Текст книги "Ап (СИ)"

Автор книги: Виталий Абанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

   Наступает тишина. Подействовало или нет? Надо идти дальше, надо приказать, чтобы он развязал меня и снял этот чертов мешок с головы... но в этот момент на меня обрушивается СВЕТ! Я морщусь, закрывая глаза и понимая, что с меня только что сдернули мешок и в мир вернулся свет, мне надо разглядеть, что тут происходит, и поэтому я напрягаю слезящиеся глаза, пытаясь рассмотреть хоть что-то. Проморгавшись я начинаю различать силуэт, возвышавшийся надо мной. Так, мужчина, как я и представлял, сложно представить себе девушку на месте своего палача, но в отличие от моего образа – никаких волос на полуголом торсе, кожаного фартука и колпака – обычный мужик в спортивном костюме темного цвета. На правой руке у него кожаная перчатка, надо полагать, чтобы костяшкам не было больно, или чтобы кровью не замараться.

   – Стоять. – повторяю я: – развяжи меня. Но мужчина не подчиняется моему приказу, он стоит и смотрит на меня. Его глаза выглядят как стеклянные бусинки на плющевом медведе – маленькие и бессмысленные, я вдруг понимаю, что он не слышит меня.

   – Стоять! Замри! Освободи меня! – пробую я снова, надеясь, что на этот раз подействует. Но никаких признаков что приказ подействовал на него нет, вместо того, чтобы освободить меня, он сжимает правую руку в кулак и снова бьет меня в голову, знакомые искры вспыхивают перед глазами, я успеваю подумать что сейчас мне немного легче, я хоть вижу когда и куда именно он меня ударит. Что-то брякает сбоку и я поворачиваю голову, пытаясь разглядеть что именно. Глаза привыкают к свету и я вижу что рядом на таком же стуле привязана Лапочка, ее в отличие от меня все же раздели, наверное потому, что вид поприятнее, подумал я, тут же отмахиваясь от этой мысли. Ситуация оказалось еще хуже чем я думал и не только потому что голая Лапочка привязана тут же, еще и потому, что я увидел металлический столик, такой, который катают перед собой стюардессы во время полета на самолетах, на нем обычно лежал разные закуски и сладости с напитками. Только на металлической поверхности этого столика не было шоколадок или бутылок с колой, на ней в относительном порядке были разложены инструменты. Что-то похожее вы можете увидеть у зубного врача – такой же столик, такие же инструменты и такой же звук, когда инструмент кладут на столик. Клац. Я никогда не понимал, зачем этим киношным злодеям нужны все эти их чемоданчики и столики с пыточными инструментами, зачем надо раскрадывать и перебирать их, словно чокнутый филателист со своими редкими марками. Но сейчас кровь в жилах у меня словно застыла, реальность стала стремительно отдалятся от меня. Нет, подумал я, это происходит не со мной, это не может быть правдой, это неправильно и этого не бывает. Внутри у меня что-то сжалось и улетело куда-то вдаль, я вдруг перестал чувствовать свое тело, словно они стало легким и невесомым. Горло пересохло и я не смог даже сглотнуть, хотя попытался. Мне надо было отвернуться, собрать себя, успокоится, но я просто смотрел на металлическую поверхность столика, на все эти небольшие хромированные инструменты с острыми и изогнутыми концами и удобными, рифлеными рукоятками и никак не мог отвести взгляд. Думаю, что каждый иногда представлял себя на месте героев фильмов и книг, которых поймали злобные враги и собираются пытать. Сперва, когда ты молод и уверен в себе, ты считаешь, что ты можешь выдержать пытки – по крайней мере до того момента как двери в пыточную выбьют и тяжелая кавалерия твоих друзей раскатает этот приют садизма в пепел. Потом, когда ты вырастаешь и набираешься опыта, начинаешь понимать, что помощи может и не быть, а боль – это очень сильный мотиватор. Особенно, когда ты начинаешь задумываться, а что именно ты будешь чувствовать, когда тебе вгонят иголку под ноготь, выдавят глаз, вырежут кишки, ведь человечество невероятно изобретательно в своих попытках сделать ближнему больно. Многие пытки даже не оставляют следов, та же пытка водой через мокрое полотенце, пытка электричеством, неподвижностью и депривацией. Но они не менее эффективны чем раскаленное железо. И поэтому ты понимаешь, что нет несгибаемых, есть умелые палачи и дилетанты. Наверное, можно сойти с ума, или при особом везении – умереть быстро, но у умелого палача ты так легко не отделаешься. Поэтому, если ты хоть когда-нибудь, хоть немного задумывался об этом – ты будешь надеяться, что в твоей жизни не будет такого момента. Наверное лучше сойти с ума, растворится в вымышленных личностях, найти там такую, которая будет ловить кайф от боли, или хотя бы будет достаточно толерантна к ней, или просто будет не я. Моя голова закружилась и рвотный рефлекс подступил к горлу. Надо что-то делать, надо что-то делать, панически заметались мысли, что-то сделать, пока тебя и Лапочку не распотрошили как лягушек, пока что-то еще возможно, пока еще есть силы.

