Текст книги "Куколка (СИ)"
Автор книги: Виктория Серебрянская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)
Глава 10
У меня не было ни сил, ни желания лукавить или избегать прямого ответа. В конце концов, стесняться мне нечего. А потому честно сообщила:
– Тогда, в кафе, когда я вас пыталась из него увести, вы, совершенно невменяемый от алкоголя, приняли меня за Чиани и сказали, что с радостью пойдете за мной куда угодно.
На скале было достаточно тихо для того, чтобы я расслышала тихий стон килла и скрип его зубов. Мне даже показалось, что декан затаил дыхание, пережидая то ли боль, то ли приступ ярости. Мелькнула мысль, что он сейчас разозлится и попросту сбежит, тем самым прекратив неприятный разговор и бросив меня одну, без ответов. Но командор, постояв в оцепенении несколько секунд, неожиданно вернулся назад и сел рядом со мной, согнув в колене одну ногу и положив на нее руку. Я покосилась на мужчину: в темноте слабо вырисовывался его силуэт. По-моему, он сидел, запрокинув голову.
– Чиани, Арчианна, это моя дочь, – выдохнул командор в конце концов. А я потеряла челюсть и одновременно ощутила, как меня захлестывает волна боли. Все-таки женат, имеет семью и ребенка…
К счастью, я не успела ни сказать что-то, ни предпринять. Дайренн продолжил рассказ, а я от ужаса и жалости к нему разучилась дышать:
– У меня, как и у всех взрослых и самодостаточных разумных, – продолжил мертвым голосом повествование декан, – была любимая женщина, которая согласилась разделить со мной жизненный путь, была красавица-дочка. Чиани как раз исполнилось пятнадцать лет, когда они с моей супругой отправились навестить ее родственников, пока я принимал пополнение. Я тогда служил в особом подразделении. И мне в голову даже не могло прийти, что, целуя дочку у орбитального лифта, который должен был отнести ее на звездолет, я прощаюсь с моей девочкой навсегда…
На последней фразе голос Дайренна почти превратился в стон. Но он быстро взял себя в руки, практически сразу продолжив рассказ:
– Я безумно злился, когда пришел вызов в день возвращения моих девочек домой. Очень переживал, что не успею выполнить задание, чтобы встретить их в космопорту после перелета. А потому действовал решительно и безжалостно. Когда террористы, захватившие рейсовый звездолет, вышли на связь и предложили обменять одного типа, за все свои прегрешения ожидающего в камере смертной казни, на пассажиров звездолета, я отказался решительно и бескомпромиссно. Слишком поспешил. По инструкции я должен был узнать, что это за звездолет, откуда и куда следует, кто присутствует на борту. Но я торопился выполнить задание. И допустил смертельную ошибку.
Голос Дайренна чем дальше, тем больше выцветал. Терял краски и эмоции. Становился равнодушным, как скала или океан. Как огромный, ледяной космос. А я начала подозревать, что услышу дальше. И сердце в груди будто стиснула чья-то ледяная рука…
– Словно в насмешку террорист-переговорщик тогда еще и поинтересовался у меня, что для меня ценнее всего, – абсолютно мертвым голосом проговорил декан. – Я ответил, что для меня важнее всего служба Альянсу и торжество справедливости. И что с террористами я переговоров не веду. Выражение рожи того типа навсегда врезалось в мою память: сначала недоумение и растерянность. Не на то он рассчитывал. Потом – мрачная решимость. В его оправдание могу сказать, что он, хоть и преступник, не был лишен гуманности и сострадания. Он пытался дать мне шанс. Пытался торговаться за этого их лидера… – Дайренн снова застонал. Мучительно, протяжно, с беспросветным отчаянием. Но потом коротко выдохнул и взял себя в руки: – Я отверг все и предупредил, что начинаю штурм. Тогда переговорщик криво мне усмехнулся и кивнул в знак согласия. Мол, начинай. Добавив, что умрем мы все. В том числе и я. И это будет на моей совести. Это была первая его фраза, которая меня зацепила. Я замешкался, не отдавал приказ, хотя мой зам только этого и ждал. И тогда случилось это… Террористы вывели в зону приема аппарата связи мою супругу и… Чиани…
