Текст книги "Научи меня летать"
Автор книги: Виктория Шавина
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 22 страниц)
Шавина Виктория
Научи меня летать
Часть I. Поражение
Глава I
– Ты убит! – закричала она торжествующе и страшно.
Алый плащ развевался за её плечами, будто тяжёлые крылья. Золотые кудри сверкали в лучах Солнца. Воздетая к небесам рука сжимала копьё.
Воин повалился на землю, и та приняла его мягко, как и всех побеждённых; она одна не ведала предрассудков и каждому давала приют. Воин смотрел на оружие в руках победителя и пытался представить, как сбегала бы кровь по острию. Но чужое копьё осталось чистым.
Он был убит в саванне под нестерпимо сияющим небом. И в то же время ему хотелось чихать от пыли, а жар нагретой земли уже проник сквозь одежду.
– Ой! – раздался детский голос. – Твоя мать смотрит.
– И идёт сюда, – встревожено добавила победительница, опуская руку, в которой не было никакого копья.
Погибший воин быстро сел.
– Нас будут ругать, – снова запищала младшая из двух белокурых девочек. Ей было всего три года, но она всюду ходила за старшей сестрой, а той уже два месяца как исполнилось семь.
– Вставай! Отряхнись, – суетилась недавняя противница. Она сбросила с плеч старый дырявый мешок.
Побеждённый со вздохом поднялся и стал неловко бить рукой по рубашке там, где пыли на ней вовсе не было. Воин, который должен был хоть в этот раз умереть, превратился в шестилетнего мальчишку: рыжего, взлохмаченного и нескладного.
– Хин! – его окликнул вечно недовольный и требовательный голос матери.
Он не стал оборачиваться. Старшая девочка несмело потеребила его за рукав:
– Хин, обернись. Госпожа разозлится.
– Пусть злится, – буркнул он. – Она всегда злится.
– Хин! – теперь голос мужчины, низкий, гнусавый.
Мальчишка зло улыбнулся: «Они думают, я глухой».
Обе девочки отступили на шаг и уставились в землю, Хин поднял куртку и перекинул её через правую руку. Как он и ожидал, мать схватила его за плечо и, больно рванув, вынудила обернуться к себе. Мальчишка опустил глаза, как и две летни.
– Смотри на меня, – велела женщина. – Что ты здесь из себя изображаешь? Почему играешь с ними?
Он не ответил и не пошевелился. Мать хлестнула его по щеке и, наткнувшись на взгляд исподлобья, требовательно повторила:
– Ты почему снова играешь с ними?
Испугавшись, что она накажет девочек за его строптивость, Хин пробормотал:
– Я… только…
– Только? – взвилась мать. – Сколько раз я тебе говорила! Нет, не «только». Ты поступаешь мне назло!
– Госпожа Одезри, – осторожно вмешался мужчина.
Надани немедленно обернулась к нему:
– Тадонг, разве это подходящая компания для будущего наследника?! Скажи мне, в чём я не права?!
Летень что-то забормотал, соглашаясь.
– Я не наследник, – перебил его мальчишка.
Щека горела, он чувствовал злость, но стоило матери вновь повернуться к нему, как случилось то же, что и всегда: он не смог закончить мысль – вместо этого начал мямлить.
Обе девочки были свидетелями его позора. Хин подумал, что хуже быть не может, и, сам не понимая, как это вышло, вдруг разрыдался от досады и стыда.
– Боги! – с раздражением выдохнула мать, обнимая его. – Во имя Налиа, успокойся. Да что ты, в самом деле…
Её усталые интонации не скрыли пренебрежения.
Они жили в старой крепости. От деревни к ней вела дорога, которую и пешком можно было пройти за двадцать минут, однако Надани каждый раз приказывала закладывать экипаж. По дороге обратно она вспомнила день, когда впервые увидела свой новый дом. Возраст сына подсказывал ей: это было шесть лет назад.
Крепость построили не летни. На сером камне стен в другой стране – Весне или Осени – мог бы расти мох, но стены остались голыми, горячими от Солнца. Вода во рву давно высохла, и он обратился в огромную яму, медленно наполнявшуюся песком.
Небо было пасмурным, воздух – душным, и молодая женщина долго стояла, точно завороженная неприветливой картиной. Здесь не на что было смотреть, и вместе с тем она не могла отвести глаз – разбивались её мечты.
