Текст книги "Научи меня летать"

Автор книги: Виктория Шавина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 22 страниц)

Хин припоминал рассказы сыновей Танаты и с тревогой озирался по сторонам, но сухая саванна и ночью казалась столь же пустынной и безжизненной, сколь днём. На берегу маг отказался переплывать реку. Спор не продлился долго – Келеф со смехом утянул упиравшегося человека за собой. Хин поплыл следом, толкая перед собой свёрнутую лёгкую шкуру.

Потом, глядя в небеса, Льениз жаловался на самоуверенных чудовищ, переходя то на общий, то на униле. Сил'ан положил голову ему на колени, и, как казалось Хину, улыбалась не только маска – в глазах Келефа застыло прежде невиданное мальчишкой умиротворённое выражение.

– А ведь я раньше выводил настоящих чудовищ, – тихо промолвило изящное существо, когда маг, наконец, выговорился.

– В самом деле? – удивился среброволосый.

– Птиц – для воздушной армии. Не один, конечно, – Келеф поднял руку и медленно провёл по шее человека кончиком чёрной пряди, зажатым между пальцами.

Маг едва заметно вздрогнул.

– Как же ты стал воином? – ровным голосом спросил он.

Сил'ан довольно рассмеялся и хотел опустить руку, но человек обнял её ладонями.

– Однажды мне поручили отвезти опытный образец, – даже в голосе Келефа слышалась улыбка. – И проследить за испытаниями. Один из пилотов спросил, не хочу ли я полететь с ним на месте оруженосца. «Смотря с земли, нельзя понять небо», – сказал он, потому что я сомневался. Тогда я ответил согласием – мне всегда нравилась настойчивость. Ли? нет слов, которые могли бы описать, что я почувствовал. Я не смог отказаться от полётов. Гораздо легче было оставить позади уважение, которое выказывали к моей прежней должности, и стать рядовым воином – то есть никем.

Улыбка замерла на лице мага, он весь обратился во взгляд и не мог оторваться от фиолетовых в свете кровавой Луны, блестящих губ. Мальчишка тихо поднялся и пошёл вдоль берега, позволяя слабым волнам омывать ступни, и нисколько не опасаясь монстров, в изобилии бродивших за речным Кольцом.

Хин ожидал, что уан сам отвезёт гостя в Онни на облачной карете, и был удивлён, когда в ответ на стук металлической нотной скрижали по пюпитру отворилась дверь и чёрная изящная фигура, лишившаяся всех украшений, пересекла комнату. Мальчишка опустил руки и оглянулся. Келеф не свернулся на полу, вместо этого он сидел и смотрел в низкое окно.

Рыжий упрямец долго ждал привычных указаний, но чужое существо молчало. Тогда Хин заговорил сам:

– Почему ты не отвёз его?

– Сам приехал – и назад дорогу найдёт, – голос правителя.

– И ты даже не сказал ему, что я понимаю морит, – укорил мальчишка.

– Ты тоже, – равнодушно заметил Келеф.

– Мне жаль, что он уехал.

Сил'ан медленно обернулся. Хин объяснил:

– Рядом с ним ты казался юным.

– А тебе-то что с того? – недобрая усмешка.

Мальчишка улыбнулся и сотворил жест недоумения.

– Может, мне понравилось видеть тебя счастливым, – предположил он.

Уан встретился с ним взглядом, резко поднялся с пола. «Не поверил», – понял Хин.

– Почему ты так равнодушен к воинскому искусству и людям? – холодно спросило дитя Океана и Лун. – В чём твоя беда?

Рыжий упрямец отвёл глаза:

– Не знаю.

– Не знаешь, – медленно повторил Келеф. Подол чёрного платья взметнулся, напомнив мальчишке капюшон взбешённой змеи. Уан поплыл к выходу. – Вот и думай лучше о себе.

Глава XVI

Летень, покрытый пылью с головы до ног, терпко пахнущий потом, проворно соскочил со спины ящера и низко поклонился Сил'ан. Стражники побросали ленты и шкуры, которыми украшали стену к предстоящему торжеству, и обступили прибывшего. «Гонец от уана Каогре, – слышались шепотки. – Случилось что-то?»

– Уан Кереф, – тяжело дыша, выговорил чужой летень, – произошло несчастье. Невеста вчера утром пожелала развлечься прогулкой на кошми[28]28
  Кошми – бескрылый пегас, давший обет молчания и незлобивости.


