Текст книги "Не небом едины (СИ)"
Автор книги: Виктория Стальная
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)
Глава 20
Готова поклясться, что в тот момент ощутила кожей, как Платон меня раздевает глазами через зеркало, впивается взглядом в изгиб спины, пожирает мои бёдра, обхватывает за талию, опускаясь ниже. Я вспыхнула от непривычного, и, наверное, неприличного для моих 42 лет возбуждения…возбуждения, накрывшего приятной истомой, от одного только взгляда какого-то мальчишки. Да, возможно, Платон был не так уж и молод, как мне казалось. Но я не могла себя переселить, переступить через навешанные обществом догмы, да и Леонид подлил масла в огонь моих сомнений своим напоминанием о венчании. Я только-только начала хоть как-то оживать, приходить в себя после предательства бывшего, постепенно вернулась отчасти к себе – к той Марте Ильинской, какой была…17 лет назад.
«17 лет назад. Степан сказал, что Плутоний искал якобы меня около 17 лет. Та же цифра. Совпадение ли?», – мысли овеяли меня леденящим холодом душу, и я инстинктивно передёрнула плечами.
– Вы не ушли? – сухо заговорил мой несостоявшийся волшебник на расстоянии. Его каре-голубые глаза заметно потухли. Платон смотрел будто сквозь меня, не выражая никакого интереса, отчего я вдруг явственно огорчилась. Плутоний и правда повлиял на меня сказочно за время нашего знакомства и общения – он разбудил во мне женщину, что уснула и погрязла под грудой кастрюль, ложек-поварёшек и семейно-бытовых забот. Зря Лёня напомнил мне про венчание. Я и тогда то была против этого серьёзного шага, понимая, что не настолько верую в Бога и Божий промысел, трезво осознавая, что не готова брать на себя ответственность за…такой священный брак с мужем. Но Липатов настоял, уговорил. А я тогда вообще была словно во сне, сама не своя. Меня продолжали мучить кошмары по ночам после аварии, в которую мы попали с отцом. Отец погиб в той аварии, а я очнулась на больничной койке спустя месяц с частичной потерей памяти. По сути, Леонид возвращал меня к жизни, помогал вспомнить, как и чем я жила, убеждал меня в том, какая у нас с ним сказочная любовь, умолчав на какое-то время о гибели отца. Мне было ни к чему, что отец меня не навещает, поскольку он много работал всегда. И я была уверена, что он просто не стал меня беспокоить. Я планировала после выписки поехать к нему с пирожками с голубикой, а в итоге оказалась на могиле, проклиная Липатова, на чём свет стоит, что не дал мне попрощаться с родным человеком, коего я едва ли обрела, полюбила всем сердцем и узнала. Получилось, что сначала мне не давала сблизиться с отцом мать, а затем мой Божественный, воцерковленный муж не дал мне попрощаться с отцом. На глаза навернулись слёзы, меня внезапно осенило, что всю свою жизнь я была окружена конченными эгоистами, которым не было совершенно никакого дела до моих чувств, желаний. Я молчала, терпела и унижалась перед ними. Я старалась для них, пыталась угодить то матери, то мужу, то подругам, то золовке Марине, да много, кому. Я беспрекословно подчинялась чьей-то воле. И при этом мной все продолжали оставаться недовольны. Ирония в том, что замуж за Лёню я сбежала от матери, надеясь с ним обрести покой и семейное счастье. Нет, я его любила. Я, конечно, искренне и безудержно любила мужа…бывшего. «Или после аварии Леонид меня уговорил, что мы любим друг друга?», – зародились у меня нежданные подозрения. Я вспомнила разговор Платона и Степана:
– Для чего только от тебя скрыли правду? Ума не приложу.
– Потому что этот прохвост спал и видел, как бы прибрать к рукам богатства её отца. Она ведь почти ушла от него, какого лешего вернулась? После аварии мозги напрочь отбило.
«Что, если речь действительно шла обо мне и, получается, о Лёне?», – с грустью подумала я и расплакалась, чем удивила всех присутствующих.
