Текст книги "Научи меня летать"

Автор книги: Виктория Шавина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)

Сил'ан молча опустил глаза. Маг тихо рассмеялся, отошёл от стола, сел на табурет и предположил:

– Ты готовился к тяжёлому разговору?

– Я только что приехал.

Не обращая внимания на сухой тон собеседника, Данастос полюбопытствовал:

– Как Парва-уан?

– Покинул свой народ ради невидимого Солнца три года назад, – задумчиво ответил Келеф. – Или, как говорят местные, ушёл по дороге ветра.

– Три года назад? – изумлённо повторил весен. – А мы думали… Ясно.

– Он удивительно точно для человека предвидел время своего ухода.

Некоторое время они оба ничего не говорили, но тишина казалась магу неловкой.

– И теперь ты решил вернуться? – спросил он.

– Нет, – равнодушно откликнулось изящное существо. – Я думаю оставить Разьеру столицей объединённого владения, но говорить там с Каогре-уаном означает раскрыть ему тайну многих укреплений.

Весен хмыкнулл.

– Значит, в крепость ты приехал ненадолго?

– Так будет лучше.

– А лятхи?

– Остались в Разьере.

Маг вздохнул и хлопнул ладонью по колену.

– Ты так стоишь, будто всё выбираешь: уйти или остаться, – бодро заметил он, пытаясь вернуть разговору привычную лёгкость. – Торопишься куда-то?

– Нет, – ответил уан, откинул голову и посмотрел в потолок. – И всё-таки мне не стоит задерживаться.

– Отчего же? – улыбнулся весен.

Келеф загадочно прищурил глаза, подплыл к нему, остановился за спиной. Человек расслышал шёпот на незнакомом языке, похожий на шум прибоя. Длинные цепкие пальцы исполнили на спине мага несколько тактов из какого-то виртуозного произведения. Данастос попытался обернуться, и тотчас прохладная кожа перчаток легко коснулась его горла. Он вздрогнул и замер.

Сил'ан долго молчал. Тревога постепенно стихла, напряжённость ушла. Маг расслабился, прислушавшись к спокойному безмолвию тёплого уютного дома. Чужие пальцы тоже успокоились и змеями скользнули весену на плечи; они лишь изредка шевелились, словно жили собственной жизнью.

Дитя Океана и Лун негромко и напевно заговорило на общем:

«Ибо я не надеюсь вернуться опять

Ибо я не надеюсь

Ибо я не надеюсь вернуться

Дарованьем и жаром чужим не согреюсь

И к высотам стремлюсь не стремиться в бессилье

Ибо крылья мои не сподобятся боле

В небо взвиться, как птичьи

В небо дряхлое, маленькое и сухое

Много меньше и суше, чем дряхлая воля

Научи нас вниманью и безразличью

Научи нас покою.

Хоть я не надеюсь вернуться опять

Хоть я не надеюсь

Хоть я не надеюсь вернуться

…хоть я ничего не хочу от бессилья

Но в широком окне от скалистого берега

В море летят паруса, в море летят

Распрямлённые крылья

И сердце из глуби былого нетерпеливо

Рвётся к былой сирени, к былым голосам прилива

И расслабленный дух распаляется в споре

За надломленный лютик и запах былого моря

И требует повторенья

Пенья жаворонка и полёта зуйка

И ослепший глаз создаёт

Чьи-то черты под слоновой костью ворот

И вновь на губах остаётся солёный привкус песка

Это место, где сходятся три виденья

Меж голубеющих скал[13]13
  Отрывки из поэмы «Пепельная среда» Томаса Стернза Элиота. Перевод А. Сергеева.


[Закрыть]».

Данастос решительно качнул головой и хотел о чём-то спросить, взволнованный, но Сил'ан его опередил.

– Парва знал так много стихов, что напоминал мне этим существо моего народа, – рассказал он негромко, переходя на морит, – и особенно любил читать такие строки. Я здесь не все слова понимаю. (Пауза.) Рядом с ним было проще, потом два года не так уж плохо, но теперь совсем легко сойти с ума.

Маг молчал. Келеф обнял его за шею и наклонился, заглядывая в лицо.

– Как вы назвали ваше чудовище?

– Прексиан.

– Я сам отвезу его в кёкьё и останусь там так долго, как только смогу. Ты ведь поможешь Оруру обойтись без меня?