Дайренн снова запнулся. Над скалой снова повисла тишина. А я не выдержала. Нашла в темноте большую ладонь декана и сжала ее со всей доступной мне силой. Рука была ледяной, несмотря на теплый, я бы даже сказала жаркий вечер. Душа разрывалась от уже услышанного. И от понимания, что еще придется услышать. Отчаянно хотелось обнять командора, передать ему хотя бы частичку своего тепла, как-то утешить и поддержать. Но гордый килл не позволил даже держать его за руку. Быстро выдернул из моих пальцев свою кисть и торопливо продолжил:
– Теперь уже я был готов отдать террористам все и даже больше. Мои девочки… Я не знал, как они оказались на том корабле. Они выглядели до крайности перепуганными и растерянными, Чиани всхлипывала. Вот только остановить, отмотать назад ничего уже было нельзя. На моих глазах один из террористов поднял бластер и насмешливо сообщил моим девочкам, что он им сочувствует, они жили с монстром, который предпочел своей семье политику и что сейчас начнется штурм звездолета. А это дело грязное, их может покалечить. А еще звездолет может разгерметизировать, и тогда они погибнут от удушья. А он не такой зверь и не хочет обрекать их на долгие муки. Лучше все сделать быстро и чисто. Он-де не палач издеваться над невинными. – Дайренн со свистом втянул ноздрями воздух, на миг задержал дыхание, а потом выдохнул глухо, совершенно мертвым тоном: – Я даже пискнуть не успел, а этот подонок поднял бластер и выстрелил сначала в мою пару, потом в Чиани. Дочка еще успела вскрикнуть: «Папа, спаси!» А потом смертоносный луч оборвал ее жизнь. Да и мою тоже. В том штурме я искал смерти. Надеялся, что кто-то из террористов выстрелит в меня и тем самым оборвет мои муки, потушит ядерный костер боли в моей душе. Я намеренно не закрывался, шел первым, нарывался на выстрел. Но все словно сговорились: стреляли куда угодно, только не в меня. Я прошел через штурм, словно на смех всем богам, без единой царапины. Потом было разбирательство, с моего начальника, допустившего мое участие в операции, где моя семья оказалась в заложниках, полетели погоны, его понизили в звании, отправили служить на границу. Мне тоже влетело за отсутствие надлежащей подготовки операции. Но мне было все равно. Меня не трогала даже жалость вышестоящего руководства, которое мне только пальчиком погрозило, по всей видимости, пожалев того, кто потерял всю семью. Жизнь закончилась. Как и говорил тот террорист. Я забил на службу и начал пить. Пропускал операции и дежурства. И в конце концов, командир просто вынужден был отправить меня с глаз подальше. Не под трибунал, как могли поступить с любым другим, нет. Меня перевели преподавать в академию.
Дайренн, наконец, замолчал. Молчала и я. Оглушенная, не понимая, что можно сказать в таком случае. Подоплека поведения командора теперь мне была понятна. Хотя и не во всем. Например, я могла понять мотив, сподвигший его зачислить меня на обучение в обход конкурса. Но я все равно не понимала, почему адмирал Койо отправил нас с деканом в этот лагерь, да еще и с таким жестким условием. Но спрашивать у Дайренна я не планировала, всего лишь хотела выразить свою поддержку и соболезнования. Слова сорвались с губ сами собой:
– Я понимаю вашу боль, декан Дайренн, – тихо начала я. – Мне очень жаль, что так случилось. Если бы это было в моей власти, охотно бы все отмотала назад. Но… Почему адмирал Койо поставил такое жесткое условие? Почему поставил нас в зависимость друг от друга?