[Закрыть] и упала неловко. Как было оговорено, выполнение обязательства теперь переходит к младшей дочери. Церемония переносится до дня её совершеннолетия. Вы согласны?

Правитель медленно закрыл глаза и поднёс руку к горлу, словно ему не хватало воздуха. Летни изумлённо смотрели на него. Келеф судорожно выдохнул, прижал ладони к вискам, покачал головой:

– Я не верю, – сказал он отчётливо, нервно рассмеялся. – Не может быть.

Гонец сглотнул, растерянным взглядом окинул замерших стражников, вновь обернулся к уану и, облизав пересохшие губы, осторожно добавил:

– Мой повелитель тоже очень огор… тяжело переживает смерть любимой дочери. Это… просто невыразимый удар для всех нас, – он сглотнул снова. – Так вы согласны заменить невесту, как было оговорено?

– Да, – коротко и глухо откликнулся Келеф, резко развернулся и стремительно поплыл прочь.

Гонец неловко кашлянул, встретился глазами со сторожевым и пошутил:

– Нервный какой.

Пара юнцов прыснула со смеху, и тотчас получила подзатыльники от старших. Остальные стражники сохранили суровое и задумчивое выражение лиц. Гонец притих, отступил ближе к ящеру.

– Вот ведь как, – наконец, нарушил тишину сторожевой. Он хмурил лоб, щурился – слова давались ему с трудом, но он продолжал упорно отыскивать их и бросать в толпу, гулкие, словно камни, катящиеся с обрыва. – Не человек – и тот понимает. Смерть молодой девушки, не исполнившей своё предназначение. Чего же тут смеяться?

– Нечего, конечно, – торопливо согласился гонец, кашлянул, выдержал паузу и осведомился. – А где у вас можно напоить динозавра?

Хахманух даже не успел окликнуть уана – гулко вздохнула каменная плита, чёрная молния прорезала коридор, и крепость сотрясли громовые раскаты рояля.[29]29
  «Гроза» из цикла «Годы странствий». Ф.Лист.


[Закрыть] Червь и паук встревожено переглянулись. С потолка уже планировали пушистые твари, по лестнице вниз бежали драконикусы, торопливо шлёпая лапами.

– Что случилось? – нестройным хором воскликнули лятхи, встретившись.

– Без понятия, – чётко ответил Синкопа.

Хахманух переступил на месте, свил тело в тугую пружину.

– Выждем немного, и я пойду выясню, – предложил он.

– А я проверю свои источники, – деловито сообщил паук и побежал к выходу.

Последний тихий аккорд отзвучал. Келеф опустил руки и, точно марионетка с обрезанными нитями, повалился на пол рядом с холодно блестящей, лакированной чёрной громадой. Червь, испуганный и встревоженный, подбежал к нему, ткнулся мордой в плечо.

– Ну, что случилось? – встревожено заворчал он.

Сил'ан лишь судорожно вцепился в камень. Хахманух обвился вокруг съёжившегося тела:

– Всегда ты молчишь и всё держишь в себе. Я много повидал твоих сородичей – такой привычки не было ни у кого. Поговори со мной.

Келеф задрожал, червь положил морду ему на спину и вздохнул.

– Ещё девять лет, – одними губами прошептал Сил'ан.

Хахманух подобрался, гребни на голове и спине резко распрямились, щетинки встали дыбом.

– Что? – с ужасом выдохнул он. – С чего вдруг? Зачем? Ты же знаешь, я не смогу остаться… Не понимаю, – он затряс головой от волнения.

Откатилась каменная плита, в коридоре раздались шаги. Червь потеребил лапой рукав чёрного платья:

– Наследник идёт, вставай!

Сил'ан не ответил. Шаги замерли у колонны, мальчишка осторожно высунулся из-за толстого, облепленного паутиной каменного столба и заглянул в залу. Хахманух подполз к нему и торопливо, сбивчиво объяснил:

– Он не в себе. Шок. Нужно время. Всё будет хорошо, ведь так?

Хин улыбнулся червю, присел на корточки и потрепал того по голове, запачкав руки в тягучей слизи:

– Конечно.