– Конечно, – Данастос улыбнулся. – Можешь не сомневаться: сумасшедший правитель нам не нужен.

– Да, – тихо выдохнул Сил'ан и гибко выпрямился. – Неоконченных дел я вам не оставлю…

Он не договорил – дверь во вторую комнату отворилась; юная девушка, показавшаяся уану смутно знакомой, остановилась, комкая в руках лист пергамента. Она удивлённо уставилась на мага, потом на самого Келефа.

– Повелитель, – спокойно проговорил Данастос на общем, – это моя приёмная дочь, Вирра.

Летни, опомнившись, спешно опустилась на одно колено и низко склонила голову.

– Возвращайся в комнату, – распорядился маг. – Я позже проверю, как ты справилась с заданием.

Девушка быстро вышла и плотно затворила дверь.

– Орур пару раз приглашал Вазузу лечить старика, давно выжившего из ума, – заговорил на морите весен. – О нём заботились две девочки, сиротки. Старик умер вскоре после твоего отъезда, и я предложил взять их к себе – не без умысла, конечно. Хотя Вазузу и не рыдала, и не рвала волосы, я понимал, что ей не так просто забыть о своём ребёнке. А когда этот зверёныш набросился на Вельрику, я и вышвырнул его вон.

Сил'ан медленно разжал руки.

– Вирра очень способная, – продолжил маг, – и будет учиться в Весне…

– Поговорим об этом позже, – прервал его Келеф и поплыл к выходу из дома. – Я пришлю за тобой завтра, как только приедет Каогре-уан.

Обдирая кожу до крови трое братьев, один за другим, полезли в заросли колючих кустов. Хин нахмурился, но отказываться было поздно, и, закрыв лицо руками, он пошёл следом, впервые радуясь про себя прочности вычурной ткани своего помпезного наряда. Кусты основательно потрепали костюм, клочья ваты торчали из прорех в вамсе, витали в воздухе, болтались среди чёрного клубка ветвей.

– Ну и зачем… – раздражённо заговорил мальчишка.

Якир отступил в сторону, и Хин запнулся. Окружённая молчаливой злобой кустов, до половины занесённая песком, на четвёрку притихших юнцов смотрела чёрная статуя, покрытая тонким чеканным орнаментом. Изумительно прекрасное, правдивое в своей жизненности, гибкое тело завивалось спиралью. Голова длинным цилиндром выдавалась вперёд, и всё же у неё было лицо: изящного овала, классических черт с особенным выражением затаённой усмешки. Уголки губ украшали насечки в форме листьев.

Нечеловечески прямая осанка, изумительно тонкие сильные кисти пропорционально-стройной фигуры. Тяжёлые браслеты на них – словно оковы, и кольца на длинных подвижных пальцах. Казалось, в металле заточён ритм, заострённо передающий характер: за спокойствием совершенных черт крылся устрашающий гнев.

Хин узнал мягкую гибкость движений статуи и пленительный порыв, облечённый в форму заученных, почти ритуальных жестов. Глубоко высверленные зрачки глаз смотрели на него, и в голове мальчишки бился, становясь всё громче, высокий, пронзительный крик.

– Пойдёмте отсюда, – ёжась под пристальным взглядом пустоты, робко предложил Ито.

Якир медленно и низко поклонился древнему божеству. Кусты затрещали – братья с силой ломились сквозь них, торопясь убраться подальше. Хин шёл за ними, слушая только, как в треске стихает, отдаляясь, незнакомый, им же придуманный голос.

По дороге обратно к крепости сыновья Танаты развеселились: пугали младшего историями ужасов, случившихся с теми, кого ночь застала в пути, а сами знай себе хохотали. Бер смеялся вместе с ними, а всё же то и дело украдкой поглядывал на заходящее Солнце. Старшие братья всё замечали, но не подавали виду.

– И пригласили его нежданные попутчики отужинать с ними, даром, что Луны уже взойдут в небесах скоро – не поздно, дескать, – припомнил очередную байку Якир.

– И он пошёл? – мальчуган с таким волнением заглядывал старшему в рот, точно ночные чудища могли в любой миг выскочить оттуда.

Хин плёлся позади, криво улыбаясь, и чувствовал себя совершенно лишним.

– А то как же! – подхватил Ито. – Подумай сам: темно, страшно… Ууу, жуть! Не уйдёшь же от людей?