– Что такое? Отчего ты плачешь? – Платон нерешительно приблизился ко мне, и я сама кинулась ему в объятья, зарываясь носом в его рубашку, с приятным ароматом хвои и сандала. Мужчина крепко прижал меня к себе и стал заботливо гладить по спине, а я зарыдала в голос, не стесняясь навалившегося безутешного отчаяния.
– Что произошло? – недоумевал Калинин.
– Нам лучше уйти, милый, – Лейла потащила мужа за руку в сторону.
– Давай переместимся в более укромное место, Марта? – предложил нежно Плутоний.
– Хорошо, – прошептала я и…потянулась губами к губам мужчины. Резким толчком меня выбило из объятий Платона, я схватилась за ноющий бок и услышала какую-то суматоху. Краем глаза сквозь пелену слёз заметила, как Лейла оттаскивает за кудри Алёну, а Степан останавливает при этом Лейлу, держа её цепко за талию, пока она пинает воздух прозрачными лодочками.
Я разогнулась и увидела у себя на платье алое пятно, подняла встревоженный взгляд на Платона. Мужчина стоял бледный как накрахмаленная простыня, неотрывно испуганно глядя на меня.
– Кажется, у меня кровь, – я прикоснулась к месту, где алело платье, и почувствовала на своих пальцах солоноватую влагу.
– Я посмотрю, вам тут весело и без меня. Платонов, что же ты мне угрожал зря, если сам справился со своей курицей? – Она остро засмеялась, держа в руках осколок вазы, которую я разбила. – Значит так, либо ты возвращаешь на работу Марту, просишь у неё прощения и больше не трогаешь потом, либо уходишь по собственному желанию из компании. Платон, Платон, и стоило оно того? – Блондинка истерично захохотала, оглушая противно фойе.
– Алёна? Ты ополоумела вконец? – Платон ринулся ко мне. – Ты! Ты напала на человека?!
– Кто человек, она? – Алёна презрительно скривилась и указала на меня осколком вазы, а я сжалась от ужаса и схватила Платона за руку. – Она – чудовище! Да, чудовище, что вторглось в мою чудесную жизнь и разрушило её до основания. Если бы не она, тварь! – Обезумившая женщина замахнулась на меня, и я по инерции отступила, попав в руки Степана и Лейлы, которые меня аккуратно усадили на диван. А Платон остался стоять напротив Алёны. – Если бы не твоя Марточка, ты бы женился на мне как миленький. Я же столько лет угробила на тебя. Я раздвигала перед тобой ноги по первому щелчку пальцев. Платон устал – Алёна, спустись ко мне в машину. Платон проиграл дело – Алёна, зайди в мой кабинет. У Платона увели важного клиента – Алёна, зайди в переговорную, встань к стене и развернись ко мне задом. У Платона намечается серьёзное дело – Алёнушка, расслабь меня, поработай ротиком. А у тебя же там ничего не стоит. Ты, Платонов, не мужик. И я терпела твои скудные крохи пятиминутного, унылого секса, соглашаясь на все твои незатейливые игрища. Платончик, ты импотент и извращенец, и пусть об этом узнают все!
– Так нашла бы себе альфа-самца с дубиной, и трахалась с ним до умопомрачения. И ты сама всегда инициировала наши игрища! Я не такой озабоченный маньяк, каким ты пытаешься меня выставить перед всеми, а здоровый мужик с нормальными потребностями, не надо тут перекладывать с больной головы на здоровую. – взбесился Платон и побагровел.
– Фу, как грубо, Платоша. Зачем мне трахаться с какими-то непонятными самцами, когда я люблю тебя?
– Алёна? Да ты не способна любить никого, кроме себя.
– Ой, много ли ты понимаешь в чувствах, милый? Спроси любую, стала бы она спать с мужчиной хотя бы год, который её не может удовлетворить в постели.