– Не понимаешь? – с тяжелой, ядовитой насмешкой поинтересовался у меня килл. Мне показалось, что в темноте мелькнули его белоснежные зубы в оскале ярости и презрения. – А все просто: Койо знает о том, что я пережил, потому что тогда, во время штурма звездолета с заложниками, именно он был моим заместителем. И отчасти считает себя виноватым в произошедшем. Его приказ – это очередная попытка заставить меня вернуться в общество, чувствовать и жить. В данном случае он решил, что я тобой заинтересовался, раз нагло взял и зачислил на обучение в обход конкурса. Решил закрыть глаза на явное нарушение правил и устава академии, рассчитывая, что ответственность за твою судьбу вытащит меня из той дыры, в которую я, по его мнению, загнал сам себя…
Мой мозг не успевал обрабатывать, осознавать то, что говорил командор. Голова шла кругом от эмоций и переживаний. Но за одну мысль я ухватилась, как тонущий за спасательный круг:
– Вы же раньше говорили, что адмирал Койо вам чем-то обязан… – протянула я нерешительно.
– Это он так считает, – не стал отпираться декан. – Потому что я должен был вперед Койо получить звание адмирала и повышение по службе. А в итоге все это досталось моему заму. И Койо считает себя виноватым и обязанным мне за это. Глупости.
На некоторое время между нами повисла натянутая тишина. Я была в шоке от услышанного и не знала, как дальше себя вести, что предпринять. Я словно в один момент оказалась снова подвешена над пропастью одиночества. Малейшее движение, и я сорвусь и улечу в нее без надежды выбраться обратно. Пытаться выяснять и дальше отношения после всего рассказанного Дайренном мне казалось неправильным. Во всяком случае сейчас. Утешать я не умела. Да и что здесь можно сказать, если после гибели его семьи прошло уже немало времени? А судя по тому, что мне эта история с захватом заложников и штурмом звездолета неизвестна, это было в те времена, когда я была слишком маленькой для подобных известий. И родители меня оберегали от них.
Я сама совсем недавно потеряла семью. И только благодаря тому, что изо всех сил старалась не отстать от Павелика, догнать его, а может, и перегнать, я не скатилась в пучину отчаяния и одиночества. Выходит, мне нужно поблагодарить килла за то, что его гадкое, пренебрежительное отношение ко мне помогло мне удержаться на плаву и отыскать свое место под солнцем?..
– Койо думает, что если сумеет меня растормошить, снова заставить жить, завести новую семью, то тем самым отдаст мне свой долг, – вдруг снова задумчиво заговорил Дайренн. А я даже вздрогнула от неожиданности. Слишком сильно погрузилась в свои размышления и потеряла связь с внешним миром. – На мой взгляд, полная ерунда. Спроси у любого медика, и он ответит, что, если конечность уже начала отмирать, ее проще ампутировать, а пациенту вживить электронный протез. Так будет больше пользы для организма. А я как вот та отмирающая конечность. От нее нужно избавляться как можно скорей. А не пытаться спасти, тем самым подвергая опасности весь организм…
Сама от себя такого не ожидала, но я разозлилась:
– Я поняла: вы себя отождествляете с конечностью. Но вы не рука или нога! Как можно от вас избавиться? Предоставить возможность медленно спиваться, пока не погибнете? Но это же не гуманно! И что делать в таком случае тем, кому вы дороги? Как они себя будут чувствовать в таком случае? И речь сейчас идет даже не обо мне!
В груди теснились какие-то сложно определимые чувства. Я сама себе не могла объяснить, почему внезапно вскипела. Но мне вдруг отчаянно захотелось вскочить, наорать на Дайренна, лупить кулаками его по голове, плечам и груди до тех пор, пока… А вот что «пока» я и сама не знала. До тех пор, пока командор не перестанет говорить ерунду? Или, пока не схватит меня в охапку и не зацелует?
Самой себе очень сложно врать. Подсознательно я надеялась именно на это. Мне было жаль дочь и жену декана. Но ведь их нет! И как я поняла, уже давно. Так почему не оставить прошлое в прошлом, и не жить дальше?..
Дальнейшие слова Дайренна показали, что мои слова он проигнорировал.