– Не уйдёшь, – быстро согласился Бер.

– И тогда, – громким и зловещим низким голосом продолжил Якир, – показалось вдруг селение, о каком путник и не знал. Люди же без страха пошли туда, ну и он за ними следом. Входят, значит. А в селении – не то праздник, не то ожидают кого: костры горят ярко, в чанах суп варится, да так много – войско накормить можно тысячное!

Младший прижался ближе к среднему, старший тряхнул волосами, усмехнулся и вновь заговорил:

– Спрашивает тогда путник у людей: каких же гостей ожидаете вы? А они ему отвечают: всяких привечать рады, спасать от ночной нежити. Он – им: так ведь не слыхал я о вашей деревне прежде. Но его уж подхватили под руки и ведут к одному из домов, приговаривают: и воды натопили, умойся гость дорогой, выкупайся, а одёжку свою отдавай нам – мы тебе новую дадим, вдвое богаче.

– И пошёл? – ахнул Бер.

– Пошёл, – зловеще ухмыльнулся молодой мужчина. – И разложили в той деревне ещё один костёр, а на нём котёл. Помешивают, прихлёбывают, улыбаются. Гостя дорогого, – говорят, – готовим. Незваный он, званого дороже, тем что соли в него надо больше класть, иначе пресно выйдет. Ну да мы не пожалеем.

Младший из летней испуганно вцепился в среднего, а тот переглянулся со старшим, и оба вновь захохотали. Хин обхватил себя за плечи и сгорбился.

– Облачный вечер, юный герой, – неожиданно сказал ему голос позади, такой же равнодушный, как остывшее Солнце.

Мальчишка не ответил. Чёрная фигура проплыла мимо, обгоняя гогочущих юнцов.

– Юный герой? – переспросил Якир, сделав паузу между громкими «ы», напоминавшими стоны харнаптов,[14]14
  Харнапт – крупная домашняя птица. Относится к животным, созданным Кваониомилаон для человека. Данастос разводит харнаптов.


[Закрыть] оставшихся без пары.

Ито захрюкал, даже Бер прыснул со смеху. Хин зло посмотрел в спину Сил'ан и громко расхохотался, вторя летням.

Орур беседовал с миловидной весёлой кухаркой, сменившей в крепости прежнюю, храпевшую как великан. Девица, улыбаясь, перебирала подол, кокетливо поводила плечами и жарко краснела в ответ на незамысловатые комплименты. Мужчина приобнял её за талию и собирался уже отвести в пристройку, как к нему подбежал младший из стражников.

– Уан вернулся, – доложил он.

Старейшина погладил девушку по бедру, затем убрал руку и вслед за стражником направился к мосту. Выщербленная дорога, ведшая ко входу в крепость, показалась летню непривычно широкой, в то же время двор, очищенный от мусора, выглядел убого и пусто. Было похоже, что Келеф тоже это заметил: он внимательно рассматривал землю, размышляя о чём-то.

Стражник, неуверенно оглядываясь, поднялся на стену. Старейшина остановился в двух шагах от Сил'ан, не желая мешать. Немигающие яркие глаза тотчас уставились на человека с безмолвным вопросом, и Орур поклонился:

– Мой повелитель, есть вести из деревни Ихайя на границе с кольцом Рек. Вы просили докладывать немедленно.

– Да, говори, – с интересом откликнулось высокое существо.

– Старейшина непреклонен, но населению давно опостылела эта вражда. Они прислали гонца, – с довольным видом сообщиил летень.

– Сообразили, наконец, что остались одни, – прокомментировал уан.

– Не прошло и века, – согласился Орур. – Так вот: они меж собою решили сбросить Чиссака, но опасаются, что вам придётся не по вкусу их самоуправство.

– А, – протянул Келеф. – Я и не ждал, что они решатся действовать от своего имени. Лично беседовать с гонцом я не стану, чай не уан – много чести. Передай им, что открытого приказа не будет, только молчаливое согласие. Разберутся сами – я сделаю вид, что ничего не заметил. Начнётся мятеж – пусть пеняют на себя. Деревни, восстановленные на пепелищах, стали мне надёжной опорой.

– Последнее тоже передавать? – уточнил старейшина.

– Да, – Сил'ан улыбчиво прищурился, а потом добавил беззаботно: – Сколь недальновиден оказался Чиссак, а ведь я не так давно научился выговаривать его имя. И, выходит, напрасно.