– При чём здесь секс и любовь, Алёна? Любовь – дана свыше и никак не связана с грязными утехами и горизонтальной плоскостью.
– Любовь дана свыше, – Алёна покрутила осколком перед Платоном, – а проверим? Проверим, она тебя любит, так как ты её?
Женщина в секунду бросилась на Платона, а я рванула с дивана и заслонила собой…любимого…напоровшись на осколок вазы.
Глава 21
Я сижу на скамейке, прикрыв глаза, солнце знойно припекает и ослепляет. Слышу приближающиеся, родные сердцу шаги, и радостно подскакиваю. Замечаю рядом с отцом незнакомого юношу неопределенного возраста, то ли моего возраста, то ли значительно моложе меня. Его волосы золотом переливаются на солнце. Он внимательно меня изучает сосредоточенным, по-детски любопытным взглядом глазами необычного цвета, то ли серого, то ли янтарного.
– Знакомься, Марта, это Платон. Он будет мне помогать ремонтировать и реставрировать часы.
Юноша протягивает мне в знак приветствия свою худенькую, но крепкую руку. От нашего рукопожатия по телу разливается тепло, хотя на улице и без того стоит невыносимая жара. Я одёргиваю руку и отворачиваюсь, чтобы отец не заметил моего смущения. Хотя, чего мне, собственно, смущаться, ведь я уже давно, как говорят в народе, невеста на выданье. Недавно как раз поругалась со своим горе-женихом.
– Как твой Леопольд поживает? Продолжаешь с ним жить дружно? – едко замечает отец и смеётся глазами, видно, переживает за свою непутевую дочь. Да я и сама всё умом понимаю, и сердце как раньше с трепетом не бьётся, как подумаю о нём. Наоборот, огреть его чем-нибудь хочется и прогнать к этой Элине или Илоне. Тьфу, противно, как вспомню их вдвоём на нашей кровати.
– Пап, прошу, давай не при посторонних. И он не Леопольд, а Леонид, сколько можно повторять.
– Платон мне не посторонний, а свой, что ни на есть. А сколько тебе можно повторять, чтобы втемяшить в твою очаровательную головку, что вы с Леопольдом не пара? Ему же только твои, точнее мои деньги нужны. Гол как сокол женишок твой.
Я почувствовала спиной, как прожигает меня взглядом этот свой, этот противный светловолосый парень, и не ошиблась, обернувшись. Он следил за мной с неподдельным интересом и злил, ох как злил меня столь пристальным, настойчивым вниманием.
– Чего уставился? Как там тебя, Плутоний? – съязвила я, но он пропустил мою издевку и приветливо, лучезарно мне улыбнулся.
– Плутон – восхитительная, завораживающая карликовая планета. Поэтому вы можете называть меня и Плутоном, и Плутонием. Я буду только рад, Марта.
– Больно надо мне к вам как-то обращаться. Я вас не знала и знать не собираюсь. – я фыркнула и получила от отца подзатыльник…заслуженно. Я не должна была хамить, это не походило вовсе на меня. Но обида из-за измены Леонида больно жгла меня изнутри, и мне хотелось на кого-то выплеснуть свою боль, избавиться от неё.
– Марта, ершистая ты коза-дереза, ёшки-матрёшки! Чего дерзишь хорошему человеку и в дурном свете себя выставляешь?
– Я не обязана любезничать со всеми подряд, мне матери хватает.
– И Леопольда, – подтрунил отец.
– И Леопольда, – согласилась я, нехотя, – а всем Плутониям не угодишь. Ты его чего нанял? Часы ремонтировать и реставрировать? Так пусть делом и занимается, а не на меня таращится. Я не картина, и цветы на мне не растут.
– Может, ты ему приглянулась? – отец поправил косынку и потёр заговорщицки руки.
– Папа, что за глупости? Ты чего удумал? Кто и кому приглянуться тут мог? У меня жених есть, вот пойду к нему мириться, в ЗАГС заявление подадим. Ой, совсем забыла, я же пирожков твоих любимых напекла с голубикой. – я кинулась в мастерскую и принесла отцу с его подмастерьем большую глубокую тарелку с пирожками, прикрытую полотенцем.