   – СТОЯТЬ! – закричал я, увидев, как мой мучитель перебирает инструменты на столе и бросает оценивающий взгляд на Лапочку. Она видимо еще не пришла в себя, ее тело обмякло а веревки впились в кожу, пытать бессознательную нет никакого смысла, подумал я. Но палач, похоже был иного мнения, он смотрел на нее таким же бессмысленным, бесстрастным взглядом, как и на меня, словно на предмет, словно на кусок мяса, а в руке у него уже лежал какой-то инструмент с удобной рифленой рукоятью и острым, хитро изогнутым концом. В этот момент я мысленно взмолился чтобы все это было неправдой и чтобы все боги помогли мне и превратили все это в сон, кошмар, который прошел и я проснулся утром и Лапочка была рядом и чтобы сейчас выбили дверь и сюда ворвался взвод спецназа с их щитами и фонарями и криками -"Полиция! Всем лежать!", чтобы произошло что угодно, только не это. Но боги не слышали меня, а палач уже подошел к ней, запрокинул ей голову, оттянул веко, обнажив закатившиеся белки глаз и поднял инструмент.

   – СТОЯТЬ! ОТОЙДИ ОТ НЕЕ! ЗАСУНЬ ЭТУ ШТУКУ СЕБЕ В ЗАДНИЦУ! – закричал я, дергаясь как умалишенный, пытаясь избавиться от веревок. Если бы я сейчас был свободен, если бы я мог встать, протянуть руку, схватить один из этих инструментов и воткнуть ему в глаз, зажать рот рукой, придушить его сзади, воткнуть инструмент в шею, пах, подмышку, забить его голыми руками, но веревки держали меня крепко. Я следил за острым кончиком инструмента, постепенно сходя с ума, видя как он приближается к глазу, поэтому не сразу понял, что именно изменилось вокруг. Дверь в подвал распахнулась и в нее ворвались две фигуры в темных одеждах. Прогрохотал выстрел, оглушающий в замкнутом пространстве и голова моего палача дернулась в сторону, какие-то клочки вылетели с обратной стороны, он покачнулся и упал на пол, едва не задев меня своей рукой. Одна фигура метнулась к Сонечке, я вытянул голову, чтобы увидеть что там происходит, но другая встала передо мной и одним движением сорвала скотч с моего рта. Я непроизвольно зашипел от боли, фигура склонилась надо мной и я почувствовал, что мои руки стали свободны. Кавалерия все-таки пришла.

   Глава 19

   – Это было неизбежно. – говорит Афина. Она сидит в глубоком кресле, подтянув ноги под себя. В руках у нее чашка с горячим и крепким чаем, такая же стоит передо мной. Рядом со мной сидит Лапочка, одетая в какой-то серый рабочий комбинезон с надписью во всю спину «Строительное Управление Восточного Округа Љ 131», ничего другого у Афины и ее бойцов не нашлось, а куда делась ее собственная одежда мы так и не нашли. У Лапочки в руках тоже чашка с чаем, она просто держит ее, видимо сосредоточившись на задаче не ошпариться кипятком. Она не сделала ни глотка, просто держит чашку и смотрит в пространство. У меня болит голова, лопнула губа и в терпких оттенках чая я чувствую солоноватый привкус крови, а сам чай ошпаривает мне ранку. Наверняка завтра будут синяки, думаю я, били не торопясь, с оттяжкой, вкладываясь. Кроме синяков, может быть сотрясение, поэтому голова и болит. Поэтому я слушаю Афину с пятого на десятое, хотя это конечно невежливо, все-таки ее люди меня спасли и все такое, но организм уже на пределе своих возможностей и все что мне сейчас хочется – это выключить свет, выгнать все нахрен и отключиться прямо тут, на ковре.