Летень, щурясь, пригляделся к идеальному белому лицу.

– Можно рекомендовать им избрать теперь кого-нибудь с именем попроще, – пошутил он.

Чужое существо усмехнулось.

– Лучше с живым умом и чувством меры, а то память моя и без того превращается в склад ненужных созвучий.

Взрыв хохота и громкая перебранка меж сторожевым и наглыми юнцами отвлекли внимание Орура от разговора. Летень нахмурился.

– Вернулись, – пробормотал он.

Сил'ан развернул голову к воротам так, как человек мог бы, лишь сломав себе шею.

– Они живут в крепости? – ровным тоном спросил он у старейшины.

– Да, – летень скривился про себя, но всё же выговорил. – Я могу попытаться их унять.

– Не нужно, – спокойно ответил правитель и поплыл к навесам.

Дверь в кабинет неожиданно распахнулась. Надани выронила из рук перо, которое вертела в пальцах, но даже не подумала подняться из кресла.

– Убирайтесь вон! – голосом, предвещавшим бурю, отчётливо выговорила она.

Высокая чёрная фигура медленно вплыла в кабинет, остановилась перед письменным столом, улыбаясь.

– Вечер облачный, госпожа Одезри, – вежливо приветствовала она, глядя женщине в глаза. – Позаботьтесь, чтобы госпожа Таната и её многочисленная семья покинули крепость до того, как зажгётся первая звезда. С восходом Лирии я жду вас у себя.

Не дожидаясь ответа, уан направился к выходу. Надани со скрежетом отодвинула кресло, поднялась, тяжело дыша от возмущения.

– Я не служанка, чтобы мною распоряжаться! – крикнула она.

Сил'ан, не оборачиваясь, выплыл в коридор. Женщина бросилась за ним, но копья стражников со стуком сомкнулись перед ней, не выпуская из кабинета. Потрясённая, госпожа Одезри сделала шаг назад, обвела летней ищущим взглядом – в их лицах не было и тени сочувствия. Тогда, задрожав от вдруг нахлынувшего страха, она заглянула за их спины – там, в коридоре спокойно стоял Келеф. Равнодушные оранжевые глаза чуть заметно светились в сером вечернем полумраке.

– Я буду разочарован, если вы не придёте, – сказал уан.

Под тихий шелест шлейфа он уплыл прочь, и стражник, стоявший слева, закрыл дверь.

Глава XIII

Облачная пелена изорвалась, сквозь неё на женщину смотрели крупные равнодушные звёзды. Они набухали, расплывались, протягивали острые лучи – и Надани украдкой, точно кто-то мог увидеть, смаргивала слёзы. К ночи она составила десяток планов мести; каждый обдумывала тщательно, усмехалась злорадно и горько, репетировала фразы, жесты, позы.

Край облака, похожего на ночной город, окрасился в белый. Светоносный туман клубился волнами, колебался зыбкими прохладными складками и всё светлел, сгущаясь. Госпожа Одезри коротко вздохнула, поправила громоздкое парадное платье и, шурша на всю крепость, боком протиснулась в коридор.

Ночной холод отрезвил женщину. Месть? Вечерними фантазиями не убьёшь и не ранишь чудовище. «Неуязвимых нет, – тихо повторяла она, пока шла по двору. – Я научусь терпению: однажды непременно настанет мой час».

Каменная плита с гулким вздохом откатилась в сторону. Госпожа Одезри поджала пальцы на ногах, но голову вскинула гордо и остекленевшим взглядом уставилась в темноту настолько яркую, что сине-оранжевые круги вспыхивали перед глазами.

– Чего вы ждёте? – негромко спросил Келеф.

Голос чужого существа показался Надани усталым и неживым.

– Я жду? – повторила она. – А что я должна делать?

– Входите.

– Я ничего не вижу.

Женщина говорила осторожно. Её собеседник пошевелился и раздражённо вздохнул.

– Тогда отчего вы не принесли с собой лампу? – очень быстро спросил он. – Или, вы полагаете, я должен заботиться ещё и о вашем удобстве?

– Мне далеко возвращаться! – возмутилась Надани, отступая на шаг.

Недовольство в голосе чудовища испугало её. Что если с ней говорил вовсе не Келеф, но какой-нибудь оборотень – слишком уж непохоже на уана он себя вёл?