– Женишок весь выйдет, одна останешься куковать в девках. Ты присмотрись к Платону то, не гони от себя сразу.
– Юрий Георгиевич, раз у неё любовь, то надобно вам порадоваться за дочку, не смущайте вы её. Да и зачем я ей? Ни кола, ни двора, ничего у меня за душой. – вдруг заговорил юноша, с удовольствием уплетая мои пирожки…
Я открываю глаза. Знакомая палата. Знакомые цветы – терпеть не могу жёлтые тюльпаны и из-за неутешительной песни Наташи Королёвой, и из-за неприятного мне аромата. Сразу видно, кто мне их подарил…бывший. Только вот загвоздка. Лёня дарил мне жёлтые тюльпаны намеренно каждый раз, когда пытался со мной помириться или как тогда снова сойтись. Привычно нажимаю на пульт, что свисает со стены над больничной койкой. Низ живота ноет от боли, видимо, зашитая рана пульсирует и заживает. Я отгоняю от себя горестные воспоминания о корпоративной вечеринке. В палату заходит врач и чуть ли не в припрыжку ликующий Леонид. Я не понимаю, чего от него ждать. Что за феерия торжества? К чему цветы? И…если не ошибаюсь, та же палата. Липатов по-хозяйски присаживается ко мне, разглаживает складки на одеяле. Я обалдеваю, но молчу. Мне просто интересно, что он задумал, как себя поведёт. Что за театрализованная постановка разыгрывается передо мной, и какая моя в ней роль?
– Любимая, ты пришла в себя?! Как я счастлив! Сколько ночей я провёл возле твоей кровати. Как я ждал, как молился, чтобы ты вернулась оттуда, – бывший высокопарно показывает рукой наверх, как бы на небо, зажмуривает глаза, пускает натужно одну, сиротскую слезу, – вот она сила нашей любви и вера в Бога.
Я в недоумении смотрю на Лёню – какой святой человек, заботливый муж, верующий человек, прямо нимб над ним светится. Я не верю услышанному. Я отказываюсь верить тому, что вижу вокруг себя.
«Эммм… Я что-то пропустила, пока была там за облаками? Так, так, так. Мне 42 года. Я – Ильинская Марта Юрьевна. После 15 лет брака, после венчанного брака от меня ушёл горячо любимый муж к какой-то беременной от него Элине. Скорее бросил меня и выгнал из своей квартиры. Стоп! Почему из его квартиры?! Это квартира моего отца. Я внимательно всматриваюсь в лицо врача – таких совпадений не бывает. Это именно она меня после аварии наблюдала. И из-за её пилюль и капельниц я была не в себе, не соображала. Именно она заключила, что у меня частичная амнезия. Но, что, если я тогда на самом деле была в порядке? И что Лёня с этой врачихой хотят сделать со мной теперь? Зачем я им? И где мой Плутоний?!», – мысли придавливают меня дамокловым мечом к койке, я сжимаю руками простынь, хочу выть от парализующего ужаса, предчувствуя опасность, но придаю лицу смущение и очаровательно улыбаюсь.
– Здравствуйте! Вы кто? Я вас не узнаю, – я пожимаю плечами, закусываю виновато губу и вижу, как…воодушевляется Леонид и хитро подмигивает врачихе.
Глава 22
Дверь моего кабинета отворилась, и я дёрнул головой в сторону входа, о чём пожалел, ибо голова неистово болела и без того. Я скривился от боли и одним глазом посмотрел на вошедшую тётю Машу. Старая ведунья что-то цокнула себе под нос и подошла ко мне с кружкой, от которой исходил пар и своеобразный аромат.
– Марья Тимофеевна, с чем пожаловала? – спросил я устало, потирая саднящие виски.
– Ну и видок у тебя, милок. Ай ничегось, до свадьбы заживёт, – хохотнула тётя Маша.