– Ладно, – вдруг выдохнул, тяжело поднимаясь на ноги, командор, – поздно уже. На твой вопрос, думаю, я дал исчерпывающий ответ. Для тебя, Аврора, идеальным будет завтра с самого утра написать заявление, улететь с Эргаты и забыть про академию, как про страшный сон. Я от своих слов не отказываюсь…
– А вы что будете в таком случае делать? – совершенно непочтительно перебила я декана. У меня вдруг возникло ощущение, что я не с живым существом здесь разговаривала, а пыталась головой пробить проход в скале. Дайренн оказался не прошибаем! – Снова будете упиваться спиртным и жалостью к несчастному себе?
С моей стороны это было бесчестно, жестоко и полностью нарушало любую субординацию. Но последней я была уже сыта по горло. Не знаю, что заставляло меня цепляться за этого инопланетника руками и зубами, возможно, мое треклятое упрямство. А может быть, все было гораздо серьезней и глубже. Но ощущение бесполезного долбления скалы все усиливалось. Зачем мы сюда пришли? К чему весь этот разговор? Я не знала.
Дайренн ничего мне не ответил. Не одернул. Не указал на вопиющее нарушение дисциплины. Некоторое время мы молча смотрели друг на друга в душной и неподвижной темноте. Хотя ладно, смотрел только он. Надеюсь, смотрел. Потому что мои глаза без света ничего не видели. И только спустя целую вечность командор молча протянул руку и цепко ухватил меня за запястье, аккуратно подняв на ноги и потянув в сторону выхода.
Спускались тоже молча. Словно у обоих закончился заряд. Или наговорились на плато на всю оставшуюся жизнь. Но даже так Дайренн заботливо меня страховал, спасая от падения на спуске. Только у двери, ведущей в жилые помещения, командор выпустил мою руку из теплого захвата и спокойно, будто ничего и не было, посоветовал:
– Иди отдыхать. День был тяжелый.
Декан неподвижно стоял до тех пор, пока я не исчезла в темноте коридора, ведущего в казармы, нерешительно пожелав перед этим:
– Спокойной ночи.
И дальше, сколько бы я ни шла, в ночной тишине звучали только мои шаги. Вот упрямец! Ну что бы изменилось, если бы мы вместе дошли до спален?
У меня было странное ощущение, когда я входила в темную и тихую комнату. С одной стороны, день прошел абсолютно бездарно. Я так и не смогла принять важное решение. И невразумительный диалог с деканом Дайренном мне ничем не помог. Ну, кроме того, что теперь я чуть лучше понимала мотивы его поступков. С другой стороны, у меня почему-то зрело в душе какое-то странное, тревожное чувство. Что-то было не так. Что-то пошло вразрез со здравым смыслом. Но что именно, я понять не могла. А потом это и вовсе вылетело у меня из головы, когда я увидела, что почти все постели в комнате заправлены…
Поначалу подумалось, что девчонки пошли погулять и придут позже. Но потом я вспомнила, где нахожусь, и обругала себя идиоткой. В поиске подтверждений догадки, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить единственную спящую соседку, я шагнула к шкафу и распахнула его дверь. Вещей не было. Вернее, были заняты лишь две полки. Остальные печально смотрели на меня пустыми глазницами. И вот тогда я поняла: девушки не выдержали нагрузки и решились прервать свое обучение…
Той ночью я долго лежала без сна, размышляя над тем, во что превратилась моя жизнь. В груди было пусто, словно оттуда что-то вынули, а положить на место забыли. При этом я почему-то не злилась на командора. И ни в чем его не обвиняла. Словно в том, что я призналась ему в любви, а он проигнорировал мои слова, не было ничего особенного. Осознав это, я неожиданно для самой себя задумалась, а была ли любовь вообще? Что я чувствую по отношению к декану?