– В доме за моей спиной остались только стены, – тем временем объяснило чужое существо. – Там нет ламп.

Женщина сглотнула, пытаясь ничем не выдать свой страх.

– Спросите у стражников, – равнодушно предложил Сил'ан.

Надани повернулась к оборотню спиной, и пошла назад вдоль стены, привычно считая шаги. Неровный, мечущийся багровый свет от факелов, горевших у ворот, вскоре развеял душный мрак. Госпожа Одезри с болезненным удовольствием прислушалась к треску огня.

– Лампы нет, – ответил на её просьбу сторожевой и кивнул в сторону ворот. – Возьмёте один из этих?

Живое, подвижное и яркое пламя, оказавшееся у Надани в руках – пусть и на конце длинной палки – ободрило женщину. Она бесстрашно ступила на чужую половину крепости, а Сил'ан поплыл впереди, указывая дорогу. Широкий коридор уводил всё дальше и дальше – от жизни в заповедный край, словно мост через реку забвения, а вода медленно текла над ним. Уан обернулся, бесшумный и лёгкий, один из сонма ночных теней, танцующих среди облаков в полнолуние – все они лишь рыбы сокрытой от людей реки.

Надани невольно представила себя искателем истины или древних тайн. Услышав очередное сказание, она отправилась ночью к руинам давно погибшего селения, и в центре его, в разрушенном святилище, уже ничего на самом деле не ожидая после долгих лет напрасных поисков, вдруг увидела духа. Вот он – дитя прошлого – стоит и смотрит на неё, посланницу нового времени, величаво, с достоинством и печалью. Они встретились на краткий миг, для чего – лишь Дэсмэр ведомо. Не для того же, чтобы потные руки с отчаянием стиснули древко, кровь гулко забилась в висках, губы пересохли, а последний глоток воздуха застрял в горле?

Женщина тряхнула головой и выставила факел перед собой, защищаясь от морока. «Если бы он в меня влюбился, – неожиданно подумала она. – Ведь я могла бы полюбить его: за ночи без тревог, за уверенность в наступающем дне и защиту, ради Хина. Мне не пришлось бы принимать решения и терпеть упрёки, довольствоваться обществом Тадонга, вечно оставаться в крепости. Я сыграла бы роль счастливой и послушной жены – право, невелика плата.

В конце концов, что подарило мне искреннее чувство? Одиночество и сына – чужого. Я не просила бы о многом, и не мечтала бы о ласке – нет, не она всего важней. Я могла бы любоваться им, даже не пытаясь прикоснуться, если бы всегда, как я оступлюсь, он подал мне руку, как заплачу – нашёл бы тёплое слово, как вздрогну от страха – укрыл от всех врагов и бед. Вот если бы он полюбил меня!..

Но он не захочет и не сможет».

– У Каогре ведь есть свои сыновья. Зачем ему Хин? – с недоумением вопросила Надани, отдавая чудовищу тонкую папку с письмами.

– Один сын, – поправил Келеф. – Ченьхе. Был убит в пьяной драке.

Женщина ахнула и прижала руки к груди.

– Какой ужас!

Сил'ан смерил её недобрым взглядом. Закатное небо в его глазах разгоралось, похищая свет факела. Надани подобралась и насторожилась, готовая дать отпор.

– Вы его не знали, – только и сказало чёрное существо.

Госпожа Одезри нахмурилась и ответила резко.

– Я в жизни немало повидала! И представляю, как ужасно: вот так из-за немилости судьбы потерять любимого человека. Да ещё подобная гибель! Вы что же запрещаете мне сочувствовать? Или вы рады этой смерти? Стыдитесь!

– Стыдиться я не буду, – Келеф отвернулся. – Если вы закончили переживать за чужого сына, вспомним теперь о вашем. Право, я не намерен длить разговор.

Рот Надани искривился.

– Можно подумать, мне доставляет удовольствие общество столь чуткого и галантного собеседника, а Солнце так и сияет за окном. Да и пришла я, уж конечно, без приглашения.

Существо обернулось медленно, с томной грацией, будто огромная змея.

– И говорим мы, стало быть, о моём ребёнке?

Женщина наморщила лоб, поджала губы, промолчала. Сил'ан величественно проплыл мимо неё, сохраняя нечеловечески прямую осанку напряжённого тела.