Хахманух встал на лапы, но всё не отрывал брюха от пола; мальчишка услышал его панические, виноватые мысли:

– … не могу остаться. Через неделю наступит моя зрелость. Я стану совсем другим: не узнаю и не вспомню ни его, ни тебя – только лятхов, – вконец напуганный, червь запричитал: – Как же так вышло? Как же я его покину?

Мальчишка платком отёр перчатки и тепло усмехнулся:

– Ты бы ещё спросил: на кого? Хахманух, тебя ждёт дом, клубок, детёныши. Не надо огорчаться и переживать: остаются Синкопа, злодеи, крылатые. Келеф сильный, ты же сам знаешь. Мы его поддержим, а ты – доверься мудрой природе.

Червь грустно повесил голову:

– Я не хочу вас забывать.

Он повернулся к мальчишке хвостом и медленно побрёл прочь. Хин коротко вздохнул, выпрямился, собрал волосы в хвост и, тихо ступая, подошёл к уану. Присел на пол в двух шагах от него. Скрежет когтей лятха затих в отдалении, крепость обняла глухая тишина.

Мальчишка посмотрел на безразличные иссиня-серые камни пола, на разметавшийся чёрный шёлк волос, протянул руку и погладил воздух, не решаясь коснуться их.

– Сейчас мир вокруг звучит как расстроенная скрипка, – негромко произнёс он, не сводя взгляда с Сил'ан. – Давай послушаем что-нибудь другое. Помнишь ночное небо? Поездку год назад? Грозу? Как я боялся и пытался спрятаться между ящерами. Так боялся, что, мне казалось, сердце разорвёт грудь и выпрыгнет наружу – я умру. Твоя родная стихия несёт гибель таким как я. Может быть, мы – люди – мстим ей, пытаясь погубить тех, кого не понимаем – её детей. Именно погубить, потому что всё непохожее мы упрямо стремимся изменить, превратить в человека или знакомое нам явление. Гроза потрясла меня, перенести её было тяжело, но после неё, помнишь: ты и я сидим на камне, от лужиц поднимается пар, говорим о том, чего не касались прежде, и не замечаем, как заходит Солнце и гаснут краски заката. Воздух, прозрачен, свеж, свободен от страха. Падают звёзды и разбиваются о воду со стеклянным звоном.

Он поднялся, подошёл к роялю и несколько раз ударил пальцем по крайней белой клавише справа. Резкие тонкие звуки вспыхнули и погасли в тишине.

– Красивые, чистые звёзды, – нараспев промолвил Хин. – Холодные, яркие. Вышитая колкими голубыми огнями высота, – он чуть замедлил речь и улыбнулся, – самого прекрасного цвета. Небо так похоже на тебя. И сколько бы огней ни упало, оно не погаснет никогда.

Заметив осмысленный взгляд Сил'ан, он лукаво улыбнулся:

– Вот и всё.

– Но девять лет, – тихо сказал Келеф. Он казался несчастным и смотрел на человека, ожидая, что тот успокоит, словно готов был поверить любому ответу.

– И они пройдут, – заверил Хин, улыбнулся шире. – Видел бы ты себя!

– Главное, что меня не видели воины, – ответил Сил'ан и, кротко вздохнув, сел. – Ты помнишь, где лежит мой гребень?

Уан повёз червя в Город на облачной карете. Все лятхи высыпали наружу и долго махали кто лапами, кто хвостами, стоя у края опущенного моста. Синкопа, сидевший на плече мальчишки, свесившись набок, горестно вздохнул. Злодеи и те выпустили печальные струйки дыма. Твари долго летели за каретой, а назад вернулись по песку, пыльные и усталые. Хин взъерошил их мех и позволил прокусить себе руку до крови.

– Как же мы без него? – спросил паук, когда они вернулись домой. – Кто теперь будет руководить этим бедламом?

– Может, ты? – предложил мальчишка.

– Не пойдёт, – ответил Синкопа. – Конечно, я люблю распоряжаться – но изредка, когда мне того хочется.

Лятхи переглянулись и уставились на Хина.

– Я? – изумлённо переспросил тот.

– Почему бы нет, – ухмыльнулись драконикусы.

– Назначишь меня тайным прознатчиком? – попросил паук.

Мальчишка рассмеялся:

– Оставайся-ка ты лучше дирижёром.