По плохо выбеленному потолку комнаты бродили тени от прожекторов, освещавших ночью территорию лагеря. За окном что-то мерно шумело, наподобие ветра. Но здесь с ветрами была напряженка: купол искусственной атмосферы на это не был рассчитан. Впрочем, и естественных опасностей тоже не было. Только те, которые создавали инструкторы ради тренировок. На соседней кровати тихо посапывала носом оставшаяся игумарка. Он у нее был слегка кривоват, возможно, когда-то сломан в драке и неправильно сросся. Отсюда и сопение. Но все эти мирные звуки не могли навеять умиротворение и сон. Меня мучили сомнения в собственных силах и возможностях. Но при всем этом я даже не рассматривала перспективу бросить обучение в академии.
Я сама себе не могла объяснить, чем для меня так важно получить диплом факультета, на который попала волей судьбы и одного килла. Аргументы «за», чтобы бросить обучение, не находились. Зато «против» было полно. И не последним среди прочих обоснованием было то, что здесь есть командор…
Дайренн все-таки значил для меня если не все, то очень много. Я сама себе не могла объяснить, почему и как к нему привязалась. Будто вопреки всему здравому смыслу прилепилась к киллу душой. Пробовала в тишине спящей комнаты представить себя в руках другого. В академии было немало красивых парней. Веселых, улыбчивых, отзывчивых, заинтересованно поглядывающих на меня. Но я неожиданно обнаружила, что ни один из них не вызывает у меня желания прижаться к его груди, слушать стук его сердца, засыпать и просыпаться бок о бок с ним… Как тогда, в том отеле…
Мысли тотчас свернули на отель и ту ночь, имевшую для нас с Дайренном настолько катастрофические последствия. Тело вспомнило тяжесть тела килла и как я тащила его до кровати, вспомнила тот жестокий поцелуй. Неожиданно в голову пришла мысль: «А если бы все повторилось и при этом я точно знала, чем все закончится? Как бы я поступила? Все равно потащила бы декана в отель? Или…» Увы, я не знала ответа на этот вопрос. Единственное, что я поняла однозначно, это то, что пугала в случившемся лишь отправка в лагерь. Мне не хватало физических сил для прохождения тренировок. Вот если бы их откуда-то взять. Все было бы совсем по-другому…
Где-то на этих мыслях я незаметно провалилась в сон. А проснулась с рассветом. Четко зная, что должна дальше сделать, как поступить. Торопливо умывшись и приведя себя в порядок, я оделась и помчалась в медицинский кабинет, к арлинте.
Инаи на месте не оказалось. Вместо нее дежурила фарна. Молодая, не слишком уверенная в себе, она встретила меня настороженным взглядом. И совсем не обрадовалась, когда услышала, что я ищу Инаю. А я не сразу поняла, что девчонка решила, будто я сомневаюсь в ее профессиональных навыках и знаниях.
Когда до меня дошло, я замахала руками от переизбытка чувств:
– Нет-нет! Мне не нужна медицинская помощь! Это личное! Мне надо кое-что у Инаи спросить!
Фарна слегка оттаяла, когда сообразила, что я не пренебрегаю ее профессиональными навыками. Но именно что слегка. Просто более любезным тоном предложила:
– Подождите в коридоре. Я сообщу мисс Деэри, что вы хотите ее видеть.
Честно говоря, я опешила. Но пришлось выходить. Кто такая эта арлинта? Дочь президента Альянса? Или его заместитель? Хотя, наверное, даже вице-президента так не опекают, как эти медички друг друга…
Иная пришла быстро. Появилась минут через пять, на ходу застегивая манжеты медицинской куртки. Увидела меня под дверью кабинета, даже запнулась. Окинула быстрым взглядом с ног до головы, словно искала повреждения. А потом посмотрела в глаза и строго спросила:
– Что случилось?
– Ничего, – я даже головой мотнула, подчеркивая свои слова. Все, мол, хорошо.
– А…
Бирюзовые глаза Инаи сначала на мгновение округлись. А потом прищурились, впиваясь в меня ледяными иглами. Под этим взглядом было так же уютно, как и под замерзающим на лету водопадом. Я даже невольно передернула плечами. Иная сразу же словно проснулась. Тряхнула светлыми, небрежно сколотыми кудряшками, прошла еще немного вперед и толкнула соседнюю с той, из которой я вышла, дверь:
– Проходи!