– После смерти сына, Каогре-уан вновь женился, – монотонно заговорил он, словно читал мятый лист пергамента, испещрённый мелкими буквами. – Жест отчаяния. Ему свыше восьмидесяти лет, для человека это очень много.

– А сколько лет его жене?

– Девятнадцать. Два года назад у них родилась дочь, тогда правитель, должно быть, и осознал, что, одари его Дэсмэр наследником, тот всё равно не успел бы повзрослеть.

– Два года назад? – ошеломлённо переспросила Надани. – То есть мой мальчик должен жениться на…

– Нет, – раздражённо перебил Келеф. – Каогре-уан не может ждать, пока эта ненужная дочь войдёт в пору. У него есть вторая, сводная сестра ушедшего. Её имя Ценьхе.

Женщина вздохнула с облегчением и деловито поинтересовалась:

– Сколько ей?

– Девятнадцать.

– Д-девятнадцать? Но… как же? Вы не перепутали с новой женой?

Сил'ан не снизошёл до ответа. Госпожа Одезри медленно сжала правую в кулак и загнула три пальца на левой.

– Но ведь она на восемь лет старше Хина!

– Каогре-уан хочет получить клятвенное обещание – для того он и приезжает – но согласен отсрочить союз на три года до дня совершеннолетия вашего сына.

– Но ей же тогда будет… – Надани запнулась.

– Двадцать два, – равнодушно подсказал Келеф.

– Совершенно невозможно! – женщина с негодованием топнула ногой.

Сил'ан усмехнулся.

– В приданное за ней Каогре-уан отдаёт всё своё владение.

Госпожа Одезри замерла, широко раскрыла глаза с покрасневшими веками и уставилась в нарисованное лицо острым взглядом торговки, давно поджидавшей какого-нибудь незадачливого простака.

– И-и, – вздрогнув, она мотнула головой, – это ведь много?

– Всего на треть меньше вашего. Даже теперь.

– Боги, – Надани прижала руки к груди.

– Решайте вы, – папка исчезла из рук Келефа. – Моё дело лишь передать предложение, а после – три года – я готов управлять чем угодно.

Женщина улыбнулась, вначале неуверенно, потом шире.

– Так значит, вы уедете, как только Хин женится? – ещё не веря, уточнила она.

– Да.

– Какое счастье.

– Да, – улыбчиво прищурившись, согласился Сил'ан.

Надани едва ли услышала его, восторг в её глазах напоминал о ребёнке, которому подарили самую желанную игрушку. Размеренный и спокойный мужской голос вернул её с небес на землю:

– Я хочу, чтобы вы присутствовали сегодня при разговоре с Каогре-уаном. Ребёнок ваш, вы и распоряжайтесь его жизнью.

– Уж конечно! – гордо хмыкнула женщина.

– Замечательно, – молвил Келеф гораздо мягче, словно довольный исходом разговора. – Трудно было убедить Каогре-уана вести беседу при вас. Он согласился, но на своих условиях.

– Что если они мне не понравятся? – тотчас насторожилась Надани.

Сил'ан пропустил прядь волос между пальцами.

– Можете поступать, как вздумается. Одёригвать вас я не стану. Возможно, Каогре-уан сочтёт меня слабым глупцом, которым вертит женщина – я переживу. Мне-то скоро возвращаться домой, а вы и ваш сын никуда из Лета не денетесь. Туземцы не любят чужаков, даже тихих – люди вообще не любят тех, кто на них непохож, разве не так? Вот и подумайте, какое отношение вызовет ваше своеволие.

Госпожа Одезри нахмурилась и отвела взгляд.

Рассветное Солнце запуталось в рыжем тумане над далью. Уан Каогре внимательно присмотрелся к крепости, глубоко вдыхая тревожный, сладковатый запах утра.

– Неудавшаяся каменная мозаика, – сказал он первому советнику. – Вот на что это похоже.

Свита осталась во дворе, её окружили любопытные, но недружелюбные воины уана Келефа. Двое из них провели чужого правителя по коридорам, глухим, тёмным и пыльным, остановились у одной из дверей на втором этаже и отворили её, не стуча. Каогре скользнул взглядом по потёртому ковру на полу, пустому раздражающе-жёлтому креслу. На столе, массивном и старом, в беспорядке валялись перья, обереги, свитки и пёстрые камни.

