такой. Я бы в этом сне осталась. Потому как в реальности мы тут прячемся от каких-то фанатиков в пыльных пещерах. Если уж выбирать.

   – Кроме того сестрица Морриган права – не попробуешь – не узнаешь. – сказала Женька: – я вот хочу попробовать.

   – Но... – я хотел сказать что нет никаких гарантий, что нас разбудят, что нас могут попросту забыть и поставить в такие же уютные и пыльные ниши в стене этой огромной пещеры и ближайшие сто лет никто не побеспокоит наш покой – до тех пор, пока мы не рассыплемся в серую пыль, которой покрыто все вокруг. Потому что мы только встретили эту сестрицу Морриган и совершенно не знаем ее мотивов, планов и образа действия. Может быть она сдаст нас Ордену как только мы заснем, спеленает в мокрые простыни, закатает в эпоксидную смолу или просто наденет наручники и наберет знакомый номер инквизитора Ордена. «Добрый день, магистр, тут ко мне попались простофили, я их усыпила и жду приказаний». И – вперед, на дыбу и костер, зря что ли эти ребята зовут себя Орденом? Или, да, попросту уйдет и оставит нас тут, досматривать вечные сны на этом пыльном полу.

   – Хорошо. – сказал я: – тогда мы будет пробовать рай по очереди. Первая пойдет Лапочка, раз уж она у нас так хочет Брэда Питта. И не по часу – по пятнадцать минут.

   – Пятнадцать минут? – подняла бровь сестрица Морриган: – вы не успеете рассмотреть самого главного... впрочем вам решать. – она пожала плечами: – садись поудобнее... как тебя зовут?

   – Это Лапочка. – сказала Женька: – мы ее зовем именно так.

   – Хорошо... Лапочка. Садись и закрой глаза. А сейчас – начни свой путь в нирвану, в царство где нет боли и несчастья, где есть только счастье и покой. – сказала она и я почувствовал толчок воли сестрицы Морриган.

   – А пока ваша подруга начинает свой спуск в нирвану – мы можем продолжить наш разговор... – она опустила глаза и кто-то из монахов поставил перед ней столик, на котором появился пузатый чайник из потускневшего от времени серебра и такие же чашки причудливой формы, на трех ножках, напоминающие слонов из картины Сальвадора Дали – такие же несуразные пузатые формы на длинных конечностях. Поколебавшись, я сел напротив нее, рядом со мной опустилась на пыльный пол Женька. Сзади присела Афина-Изаура – не в позу портного или лотоса, скрестив ноги, но опустившись на пятки, как это делают скромные и покорные японские девушки.

   – Хорошо. – сказал я, чувствуя, как в воздухе разливается терпкий аромат чая: – поговорим.

  Значение слов недооценивают, да. В начале было Слово – так сказано в древней книге, сама книга состоит из слов, все состоит из слов, а то, для чего еще не придумали слова – не существует. Все очень просто. Старый буддийский пример про огонь или коан про хлопок одной ладонью – это все правда. Так говорила сестрица Морриган, а чай приготовленный монахами ее культа был просто чудесен.

  – Как так может быть? – спросил я, чувствуя какое-то приятное обалдение от всей ситуации – от того, что мы сидим посредине огромной пещеры и из ниш на нас пялятся то ли живые, то ли мертвые люди, ушедшие в грезы, от аромата чая и сандала, от совершенных ножек, пальчиков, ступней сестрицы Морриган, от того, что она села на шелковую подушку, услужливо предоставленную каким-то из монахов, подвернув под себя ноги в совершенной позе лотоса и я мог видеть что подошвы ее ступней были совершенно чисты. И наверняка пахли сандалом. И лотосом. Как бы ни пах лотос, да, я уверен, что лотос пахнет так, как ступни и ножки сестрицы Морриган. Уверен, что есть целые поля, где расцветают лотосы по утрам и из каждого цветка, в самой его глубине, слегка высовывается нежным пестиков пальчики сестрицы Морриган.

  – Ой. – сказал я, чувствуя, как чей-то острый локоть ткнулся мне в бок: – Ты чего?

  – Хватит пялится. – Женька. Да, точно, Женька.

  – Я и не пялился вовсе. – ответил я, отводя глаза от сестрицы Морриган и ее ножек: – я переговоры веду.

  – Хм. – сказала Женька. Она не верила мне. Она считает, что я кобель и мне дай только повод повалять сестрицу Морриган прямо на полу пещеры, как я тут же начну... валять. Слов нет, если сестрица Морриган будет не против такого развития событий, то я обязательно начну валять ее прямо сейчас и тут, и вообще, было бы неплохо, если бы и Женька скинула с себя одежду и присоединилась. А тут у нас и рабыня есть... неплохое начало для оргии, а? Скажем так – утренние оргии в пещерах сестрицы Морриган... или сейчас вечер?