За дверью оказалась небольшая и довольно уютная комнатка. Наверное, это было что-то вроде комнаты отдыха, возможно, даже для персонала: легкие полупрозрачные занавески на единственном окне, какой-то замученный жизнью кустик в горшке на подоконнике, под одной стеной длинный мягкий диван сливового цвета за заметными залысинами на покрытии, наверное, на нем часто сидели. Под другой стенкой стояли несколько стульев, странный на вид столик вроде этажерки на колесиках, его полки были заставлены чашками и прочими принадлежностями чаепития. Рядом с дверью стоял огромный, наглухо закрытый шкаф.
Иная уверенно и привычно дошла до многоэтажного столика и порывистыми движениями включила допотопный электрический чайник. А пока он закипал, выставила на отдельный поднос на ножках вроде карликового стола вазочку с печеньем, чашки с заваркой, сахар и какой-то джем. Мы с ней молчали, пока не закипел чайник. Иная залила заварку кипятком, перенесла поднос на ножках на диван, села сама и кивнула мне на место напротив:
– Чего стоишь? Присаживайся, бери чашку и рассказывай, что у тебя стряслось в такую рань?
Только в этот момент, присаживаясь на край мебели и несмело беря в руки горячую чашку, благоухающую какими-то незнакомыми мне ягодами и травами, я сообразила, что, возможно, не дала Инае отдохнуть после смены. Щекам стало горячо.
– Прости, – покаялась я, беря в руки чашку и пряча в нее нос, чтобы не смотреть на арлинту. – Я не дала тебе отдохнуть после дежурства.
Медичка неопределенно махнула рукой в ответ и тонко улыбнулась:
– Нормально. Но ты лучше рассказывай, не тяни время. У вас сегодня сложная тренировка, может статься так, что всем медработникам найдется дело.
Услышав про тренировку, я напряглась. Отставила в сторону нетронутый чай и сцепила на коленях пальцы, внимательно посмотрела арлинте в лицо:
– Помнишь, ты говорила про варианты? Я все обдумала и пришла к выводу, что без твоей помощи мне не закончить академию и не стать кадровым военным. А я этого хочу больше всего. Помоги мне!
Я даже подалась вперед, жадно глядя на медичку. Стараясь не пропустить даже тени эмоций на ее лице. Иная же, успевшая отхлебнуть горячего напитка, чуть не поперхнулась. Но ни словом, ни жестом меня не попрекнула. Прокашлялась, стерла невидимые мне капельки с подбородка и вздохнула:
– Мда-а-а… – А потом вскинула на меня взгляд бирюзовых глаз, сейчас твердый, как алмаз. И таким же жестким голосом сообщила: – Просто забудь. Ты не того мужчину выбрала, девочка. Сейчас тебе больно, я знаю. Но это можно пережить. Не стоит ломать себя в угоду непонятно кому. Потом это уже изменить будет нельзя.
Поначалу я опешила. Но быстро осознала, что в лагере не так просто что-то скрыть. Тем более что мы с Дайренном ругались, не прячась и не понижая голоса. Следовательно, не только Иная в курсе. И почти сразу я поняла еще кое-что: мне все равно. Мне безразлично, что говорят у меня за спиной. Это привело в такое изумление, что я, не задумываясь, сообщила все Инае:
– Плевать. Сейчас речь не о нем, а о том, чего хочу я. А я хочу стать военным. Даже если это не нравится командору. Я всю ночь над этим думала. Это не сиюминутный каприз.
На этот раз Иная молчала долго. Отпивала мелкими глотками чай из чашки и смотрела мне в лицо нечитаемым взглядом. Я терпеливо ждала. Хотя присутствовало ощущение, что подо мной кто-то развел костер, а я сижу в самом его центре.