   – Он не остановится пока не разрушит тебя и все, что ты любишь – говорит Афина: – теперь ты понял это? – она что-то еще говорит но я не слышу ее. Сейчас мы с Лапочкой одинаковы – оба со стеклянным взглядом в пустоту.

   – Он не оставит тебя в покое – продолжает Афина, не обращая внимания на мое состояние: – но это можно использовать как плюс, он обязательно снова придет к тебе, тебе нужно только убить его.

   Я ненадолго концентрируюсь на ее словах и качаю головой. Зачем ему приходить ко мне? И если он так заинтересован во мне – то зачем послал палача пытать меня и Лапочку? Может быть так и будет в следующий раз – он просто снова пошлет кого-нибудь чтобы завершить дело. Видимо я произношу свои мысли вслух, потому что Афина начинает яростно трясти головой и убеждает меня, что ему обязательно надо видеть меня и присутствовать при пытках, что в следующий раз он обязательно будет рядом, и сейчас они просто спугнули его. При мысли о следующем разе меня охватывает озноб. Я не собираюсь испытывать на себе следующий раз, о чем и говорю Афине. Она говорит, что этой мой долг и что в любом случае у меня нет выбора – Старец найдет меня. Я отказываюсь об этом думать, как Скарлет О"Хара, я хочу свернуться клубочком и заплакать, но не могу. Потому что я тут не один, потому что мужчины должны быть сильными и потому что я не уверен что не пролью при этом свой чай, а он горячий. Афина отстает от нас, кто-то из ее глухонемых приносит пледы, одеяла и постельное белье, помогая нам устроиться. Гаснет свет, все уходят и я понимаю, что не могу заснуть.

   – Лапочка? – спрашиваю я в темноту, надеясь что она тоже не спит.

   – Да? – в ответ раздается голос со знакомой хрипотцой.

   – Не спишь? – задаю я идиотский вопрос.

   – Нет. – отвечает она и мне кажется, что она сейчас задаст свой вопрос – А ты? Но она не задает его. Она всегда не такая как все. Не такая как должна быть. Не такая, как от нее ожидают.

   – Как ты? – спрашивает она. Я пожимаю плечами. У меня болит голова, я периодически облизываю лопнувшую губу, у меня болят ноги и руки от усилий, которые я прикладывал, пытаясь разорвать веревки, запястья и лодыжки режет от последствий связывания, скорее всего у меня сотрясение мозга и разрыв шаблона.

   – Нормально. – отвечаю я: – а ты как?

   – Тоже нормально. – отвечает она и мы замолкаем на некоторое время.

   – Я все слышала. – говорит она вдруг.

   – Что? – не понимаю я.

   – Там, во время... в подвале. Я все слышала. Я была в сознании. – уточняет она.

   – Да? Но я же видел, что ты...

   – Я не притворялась. Просто у меня как будто сил совсем не осталось. – говорит Лапочка: – я даже глаз открыть не могла. Но я слышала. И ... когда ты сказал – стой! Я слышала. Он же тебя не послушал?

   – Да. – все-таки Лапочка из породы тенессийских коз, при звуке флейты теряет волю и падает нараскоряку, из нее боец спецназа не получится. С другой стороны такое поведение, наверное оправдано, лежала она там в веревках, абсолютно голая и не привлекала внимания палачей, а стала бы дергаться и орать – выхватила бы вне очереди.

   – Почему? – говорит Лапочка.