Без лишней торопливости старик перешагнул порог. Дверь стукнула, закрывшись за ним. Женщина, похожая на неприступную крепость в платье, которое не пристало носить безродным чужакам, отвернулась от окна. Она поклонилась так низко, как позволяли ей корсет, металлические пластины на лифе и обручи под юбкой. Уан Каогре, сощурившись, уставился на её немытые волосы – их тёмный рыжий цвет вызывал у него отвращение; затем перевёл взгляд на длинное и бледное лицо, всё в точках – не болезнь ли? Безвкусная вышивка на одежде, дешёвые украшения, а уж рост! «Отец её ребёнка – либо слепец, либо пьяница», – заключил старик.

Хозяин крепости поднялся из кресла. Каогре, наконец, посмотрел на него и замер, ощутив озноб от дурного предчувствия. Сожаление и понимание пришли слишком поздно.

С горькой улыбкой старик наклонил голову:

– Благодарю за гостеприимство, уан Кереф, – хрипло выговорил он. – Ваш переводчик здесь? Так давайте начнём.

Весен и Сил'ан стояли рядом на стене под палящими лучами Солнца. Сторожевой, созерцая из гамака эту добровольную пытку, неодобрительно ворчал. Стражники и воины, сбежавшие от жестокого светила в тень навесов, удивилялись чужому безрассудству.

Зеленоватое полуденное Солнце безмятежно сияло над песками. У горизонта справа колебалось кисейное облако пыли.

– Я его не таким себе представлял, – признался Данастос после долгого молчания.

Яркие глаза Келефа скрылись под ресницами.

– Сколько бы человек ни колотил в запертые двери, ему остаётся только умереть у порога или смириться и уйти прочь, – ответил он тихо.

– Прошлое нельзя ни вернуть, ни изменить, – согласился маг. – Уехать в самое пекло – подумать только. Отчего не подождать до вечера, или он боится сумерек?

– У него дрожали руки.

– Что? – Данастос изумлённо развернулся к Сил'ан.

– Ты слышал, – ровно заметил тот.

Маг усмехнулся, встряхнул волосами и, как и прежде, уставился вдаль. Келеф всё молчал, тогда весен заговорил вновь, доверительным тоном:

– Знаешь, ведь он разбил Каяру-уана, все были наслышаны о Каогре. Даже я. И все считали его величайшей угрозой. Я ожидал встречи с необычным человеком, в некотором роде – больше чем человеком.

– Мало тебе меня? – улыбчиво прищурился уан.

– Какое самомнение, – хмыкнул Данастос, вздохнул и продожил серьёзно. – Всё время, пока мы говорили, я смотрел на него, пытался различить хоть тень величия, избранности – чего-нибудь. Но, право, так и не увидел разницы меж ним и, к примеру, старейшинами наших деревень.

Келеф едва заметно покачал головой:

– Парва-уан говорил: человек не знает себя. И в десять, и в тридцать, и в пятьдесят он думает, что останется всё таким же. Он не предвидит, что может выбиться из сил, а годы успеха приведут его к краху – он почему-то не сделает последнего шага к вершине или, напротив, получит то, что давно ему не нужно.

Данастос хмыкнул и переспросил иронично:

– Парва-уан? Весены и летни чужие. И мне не слишком-то лестно, что ты для себя равняешь их и нас.

– Дан, – Келеф ласково коснулся щеки весена кончиками пальцев, – вы одной крови.

Тот сотворил несогласный жест.

– Кровь здесь ничего не решает, – убеждённо высказался он. – У нас не осталось общего по духу: мы стремимся ввысь, они – хуже зверей. Таков итог сотен лет, и его не отменишь. Они умрут у порога. Я понимаю, в чём ошибался, – добавил он. – Слава – не то, что может превратить человека – тем более летня – в высшее существо.

– Тебе бы с Сэф поговорить, – недовольно откликнулся Сил'ан. – Они любят рассуждать о высших и недостойных, но меня этот вопрос оставляет равнодушным.

– Он тебя злит.

Уан капризно поджал губы:

– Даже если так.

Данастос вытер пот со лба рукавом мантии.

– Пойдём уже, – попросил он. – Я не хочу вонять, как госпожа Одезри. И надо ещё посмотреть, не набрался ли я от неё насекомых.