Мост дрогнул и стал опускаться под натужный скрежет цепей, и что-то дрожало в груди Надани, откликаясь на звук. Последний резкий рывок; с моста осыпалась пыль, мелкие камни с шорохом упали в яму. Восходило Солнце и отчего-то – никогда больше женщина не слышала в крепости этого запаха – пахло цветами.
Размеренный стук каблуков возвестил о появлении помощника. Надани не была знакома с ним до тех пор и пыталась отказаться от его присутствия, но уванг Сирин был непоколебим. Помощник оказался немолодым весеном Гаэл: русоволосым, черноглазым, тихим и нетребовательным – словно присыпанным пеплом. И, к ужасу молодой женщины, ведуном.
– Я, конечно, благодарна, – запинаясь, выговорила она тогда, – но… вам лучше вернуться в Обитель.
– Я ваш управляющий, – уныло произнёс ведун. – Я посвящён в договор. Вы не сможете меня заменить, сожалею.
Надани смирилась – ей нужен был рядом человек, который знал её историю. Тот, с кем она могла говорить, не опасаясь предательства, и чьи советы могла считать достойными внимания.
Поблагодарить уванга Надани не успела – тот уехал в неведомые края. Молодая женщина, узнав, вспомнила горы и недолгий разговор о том, что за ними. Воспоминания не причинили боли, но заставили пустоту на сердце беспокойно ворочаться. Рождение сына ничего не изменило – он стал казаться ей чужим ещё до того, как научился говорить. Слишком много было различий: ребёнок рос быстрее, чем, как казалось Надани, должен был. Обеспокоенная, она расспрашивала Танату – единственную летни в деревне, которая помнила старшего Хина и даже приходилась ему дальней родственницей: то ли дочерью троюродной тётки, то ли кем-то ещё. «Всё хорошо, дорогая, – убеждала та, – твой мальчик растёт, как и все наши дети. Славный будет воин».
Но воин из Хина не выходил, а то, что выходило, пугало Надани.
Вернувшись из деревни, она оставила сына на попечение Тадонга, а сама удалилась в кабинет, переоделась из летней одежды[1]1
Платье из тончайшей ткани, плотно облегающее фигуру.
[Закрыть] в весеннее платье[2]2
Платье по моде придворных кругов Весны.
[Закрыть] и пригласила ведуна – поговорить об итогах недели, привести в порядок мысли, но сама не заметила, как сбилась и заговорила о том, о чём пыталась научиться молчать.
– Он снова играл с двумя сиротками Бобонака! – она нервно крутила в пальцах платок. – Сегодня за домом Танаты.
Её кабинет был заставлен безделушками: камнями для коллекции, которую она начала собирать и забросила; дорогими перьями; оберегами, которые местные делали из любых материалов, попадавшихся им под руку; кругами для гадания; свитками – их Надани лишь перекладывала с места на место, но не читала. Её взгляд упал на засохшие цветы в вазе. Она уверенно подошла к ним, взялась за хрупкие стебельки и замерла, словно в нерешительности. Цветы пахли так же, как и всё здесь – пылью.
– Боги… – женщина принялась ломать стебли снова и снова, мелко кроша их в вазу.
Ведун сидел в кресле, одном из десяти, привезённых из Весны. Жёлтый бархат обивки обрамляли затейливые изгибы чёрного металла, и Надани уже много раз жалела, что не попросила сделать кресла совсем другими – металл, металл, металл, раскалённый Солнцем, и пыль – это тоже было Лето. Всюду, даже в кабинете, напоминала о себе чужая страна. Уванг Сирин был прав, когда предупреждал её не приезжать сюда, но она хотела, чтобы сын жил там, где родился и вырос его отец.
– Сыновья Марбе-уана плохо к нему относятся, – после долгого молчания уныло произнёс ведун.
– Но они – его круг! – Надани резко встряхнула руками, оборачиваясь, и сухие стебли упали на мягкий ковёр. – А он играет с девчонками. И, Боги, Гебье, он снова изображал умирающего. Его убивают в играх! И кто! Что будет дальше?!
Ведун вздохнул и посмотрел в окно.
– Вы спрашивали его, почему он проигрывает?