   – Потому что так ты менее заметна. – отвечаю я искренне: – ты не переживай, это просто реакция организма, ты ни в чем невиновата, я бы и сам лежал там как мертвый опоссум, если бы додумался. – глубоко внутри я думаю, что не смог бы валятся, высунув язык, не вытерпел бы. Для меня легче корчиться и орать, чем так. Действительно разные схемы поведения.

   – Нет. – говорит она: – почему он тебя не послушался?

   – Не знаю. – говорю я: – может у него беруши в ушах были? Чтобы не слышать?

   – Не было у него ничего в ушах. – говорит Лапочка: – это я точно помню. Когда меня потом развязали, я едва на него не упала. У меня была возможность разглядеть все ... близко.

   Да, точно, она же едва носом в него не ткнулась, когда вставать начала. Может быть беруши выпали из ушей после пули в голову, башка дернулась – они выпали?

   – Ну или он глухонемой был... – говорю я: – вон, у Афины все ее бойцы глухонемые.

   – Именно. – говорит Лапочка и замолкает. Точно, думаю я, это правильно, если имеешь дело со Старцем и подобными ему, то тебе нужны такие – глухие бойцы. Которые не услышат приказа и не обратят свое оружие против друг друга, это же просто, поднял руку и сказал – ребята, убейте друг друга и все, понеслась душа в рай. Понятно, почему палач был глухим – Старец же знает о моей способности... хотя что-то тут не вязалось. Афина. Она не глухая, но у нее глухонемые бойцы, чем-то это похоже на Старца и его фейдакинов. Тоже армия, но с противодействием приказу. Интересно, а если сделать наушники, такие, чтобы не пропускали звук голоса, а все остальное – слышали? Я имею в виду, что человеческая речь имеет определенную частоту, так? Что если глушить именно эту частоту, оставляя остальное? Ну или хотя бы фильтровать речь так, чтобы она была искажена до неузнаваемости? Или в записи – ведь приказ не работает в записи? Или работает? Надо узнать.

   – Она не знает о том, что у меня тоже есть... – говорю я, избегая упоминать слова сила. Потом я понимаю, что смысла в этом нет, что если нас прослушивают, то все уже знают – из слов Лапочки про приказ палачу. И потом, тоже мне конспираторы, решили поболтать перед сном, да тут и прослушку не надо ставить, просто приложил ухо к двери и все услышал. В любом случае, что мы имеем в сухом остатке? В сухом остатке у нас Афина, которая хочет, чтобы я убил Старца, Старец, который хочет странного, какие-то неизвестные люди, которые тоже чего-то хотят. И я, которые желает для начала обеспечить себе пожрать-поспать и отдохнуть, по Маслоу, а потом – безопасности, секса и мирового господства. Хотя, пес с ним, с мировым господством, хлопот не оберешься, постоянные заморочки, а вот проживать свою жизнь в комфорте и достатке, побывав везде, где хотел, переспав со всеми, кого хотел и сделав все, о чем мечтал – скорее так. Мировое господство подразумевает такую же, всемирную ответственность за все и всех, и огромный пучок ненависти от большинства людей на планете. Даже если ты будешь самым достойным и справедливым правителем на свете – все равно люди будут тебя ненавидеть. Как там говаривал Гамлет – будь ты чиста как снег и невинна как лед, ты не избегнешь клеветы. А мне то до красавицы Офелии ой как далеко в плане невинности и чистоты. Не то, чтобы я там верил в мистическую карму и негативную психическую энергию ноосферы, но народный гнев, собравшись в кучу, имеет свойство убивать. И не самыми приятными способами, замечу. Так что нафиг, нафиг, я в сторонке постою. Вообще откуда у людей такая страсть к правлению миром? Думаю, что это из древности, когда вождю племени и еда получше и шкуры помягче и девушек красивых на пробу, а все смотрят и завидуют, думают жизнь там, на этом троне из палок и камней просто мед и патока. Ан, нет, стань вождем и узнаешь, что соседнее племя на вас зубы точит, возле трона постоянно интриги, кто-то хочет тебя отравить, а кто-то перо под ребро засунуть, а те, кто лояльны и верны – идиоты сплошь и рядом, а потом к тебе подходят гиены и ноют что воды нет, еды нет, Шрам, при Муфасе было лучше. Но с момента как вожди больше не могут казнить и миловать по своей прихоти, как появились законы и механизмы, защищающие обычных людей – быть рядовым гражданином с кучей возможностей лучше, чем быть вождем с такой же кучей возможностей. В моем случае так и вовсе. Опасаться правового беспредела и подкупленных судей мне не надо – достаточно выступить на судебном заседании и все меня слушаются и идут куда мне надо, как крысы за Гамельнским крысоловом. Так сказать, Серебряный Язык Зала Судебных Заседаний, мистер Билли Флинн! Только вместо Билли – моя скромная персона. Вышел и послал всех в жопу. И что характерно – все встали и пошли в указанном направлении, строем, соблюдая порядок и технику безопасности, с широкими улыбками и патриотическими частушками.