Дитя Океана и Лун одарило мага задумчивым взглядом из под ресниц:

– Ты иди, разыщи детей и Вазузу. Когда будете готовы уезжать – скажи мне.

Едва весен ушёл, Сил'ан развернул голову назад и с интересом посмотрел во двор. Маг скрылся за углом, ткань одного из навесов колыхнулась, раздвинулась, пропуская стройную фигуру немолодой уже женщины, одетой в белое платье летней. Она быстро огляделась и вздрогнула, встретив взгляд уана. Келеф поманил её рукой, и ведунья торопливо поднялась на стену.

– Вы, наверное, хотите знать, почему я пряталась от мужа? – негромко спросила она, подходя.

– Чтобы поговорить со мною без него. Сказать то, что он не одобрит. Стоит ли?

Вазузу закусила губу, сжала руки.

– Мой повелитель… – летни запнулась и нахмурилась, смело посмотрела Сил'ан в глаза. – Мой повелитель, – повторила она уверенно. – Вне всякого сомнения, вы верите моему мужу больше, чем мне, и скорее прислушаетесь к нему. Я всего лишь женщина, и рискую вызвать ваше неудовольствие, но есть то, чего он – мужчина и маг – никогда вам не скажет.

Келеф молча смотрел на неё. Вазузу чувствовала, как иссякает её решимость. Она обратилась за поддержкой к своей стихии и заговорила, словно в омут бросаясь:

– Вы дурно поступили с юным Одезри, мой повелитель. Знаете ли вы, каково это: быть брошенным, нелюбимым? Мать боится его – она хотела «идеального младенца» вместо живого человеческого существа, в котором от зверя всегда немало. Хин разочаровал её ожидания, в сердце госпожи Одезри их сменили отчуждение и злоба. А для ребёнка это стало шоком – вот почему Хин не испытывает привязанности ни к одному человеку. Вместе с тем одиночество вызывает в нём ужас, ему кажется, что он не принадлежит к этому миру, а всё происходящее вокруг – не более чем сон.

Его окружают холодность и жестокость, и он лишь отвечает на них по-своему, учится выживать. Однако, он не переменится и когда повзрослеет – маски и приёмы, за которыми он прячется от нас сейчас, навсегда останутся частью его натуры. Он ждал вашего возвращения год, понимал и не хотел верить, что вы не вернётесь. Потом пришло отчаяние и, наконец, он подчинился тому, что не в силах был изменить. Покинутый, он делает всё, чтобы привыкнуть к разочарованию и брошенности. Пытаясь сдержать боль, он перестаёт жить – уже ничего не желает, ни к чему не стремится, обращается против собственных потребностей, против себя самого. Он так старается ненавидеть вас, но больше всего он ненавидит себя и уже давно. Единственные мечты, которые у него остались – мечты о смерти.

Во дворе показался Данастос, окружённый двумя весёлыми, нарядными девочками. Маг улыбался, но стоило ему взглянуть на стену, как улыбка сошла с его лица. Он что-то коротко сказал и едва ли не бегом бросился к лестнице.

Вазузу виновато потянула носом и торопливо окончила речь:

– Он привязался к вам, мой повелитель. Прошу вас, не бросайте его снова, поговорите с ним!

Весен, встревоженный и запыхавшийся, остановился рядом с женой.

– Почему бы людям самим не заботиться о своих детях? – холодно и недобро спросил Сил'ан, глядя на ведунью.

Та хотела ответить, но Данастос схватил её за волосы и вынудил опуститься на колени, точно провинившегося ученика.

– Молчи, – мрачно велел он, – достаточно уже.

Затем и сам медленно опустился на одно колено, наклонил голову.

– Мой повелитель, прошу вас о снисхождении.

Келеф долго молчал, наконец, ответил на морите:

– В первый и последний раз.

Маг наклонил голову ниже, поднялся и, грубо схватив жену за руку, потащил за собой.

– Как тебе только в голову могло придти говорить с ним в таком тоне, да ещё о ребёнке-чужаке! – возмущался Данастос по дороге домой, нисколько не стесняясь присутствия девочек. – Вазузу, милая, ты умом повредилась? Солнце голову напекло? Объясни мне!

Женщина только вздыхала и, морщась, вытирала слёзы.

– Жалко тебе этого мальчишку? – не унимался весен. – Так учила бы госпожу Одезри, как воспитывать детей! Что, неужели это не так занимательно?