В конце концов, арлинта отставила чашку с напитком, который, я почему-то в этом была уверена, ей даже не нравился. Она его пила просто потому, чтобы иметь время подумать. А придя к какому-то решению, она без сожалений отодвинула ее в сторону:
– Что ты знаешь про модификантов?
Если Иная планировала меня огорошить и выбить из колеи, ей это вполне удалось. На некоторое время я вообще вывалилась из реальности, пытаясь сообразить, к чему задан данный вопрос и что я могу на него ответить.
Поскольку я родилась в семье ученых, и не просто ученых, а генетиков, то, конечно же, в нашем доме часто звучало это слово «модификант». Родители и дед обсуждали проблемы генетики и в этом разрезе, совершенно меня не стесняясь. Они считали, что ребенка от науки ограждать нельзя. А вдруг его что-то заинтересует и позволит заранее определиться с жизненными целями и путями? Вся беда была в том, что меня тогда это не только не привлекало, но и вообще раздражало. Так что сейчас я мало что могла сообщить Инае. Разве что то, что модификанты есть. А их родоначальником, можно сказать, отцом, стал один безумный ученый. Но… При чем здесь модификанты?…
В конце концов, я призналась:
– Немногое. Никогда не интересовалась этой темой, хоть мои родные и обсуждали это.
Теперь мне удалось огорошить арлинту. Та изумленно уставилась на меня:
– Обсуждали… дома?.. – не очень уверенно переспросила она. – А кто твои родные?
И опять я не видела смысла скрывать правду. Да, моя фамилия не слишком распространена. Но если учесть, что на Альянс работали единицы земных ученых, то догадка Инаи на этот счет становилась лишь делом времени. Поэтому я спокойно сообщила:
– Биологи Гусевы. Они недавно погибли во время нападения на станцию «Гренк».
Иная помрачнела. Посмотрела на меня как-то слишком виновато. А потом нехотя призналась:
– Аарон Гусев был моим учителем, руководителем проекта по генетике и генной инженерии. – Вот так новость! Мне захотелось спросить у блондинки, что она делает в этой дыре, если дед руководил ее научным проектом. Неужели она была нерадивой ученицей? Потому что всех мало-мальски толковых дед в обязательном порядке пристраивал в исследовательские институты и до самой гибели интересовался их успехами. Но все эти мысли вылетели из головы, когда Иная мне сообщила: – Я не знала, что ты внучка Аарона. Извини. И забудь мои слова. С внучкой учителя я так не поступлю.
Заявление арлинты оказалось неожиданным. Но зато картинка в голове начинала постепенно складываться. Похоже, Иная занималась исследованиями в области совершенствования генома. Но… Разве это не запрещено?
– Всем подряд, конечно, запрещено, – усмехнулась арлинта, когда я задала вопрос вслух. – Это не разглашается, но модификанты давно перестали быть угрозой Альянсу. Правда, и рядовыми членами нашего общества они до сих пор не являются. Однако правительство работает в этом направлении. Специальная правительственная группа изучает направленное влияние на гены и их последующие мутации с целью исключить проявление повышенной агрессии в отношении разумных существ. И подавлении таковой у тех, у кого она все-таки проявилась. Если родные при тебе обсуждали безумный гений Дурана и его птенцов, то ты должна знать, что существа с модифицированными генами, особенно, если это было сделано насильно, зачастую становятся сверхагрессивными и опасными даже для себя. Но и живут они при этом почти как раса яоху. Поэтому первостепенной задачей группы является способ подавления агрессии. Ну и сам феномен модификации изучается плотно. Возможно, он сможет послужить во благо альянсу. Взять вот даже человечество: вы мало живете по сравнению с остальными расами, ваши тела более хрупки. Особенно в сравнении с волей. Модифицирование определенной группы генов могло бы помочь вам достичь гармонии между продолжительностью жизни, волей и выносливостью. Я потому тебе и предложила… – Иная внезапно смутилась. Опустила на миг взгляд. А потом тряхнула блондинистыми кудряшками: – Забудь. Я не могу так поступить с внучкой учителя, я уже говорила. Тем более что с его смертью я утратила доступ к целому пласту бесценных знаний. Следовательно, не смогу гарантировать благоприятный исход.