   – Это неспроста. – говорит Лапочка: – не верю я этой Афине.

   – Да? Чего это? – спрашиваю я, повернув голову. Глаза привыкли к темноте и я вижу неясный светлый силуэт.

   – Не знаю. – говорит она: – что-то тут не так. Не знаю. Интуиция, наверное. Женская.

   – А. – киваю я: – это серьезный аргумент, подруга. Угу. Женская интуиция. – про себя я думаю, что сейчас, когда Лапочка обратила на это внимание -есть во всем этом что-то фальшивое. Или я параноик опять? Но, стоп, тут не только я параноик, тут и она что-то заметила. Что именно? Что мне тут подозрительно? Ну во-первых, поведение гуннов и фейдакинов Старца – с какого перепугу это он стал бы меня пытать? Если бы он хотел мне кишки на кулак намотать – у него было куча времени, но зачем сперва отпускать, а потом снова ловить?! Я вспомнил предыдущие свои встречи со Старцем. Ощущение что я что-то не понимаю, не вижу, снова вернулось ко мне.

   – Девушки. – сказала вдруг Лапочка.

   – Что? – не понял я.

   – Понимаешь, у него всегда вокруг девушки. У него стиль такой. Я вот не могу припомнить ни разу, чтобы он без своих девушек появился. – Лапочка тихонько хмыкает: – и вообще, в комнату даже не он сперва входит а кто-нибудь из его этих, как ты там их называешь?

   – Фейдакины... – сказал я, а в это время у меня в голове что-то щелкнуло и все сразу встало на свои места. Ну конечно! Как говорят криминалисты, возможность поймать маньяка появляется потому, что каждый человек индивидуален, и ты не можешь быть одним сегодня, а другим завтра. Если ты аккуратен и педантичен в обычной жизни, то и выйдя на тропу войны останешься таким же. Аккуратно нанесешь удар. Вытрешь лезвие. Уберешь все следы. Ты останешься сам собой. Потому что люди, это не машины. И поэтому эти психологические комплексы юношеского и детского периода, засевшие в Старце делают его поведение узнаваемым и предсказуемым. Конечно же.

   – Ты гений! – говорю я в порыве: – ты абсолютно права! Он не стал бы так поступать, грязный подвал и здоровенный мужик с мясницким крюком это не его стиль.

   – Он вообще мужчин рядом не любит. – ответила Лапочка из темноты: – у него есть такой пунктик. С тобой он хочет найти общий язык именно потому что дружеского общения с мужчинами у него и не было никогда. А с тех пор, как он обрел силу – он и не может быть равным ни с кем. Думаю, что он типичный омега-самец, которому посчастливилось найти силу и стать Альфой. Он никогда не был в такой позиции, он относится к женщинам как к тупым самкам, а к мужчинам, что не могут сопротивляться его силе – как к низшим созданиям. Поэтому он не стал с тобой ничего делать, ты выбиваешь из общей системы координат, психологических координат.