  – Ой – сказал я снова: – ну хватит уже! Сколько можно... все, все, я уже все...

  – Это хорошо. – сказала Женька: – тебе вообще стыдно должно быть. Сестрице Морриган должно быть возрасту лет сто или двести, а ты тут со своими пубертатными мечтами.

  – Да. Я прошу прощения. – сказал я, обращаясь к сестрице Морриган, наслаждающейся чаем и ситуацией: – и я понимаю, что это может быть не совсем своевременно, но у вас необыкновенно красивые ноги. Ступни. Пальчики на них. Я восхищен и раздавлен. Вы просто великолепны. Как статуя.

  – Вот как? – в глазах у сестрицы Морриган промелькнуло что-то, уголки рта приподнялись. Она улыбнулась?

  – Да. Великолепны. И я понимаю разницу в статусах, взглядах, и прочих объективных причинах, но я очень хочу приласкать ваши ножки, целовать и делать прочий романтический бред. Прямо тут и сейчас. Понимаю, что это неприемлемо и аморально, но надеюсь на взаимопонимание.

  – О. Интересный объект для разговора. – сестрица Морриган ловким движением расплела свои ноги, разрушив совершенный «лотос» и уселась на подушку. Пошевелила пальчиками на ногах.

  – У каждого свои фетиши. – продолжила она: – у каждого свои желания. И невыносимо больно, если они не сбываются. Не так ли?

  – Не слушайте вы его, ради бога – вмешалась Женька: – он совсем уже с глузду съехал. Мы не хотели вас оскорбить...

  – Оскорбить? – сестрица Морриган подняла бровь. Легкая улыбка не сходила с ее губ: – вы не можете меня оскорбить. Оскорбление – это то, что каждый выбирает – принять или отвергнуть. В его словах – восхищение и желание. Я принимаю восхищение. Что же мне делать с желанием? Пойти навстречу и удовлетворить его? Принять последствия его желания и сплестись в узел любви, страсти и сексуального вожделения прямо тут, на пыльном полу моего убежища? Присовокупить к узлу всех желающих? Тебя, которая не знает своего места в жизни и ту, которая больше не имеет своих желаний? – в воздухе казалось, повисла тонкая нота, едва слышимый звук, напряжение и плотность воздуха, казалось достигли того предела, где я еле мог вздохнуть полной грудью.

  – Извините еще раз. – сказала Женька: – даже если мы вас не можем оскорбить, все равно поведение этого...

  – Это интересно. – сказала сестрица Морриган и повернулась ко мне, не замечая Женьку, выключив ее из разговора простым поворотом головы. Женька, где-то там, все поля зрения, вне разговора и значимости, поперхнулась и замолчала. Нет, даже скорее заткнулась. В этот момент я понял несколько важных вещей. Первое – сестрица Морриган tough girl, несмотря на этот антураж свойской и простой девчули. И второе – она говорит со мной. Только со мной. Здесь и сейчас есть разговор двух человек. Никто более не имеет значения, все эти монахи, возникающие у нее за спиной, приносящие чай и подушки, подкладывающие сладости в чашу рядом с чайником, все мои девчонки – это все антураж. И я могу попросить «помощь зала» или «звонок другу», но это останется моей ответственностью.

  – Итак, Говорящий. – сестрица Морриган аккуратно поставила чашку из голубого фарфора на столик и улыбнулась своей особенной улыбкой: – что же мне с тобой делать?

  Несмотря на серьёзность ситуации в моей голове всплыла фраза «понять и простить». Я сдержал желание фыркнуть или даже заржать. Что прощать и чего тут понимать? Нет, вопрос не стоит так. Вопрос стоит – что ей, сестрице Морриган, делать со мной? Да.

  – А какие у нас опции? Варианты? – спросил я.

  – Истинно Говорящий. – сказала Морриган: – на этот раз Дар попал в нужные руки. Ты сутяжник и жонглер словами, не так ли?

  Я открыл было рот, чтобы продолжить играть в эту вечную детскую игру, с ответами на вопрос, с вопросами вместо ответов, но именно в этот момент Лапочка открыла глаза и заплакала.