– Я? – Надани откинула голову и горько рассмеялась. – Я не могу с ним говорить. Порою мне кажется, что он меня ненавидит.
Последние слова она произнесла совсем тихо. Ведун молчал.
– Гебье, он такой нервный! Мальчик не должен быть таким, он же будущий воин. Он и так другой, ты понимаешь: мои волосы, бледная кожа – он совсем не похож на отца, он как чужак. Я боюсь за него. Я не хочу, чтобы они смеялись над ним, не хочу, чтобы он был изгоем!
– Но он изгой, – заметил ведун и снова замолчал. Он мог помочь только делом, но Надани ещё до рождения сына взяла с него слово не говорить с Хином.
Женщина тоже посмотрела в окно, потом переставила несколько вещей на полке. Наконец, успокоившись, произнесла:
– А ты что хотел мне сказать? Что-то плохое ещё случилось?
– Возникла трудность, – ведун повернулся к ней. – Уванг Онни не признаёт ваши права на землю.
– Чудесно! – вырвалось у Надани.
– Прочесть вам письмо?
– Назови только причину.
– Вы не благородной крови, – тихо сказал Гебье, предвидя бурю.
– Ах! – Надани криво улыбнулась. – Изящная формулировка. А кто здесь благородной крови? Может быть, Каогре? Или Марбе? Или сам уванг Онни? Скажи мне: кто – из наших соседей? Назови хоть одного!
– Парва-уан, – уныло промолвил ведун.
Надани скомкала платок и убрала его за пояс.
– Ты же понимаешь, – мрачно выговорила она, – дело только в том, что я чужачка.
– Не переживайте так, – утешил Гебье. – Новость плохая, но Сирин-уванг это предвидел. Мне лишь нужно, чтобы вы разрешили отправить письмо.
– Кому?
– Благородному, который приедет сюда и заявит свои права на землю. Они вполне законны. Его задача ему также известна: позаботиться, чтобы вы и ваш сын могли жить на земле Лета, как и прежде. Только не могу обещать, что это будет легко.
– Кому именно? – нетерпеливо повторила Надани.
Ведун опустил голову:
– Не пугайтесь: я не знаю, кому именно. Право на владение землёй было куплено Сирин-увангом. Когда он решил уехать, то передал его народу Сил'ан. Они выберут представителя и пришлют сюда.
Надани опустила веки, на её лице появилось раздражённое выражение.
– Сил'ан? – медленно выговорила она. – Это что ещё за народ?
– Они правят Весной и пришли сюда из Великого Мира, – коротко ответил ведун. – Но должен предупредить: они живут в закрытых от людей поселениях.
– Почему?
– Мы недостаточно различны и недостаточно похожи.
– Что? – Надани открыла глаза и, хмурясь, присмотрелась к ведуну.
– Мне было приказано сказать вам только это, – вздохнул тот. – И вновь спросить разрешения отправить письмо.
– А если мой ответ: нет?
– Значит, нет.
Ведун поднялся, поклонился и направился к двери. Надани сделала глубокий вдох и окликнула его:
– Гебье!
– Да?
– Да. Что мне ещё остаётся.
Двор крепости был завален рухлядью. От моста до ворот его вымостили камнем, в других местах сухая земля мешалась с песком. Тадонг стоял у обломков старой телеги, скрестив руки на груди, и всё поглядывал на крепость. Он вырос в зоне Умэй, граничащей с Весной. Климат там был прохладнее и мягче, а одежда – куда приличней, по мнению Тадонга. «Именем небес, – думал он, – уж лучше бы даже набедренная повязка. Но это… это облегающее платье… Как можно в нём чувствовать себя мужчиной?»
Ему не терпелось переодеться, но прежде нужно было передать юного Одезри няне, а та всё не показывалась. Тадонг побарабанил пальцами по предплечью. Хин хмуро взглянул на него сквозь длинную чёлку.
– Хоть бы улыбнулся, – попенял ему мужчина. – Я бы хохотал от души, если бы в детстве увидел своего отца в таком наряде.
Хин уставился куда-то прямо перед собой. Тадонг коротко вздохнул:
– Вот ты опять стоишь, что статуя. Уже сколько? Минут пять. Переживаешь что ли?