   – Наверное ты права. – говорю я. Мне сложно судить о психологических заморочках мужиков, тут у нее больше знаний, не говоря уже о практике. Но я твердо уверен в том, что произошедшее – не его стиль. Если бы Старец хотел меня пытать, то он сидел в своем чертовом кресле-троне напротив, за его спиной стояли бы обворожительные фейдакины в платьях разной степени открытости, а то и вовсе голые, а моим мучителем была бы красотка с холодными глазами и твердой рукой. И да, сперва бы он поговорил со мной. Это для него важно, каждый раз он говорил, каждый раз он объяснял свои мотивы, встречался со мной лицом к лицу. Представить ситуацию в которой он бы действовал так топорно я попросту не могу. Вывод? Вывод – это сделал не он. Хорошо, но к чему это нас ведет? Кому еще я нужен, нет, вопрос неверный. Я нужен кому-то, только при условии если этот кто-то знает о моей силе и ее свойствах и судя по тому, что здоровяк не послушался моего приказа – они знают о силе, о ее пределах и способах нейтрализации. Может быть сила приказа действует только на определенных людей, хотя Старец и Афина говорят, что сила приказа абсолютна – но только если ты слышишь и понимаешь приказ. Верно? Значит можно надеть беруши, заглушить приказы громкой музыкой, привлечь иностранных специалистов, которые не понимают этого языка, в конце концов заклеить рот скотчем. У Лапочки не было кляпа и мешка на голове, значит ее они не боялись. И потом, если он не слышал меня, в ушах не было никаких посторонних приспособлений, значит он действительно был глухим. Может и глухонемым, не знаю. Кто кроме Старца знает о силе вообще? Насколько мне известно – я, Лапочка, Женька, и Афина с ее подручными.

   – Думаю, ты права. – говорю я тихо: – я тоже ей не доверяю. Лапочка молчит, видимо все-таки усталость взяла свое и она заснула. Я завидую ей, мне бы тоже хотелось заснуть и забыть про все это, прекратить маяться головной болью, думать о последствиях и обстоятельствах и просто задавить на массу, минут эдак на шестьсот. Но сон не идет ко мне и я тупо таращусь в смутно белеющий в полутьме потолок, ворочаюсь и тру глаза руками. Наверное, я не засну сегодня вовсе, думаю я, буду лежать так и пялить глаза в пустоту до самого рассвета, встану с кровати разбитым и усталым, а ведь с утра все начнется снова, все даже не прекращалось, каждая минута отдыха на счету, если ты не заснешь, ты будешь менее эффективным, но я не засну уже никогда. И тут мне в голову приходит еще одна мысль. Сумасшедшая, немного на грани реальности, но если вдруг получится – у нас может появится шанс. Может быть. Я сел на кровати. Придется разбудить Лапочку, у нас еще много дел.

   Глава 20

   Проснулись мы только к полудню, какой-то из подручных Афины принес нам завтрак – яичница, бекон, апельсиновый сок, какое-то хрустящее печенье в вазочке. Сонечке подручный принес одежду нейтральных тонов, джинсы, водолазку, белье и кожаную куртку, отороченную белым мехом. Приведя себя в порядок, позавтракав и спустившись в холл мы встретили там Афину, которая по всей вероятности ждала, когда мы появимся. Мы сели напротив нее, она поприветствовала нас коротким кивков и сразу взяла быка за рога.

   – Вот. – сказала она, выкладывая на стол какие-то фотографии: – думаю, что он будет скоро здесь. Его видели в аэропорту, жаль я не знала на какой именно борт он поднимается... – ее глаза прищурились, словно бы сталь блеснула между век, за ресницами.

   – Но скорее всего он будет здесь. У тебя еще есть шанс выполнить то, что необходимо. Я хочу, чтобы ты привел в действие эту бомбу. Это несложно. Потянуть за шнур.

   – Послушайте. – я наклонился к ней, испытывая некоторую неловкость. Мне всегда было неудобно отказывать людям в просьбах. Особенно, если эти люди спасли тебя с пыточного стола, да. Вернее – с пыточного стула, но разница в терминах тут не при чем. Очень трудно иногда отказывать людям. Но и участвовать в этой сумасшедшей вендетте я не собираюсь. Конечно, сама по себе мысль о том, чтобы Старец двинул свои ласты в страну Доброй Охоты не вызывает у меня отторжения. Более того, я в принципе готов и поучаствовать в этом, но только на моих условиях. И самое первое условие – это информация. Я понял, что ни черта не понимаю, что происходит вокруг меня, кто во что играет и по каким правилам, а в этой ситуации нестись куда-то очертя голову очень опасно. Потому что я могу допустить ошибку. Я посмотрел на Лапочку, испытывая легкое чувство вины за прошлую ночь. Вдохнул поглубже.