– До какой свадьбы к лешему? – разозлился я и стукнул кулаком по столу, от чего и покрасневшие, зудящие костяшки заныли сильнее.
– Ты Лешего то не поминай скверным словом, он дух леса, олицетворение природы, вот травки тебе помог собрать. – старуха протянула мне кружку, а я, учуяв, странный, мерзкий для моего обоняния запах, поморщился и отстранился.
– Обойдусь, премного благодарствую.
– Пей, плут, и не спорь. Ты к невестушке своей целым и здоровым хочешь вернуться?
– Невестушка ушла к своему законному муженьку.
– Эх, дурень! Знал бы ты, каково ей сейчас, – сочувственно произнесла ведунья и взглянула на меня с укором.
Я принял кружку из рук тёти Маши, сделал глоток – ничего, пить можно.
– Ты знаешь, что с Мартой?
– Я вижу, что она в большой беде. Не захотели вы меня слушать, не поверили, теперь оба расплачиваетесь за свою горячность.
– В какой беде? Где она? – я вскочил из кресла, и с меня слетели солнцезащитные очки, что скрывали фингалище во весь левый глаз.
– Какой ты размалеванный, батюшки! Красавец! Жених на выданье! – старушка хрипло захохотала.
– Ничего смешного, тётя Маша, – я прикрыл подбитый глаз.
– Не серчай, голубчик, – ведунья заботливо погладила меня по голове, – сейчас сделаем тебе примочки. И будешь как новенький.
– Спасибо, Марья Тимофеевна, – я допил снадобье, собранное Лешим, вернулся к наболевшему вопросу, – что с Мартой?
– Развела вас снова судьба, придётся вам помыкаться друг без друга, и только тогда будете вместе.
– А ну не зли меня, не говори своими загадками. Что с моей любимой?
– Леонид Марту похитил, держит где-то. Сейчас она в порядке, но ей грозит опасность.
– Так надо в полицию обратиться?! – вскипел я и принялся собираться.
– Куда ты, окаянный, намылился? И с чем ты в полицию пойдёшь? У тебя ничего нет на этого прохвоста, к тому же они до сих пор муж и жена.
– Да что же это такое? Чего мне теперь, прикажешь, сидеть, сложа руки?
– Я предлагаю подождать. Время всё расставит по своим местам.
– Это, конечно, здорово звучит. Но, тётя Маша, ты сама подумай, могу я, как мужик, у которого женщина в опасности, ждать и бездействовать? Да я себя уважать перестану!
– Сядь, не кипятись, тебе глаз подлечить надобно, а не бежать, сломя голову. Вон, допрыгался, и чего, спрашивается, ты на него пьяного полез?
– А я должен был стоять и смотреть, как он вытаскивает Марту из машины скорой? Она же вся истекала кровью!
– Нет, разумеется, не передёргивай, – тётя Маша всплакнула и тяжело опустилась на диван, – я же за вас радею с Марточкой. Я же пыталась вас остановить, предупредить, – ведунья умолкла и смутилась.
– Погоди, ты ей что-то подсыпала в тот день? – я вспомнил, как Марта себя вела перед вечеринкой.
– Пришлось, да не вышло у меня старой ничего. Швабры эти, чтоб их, отняли мою силу. Или вас безудержно тянет друг к другу, что мои травы вам противостоять не могут.
– А, есть ли у тебя такие травы, чтобы Марта…кое-что вспомнила после аварии? – вырвалось у меня.
– Кое-что или кое-кого? Тебя что ль, Плутоний? – Марья Тимофеевна подмигнула мне и лукаво улыбнулась.
– Меня что ль. Люблю я её с первого дня знакомства, с пирожков с голубикой.
– А ежели я скажу, что вспомнила она тебя и зовёт, ты услышишь зов любимой? Отыщешь свою Марту сердцем?
– Я не волшебник. Я только учусь. Но ради тех, кого люблю, я способен на любые чудеса.