Рыжий упрямец молчал. Мужчина помассировал переносицу, тоже помолчал какое-то время и заговорил вновь, пытаясь избавиться от чувства неловкости:
– Помнишь, госпожа Одезри велела тебе играть с близнецами. Пойдём, поищем их?
Хин закрыл уши ладонями. Тадонг выставил перед собой руки в примирительном жесте и вновь оглянулся на крепость. Няню он там не увидел.
Двор пересекли три стражника в набедренных повязках и скрылись под навесом у стены. Дозорный громко храпел в тени. Тадонг изнывал от скуки и палящего Солнца. Он вновь посмотрел на Хина: мальчишка сильно потел в тёплом костюме,[3]3
Одежда горожан и благородных Лета: пышные штаны до колен, прочно связанные чулки, рубашка и вамс. И, само собой, перчатки.
[Закрыть] но не уходил с солнцепёка. «У него точно не всё хорошо с головой», – мужчина взял юного Одезри за руку и отвёл в тень стены. Хин не сопротивлялся, но по-прежнему молчал и вновь застыл без движения, как только они остановились. Тадонгу стало не по себе, и тут, наконец, из крепости вышла молодая девушка в длинной белой рубашке служанки.
– Ну, Хин, – радостно провозгласил летень, торопясь уйти, – вот твоя няня. Она о тебе позаботится.
– Меми, – тихо пробормотал мальчишка, разглядывая себя в тусклое овальное зеркало, – почему я не могу одеться как остальные дети?
Служанка весело улыбнулась и затараторила:
– Как же можно, господин Одезри! Вы посмотрите на ваших гостей – двух наследников уана Марбе. Они – не то, что остальные, и одеваются поэтому иначе. Так же и вы.
Хин, хмурясь, повернулся боком. В одежде, которую так нахваливал Тадонг, не было ничего красивого. Из-за неё казалось, что живот большой и выпуклый, а ноги выше колен – раздуты. Чулки и подвязки мальчишка втайне ненавидел – ноги из-за этой пакости уставали, даже если он просто сидел, а коли надеть ещё туфли… Нет, это была не одежда, а орудия пыток.
– И совсем не так же, Меми, – грустно сказал он, насмотревшись на уродливый силуэт. – Они благородные, а я нет. Разве я не должен носить то же, что и люди в деревне? Они такие красивые: стройные, лёгкие. Я даже Вельрику не могу догнать.
Хин досадливо пнул туфли на каблуках, а служанка почему-то рассмеялась.
– Им хорошо так под небом бегать, – она подняла туфли и поставила их перед мальчишкой. – А вам зачем в бальной зале? Там нужна другая красота.
«Какая же это красота?» – молча спросил у зеркала Хин. Меми приняла его молчание за согласие и защебетала:
– Надевайте ваши туфельки, а я вам помогу с беретом.
– Нет! – вырвалось у мальчишки.
Служанка весело приподняла брови:
– Да будет вам, господин Одезри. Госпоже он очень нравится.
– Пусть сама его и носит, – пробурчал Хин. – Он смешной.
– Ну, так вы улыбайтесь, – посоветовала Меми и с удовольствием взяла в руки маленькую бархатную шапку.
– Пожалуйста! – взмолился мальчишка.
– Сожалею, – улыбаясь, няня пристроила берет на рыжих волосах и закрепила четырьмя шпильками. – Вы же хотите порадовать госпожу?
Хин опустил голову.
– А теперь я должен играть с этими благородными?
– Правильно, – улыбнулась Меми.
Мальчишка поплёлся к выходу из комнаты.
Близнецы, вооружившись обломками деревянного камня, увлечённо выковыривали булыжник из дорожки во дворе. Хин пошёл к ним, чувствуя спиной одобрительный и весёлый взгляд няни.
– Зачем вы это делаете? – спросил он, останавливаясь рядом.
Один из близнецов засмеялся.
– Смотри-ка, хозяин нашёлся, – сказал он второму.
Второй не ответил, полностью сосредоточенный на своём занятии.
– Чего тебе надо? – грубо спросил у Хина первый, и почему-то приветливо улыбнулся.
Одезри некоторое время молча разглядывал нахала – тот напоминал весёлого духа Солнца и даже в нелепом наряде не казался смешным.
– Вы портите дорожку, – наконец, хмуро заметил он. – Если вытащить такой большой камень, колесо застрянет.