Келеф вернулся через день. Хин заметил его не сразу – уан стоял в тени колонны и смотрел, как лятхи и человек, разбившись на пары, отплясывают бурэ под пение скрипок в лапах червей. Губы из синего металла улыбались, но мальчишке казалось, что лицо за маской печально. Сил'ан напоминал одинокую тень на чужом балу. Хин извинился перед Диезом, прервал танец и подошёл к колонне.

– Ты развеселил их, – негромко сказал Келеф, опираясь на камень. Он поднял голову и теперь смотрел в темноту, днём спавшую под потолком.

– Я уже понял, что ни «спасибо», ни «пожалуйста» от тебя не дождёшься, – улыбнулся Хин. – Порою ты проявляешь редкую изобретательность, лишь бы только обойтись без этих слов.

– Так ты хочешь благодарности?

– Да нет, – мальчишка отмахнулся. – Просто не стой как над обрывом.

Келеф опустил голову и встретился взглядом с человеком. Оранжевые глаза ласково светились в полутьме. Хин рассмеялся:

– Ты меня гипнотизируешь? – лукаво предположил он.

– Проводи меня ночью до реки, – попросил Сил'ан.

За Кольцом рек оказалось намного теплее, чем в скрипящей песком саванне, и всё же Хин чувствовал на щеках холодное дыхание ночи. Он стоял спиной к воде и смотрел на чёрный лес, шевелившийся на слабом ветру, точно огромное спящее животное.

– Знаешь, – сказал юный Одезри вслух, – местные рассказывают, что когда скрипит песок – на самом деле смеются Боги. При каждом моём шаге я слышал вой, визг, рёв. Сотни диких звуков. Но шёл ты, и пески молчали.

Тихий шелест шёлка был ему ответом.

– Обернись, – прозвучало негромко.

Хин посмотрел назад через плечо и, никого не увидев, с удивлением повиновался. Лирия выглянула из-за облаков и осветила белую фигуру недалеко от берега. Руки Сил'ан опирались на воду, что на твёрдую землю, волосы спадали на спину и плечи, реяли в воде тёмным облаком, а за ними виднелось что-то светлое, широкое.

– Хвост? – потрясённо выдохнул Хин.

– Лучше, – довольно откликнулось дитя Океана и Лун. – Но можешь называть и так.

– Зачем же обувь?

– Людям легче думать, что ноги есть у всех, и не волноваться.

Блеснув в лунном свете, Сил'ан гибко выгнулся и нырнул на дно. Хин потерял его среди стаек красных рыб, сел на траву и окинул взглядом водную гладь. Лунная дорожка, слегка наморщенная рябью, делила её пополам. Десяток минут спустя Келеф с тихим всплеском вынырнул на середине реки, перевернулся на спину.

– На тебе белое платье? – спросил мальчишка.

– Оа, – был ответ, – это только я.

Хин улыбнулся:

– А чешуи у тебя нет?

– К сожалению, – легкомысленно ответил уан, снова нырнул, проплыл под водой и показался в полосе лунного света. – Когда-нибудь ты увидишь Разьеру. Вокруг селения простираются пески, всюду, куда только хватает глаз. Угасает Солнце и, стоит подняться ветру, как из-под земли возникает удивительного тембра музыка. Позже я сыграю тебе похожую на эрху. Местные тоже сочиняли легенды, и я отправился там побродить. Оказалось, звучали сухие стволы, сохранившиеся с давних времён. В Лете не всегда была пустыня, я догадался об этом раньше истории со статуей. То, что нам рассказывают о прошлом мира, выдумка и ложь. Лие просил отступить, но я хочу понять, о чём пытается напомнить ветер, забираясь в пустотелые стволы давно умерших деревьев.

Мальчишка лёг на живот, укрылся сверху шкурой, уан подплыл ближе и повторил его позу в воде. Хин невольно рассмеялся:

– Как тебе удаётся на неё опираться?

– Так же как ходить по суше. Я просто не касаюсь поверхности, но так близко от неё, что человек не может заметить разницы.

– Паришь? – мальчишка озадаченно поднял брови.

– Без этой способности я мог бы лишь ползать, – улыбчиво согласился уан. – У меня нет костей.

– Вот как, – хмыкнул Хин, отвёл волосы за уши. – А воины всё пытались заставить тебя потерять равновесие в поединках.

– Невозможно, – согласился Келеф. – К тому же я тяжелее их раз в двенадцать, если не применять способность. Сильнее во столько же. Настоящее чудовище.