   – Послушайте, мы, очень благодарны вам за помощь. – сказал я и увидел, как Афина нахмурилась: – Но боюсь, что не смогу вам помочь в вашей маленькой вендетте. По крайней мере не таким способом. У меня очень развит инстинкт самосохранения, и я не хотел бы взрывать себя нахрен из-за чего бы там ни было. Так что извините, но я не собираюсь тянуть за шнурок или что там еще. Думаю, что нам лучше расстаться на этой мажорной ноте. – я развел руками и покачал головой, показывая, что наша встреча закончена. У меня много дел, у нее много дел. Лучше разойтись как в море корабли, пока это еще возможно.

   – Хорошо. – сказала Афина, откидываясь назад: – если таково твое решение, я не смогу тебя убедить. Это было важно для всего человечества, но раз ты так решил... – он сделала паузу: – это окончательное решение? Мы можем изменить заряд, вмонтировать туда патрон, или нервно-паралитический газ, а тебе дадим антидот.

   – Нет, спасибо, я обойдусь. – если ты уже сказал «нет» один раз, дальше тебе уже легче, дальше ты уже вошел в колею отрицания и можешь отвергать все на свете. Конечно, патрон это звучит уже лучше чем заряд взрывчатки в ботинке, но ненамного. Не говоря уже о том, что я не буду знать, вмонтировали они туда на самом деле патрон, или так и оставили, просто мне в уши меда залили и все. В свое время Толстой, говорят, пил пиво в кабаке рядом с Ясной Поляной, принесли ему новую кружку, а туда жук упал. Ну он и говорит, дражайший, голубчик, поменяйте мне кружечку, а гарсон ему – сей момент, не извольте волноваться, Лев Николаевич! А Толстой испереживался, мол унесли кружку, сейчас вынут жука и обратно принесут, надо было оставить кружку на столе. Приносят ему новую кружку, а Толстой и спрашивает – мол, голубчик, а куда ты ту кружку с пивом дел? А тот ему и отвечает – как куда, Лев Николаевич?! Выпил-с! Вот и я сейчас думаю, что кружку на столе надо было оставить, в смысле откуда я знать буду, что в этом чертовом кроссовке вмонтировано. Вообще там может быть кукушка с часами и флажком с надписью «Старец козлина», а я об этом узнаю только когда за шнур потяну. Не, не, не, меня тут втемную играют, и я сам удивляюсь, как я на всю эту ерунду повелся, не то, чтобы я действительно хотел умереть, или все-таки хотел? А может быть Афина тоже обладает силой и вправила мне мозги, пока я с ней разговаривал? В любом случае у меня лично пока есть только вопросы, но очень мало ответов. В такой ситуации бежать кого-то убивать – не самое мудрое решение. Убить человека относительно легко, а вот исправить это уже невозможно. Так что – спасибо за рыбу и пока, Афина.

   – Значит это окончательное решение. Что же... – она пожала плечами: – насильно мил не будешь. Тогда я буду вынуждена довольствоваться тем, что есть.

   – Хорошо. Тогда ... мы пойдем наверное? – сейчас наступал еще один неловкий момент. Момент, когда ты уже отказал человеку, но надо соблюсти предписанные цивилизацией формальности и сохранить лицо при расставании – одной стороне без явно выраженного облегчения, а другой – без такого явного разочарования. Показать что мы все тут хорошие добрые и старые друзья, что будем писать и помнить и вообще все нормально, никто не собирается никому припоминать, все поют и танцуют.

   – Да, конечно. – Афина махнула рукой, выпроваживая нас. Я встал, кивнул головой Сонечке, которая тоже начала вставать.