  Глава 24

  Ты всегда знаешь, что нужно женщине, если она попросит тебя о чем-то. Словами. Ртом и на русском языке. Но как правило, женщины говорят, о чем угодно, только не о том, что в действительности их волнует. О чем на самом деле идет речь, мужик должен догадываться по косвенным признакам, прищуривая глаз на погоду и форму облаков, обслюнявив палец и проверяя розу ветров, азимут настроения и прочее неочевидную хрень. И пусть, я привык к этим эфирным намекам, к этой мистической зодиакальной мутотени, типа «стрелец в доме Юпитера, а потому я тебе сегодня не дам, да еще и настроение испорчу», но, когда женщина плачет – вот тут я теряюсь. Не так, как в фильмах или на глянцевых обложках, сохраняя красоту и достоинство, краем глаза посматривая в зеркало на свой идеальный макияж, нет. Лапочка рыдала взахлеб, размазывая косметику по лицу и содрогаясь всем телом. Женька тотчас бросилась к ней и словно курица-наседка склонилась, полуобняла, прижала к себе, убаюкивая и бормоча что-то ей на ухо.

  – Что с ней? – спросил я, чтобы сделать хоть что-то. Стоять и ничего не делать было мучительно неловко, а приближаться и обнимать тоже как-то не с руки, Женька обнимала Лапочку так, словно бы защищая ее от всего остального мира, включая меня, сестрицу Морриган с ее сандаловым ароматом, эту пещеру и десять тысяч монахов в скальных нишах. И придвигаться к ним означало бы нарушить эту хрупкую гармонию, ведь Лапочка продолжала всхлипывать, но уже тише, уткнувшись в Женьку и что-то говоря ей в грудь, а Женька гладила ее по голове и в этот момент можно было принять ее за старшую сестру. Или даже мать. Было в этом что-то материнское.

  – Что с ней? – эхом откликнулась сестрица Морриган: – Да ничего. С ней – все в порядке.

  – Но... – естественное умозаключение о том, что человек, так рыдающий не может быть в порядке так и не вырвалось из моего рта, потому что Морриган подняла палец вверх, предупреждая мои слова.

  – С ней – все в порядке. – повторила она, смотря прямо в глаза: – Это с миром что-то случилось.

  – Но... – мысли опережали слова, и я не успел сказать ничего, не успел выдавить свое беспомощное «я не понимаю», не успел, потому что понял. Как там у Стругацких – «может ли идеальный попугай жить в реальном мире?». И следующий вопрос – может ли человек, побывавший в идеальном мире – вернуться в реальный и продолжать жить? Даже если он физически в порядке, что будет с его психикой? Каково быть – испытав идеальный мир на себе? Боже, подумал я, боже какой я кретин, ведь понятно было что это ловушка, кто за так, задаром дает тебе рай, за все надо платить, а тут за идеальную жизнь ты расплачиваешься реальной, и назад нет ходу, она и была там всего ничего, но уже не может жить тут, с нами...

  – Извините... – выдавила Лапочка из себя, не глядя ни на меня, ни на Женьку: – извините, я не могу... не могу больше здесь... пожалуйста отпустите меня...

  – Что ты такое говоришь?! – Женка встряхнула Лапочку так, что у нее клацнули зубы: – ты что такое несешь, дура! Посмотри на них, на эти дырки в стенах, они же уже померли все тут!

  – Это не так. – возразила Морриган: – они все живы. Я не держу мертвяков у себя дома, этим у нас Город пробавляется, я намного скромнее.

  – Даже если! – продолжала бушевать Женька: – да чем они лучше мертвяков?! Еще хуже! Лапочка!

  – Женечка. – сказала Лапочка и столько в этом слове было любви и пронзительной жалости, что Женька опешила и замерла на месте, держа Лапочку в объятиях.

  – Женечка... я тебя люблю, и ты классная, я всегда хотела так как ты... уверенной и красивой, и ты так чудесно пахнешь, и вы ребята всегда обо мне заботились, и я благодарна, но сейчас. Сейчас дайте мне уйти, пожалуйста, ненадолго, ну может год-два, давайте все вместе уйдем на годик, все равно нас ищут, а тут нас никто не найдет, верно же? – и сестрица Морриган кивнула, никто и никогда не найдет вас здесь, здесь вы в безопасности, под защитой сестрицы и ее десяти тысяч живых мертвецов. Все, кто приходил сюда, здесь и оставались и остаться тут все равно что уйти из этого мира, никто не будет вас здесь искать или догонять. Потому что все знают, что тут ты остаешься навсегда, уходишь из этого мира в настоящий мир. Идеальны мир. Твой мир.

  – Да. – всхлипнула Лапочка: – да, я хочу обратно. Там... хорошо. Ну правда, Женька, не плачь, там хорошо, там будет лучше, вот увидишь... – Женька и вправду плачет, ревет, размазывая по лицу слезы и потекшую тушь.

  – Сделай что-нибудь! – бросает она мне, продолжая обнимать Лапочку, содрогающуюся в рыданиях: – что ты стоишь!