– Уже нет. Я и Синкопа слышали разговоры во дворе вчера. Стражников тронуло твоё сочувствие бедной Ценьхе. Они теперь иначе относятся к музыке. Раньше воротили носы с предубеждением, но два дня назад она яснее слов рассказала им о боли, одиночестве, бессилии, ропоте, отчаянии – о чувствах, понятных и пережитых не раз.

– Они сами себя обманули, – тихо сказал уан. – Ты-то знаешь: мне плевать на Ценьхе.

– Мне тоже, – сказал Хин. – Почему должно быть иначе? Я её не видел. Да и говорили, будто она не в себе. Что за жизнь она прожила? Мать умерла, отец вспомнил о ней лишь тогда, когда потерял наследника. Того страшнее – что за жизнь у неё была бы. Кто решил, что смерть – непременно горе? Пусть бы те, кто окажется никому не нужен, умирали ещё в младенчестве! Может ли сама Дэсмэр объяснить, зачем им появляться на свет?

Мальчишка долго молчал, потом смело посмотрел в яркие глаза:

– Я отвечу на твою откровенность. Ты спрашивал однажды, в чём моя беда. Я тогда сказал, что не знаю. Это неправда. Знаю.

Келеф молчал, Хин задержал дыхание, глядя на матово-белую в лунном свете кожу, на капли воды на ней, горящие серебром.

– Смерть кажется мне избавлением, – произнёс он, наконец, – дорогой к единственному человеку, который мог бы любить меня и понимать, которому я был бы по-настоящему нужен. Я отдаю себе отчёт, что это только мои фантазии. Будь он жив, наверняка, и ему бы не оказалось до меня дела.

Дверь открылась, Хин услышал шорох на потолке, отложил книгу и тяжело вздохнул.

– Не запоминается? – поинтересовался Синкопа.

– Я не понимаю, – взмахнул руками мальчишка, – зачем непременно всё учить наизусть? Какая это по счёту? Сколько десятков томов я могу прочесть по памяти дословно? Нельзя разве поставить её на полку, а, когда будет нужно, открыть и найти нужные строки?

– Можно, – согласился паук, сбегая по стене. – В мирах, откуда валятся к нам чужаки, так и делают.

– И в чём подвох? – осведомился Хин.

– Человек в силах запомнить и сотню, и тысячу томов при правильном обучении, – сказал Синкопа. – Почему он должен отказываться от этого? Зачем разыскивать нужный фолиант среди множества других на стеллажах? Да так можно биться над чем-то целую жизнь и даже не знать, что это давно открыто и изучено? К чему отказываться от владения информацией? Разменивать глубину знаний на ширину личных библиотек? Да и взгляни на это с другой стороны: сейчас мы запечатлеваем на пергаменте лишь самое важное, книг немного, того меньше копий каждой. Их называют сокровищем, они драгоценны. Если их станет больше, человек запутается в их изобилии, перестанет ценить, сочтёт обыденностью, станет проглядывать, а не читать. И, самое страшное, начнёт судить. А сколько кожи потребуется, сколько красок, сколько загромождено будет помещений. Зачем – можешь ты мне ответить? Чтобы потакать лености? Когда горели библиотеки в мирах чужаков, большая часть хранившихся там текстов оказывалась безвозвратно утерянной. Когда же в Весне однажды случился пожар, книги – все до единой – восстановили по памяти. К тому же, если брать их лишь чтобы выучить и вернуть в хранилище, книг хватает всем ищущим знаний. Понимаешь, – паук выразительно поднял передние лапы, – никому из нас не нужно то, что легко доступно – это быстро наскучивает. Каждый из нас жаждет борьбы и побед. Так, если сказать человеку: «Тебе поможет обрести надежду лепесток с цветка у твоих ног», он сорвёт лепесток, но, скорее всего, не ощутит ничего. Если же направить его через десять гор и долин, описать чистое озеро и неведомую траву, растущую на его берегах и расцветающую лишь в полнолуние Сайены, тогда – коли он пустится в путь и найдёт её – неужели же не разыщет и надежду, идущую об руку с желанием жить? Когда за необычайные заслуги, можно сказать даже подвиги, человек получает как высшую награду допуск в библиотеку на день, он узнаёт за этот день больше, чем чужак, для которого в его мире ворота открыты всегда, да только он проходит мимо, торопясь чего-то достичь, не думая о том, кто он уже есть.