– Тогда дерзай, влюбленный чародей, – ведунья хитро прищурилась, рассекла воздух рукой в виде какого-то знака и удалилась. А я отчетливо услышал испуганный голос Марты: «Плутоний, родненький, где же ты? Почему ты снова отпустил меня?».
***
– Совсем не узнаёшь меня, любимая? – бывший старательно изображает из себя любящего мужа-страдальца. А мне безумно хочется вернуться в фойе за вазой и как грохнуть этой вазой по голове Леонида. Вот ведь удумал что-то, замыслил против меня. Только, что с меня теперь возьмёшь? Квартиру муженек у меня отнял…папину квартиру, которую он завещал мне и Платону в подарок на свадьбу. В итоге у меня ни квартиры, ни свадьбы, ни Платона, ни отца…ничего. Только хитрющий Липатов и хитрющая врачиха, что 17 лет назад меня пичкала чем-то и по вене что-то пускала, отчего моё сознание спуталось, и начались провалы в памяти. Мимолетно подумала, что, может, и забеременеть я не могу из-за тех экспериментов надо мной после аварии.
– Мужчина, кто вы такой? И почему у меня болит живот? – я страдальчески закатила глаза, опустила одеяло вниз и с трагизмом воззрилась на перевязку.
– Как же так, Изольда Генриховна? Почему она не помнит ме-ня, лю-би-мо-го мужа? – Лёня театрально зарыдал в голос, передавая слово врачихе.
Изольда Генриховна – статная дама, ухоженная, но явно немолодая, старше меня зрительно. У неё тёмно-серые, холодные глаза, тонкие, поджатые губы, русая, вьющаяся коса на плече. Она оценивает меня, словно на рентгене осматривает с ног до головы и, кажется, изнутри тоже. Её руки заправлены в карманы серо-голубого халата. И она…мне не верит, наши взгляды пересекаются, и мы обе пониманием, что я вспомнила, гораздо больше вспомнила, чем им с Леонидом бы хотелось.
– Здравствуй, Изи, – я чуть приподнимаюсь на койке и кряхчу, всё-таки рану тянет.
– Здравствуй, Ильинская. Узнала, – констатирует моя заклятая подруга юности, у которой я, как говорится, увела Лёню.
– Как узнала? Кого? Тебя? – бывший перестаёт играть и по полной выдаёт себя, подпрыгивая с койки, вытягиваясь в рост и переводя удивленный взгляд с меня на Изольду.
– Отомстила, как и обещала? – спрашиваю я, и мы обе грустно усмехаемся.
– Все вопросы к нему, – врачиха похлопывает Липатова по плечу и выходит из палаты.
– Изи, Изи, как ты можешь? – только и успевает крикнуть в след Изольде осевшим от страха голосом бывший.
– Что те-бе на-до от ме-ня, Липатов?! – мой голос ультразвуком разносится по палате, и Лёня зажимает уши, морщится.
– Не мне, Марта, – муженек виновато присаживается ко мне, – а Элине.
Я замечаю, как осунулся Леонид, да и волосы будто поредели, потускнели, под глазами сине-зелёные круги. «Не кормит она его что ли и гоняет в хвост и в гриву?», – не к месту приходит мысль, которая тут же сменяется другой, более здравой в данной ситуации.
– Господи ты Боже мой, Лёня, а этой то, что от меня надо? Плодитесь и размножайтесь на здоровье!
– У Элины какие-то проблемы с развитием плода, что-то там с эмбрионом. Я не знаю всех тонкостей и в подробности не вдаюсь. И Элина сказала, что, если ребёнок родится больным, она от него откажется и бросит меня.
– Сочувствую. Я тут каким боком?
– Твоя дочь могла бы стать донором.
– Липатов, может, Изи позовём назад, пусть осмотрит тебя? – я обалдеваю от несусветного бреда бывшего и устало закрываю глаза.
– У тебя родилась дочь…у нас с тобой родилась дочь. И мы с твоей мамой…подделали за тебя отказ от неё.