  – Да что я могу... – начинаю я и тут сестрица Морриган улыбается.

  – Ты можешь все. – говорит она: – тебе достаточно приказать, верно? – она смотрит на меня, и я понимаю, что только что вступил в невероятное дерьмо. Да, я могу. Достаточно приказать. Встать, щелкнуть пальцами, выдрать волос из бороды, трах-тибидох-тибидох и приказать. Лапочка – все забудь. Все, что видела в этом идеальном мире забудь и будь как прежде, да. Будь той Лапочкой, которая нравится нам с Женькой. Делай так как нам нравится. Как мне нравится. Потому что при чем тут Женька, потому что потом надо будет исправить и Женьку. И всех вообще. И жить как ебаный старец. Когда не с кем даже словом перекинуться. Я сглотнул, почувствовав, что у меня пересохло в горле. И я ведь обещал, я обещал Лапчоке что не буду использовать это на ней, против нее, даже для ее, млять, блага... не прошло и двух дней, а я вот так вот насру на свое обещание, на желание быть вместе с ней, с Женькой, с другими людьми и начну делать из них марионеток?

  – Неверно. – говорю я и мой голос звучит так, словно в сложный часовой механизм на городской башне насыпали мешок песка и огромные медные шестеренки с трудом проворачиваются, скрипя и норовя развалится. Я глотаю. Слюны нет и не предвидится, надо выпить чаю, но кружка как назло опустела и тянутся за чайником я сейчас не могу, не знаю даже почему. Потому что легко попросить, нет, – приказать! Да, приказать этой маленькой смуглой женщине с сандаловыми ступнями – пусть нальет чая. Пусть нальет его как следует – встанет на колени, аккуратно придерживая крышечку, наклонив голову в покорном поклоне, а потом – потом ответит мне на все вопросы – честно и прямо. Да, приказать и смотреть в ее глаза, зная, что она отныне в моей власти, приказать чтобы она сняла с себя все это и склонилась передо мной голая и беззащитная, чтобы умоляла и валялась в коленях, чтобы почувствовала на себе – что такое боль, чтобы рыдала как Лапочка, чтобы – все...

  – Не-вер-но... – повторяю я голосом скрипучего механизма: – но я могу приказать не только ей. – и тут я поднимаю взгляд от пустой чашки, смотрю прямо в глаза сестрицы Морриган и не вижу там страха.

  – Можешь. – говорит она и поднимает чайник, чтобы наполнить мою пустую чашку: – конечно можешь. – тоненькая струйка чая протягивается от носика, ловким движением она поддергивает чайник в сторону, налив до краев.

  – Можешь. Вот только – будешь ли. – она улыбается и меня вдруг отпускает. Потому что в этой улыбке нет злорадства над Лапочкой, нет надменной иронии, нет морального превосходства, нет даже жалости. Это была спокойная, все понимающая улыбка. И внезапно, вдруг, сестрица Морриган стала выглядеть старше. Как будто сама древность сидит с нами, едва освещенная тусклыми лампами пещеры.

  – Не буду. – говорю я и мне вдруг становится легче: – я не просил эту силу и я приложу усилия чтобы не использовать ее во вред.

  – Хорошая формулировка. – говорит сестрица и кивает своим мыслям. Она снова улыбается и снова выглядит как двадцатилетняя девчушка.

  – Приложишь усилия, говоришь...

  – Я не могу вам приказать, но я прошу... – говорю я и она нетерпеливо мотает головой:

  – Не переживай за нее. С ней все в порядке. После нирваны всегда трудно возвращаться, но это пройдет. Сперва воспоминания яркие, а потом они тускнеют, начинают стираться... человек ко всему может привыкнуть, даже жить в этом мире... – она пожимает плечами.

  – Вы, люди странные. Вам предлагают исполнения всех ваших желаний и мечтаний, причем даже тех, о которых вы и не задумывались, вам предлагают идеальный мир. Рай, если назвать это вашими словами... а вы... – она улыбается снова – на этот раз грустно.

  – Значит мы еще на заслужили рая. – говорю я и мне тоже становится грустно. Нет, мне становится тоскливо и страшно. Тоскливо, потому что я только что отказался от чего-то, что лучше этого мира и этой реальности. Страшно – потому что я еще могу согласиться.

  – Все заслужили рай. – качает головой сестрица Морриган, – просто у всего свое время.

  – Значит оно еще не настало. – говорю я.

  – Значит еще не настало. – вторит мне эхом сестрица Морриган и наливает ароматного чая в чашку.

  КОНЕЦ ПЕРВОЙ КНИГИ

  Книга вторая