   – Спасибо за все. – сказал я: – до свидания. – Афина никак не отреагировала и мы пошли к выходу, обходя журнальный столик и какую-то огромную вазу с цветами. Я чувствовал облегчение – потому что все прошло легко, никто не орал на меня и не требовал принести себя в жертву Великой Социальной Справедливости, не угрожал, даже не выставлял счет за спасение и прочие услуги, что-то вроде «я же спасла тебя и твою девчонку, теперь ты мне должен». Все прошло гладко и нам даже не понадобилась страховка, которую мы с Лапочкой соорудили за прошлую ночь. При мысли об этом я еще раз почувствовал укол совести. Ладно, лучше иметь оружие и не нуждаться в нем, чем нуждаться и не иметь, может быть это никогда нам и не пригодится, может быть мы все забудем о том, что пришлось сделать, а значит ничего и не изменилось. У дверей стояли двое здоровяков Афины, они смотрели в пространство перед собой, загораживая проход. Что-то внутри меня екнуло.

   – Ээ... господа? – произнес я, стараясь звучать куртуазно – без обид и на позитиве, мать его: – господа. Вы загораживаете нам проход. – здоровяки даже бровью не повели. Они же глухонемые, подумал я, чтобы не слышать Старца, они понимают только язык жестов. Интересно, как жестами показать, что мы хотим выйти, а вы, два бегемота-переростка, загораживаете нам путь?

   – Ты никуда не пойдешь. – раздался голос сзади. Афина. Я повернулся к ней и в этот момент кто-то из здоровяков схватил меня за руку. Я попытался освободить руку, но это было безнадежно – такое ощущение, что мое запястье попало в тиски. В голове мелькнула мысль о том, что люди, обделенные природой в чем-либо, становятся лучше в чем-то другом, эти вот обделенные слухом и голосом, но крайне талантливы в силовых захватах кисти. Возможно не только в них, но это придется выяснить опытным путем. Я развернулся лицом к здоровяку и повел кисть вниз и в сторону, выкручивая запястье в сторону его большого пальца, чтобы вырваться из захвата, но в этот момент его товарищ схватил меня за другую руку. Нет, конечно, в учебниках по самообороне написано что делать, если тебя схватили два амбала, каждый в два раза больше тебя, а ты ни разу ни Брюс Ли, но я думаю, что основная рекомендация книг по выживанию – это не попадать в такие ситуации. Конечно, можно попытаться дать «калгана» в голову ближайшего, наступить второму на ногу и прочие фишки из мира кино, но что-то подсказывало мне, что злить этих ребят прямо сейчас будет не самым мудрым решением. Мы еще не перешли черту непоправимого насилия и сохраняли видимость культурного взаимопонимания, но лед был тонок и он уже трещал. Что же, у меня все еще оставалось мое оружие, пусть эти ребята и глухие, но сама Афина может слышать меня, а значит – может исполнить мой приказ.

   – Прикажи им отпустить меня. – сказал я, повернув свою волю надлежащим образом. Захват усилился и меня развернули лицом к Афине, стоящей за нами. Она наклонила голову, будто бы прислушиваясь.

   – Что ты сказал? – спросила она и улыбнулась краешком губ.

   – Прикажи им отпустить меня! – приказал я громче. Внутри меня что-то замерло.

   – Извини, я не слышу тебя. – сказала Афина и отбросила волосы назад. Мой взгляд прикипел к небольшой серой запятой в ее ушной раковине. Беруши. Но как? Она же слышала что я говорю! Или это не беруши, а специальные фильтры, которые не пропускают приказы? Бред. Я почувствовал боль в плечевом суставе, дернулся, пытаясь высвободится из захвата, но тщетно, один из ее амбалов ловко заклеил мне рот скотчем. Шах и мат.

   – Я не смогу получить Его, но у меня есть ты. – сказала Афина: – что же придется довольствоваться тем, что есть. – меня повалили на пол, прижали так, что я едва мог вздохнуть, коричневый ботинок одного амбала находился в прямо перед моими глазами, так, что я мог видеть царапины на его мыске и небрежно завязанные шнурки. Его голень давила мне на шею и почувствовал прикосновение металла к запястьям и знакомые щелчки – трррччч, словно застегивали короткую застежку-молнию. Наручники. Все. Я понял, что у меня есть только один шанс. Последний шанс. То, что мы сделали прошлой ночью. Я закрыл глаза, повернул волю надлежащим образом и замычал изо всех сил.