Мальчишка опустил голову и задумчиво посмотрел на книгу.

– Вообще-то, – сказал Синкопа, – ты задал очень интересный вопрос. Я ведь не рассказывал тебе о двух моделях мира? В одной из них люди всё совершенствуют орудия, так что управлять ими в итоге может человек, и вовсе не ведающий, как они устроены. Ему нужно только повторять из раза в раз одинаковые, всё более простые по мере усложнения машин, действия. В этом мире знания станут уделом немногих, да и то, большей частью, знания о тех же орудиях, ведь нужно будет строить новые, всё быстрее и быстрее.

– Как тебе пришло такое в голову? – удивился Хин.

– Я описываю миры чужаков, – хмыкнул паук. – Как ни странно, все, даже люди Йёлькхора, шли по такому пути. Может быть, это просто естественный порядок, не знаю, но магия при нём постепенно исчезает, ей на смену приходят религия, суеверия и власть страхов. Мне известны лишь два примера второй модели: этот мир и Урварг. И в обоих живут народы, не позволяющие остальным свернуть на первый путь, сознательно вынуждающие других следовать второму – совершенствованию человека.

Мальчишка грустно улыбнулся:

– Разве?

Паук не растерялся:

– Не всё получается, – согласился он. – Влияние Сил'ан на людей Лета невелико, так что судить стоило бы по людям Весны. Раз ты их не видел, подумай о себе. Ты рисуешь, играешь, будешь петь, как только окрепнет голос, владеешь копьём и ножом, дубинкой хуже, пишешь – в том числе ноты, читаешь, бегло говоришь на трёх языках, знаком с поэзией и преданиями, сейчас изучаешь историю, превосходно танцуешь, владеешь математической логикой, неплохо разбираешься в линейной теории и основах ментальных взаимодействий. Заметь, это далеко не всё – просто первое, что в голову пришло. Не так уж плохо, а? И подумай, сколь многому ты ещё научишься.

Хин невольно рассмеялся:

– Значит, чужаки умеют меньше?

– Несравнимо, – заверил Синкопа. – Во всяком случае те из них, кто попадают к нам. Но я вообще-то пришёл не о них рассуждать. Меня беспокоит Келеф. Раньше я всегда советовался с Хахманухом, вот привычка и требует с кем-то поговорить.

– С ним всё в порядке.

– Внешне – да, но он не поёт!

– Не хочет, наверное, – мальчишка сотворил жест незначения.

– Ничего ты не понимаешь, – вздохнул паук. – Хахманух и раньше жаловался: дескать, голос стал невыразительным, нет огня. А в дуэтах Келеф всегда был беспомощен – видите ли, неинтересно ему. Так у Сил'ан и происходит: сначала равнодушие, потом – гибель.

Синкопа трагически заломил волосатые лапы. Хин хотел успокоить его, но дверь резко распахнулась, в комнату ворвалась причина разговора, взмахнула металлической скрижалью и вдохновенно воскликнула:

– Смотри, что Лие прислал! Фантазия.[30]30
  Фантазия фа минор в четыре руки, соч. 103. Ф.Шуберт.


[Закрыть] В четыре руки! Убирай книгу.

Хин опустил плечи и пробубнил:

– Стоит только сесть почитать…

– Живо-живо! – напутствовало радостное чёрное чудовище и умчалось в коридор.

Мальчишка закрыл том, оглянулся на потерявшего дар речи паука:

– Равнодушие, ты говорил?

Хин лежал на берегу, завернувшись в шкуру. Последнее время он чаще спал здесь, чем в крепости. Мальчишка наблюдал, как изредка среди парящих в бездне рыб мелькает быстрый белый хищник. Он знал, что Сил'ан вынырнет поговорить, едва насытится.

Хитрое создание показалось над поверхностью воды в десятке айрер от человека, оперлось сгибом руки о воду и, положив щёку на ладонь, умиротворённо прищурилось.

– Как у него дела? – спросил Хин.

– Уверен, что в ближайшие лет пять сможет купить особняк в Маро. Притом его до сих пор считают зимнем, – в оранжевом взгляде появился и угас насмешливый проблеск. – Лие предложил нам высадить сад вокруг крепости; обещал, если надумаем, прислать саженцы из Гаэл и жреца Кваниомилаон. О температуре и почве сумеет позаботиться Вазузу. Что скажешь?