«Дух» снова засмеялся.
– Ну, ты даёшь, – сказал он. – Тоже мне сэррин нашёлся. Оглядись, умник, у вас половины камней не хватает.
Хин не нашёлся с ответом и растерянно переступил на месте. «Дух» капризно надул губы и потянул за рукав второго близнеца.
– Лодак, скажи ему, пусть отстанет.
Хин ожидал, что второй огрызнётся: «Сам скажи», но тот поднял голову и совсем как взрослый – бесцеремонно и деловито – осмотрел Одезри с головы до ног.
– Да он и сам сейчас уйдёт, – заключил второй близнец.
Его слова разозлили Хина, и он потребовал:
– Оставьте камень!
– Ещё чего! – с милым видом возмутился «дух». – Лодак, скажи ему.
– Нас двое, а ты один, – как его и просили, сказал второй близнец. – Впрочем, может ты из тех, кто побежит звать отца?
– У него нет отца, – «дух» пихнул брата под бок.
– Откуда мне было знать, – отмахнулся Лодак. – Я учил родословные, но что-то не припомню там… – он поднял глаза на Хина. – Как там твоё имя рода?
– Одезри! – вмешался «дух». – Но это не имя рода. Он не благородный.
– Да? – живо спросил Лодак. – Какой конфуз. А разодет-то! Что за времена: всякий рядится уаном.
Близнецы захохотали. Хин угрюмо смотрел на камень, который они выкапывали.
– Ты ещё здесь? – весело улыбнулся «дух», отсмеявшись.
– Мать велела мне с вами играть, – мрачно ответил Хин. – Так что я не уйду.
Близнецы переглянулись.
– Какой послушный сын, – усмехнулся Лодак. – Тогда развлеки нас.
– Да, да, развлеки, злюка, – захлопал в ладоши «дух».
– Придумай игру, – предложил второй близнец.
Хин повёл их на стену – сторожевой даже не проснулся – остановился у зубцов, встал на носочки и указал рукой на горизонт.
– На самом деле, – сказал он, – я не здесь. Я – там, на свободе. И я не человек, я – птица. Я могу улететь, куда захочу. Я могу увидеть весь мир. Я чувствую ветер на своих перьях, я чувствую Солнце, и я вижу…
– Что ты дурак, – перебил его Лодак. – И руки раскинул. Давай, прыгай вниз, раз ты птица. А мы посмотрим, как ты полетишь.
«Дух» засмеялся.
– Да всё не так, – разозлился Хин.
– Дурак и есть, – утвердил второй близнец. – А теперь и от слов своих отпираешься.
Мальчишка больше всего не любил совместные трапезы: завтраки и обеды. В унылой столовой на первом этаже не было окон, голые каменные стены подавляли древностью и безразличием. Четыре лампы, в которых роились шарики света, освещали длинный прямоугольный стол и сидевших за ним людей, а вчетверо большая часть комнаты лежала в полумраке за их спинами. Хину всегда казалось, будто столовая что-то замышляет.
В ней жили странные существа, прекрасно изучившие повадки людей – поэтому-то их нельзя было застать врасплох, поймать и разглядеть. И всё же мальчишка часто замечал, как их тени пробегают по полу, стенам, а то и потолку. Всё время трапез он гадал, на что они похожи, и почему живут в столь мрачном месте.
Однажды он обратился к ним мысленно и предложил поселиться в других комнатах крепости, описал, как там хорошо: тепло, светит Солнце, в спальнях есть даже занавеси и ковры. Существа не ответили и даже не показались на глаза. «Почему они не хотят? – раздумывал Хин. – Конечно, ничего особенно заманчивого наверху нет, но как можно отказаться от Солнца?»
Время от времени взрослые прерывали его размышления. Мать как всегда одёргивала: сиди прямо, не клади локти на стол, отвечай, когда тебя спрашивают, не смотри в никуда. Тадонг пытался завязать разговор, но Хин упорно молчал, и даже Надани уже смирилась с таким поведением сына. Мальчишке не нравился покровительственный тон мужчины и его нелепый наряд, выпученные глаза, полные губы, рыжие волосы, короткие пухлые пальцы. У него вызывала отвращение тщательность, с которой Тадонг разделывал пищу, и то, с каким достоинством пережёвывал каждый кусок – будто перетирал меж двумя жерновами челюстей.