Возражать Инае я впервые не торопилась. Она была кругом права. Еще и в голове будто живой, зазвучал чуть надтреснутый голос деда: «До конца просчитать путь мутации даже одного гена невозможно. Потому что у каждого живого организма миллиарды отличий друг от друга. Незаметных глазу. Почти не влияющих на фенотип[1]. Но оказывающих огромное влияние на процессы мутации и перестройки…»
– То есть, – медленно начала я, пытаясь поймать за хвост ускользающую мысль, – «вариантами» была модификация моего организма? – поинтересовалась у арлинты.
Иная не стала вилять и кивнула. А потом добавила:
– Я долго изучала именно выносливость у других рас. У меня масса материала. Следующим шагом должен быть практический опыт. И правительство дало добро. При условии, что я найду подопытного, который согласится добровольно, понимая все риски. И такое разрешение у меня есть. Я потому и заговорила на эту тему. Но…
– Погоди!.. – жестом остановила я медичку. Все услышанное следовало бы обдумать. Такие решения не принимаются с кондачка, даже я это понимала. Вот только… Упоминание о серьезной тренировке уже сегодня пугало. Выдержу ли ее я?
Не совладав с собой и своими чувствами, я нервно вскочила с дивана и заходила по маленькой и тесной комнатке, пытаясь собрать в кучу все мысли и соображения. Модификация генов для меня была шансом. И на получение образования, и на месть, и на… И на то, чтобы стать равной Дайренну. Вот только получится ли? Надо бы, в конце концов, ознакомиться с записками деда. Не зря же он мне оставил доступ к своему дневнику. Вот только как это сделать отсюда, из лагеря? Наручного комма для этих целей мало. А мой планшетник остался на погибшей станции «Гренк». Отправляясь поступать в Первую Звездную, я не предполагала, что никогда не смогу вернуться домой, к родным. И никогда не смогу забрать личные вещи. Так что…
– У тебя есть возможность выхода в галанет минимум с планшетника? – поинтересовалась я у Инаи, резко вскинув голову.
Если блондинка и удивилась, то свое замешательство она умело скрыла:
– Есть. И планшетник, и стационарный терминал, – несколько настороженно отозвалась она. – А что?
Я помедлила. Признаваться сейчас или нет? А если в дневнике деда нет ничего о генетике и модификации? Но если не говорить о нем, что тогда сказать?
Иная терпеливо ждала. Я даже позавидовала ее спокойствию. Меня саму аж трясло от гремучей смеси чувств: здесь были и страх, и предвкушение, и нетерпение, и азарт. И еще что-то, что я сама не могла распознать. Но у меня с трудом получалось держать себя в руках. Наверное, поэтому я, в конце концов, тихо призналась:
– У меня есть доступ к личному дневнику деда. Хочу посмотреть, что там. Если есть какие-то выкладки по генетике, отдам тебе. Раньше я над этим не задумывалась, а сейчас поняла: исследования деда не должны сгинуть просто так, они должны послужить делу. Уверена, дед хотел бы именно этого.
На Инаю после моих слов стало страшно смотреть. Такой азарт, такое предвкушение светились на ее лице. Все-таки ученые – это самый худший вид маньяков. Блондинка, кажется, уже даже позабыла про то, что «она не может так поступить с внучкой учителя». Она вскочила и ни слова мне не сказав, вихрем вылетела из комнаты. Впрочем, вернулась она очень быстро и протянула мне планшетник:
– Вот! Доступ в галанет есть! Но тебе придется остаться здесь, – предупредила она. – Только так я смогу оформить тебе отсутствие по медицинским показаниям.
Здесь так здесь. Я кивнула. А потом начала набирать путь облачного хранилища, в котором дед держал личный дневник…
–
[1] Совокупность всех признаков и свойств организма, приобретенных им в процессе развития и взаимодействия с внешней средой.