– Сад? – переспросил мальчишка. – Как-то странно.

– Я тоже не склонен взваливать на себя новые хлопоты, – довольно согласился Сил'ан и закружился в воде.

– Все новости? – поинтересовался Хин.

– Их много, – легко рассмеялось изящное существо, – только ты не поймёшь. Впрочем, вот: академия наук объявила конкурс. Им не даёт покоя проблема контроля годности – за лучшее решение обещают не только премию, но и титул академика.

Мальчишка озадаченно хмыкнул. Сил'ан нарисовал пальцем круг на воде:

– Попробую объяснить. Речь о валах и отверстиях с точностью размеров куда меньшей, чем доли дайр. В общем, важно то, что на глаз человек не в силах отличить детали нужных диаметров от прочих. Приборы со шкалой предлагать не стоит – значение субъективной погрешности будет немалым.

Хин встряхнул головой и выставил перед собой ладонь, прерывая рассказ:

– Лие попросил тебя о помощи?

– Нет, – Келеф сотворил жест недоумения, – только упомянул, что сам ищет решение, – он вернулся к ленивым раздумьям. – Хорошо бы не делать измерений – тогда исчезнет методическая погрешность.

Мальчишка зевнул:

– Предложи им приставить к контролю магов. Прочёл чару – и точный размер известен.

Сил'ан расхохотался:

– Непременно, если меня спросят о необычном способе разорить Весну. Подходящих чар у того же Лие – всего с десяток, зато какую плату он потребует за день работы – страшно подумать.

– Тогда как в математике, например, при решении задач асимптотически оптимального группирования для достаточно широкого ряда распределений: проверь граничные точки интервала.

Келеф засмеялся снова, но быстро умолк.

– Что? – сонно поинтересовался Хин.

– Это можно сделать, – молвил Сил'ан. Ещё подумал и добавил: – Даже легко сделать. И, в общем-то, легко использовать.

– Да? И как? – мальчишка приподнялся на локтях.

– Для отверстий заданного поля допуска изготовить два вала, один из которых – нижняя граница – должен пройти в годное отверстие, а второй – верхняя граница – нет. Что может быть проще? А для валов сделать проверочные отверстия или что-то вроде – над исполнением ещё нужно подумать.

– Хм, – Хин снова улёгся на шкуру, – ты правда будешь думать? Тогда напиши в академию – хоть узнаешь, как великие умы Весны оценят идею, – пробормотал он, засыпая.

– … у маленького озера, – рассказывал Данастос, неторопливо кроша в воду кусок хлеба. – А посредине его был остров, на котором как раз и жили те птицы. И, совсем как в детских историях, посредине острова росло огромное, раскидистое дерево с гибкими ветвями-прутьями.

Вода кипела и ярко сияла на Солнце, десятки красных рыб ловили хлебные крошки, а некоторые, особенно отчаянные, даже хватали мага за пальцы мягкими губами.

– Порою, – не замечая просьбы рыб поторопиться, продолжил Данастос, – мне снилось, что я строю мост – воды, как всякий весен, я панически боялся. Воистину, благословенно да будет очищающее зелье. И тот мост, как ни странно, я помню куда ярче птиц – наверное, в какой-то момент одержимость им, средством, заслонила всё и даже цель. Не знаю, почему те водоплавающие так меня завораживали, зачем я хотел к ним добраться? Только всё видел стройные опоры, ведущие в белёсый туман, из которого проступало чёрное дерево в каплях воды, точно в звёздах. Видел до тех пор, пока однажды мне не приснился последний сон: я построил мост, или он поднялся из реки сам, но стоял передо мной, настоящий, как шрамы от ожогов и кривые линии на ладони, скользкий, так покойно поскрипывающий. Я сделал шаг на ступень, но остановился. Зачем мне на остров? Я забыл, пытался вспомнить, отчаянно напрягая мысли. Потом проснулся от боли в голове – оказалось, во сне я крепко стиснул зубы, сморщил лицо, напрягая все мышцы, как будто мой дух пытался вырваться из тела. С тех пор мост мне больше не снился, – он стряхнул остатки хлеба с ладоней, похлопал ими друг о друга и поднялся. – Дома я давно уже не бывал.

– Скажи, зачем знакомить наследника с ведьмой? – спросил Сил'ан.