Хин пытался понять, разделяют ли обитатели столовой его отношение к мужчине, или же им все люди кажутся чужими и неприятными, но не мог истолковать значения теней. «Каково это: жить в мире без света? – едва его оставляли в покое, как он возобновлял раздумья. – Не нужно думать о смешной одежде, но с другой стороны жить во тьме – всё равно, что быть слепым. Только это не значит быть другим, потому что все люди вокруг тебя тоже слепы».
Мальчишка грустно отправил в рот кусок жёсткого мяса. Он, и не спрашивая, знал, что мать не позволит ему остаться одному в тёмной комнате, чтобы узнать, как чувствует народ столовой. «У них наверняка есть своё, особое зрение, вместо нашего. И они видят что-то более важное, чем то, что видим мы. Но если я не попробую жить как они, то я никогда не разгадаю их тайну».
Две служанки и Меми внесли перемену блюд. Хин закрыл глаза и прислушался, как шуршит одежда, стучат о стол тарелки, звенят бокалы и приборы для еды. Долго слушать ему не дали.
– Хин! – раздражённо воскликнула Надани. – Ты что, спишь за столом?
Он открыл глаза и увидел, что один из близнецов пытался скрыть злорадную улыбку, а второй сохранял невинный вид.
– Нет, госпожа Одезри, – ответствовал Хин, как его учили.
Мать коротко поморщилась и знаком велела ему заняться едой. Мальчишка помешал кашу, но так и не притронулся к ней. Вопреки обыкновению, Надани не сделала ему замечания, но обратилась к близнецам, озадаченно разглядывавшим содержимое своих тарелок:
– Ларан, Лодак, вы уедете домой раньше, чем мы договаривались прежде. Я уже написала уану Марбе.
– Как вам будет угодно, госпожа Одезри, – вежливо ответили оба близнеца, но не поклонились.
– Хин, – строго сказала женщина, – по окончанию обеда я желаю поговорить с тобой.
Мальчишка поджал губы. Он знал, что должен ответить, и не понимал, отчего не может сказать это своими словами. Двое взрослых и близнецы требовательно смотрели на него:
– Как вам будет угодно, – пробурчал Хин, сдаваясь.
Лодак – мальчишка был уверен, что это именно он – снова злорадно улыбнулся.
Надани смотрела в окно кабинета. Обращённое на север,[4]4
В Лете Солнце восходит на севере.
[Закрыть] оно скрывало красоту заката от глаз женщины. Узкая полоса цвета песка над горизонтом постепенно выцветала, небеса темнели пугающе быстро, и всё-таки Надани не поворачивалась к окну спиной. «Как истолковал бы этот знак Хин, – думала она. – Что бы он сказал мне, если бы сейчас стоял рядом? Уж конечно предупредил бы не бороться с грядущим, но подготовиться к нему. Мне кажется, я так и не научилась принимать перемены. Совсем наоборот. Потому ли, что смерть – тоже перемена, всего лишь одна из их числа? И мне страшно представить другие».
Кто-то постучал в дверь. Надани отошла к зеркалу и убедилась, что макияж надёжно скрывает следы слёз, потом села в кресло и лишь тогда разрешила войти. В серую комнату проникла жёлтая полоса света, она обратилась в неровные лоскуты, шириной с дверной проём, – остатки от выкройки человеческой фигуры. Женщина, щурясь, улыбнулась Тадонгу:
– Уже так стемнело. Я даже и не заметила.
Она поднялась было, чтобы снять чехол с лампы на столе, но летень ответил предупредительным жестом и притворил дверь.
– Сидите, – мягко сказал он.
Лампа осветила комнату неярким багровым светом – так что казалось, будто где-то за столом прячется маленький камин.
– Хочешь спросить у меня, почему я отсылаю близнецов так скоро? – поинтересовалась женщина.
– Я доверяю вашему решению и без объяснений, – откликнулся Тадонг.
– К нам приедет гость, – произнесла Надани и запнулась. На её губах появилась усмешка: – Только он не гость, а хозяин этой земли. Так выходит.
– Уан? – медленно выговорил летень и, не веря, уставился на неё.
– Да, – Надани нахмурилась. В присутствии Гебье всё было понятно, а сейчас, когда пришёл её черёд объяснять, мысли запутались в клубок. – Но ты не знаешь его. Он… из Весны.