Он стоял в шаге от воды и рассматривал своё отражение, искажённое до неузнаваемости жадной рыбьей вознёй.

Данастос обернулся к нему, отчего-то улыбаясь:

– Ни одна женщина не сравнится с ведьмой в искусстве любви, и ни одна не приворожит того, кого ведьма научила, как устоять перед женскими чарами. Ни жена, ни любовница не смогут вертеть мужчиной, совсем напротив – окажутся в его власти. Вот уж не думал, что один из нас так позаботится о малознакомом мальчишке, что выдаст секрет.

– Я называю его наследником, – неодобрительно заметил Келеф. – Для тебя он и вовсе будущий повелитель.

– Нет, – маг сотворил отрицательный жест, – служить летню ли, чужаку, а тем паче тому и другому вместе я не стану.

Келеф улыбчиво прищурился:

– Ни к чему сейчас о том говорить. Когда Вазузу почувствует, что пришло время, ты познакомишь наследника с ведьмой. Расскажи мне о ней.

– В Онни живёт лишь одна, – недовольно ответил Данастос. – Парка. И не думаю, что она рада будет меня видеть. К тому же, что я смогу предложить ей за мальчишку? Или, может быть, познакомившись с ним, она, подобно могущественному Лье-Кьи, решит помочь бескорыстно?

– Скажи мне, где она живёт, и я поговорю с ней сам, – решил Сил'ан.

Маг недобро улыбнулся:

– Она важная птица. Может быть, во дворце уванга, а, может, в одном из своих домов. Точно я не знаю.

– Так узнай.

Кривой лабиринт узких улиц протянулся на шесть тысяч айрер. Он-то и назывался Городом. Глиняные стены вокруг домов, исчерченные тревожными изломами чёрных, серых, зелёных, оранжевых и синих линий, наводили на мысли о землетрясении. Летни торопливо пробегали мимо, словно спасались от преследователей. Под их ногами шуршали мелкие камни, чавкала грязь или скрипел песок. Хриплая нестройная музыка неслась издали и плавилась под раскалённым Солнцем.

У массивного глиняного дома, похожего на скульптуру с помещениями внутри, горячий удушливый воздух города, пропитанный пылью, стал мягче, прохладнее, запахло влагой. Сил'ан отворил калитку и ступил во двор. Стоило плетёной дверце встать на место, как шум за стеной стих, высь затуманилась, слабый ветерок принёс с собою аромат цветов и благовоний, свежесть водопада.

Келеф посмотрел вниз – на шлифованные мозаичные плитки, потом на обмазанные глиной стены, придававшие дому пластичные, лепные формы. Рельефный орнамент сплошным ковром покрывал фасад. Проём двери, скрытый лишь прозрачными завесами, белыми и розоватыми, никто не охранял. Сил'ан осторожно отвёл в сторону нежные волны ткани и проплыл в дом.

Рассеянный жёлтый свет лился с потолка. Роспись на стенах, слабо мерцая, повествовала о подвигах и героях прошлого, незамысловатый растительный орнамент покрывал пол и стены. Келеф провёл пальцем вдоль сине-зелёных полос, украшавших косяк двери. На полу стояли вазы, чаши, светильники из матово-белого камня с желтыми прожилками, в глубине их теплились огни. Сил'ан присмотрелся к ближней вазе в форме стилизованного мурока, стоящего на задних лапах. Его правая передняя лапа указывала вверх, а левая опиралась на знак магической защиты. Из оскаленной пасти наружу свешивался язык, окрашенный в красный цвет.

Стол рядом с лежанкой, массивный и старый, украшала скульптура из полупрозрачного жёлтого камня: внутри прямоугольной чаши-водоёма к подставке крепилась баржа, богато отделанная серебром. Её нос и корма загибались кверху, их увенчивали головы неведомых животных с рогами и длинной бородой. Посреди лодки на четырёх колоннах крепился навес, а на носу сидела обнажённая девушка с распустившимся водяным цветком в руке. На корме, управляя рулевым веслом, стояла другая. В чаше, наполненной водой, плавали цветочные лепестки, она и была средоточием аромата.

С ножек угловатых кресел скалились звериные морды; каменные змеи смотрели с подлокотников. Тонкие струйки дыма поднимались от тлеющих толстых зелёных свечей на полу. Колебались на слабом ветру полупрозрачные белые занавеси, звенели, создавая тихую музыку, серебристые нити в них.