– Из Весны? – глупо повторил Тадонг. – Но что будет с вами?
– Ничего не будет, – отмахнулась женщина. – Всё по-прежнему. Только… ещё появится этот благородный. Я надеюсь, он не примется устанавливать здесь свои порядки.
Летень долго молчал. Наконец, осторожно спросил:
– Но где же он будет жить?
– Вся заброшенная половина крепости к его услугам, – хмуро откликнулась Надани.
– Вы не слишком-то ему рады, – сделал наблюдение Тадонг.
– Я объясню в присутствии Хина. Прошу тебя, сделай вид, что всё в порядке. Не удивляйся ничему.
Летень что-то обдумал, затем торжественно сделал жест согласия.
– Постараюсь, – сказал он. – И вот насчёт вашего сына, раз уж мы заговорили… Я не смею советовать, конечно, но полагаю, стоило бы учить его – помимо чтения и письма – ещё обращению с дубиной, ножом и копьём. А с изящными искусствами я бы… повременил.
Надани странно улыбнулась.
– Я понимаю, Тадонг, к чему ты говоришь это. Он должен расти мужчиной, а я не позволяю ему притронуться к оружию. Только не в том причина его странностей, а, напротив, его странности – причина моих запретов. Ты уже забыл его игры? А что если он захочет сыграть всерьёз, как три года назад, когда мы едва успели снять его со стены? И ты предлагаешь, чтобы мы сами вложили ему в руки нож?
– А как он будет защищать себя, когда вырастет?
– Пока что ему шесть лет, – отрезала женщина, – и мы можем только надеяться, что с ним ничего не случится. Я не собираюсь подливать масла в огонь.
Летень склонил голову, Надани о чём-то задумалась, и оба вздрогнули, когда раздался стук.
– Входи, Хин, – ласковым голосом позвала женщина.
Дверь отворилась, и мальчишка с виноватым видом переступил через порог.
– Я не обижал наследников уана Марбе, – быстро сказал он.
– Речь не о них, – спокойно заметила Надани. – Я отсылаю их потому, что так пожелал хозяин нашей земли. Он приезжает к нам.
Хин даже поднял голову, но смотрел, хмурясь, куда-то мимо людей.
– Но это не мой отец, – наконец, сказал он. Помрачнел. – Это ещё один благородный.
– Твой отец покинул мир под небесами, – вмешался Тадонг с одобрительного кивка Надани. – И, право, Хин, мне показалось, что ты пренебрежительно отозвался о высшем сословии. Тебе, конечно, это и не пришло бы в голову, но всё же я отмечу, что делать этого не стоит никогда.
Мальчишка едва ли услышал его и неприязненно уставился на мать.
– Ты не говорила до сих пор ни о каком хозяине!
– «Вы», – поправил его Тадонг.
– Хин, у всякой земли есть хозяин, – более жёстко, чем ей того хотелось, выговорила Надани. – И этот хозяин всегда благородный. Ты и сам мог бы понять.
– Ты убеждала меня, что наследник – я!
Женщина ударила ладонью по подлокотнику.
– А ты всегда огрызался, и теперь ведёшь себя как избалованный ребёнок, – она поднялась. – Уан приедет, хочешь ты того или нет. Так же Солнце не спрашивает у тебя разрешения, чтобы взойти поутру. Ты наказан и останешься у себя в комнате до тех пор, пока не будешь готов встретить… уана с подобающим уважением.
– Ты даже не знаешь его имени, – зло буркнул Хин.
Надани досчитала до восьми и спокойно велела Тадонгу:
– Отведи его в спальню и сообщи Меми моё указание.
Когда женщина вновь осталась одна, она устало вздохнула и помассировала виски, прошлась по ковру от двери до окна, обратно, и снова к окну.
Саванна куталась в непроглядную тьму, и Надани различала деревню лишь благодаря ярким огням, похожим на упавшие звёзды. Она знала, что там происходит: местные танцуют вокруг костров, поют песни на странном языке и пьют вонючую жидкость. Надани покачала головой и, накрыв лампу чехлом, вышла из кабинета. Засыпая, она вспомнила, что так и не сказала ни Тадонгу, ни сыну о том, что уан не был человеком.